В христианскую эпоху Сантарен не потерял ни военного, ни экономического значения, но постепенно утратил древнее величие на фоне быстро растущего Лиссабона.
Южная дорога ведет из Лиссабона в Эвору, город многовековой истории, где на площади рядом с готическим собором высятся колонны римского храма, а камни мостовых помнят поступь арабских скакунов. Отвоеванная у арабов Жиралду Бесстрашным и принесенная им в дар королю, к XVI в. Эвора стала так значительна, что подумывали перенести туда столицу. Мануэл Счастливый построил здесь великолепный дворец. Позже Эвора стала ареной одного из самых мощных восстаний в истории Португалии, о котором мы еще расскажем.
Наконец, Лиссабон, известный с глубокой древности. Здесь существовало поселение и во времена лузитаи, и в римскую эпоху. Точно неизвестно, когда возникли его первые стены, но при арабах город их уже имел. В исламском мире полуострова Лиссабон играл немалую роль – это был крупнейший порт на западном побережье арабских владений. Город обладал мощной цитаделью, после христианского завоевания получившей имя святого Георгия – замок Сан-Жорже. К сожалению, кроме Сан-Жорже в современном Лиссабоне сохранилось очень немногое от средневековья – периода его расцвета и величия. Виной тому – землетрясение 1755 г., до основания разрушившее большую часть города; остальное довершили возникшие после катастрофы пожары. Однако величественный силуэт Сан-Жорже, его стен и башен, высоко вознесшихся и над современным городом, раскинувшимся, как и каждый уважающий себя город, на семи холмах, дает осязаемое представление о значимости средневековой столицы страны – королевств Португалии и Алгарве.
Попав в руки христиан, Лиссабон, конечно, сильно изменился. Перестраивались внутригородские кварталы, множились дома горожан, выходя за пределы кольца стен. Лиссабон, как и другие христианские города, делился на приходы. Перед захватом его у арабов он насчитывал около 5 тыс. жителей; затем, несмотря на остававшуюся реальной в течение почти 50 лет угрозу военных нападений, начал неудержимо расти. В XIII в. он был уже вдвое больше, чем в последние годы арабского владычества. По приблизительным оценкам, во второй половине столетия в городе насчитывалось уже около 14 тыс. жителей. Это заставило королевскую власть всерьез подумать о защите Лиссабона, и вокруг него была сооружена вторая стена, обрамлявшая пространство площадью около 60 га, на которой располагались 10 приходов. К концу XIII в. город был вдвое богаче и населеннее любого другого города королевства.
Рост Лиссабона продолжался и в следующем веке, хотя над страной гремели войны, бродила «черная смерть», чума 1348–1351 гг., унесшая в прибрежных районах до двух третей населения, скорбно звонили колокола по тем, кто пал от меча и голода. В эти страшные годы, охваченные ужасом всеобщей гибели, в Лиссабон стекались люди из других городов и деревень. К концу XIV в. в городе было уже 30 приходов, в которых жило, по приблизительным подсчетам, около 35 тыс. человек. Была построена еще одна – третья – стена, которая охватывала до 102 га, как в Сьене, Данциге, Дижоне, И все это несмотря на то, что во второй половине XIV в. Лиссабон выдержал две осады кастильских войск, во время которых многие постройки и укрепления были разрушены, а горожане гибли от ран, голода и болезней.
Подобное соотношение Лиссабона с другими городами страны сохранялось и в дальнейшем. В середине XVI в. он стал одним из крупнейших городов на полуострове – в нем насчитывалось 100 тыс. жителей, а следующий за ним по величине город страны – Порту насчитывал всего 50 тыс.[57]Превращение Лиссабона в столицу не только королевства, но и огромной заморской империи окончательно лишило остальные города возможности соперничать с ним. Интересно, что и сейчас в Лиссабоне живет около десятой части населения Португалии.
* * *
Города занимают в истории Португалии особое место. Как ни значительны те крупные городские центры, о которых шла речь выше, дело не только в них. Огромная сеть более мелких городов и городков, замков, вокруг которых складывались поселения городского типа, покрывала всю страну. Они были важными опорными пунктами Реконкисты, под знаком которой прошли первые века существования графства и королевства Португальского. Иногда встречается утверждение, будто военные действия в средние века почти не зависели от того, взят или не взят тот или иной город; основное – разбить войска противника, а крепость или город, не желающий сдаваться, можно-де обойти, устремившись за главной добычей. Утверждение сомнительно, но даже если и справедливо по отношению к другим районам Западной Европы, то никак не применимо к Пиренейскому полуострову. При том значении, которое имели города и поселения городского типа для арабской иберийской цивилизации, при концентрации в городских цитаделях знатнейших феодальных арабских родов, возглавлявших воинские соединения, именно захват города имел решающее значение для исхода войны. Как ни важна была победа Афонсу Энрикеша при Орике, только закрепление ее захватом Сантарена и Лиссабона принесло ему власть над новыми землями королевства. Завоевание городов составляло особую славу португальских королей, их укрепление – особую заботу. Старые португальские хроники пестрят сообщениями о взятии пли утрате городов или замков, о начале и завершении их строительства.
Именно роль городов в защите и освоении новых земель объясняет то, почему короли охотно жаловали городам и поселениям привилегии, освобождая жителей от некоторых налогов, но обязывая их нести военную службу или заменять ее платежами в пользу короны. Эта же роль определила социальный облик португальского города в целом, значительную долю жителей которого составляли лица привилегированного статуса – кавалейру.
Продвижение Реконкисты с севера на юг в сочетании с географическими особенностями королевства вызвало заметные различия в развитии городов севера и юга страны. На севере преобладали небольшие городки, центры ярмарочной и рыночной торговли, нередко возникавшие около замков. Разумеется, они в незначительной степени испытали на себе воздействие арабской городской традиции. Более зримый его отпечаток несли на себе города центра и юга. Однако если не всматриваться в различия, а представить город вообще, то окажется, что для всех городов Португалии типично одно: относительно меньшее развитие ремесла, чем торговли, будь то местная – в основном продуктами сельского хозяйства, или дальняя морская в крупных портовых городах. Из ремесленных занятий горожан преобладало изготовление тех предметов, что требовались им в жизненном обиходе повседневно, а также всего того, что требовали нужды торговли и мореплавания. Исключение, пожалуй, составляет кораблестроение, достигшее в Португалнп замечательной высоты и искусства. Португальские галеоны и каравеллы славились на всю Енрону. Собственно, и сам тип корабля-каравеллы был создан португальцами.
Королевская власть Португалии уже с первых лет самостоятельного существования понимала, сколь важны города не только как центры, обеспечивавшие военную, оборонную мощь королевства, но и как средоточие экономической жизни. Корона старалась сохранить в своем владении более или менее значительные города. Афонсу, получив под свою власть Эвору, передал ее Ависскому ордену – за большие заслуги перед короной. Однако довольно скоро король предложил ордену обмен Эворы на замок Авис, по имени которого, собственно, и получил орден свое название.
Забота короны о росте городов, об увеличении числа ремесленников и торговцев нашла отражение в пожаловании королем привилегий городам, фиксировавшихся в форалах, в издании грамот, разрешавших рыночную и ярмарочную торговлю. Это вызывалось совершенно естественным желанием увеличить поступления в казну от городских платежей, которые составляли значительную часть королевских доходов. Независимость, сила и богатство городов обеспечивали маленькой Португалии возможность противостоять притязаниям Леоно-Кастильской монархии. Не меньшую роль в заинтересованности короны в городском хозяйстве играло и то, что сам король, члены королевской семьи были крупными городскими собственниками. По «Книге имуществ королей», в Лиссабоне имелись улицы, одна сторона которых целиком состояла из домов, лавок, складов, принадлежащих королю, а также мастерских, которые могли использоваться по назначению, а могли сдаваться в наем.[58]
Несомненно, и город был озабочен тем, чтобы корона поддерживала его. При сохранении сильной центральной власти и существовании мощной аристократической оппозиции города могли рассчитывать именно на корону в своих желаниях получить привилегии, долю в военной добыче и т. д.
Города, однако, никогда не достигали такого уровня автономии, чтобы можно было говорить о движении, аналогичном возникновению коммун во французских среднеисковых городах. Роль короля (а в редких случаях сеггьора) всегда оставалась очень велика. Долгое время инициатива в отношениях городов с короной принадлежала королям, а автономия городского поселения осуществлялась в пределах, определяемых королевской властью. В этом, как и во многом другом, прежде всего сказалась роль Реконкисты. Но интересно, что ее влияние паложилось и на мусульманскую городскую традицию, не знакомую с муниципальными свободами или автономией, основанной на городских привилегиях.
При таком положении португальского города любые внутригородские изменения, любые социальные движения или перемены в городской организации неизбежно влекли за собой и изменения во взаимоотношениях города и короны, именно короны, а не феодального сеньора, как это было во многих странах Западной Европы. Исключение, и весьма яркое, представляет собой история отношений с сеньорами города Порту. Она восходит к правлению Терезы, когда та, оставшись после смерти Энрике во главе графства, нуждалась в поддержке сильных людей Португалии. Если вспомнить положение Португалии и ее размеры в те годы, значение Порту – намного выше, чем в последующие эпохи. Это было сердце страны, ее основа – ведь Коимбра – следующая веха на пути Реконкисты к югу – еще помнила своих прежних вла–дельцев; и двух поколений не сменилось с той поры, как она стала принадлежать графам португальским. Поэто–му обладание городом Порту было весьма заманчиво и с политической и с экономической точек зрения. Было непросто попять причины, по которым этот ценный дар был сделан Терезой епископу Порту – Уго. В апреле 1120 г. она составила дарственную грамоту епископству Порту «на весь этот город... с округой... с церквами и замком».[59]
Три года спустя епископ пожаловал городу форал, который установил права населения и сеньора, определил штрафы и повинности горожан.[60]
Дли правления Афонсу Энрикеша были полны сражений, со славными победами и неизбежными поражениями. Сын его, Саншу, к счастью, не столь воинственный, занялся упорядочением отношений на тех землях, которые были завоеваны его отцом и уже вошли в состав королевских владений. В бытность Саншу на троне появилось огромное число форалов, которыми он наделял и города, и городки, и деревни. В португальской исторической традиции Саншу I получил прозвище Populador – Освоитель.
Крупный северный город не мог не интересовать Саншу. И когда в Порту возник конфликт между епископом и соборным капитулом, король попытался вмешаться, надеясь, видимо, вернуть себе былое влияние там. Скорее всего, именно это и подтолкнуло горожан к действиям. Подспудное недовольство сеньором вырвалось наружу. Поведение горожан было столь решительным, что епископу пришлось бежать из города. Он едва ускользнул от ярости восставших, бросив на разграбление свое состояние. Дома прелатов и сторонников епископа были разгромлены. Епископ Мартинью, напуганный размахом движения в городе и не видя сторонника в лице короля, отправился в Рим, к папе. Оттуда он наложил на свой мятежный город интердикт.
За 200 лет борьбы города за свою свободу горожане много раз подвергались отлучению от церкви. И тем не менее шли на это, годами отказываясь подчиняться епископу.
Восстание в Порту длилось около трех лет. Только когда в 1211–1212 гг. Саншу I на смертном одре смирился с решением папы и восстановил права епископа на город, а папа, в свою очередь, снял с Порту интердикт, волнения в городе на вромя прекратились.
Однако спокойствие в Порту было обманчивым и недолгим. Случались поджоги и убийства, столкновения горожан с людьми епископа. Наследник Саншу I, видимо, осознав значение города и оценив те убытки, которые наносило казне отсутствие поступлений с Порту, вновь попытался постепенно, хотя бы частично, вернуть Порту короне, потребовав выплаты государю торговых пошлин, которые в дарственной Терезы впрямую не упоминались – да она ведь и не могла предвидеть, что город станет таким крупным торговым центром. И почувствовав поддержку, пусть хотя бы в форме вмешательства в городские дела монарха, горожане сразу же восстали против епископа Педру Салва-дореша. С момента прошлых волнений прошло чуть больше 10 лет.
Конфликт разрешился как и в прошлый раз, только чуть-чуть скорее: епископ обратился за помощью к папе, который вынудил Афонсу II просить у него прощения и договориться с Педру Салвадорешем. Через два года на мировую пошли и горожане.
Резкая вспышка недовольства горожан относится к 1226 г. Она вновь шшлекла за собой интердикт и отлучение. Жители Порту требовал» отмены сеньориальных платежей и повинностей, не желали работать «на епископа». Сопротивление горожан, правда не в столь резких формах, продолжалось до 1240 г., что не в последнюю очередь связано с надеждой жителей Порту на помощь короля. Эти чаяния основывались на той централизаторской политике, которую португальские монархи пытались проводить уже с начала XIII в. Стремление описать феодальные владения, составив «расследования», с тем чтобы вернуть незаконно присвоенные светскими и церковными сеньорами земли, усиление контроля в городах со стороны королевской власти, выразившееся в назначении новых специальных чиновников – мериньюмор – для проверки состояния дел на местах, принятие ряда мер против злоупотреблений сеньоров и городских властей – вот основные моменты этой политики.
Может быть, поэтому горожане Порту неизменно стремились к союзу с королевской властью, невзирая даже на то, чго отдельные действия короны наносили ущерб и интересам горожан. Так случилось в начале правления Афонсу III, твердой рукой продолжавшего в отношении Порту политику своих предшественников.
Началось все с того, что епископ Порту бросил в лицо королю обвинения в нарушении прав истинного сеньора Поргу: король-де заманивает горожан в королевское войско, обещает им свое покровительство и даже защиту от епископа. Интересно, что среди претензий епископа есть и такие, которые можно расценить как защиту интересов жителей Порту: он перечисляет незаконный сбор военных податей, злоупотребления правом на постой королевских должностных лиц и самого короля и т. д.
Монарх и епископ не смогли договориться о правах каждого из них в городе. Поведение епископа было столь вызывающим, что Афонсу III пошел на крайние меры – со своим войском занял Порту и обязал епископа выплатить довольно значительный штраф. Несколько человек из числа сторонников епископа были казнены. Но самое главное – король к тому же повелел запретить торговлю на городских рынках товарами, подвозимыми по реке или с моря; теперь торговля должна была производиться на левом берегу реки Дору – в принадлежащем королю городке Вила-Нова-де-Гайа. В Порту же была запрещена свободная продажа соли, от которой горожане получали постоянный и немалый доход, издавна пользуясь монопольным правом на торговлю солью на севере страны. Теперь же все суда, подходившие к Порту по реке или со стороны океана, направлялись и разгружались в Вила-Нова-де-Гайа.
Для торгового и ремесленного города, каким стал к этому времени Порту, такое решение было страшным ударом. И тем не менее ярость горожан не обратилась против людей короля. Никакого «антикоролевского» восстания не произошло. Через четыре года на кортесах в Лейрии депутаты Порту просили Афонсу III отменить наложенные ограничения. Не желая идти на открытый конфликт с горожанами, Афонсу снял запрет на торговлю солью, а еще через год установил правило, по которому половина прибывавших кораблей, более крупных, чем пинаса,[61]должны были разгружаться в Вила-Нова-де-Гайа, а половина – в Порту. Таким образом, провозные и въездные пошлины отныне шли в казну и с епископского города, хотя и в половинном размере. Правда, эта победа короля не была окончательной – при Динише, приемнике Афонсу III, права Порту на свободную выгрузку и торговлю были восстановлены, как и права епископа на доходы. Большинство должностных лиц короны покинули город, а оставшиеся получили указание не вмешиваться в дела епископа.
Однако для правления Диниша (1279–1325), во многом знаменовавшего расцвет португальской средневековой монархии, характерно и начало бурного роста городского хозяйства, приведшего через столетие к изменениям внутриполитического характера. Горожане Порту все больше тяготились постоянной и жесткой опекой епископа, тем более что на основе торговли, особенно дальней морской, начал складываться слой средневекового городского патрициата.
В 1316 г. горожане Порту взяли в свои руки инициативу в конфликте между королем и епископом. Они обратились к Дигшшу с жалобами на епископа, среди которых, кроме стандартных ламентаций по поводу неоправданно высоких налогов, податей и злоупотреблений, были и такие важные для развивающегося города, как жалоба на ограничение торговли домами и землями, изъятие из пользования горожан общинных земель, водных источников, наконец, запрет апеллировать к монарху в спорных случаях. Диниш постарался воспользоваться этим обращением португальцев. Королевский суд объявил, что те права и земли, которые епископ Фернанду Рамиреш отнял у города, должны быть возвращены населению, а для контроля и помощи жителям в Порту назначается королевский судья, наделенный уголовной и гражданской юрисдикцией, правда при этом и епископский судья сохраняется.
В течение семи лет добивался епископ отмены королевской юрисдикции в городе, и наконец, как это часто случалось в Португалии, устав от бесконечных тяжб, Диниш решил отозвать своего судью. Но горожан не устраивало это решение короля. По рассказу летописца, член городского совета и толпа горожан, явившись в здание совета, выдворили оттуда епископского судью, объясняя свои действия тем, что присутствие его в суде «не нравится совету Порту…»[62]
Бесконечные конфликты вокруг судебного «двоевластия» более или менее разрешились при следующем монархе – Афонсу IV, правителе достаточно жестком и решительном. Взойдя на трон, он даровал Порту право выдвигать из зажиточных горожан восемь человек, из которых епископ назначал двух судей.
Фактически это была первая возможность выбирать и иметь в городе своих должностных лиц, пусть и санкционированных епископом. И это завоевание город был готов защищать всеми возможными средствами. Король, постоянно вмешиваясь в дела города, как бы создавал тем самым определенные гарантии оппозиции епископу.
Чаша весов должна была склониться в ту или иную сторону. В 1343 г. епископ отказался одобрить выборы судей. Это было его первым шагом к полному восстановлению сеньориальных прав епископа на город. На кортесах в Седофейте он выступил с самыми резкими обвинениями в адрес горожан, короля и его придворных. Но и король, Афонсу IV занял столь же непримиримую позицию. В городе начались беспорядки, и епископу пришлось срочно покинуть город; он проскакал за ночь 14 легуа,[63]рассказывая всюду, «что его собирались схватить и убить по приказу короля».[64]Он намеревался отлучить короля от церкви и наложил интердикт на Порту и всю его округу. Этот – последний – интердикт был объявлен в 1345 г.
Более полувека продержался Порту в условиях отчуждения от всего остального христианского мира, под ливнем анафем, отлучений, проклятий – как епископских, так и папских, сопровождавшихся погребальным звоном колоколов и ритуальным гашением свечей. Четыре короля сменились за это время на португальском престоле. Два поколения выросли и родились в «зачумленном» городе. Наконец, в 1406 г. король Жоан I сумел добиться от португальского епископа согласия па договор, по которому король получал все права над городом, компенсируя это ежегодной выплатой епископу 3 тыс. либр.[65]Лишь после этого Рим снял интердикт.
Борьба горожан Порту поражает накалом и упорством. Е течение 200 лет почти непрерывно город сотрясали вооруженные выступления горожан, стычки со сторонниками епископа, погромы дворца епископа и т. д. Эта борьба осложнялась ролью церкви в Португалии: так как пана римский был не только духовным пастырем, но и сюзереном королевства, любой конфликт с епископом становился известен непосредственно Римскому престолу, который применял и давление.
Сеньором этих городов был король. Но, поскольку власть государя отнюдь не равна власти феодального сеньора, формы и результаты их взаимоотношений были гораздо многообразнее.
Наиболее ранним из выступлений горожан в Португальском графстве стали события в Коимбре в НИ г. Бунт вспыхнул во время отсутствия графа Энрике. Восстание сразу приобрело довольно бурный характер: представители сеньора были изгнаны из города, а когда Энрнке пожелал вернуться в Коимбру, его не впустили. Примирение оказалось возможным только после пожалования Коимбре форала, права и привилегии которого, следовательно, представляли собой не столько акт доброй воли графа, сколько условия мирного соглашения.[66]
Видимо, восстание возникло из-за злоупотреблений должностных лиц графа и нарушений ими городских обычаем. Опираясь на ряд документальных свидетельств, португальские историки считают, что Коимбра уже в конце XI в. пользовалась форалом, который или не дошел до нас, или вообще не был записан. Скудость источников делает загадкой имена и требования тех, кто поднял знамя неповиновения. Однако в городе существовала сильная мосарабская община, связанная с местной знатью; недаром еще в 1064 г., после завоевания Коимбры Фернандо Великий, кастильский монарх, сделал ее правителем графа Сиснандо, принадлежавшего к мосарабской аристократии. Вполне естественно, что сложившаяся здесь верхушка не хотела уступать своего положения той группировке, что возникала вокруг нового правителя – Энрике Бургундского. Возможно, что должностные лица графа были чужеземцами (по крайней мере в форале названы двое из них – Муннио Баррозо и Эбралд), и это усугубило ситуацию, что характерно и для других подобных событий на полуострове того времени.
Форал Коимбры 1111 г. свидетельствует прежде всего о желании горожан упорядочить их отношения с центральной властью. Основное в форале – договор о правах графов в городе и о привилегиях его жителей. В заключении форала подчеркнуто, что город никогда не будет никому отдан во владение. Обещание не допускать в Коимбру пресловутых должностных лиц графа дает возможность предполагать, что Муннио Баррозо и Эбралд начали в отсутствие графа действовать в городе, как в своей вотчине. Отныне же алкайдом города мог быть только уроженец Коимбры, и это было записано в форале. Чувством облегчения и согласия веет от последних слов форала, обращенных графом Энрике к жителям: «Обещаю не держать в памяти и сердце дурных мыслей и гнева за то, что вы против меня содеяли, но благодарю вас за то, что вы объединились с нами, и буду оказывать вам почести всевозможные, и никогда не будет, нанесено ущерба и бесчестья ни вашим состояниям, ни вам самим».[67]
Восстание в Коиморе стоит особняком в XII в. Некоторые португальские историки полагают, что подобныз события произошли в это время и в других местах, сочтя указанием на это наличие в форалах таких слов, как: «…жалуем форал для соблюдения спокойствия в городе». Но это слишком незначительный намек, чтобы на него можно было всерьез положиться…
Если же не считать событий в Порту, и XIII век тоже не дает нам сколько-нибудь достоверных сведений об открытых конфликтах короны с городами, или – шире – вообще о городских восстаниях. Да это и понятно, ибо XII и вся первая половина XIII столетия – это завоевание и освоение земель Алгарве, в которых города играли далеко ие последнюю роль. И их заинтересованность в королевской политике Реконкисты, и заинтересованность короля в помощи городов в Реконкисте взаимообусловили мирное развитие их отношений в это время.
Видимо, и значение городов в Реконкисте вызвало к жизни появление представителей городов в королевской курии, что, в свою очередь, привело к постепенному складыванию кортесов – сословно-представительного учреждения средневековой Португалии.
* * *
Вскоре после победоносного похода Афонсу III па юг страны и присоединения Алгарве придворные и знатные люди королевства собрались в Лейрии. Но в отличие от обычных заседаний королевской курии в 1254 г. в Лейрию прибыли и горожане. Королевская грамота отметила, что в заседаниях курии участвовали «прелаты, знать королевства и добрые люди из городов» страны.[68]Именно здесь выступили со своей просьбой жители мятежного Порту. Таково начало португальских кортесов.
Страны Пиренейского полуострова первыми в Европе пришли к такой форме правления, как сословно-представительная монархия, – в Арагоне и Кастилии она возникла уже в XII в. История португальских кортесов – это 486 лет съездов депутатов по королевскому призыву. За это время кортесы собирались 122 раза.[69]Редкие в XIII в, кортесы все чаще собираются в XIV в., потому что города становятся все важнее в жизни страны в это время. Нелегкое XIV столетие – столетие войн, неурожаев, эпидемий – требовало от королевской власти и казны большого напряжения. А именно от городов зависело на кортесах, принять или отвергнуть королевскую просьбу о субсидии на войну или королевское бракосочетание; запретить казне порчу монеты или позволить уменьшать в ней содержание драгоценного металла, чтобы поправить финансовые дела королевства.[70]
После упорной борьбы в 1383–1385 гг., когда на трон взошла Ависская династия португальских королей, в чем города сыграли решающую роль, а кортесы – далеко не последнюю, их влияние неизмеримо возросло. Особенно это заметно при Жоане I и его сыне Дуарте. За 50 лет правления Жоана кортесы собирались 25 раз, т. е. в среднем каждые два года. Дуарте стоял у власти всего 5 лет, созвав за эти годы кортесы четырежды. При Афонсу V за 43 года кортесы собирались 20 раз. Затем их ассамблеи заседают все реже и реже, замирая к концу XVI в., в связи с развитием в португальском государстве черт абсолютизма, избегавшего сословного представительства.
Пережив упадок в XVI – начале XVII в., кортесы ненадолго вновь заняли прежнее место в жизни португальского общества сразу же после 1640 г., когда они стали выражением единства народа и королевской власти в борьбе за независимость Страны от Испании и символом старой доброй Португалии, к истокам и основам которой обращали свои взоры политики избавившегося от чужеземного владычества народа.[71]Благодаря их усилиям родилась патриотическая легенда о кортесах в Ламегу – мифических кортесах 1143 г., якобы провозгласивших Афонсу Энрикеша королем Португалии и вручивших ему от имени народа право на владение страной и управление португальцами.[72]Делая народную волю источником королевской власти, легенда оправдывала разрыв с Испанией и делала законной передачу португальского престола династии герцогов Брагансских.
Трудно сказать, зависела ли периодичность созыва кортесов от королевской воли или, наоборот, была показателем давления на короля со стороны сословий. Но положение кортесов – очень чуткий барометр – всегда точно отражало реальное соотношение сил в стране; и в этом смысле кортесы – инструмент обратной связн между королем и сословиями.
Португальские кортесы состояли из трех сословий: духовенство, знать и представители горожан; с 1331 г. горожане заседали отдельно, обсуждая и вырабатывая общие требования городов.
Нередко затем на ассамблее после общих статей горожане подавали и конкретные жалобы городов, если их содержание оказывалось не актуально для всех или многих городов Португалии.
За два-три месяца до начала ассамблеи королевской канцелярией рассылались приглашения. Длительность заседаний не регламентировалась. Как правило, сессия длилась месяц-полтора, хотя известны и очень короткие – до двух недель – заседания. Некоторые кортесы работали больше полугода, по это редкие исключения, а такого, чтобы они заседали по нескольку лет, как это бывало в Кастилии или в практике церковных соборов, не известно.
Кортесы собирались в разных городах. Чаще всего – 42 раза – они проходили в Лиссабоне, но проведение их в столице было далеко не правилом. Второе место занимает Сантарен, третье – Коимбра, четвертое – Эвора, а пятое делят Порту и Гимарайнш.
Представительство от городов было далеко не равномерным. В кортесах присутствовало большое количество мелких северных городков, в то время кап Алгарве представляли прокурадоры[73]одного города – Силвеш. Конечно, здесь сказывается и то, что на юге страны в начальные периоды истории королевства, когда складывался орган сословного представительства, городов было меньше, и то, что в северных землях Португалии видели оплот королевства.
Представители пяти первых городов страны – Лиссабона, Сантарена, Коимбры, Эворы, Порту – имели право но время заседаний кортесов сидеть па первой скамье. Существовало даже выражение – «города первой скамьи». Первый документ, по которому можно судить о расположении сословий в зале заседаний, относится к XV в. Перед королем и должностными лицами королевской администрации располагались 16 рядов скамей. На каждой скамье усаживались представители не более чем пяти городов. По краям вдоль стен по правую руку от короля восседали знать, графы, фидалгу,[74]члены королевского совета, по левую – клир. Этот порядок размещения был довольно устойчивым и мало менялся по существу, несмотря на возможное изменение числа депутатов (в 1442 г. на кортесах было представлено 68 городов, а в 1483—87). На ранних созывах иногда присутствовали представители всего нескольких городов, причем выбор их был достаточно случаен, а нередко обусловлен тем, что у города накопилось много жалоб и он решил обратиться в кортесы с петицией. Позднее от каждого города приезжали два человека, но изредка их могло быть и четыре (такую привилегию даровал Жоан I Лиссабону и Порту после событий 1383–1385 гг.), и одни потарий.