ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА 16 глава




С другой стороны, в политическом отношении он был неудачником. Он мечтал слить Италию и Сицилию в единое королевство в рамках империи со столицей в Риме; первостепенная цель папства, поддержанная городами и местечками Ломбардии, состояла в том, чтобы эта мечта никогда не стала явью. Императору не повезло в том отношении, что ему пришлось состязаться с двумя такими способными и целеустремленными людьми, как Григорий и Иннокентий, но в конце концов борьба не могла иметь иного исхода. Империя — даже ее германская часть — утратила силу и единство; на верность германских князей — и даже на их глубокую заинтересованность — более невозможно было рассчитывать. Что до Северной и Центральной Италии, то города Ломбардии раз и навсегда перестали подчиняться пустым угрозам имперской власти. Если бы только Фридрих признал этот факт, угроза в адрес папства оказалась бы устранена, и его возлюбленное Сицилийское королевство продолжало бы существовать. Увы, он отверг эту истину и в результате не только потерял Италию, но и подписал своей династии смертный приговор.

 

Глава X

КОНЕЦ ОТРЕМЕРА

 

Европа никогда не видела двух правителей-современников, менее схожих между собой, чем император Фридрих II и король Людовик IX Французский. Фридрих был интеллектуалом и вольнодумцем. Он не питал особого почтения к религии и к тому же значительную часть жизни был отлучен от церкви. Иногда он предпринимал решительные действия в адрес еретиков, особенно если они нарушали мир в империи или угрожали ее безопасности; в то же время, будучи воспитан при палермском дворе среди арабов и греков, он глубоко уважал и понимал как ислам, так и православие. Для него не было большего удовольствия, чем обсуждать теологические вопросы из тех, что потруднее, со знатоками обеих религий. С политической точки зрения его никоим образом нельзя назвать беспринципным правителем, но он также был прагматиком и очень хорошо понимал, что если ему и его империи суждено выжить, он просто не может позволить себе быть чересчур деликатным в вопросах совести. Что до внешнего облика, он не был красавцем: широкий и коренастый, с жидкими рыжеватыми волосами. Физически он был очень вынослив.

Король Людовик IX, в свою очередь, был святым и выглядел соответствующе. Монах, его современник, видевший французского монарха, перед тем как тот отправился в Святую землю, описывает его как «тонкого, стройного, худощавого и высокого, с милостивым выражением на ангельском лике». По временам его лицо, обрамленное белокурыми волосами, обезображивали красноватые язвы, вызванные рожистым воспалением, мучиться от которого ему пришлось всю жизнь; тем не менее он, казалось, излучал благость. «Не многие человеческие существа, — пишет сэр Стивен Рансимен, — были столь совестливы и искренне добродетельны». Вместе с тем, что достаточно странно, в нем не было ни капли ханжества: напротив, Людовик был энергичен, в битвах отличался храбростью и при необходимости выказывал стойкость и бескомпромиссность. Когда он бодрствовал, то большую часть времени проводил в молитвах; подчас он простирался на земле и молился столь отрешенно, что поднимался в изумлении, не понимая, где находится; но, как сам он признавался, его слез было недостаточно, чтобы «увлажнить пустыню его сердца». Возможно, в этом заключалась одна из причин того, что он регулярно умерщвлял свою плоть постом, бичеванием и ношением власяницы. А также славился заботливостью по отношению к больным — особенно к тем, чьи недуги были особенно отталкивающими. Что до греха, он с трудом выносил самый вид его. Тем не менее к еретикам и неверным он был беспощаден, и ему никогда не удалось бы завоевать святые места без кровопролития, как то с таким изяществом совершил Фридрих.

Заболев малярией в конце 1244 г., тридцатилетний король Людовик дал обет, что если выживет, то возглавит Крестовый поход. Как всегда, он сдержал слово и по выздоровлении немедленно начал приготовления. Они заняли три года, и 25 августа 1248 г., оставив свою мать Бланку Кастильскую[154]в качестве регентши, он отплыл из специально построенного порта Эгморт, сопровождаемый женой — Маргаритой Прованской[155]— и двумя из трех своих братьев — Робером Артуаским и Карлом Анжуйским. 18 сентября они высадились в Лимасоле на Кипре — назначенном месте встречи армии крестоносцев, и Людовик начал составлять план кампании. Несмотря на провал Пятого крестового похода, все решили, что в качестве цели вновь следует избрать Египет — богатейшую и вместе с тем наиболее уязвимую область империи Саладина. К несчастью, приближался конец года и начать военные действия сразу не удалось бы: тайные мели на подходах к дельте Нила можно было преодолеть только в спокойную погоду. Король поэтому, пусть и с неохотой, согласился на зимовку на острове. С наступлением весны возникла новая трудность — значительный недостаток кораблей. Людовик надеялся, что итальянские морские республики безотлагательно предоставят нужное количество судов, но в тот момент Пиза и Генуя находились в состоянии войны и сами нуждались во всех кораблях, какими располагали. Венецианцы же, в целом не одобрявшие Крестовый поход, просто отказались помочь. Только в мае 1249 г. король смог собрать нужное количество транспорта, но даже тогда часть флота, отплывшая первой, попала в жестокий шторм и вынуждена была повернуть обратно, кое-как добравшись до Лимасола.

После этого ситуация улучшилась. На рассвете 5 июня, несмотря на жестокое противодействие, крестоносцы высадились на песок к западу от дельты Нила. Битва была долгой и жестокой, однако твердая дисциплина в рядах французских рыцарей принесла им победу; с наступлением ночи египетская армия отступила по понтонному мосту в Дамьетту. По ее прибытии был отдан приказ об общей эвакуации, и все мусульмане повиновались. Копты-христиане, оставшиеся на месте, послали крестоносцам весть, что сопротивление прекращено; те триумфальным маршем прошли по мосту — по недосмотру неприятели при отходе его не разрушили — и вступили в город. Все это составляло впечатляющий контраст с Пятым крестовым походом, в ходе которого воины достигли аналогичного результата только после осады, продолжавшейся семнадцать месяцев. Как и в 1219 г., большую мечеть переделали в собор; три рыцарских ордена — тамплиеры, госпитальеры и тевтонцы — были расквартированы подходящим образом; генуэзцам, пизанцам, и — что куда более удивительно — венецианцам выделили по улице и рынку; короче говоря, Дамьетта стала действующей столицей Отремера.

Однако вскоре, так сказать, «начали показываться трещины». Неотвратимо приближался ежегодный разлив Нила. Учитывая опыт Пятого крестового похода, Людовик решил не двигаться с места, пока вода не спадет. Это, в свою очередь, означало, что его армии придется пребывать в вынужденном бездействии, в буквальном смысле до пота терпеть мучительную летнюю жару, стоящую над нильской дельтой. Количество выдававшегося продовольствия сократилось; в лагере крестоносцев начались малярия и дизентерия. Египетский султан аль-Айюб, умиравший от туберкулеза, поступил так же, как прежде его отец: с одра болезни отправил крестоносцам предложение обменять Дамьетту на Иерусалим, — но его предложение было незамедлительно отвергнуто: король Людовик отказался вести переговоры с неверными. Вместо этого, когда в конце октября вода в Ниле спала, он отдал приказ двигаться на Каир.

Его армия продвинулась примерно на треть пути в сторону столицы, когда столкнулась с противостоящим ей сарацинским войском близ Мансуры — этот город всего несколько лет назад выстроил султан аль-Камиль на месте своей победы над участниками Пятого крестового похода. Затем разразилась катастрофа, вина за которую целиком и полностью лежит на графе Робере Артуаском. Проигнорировав данные ему братом четкие инструкции не атаковать до тех пор, пока он не получит приказ, сопровождаемый лишь тамплиерами и маленьким отрядом англичан, он ринулся на египетский лагерь, застав его обитателей врасплох. Он перебил множество неприятелей, обратив остальных в бегство. Если бы он на этом остановился, все могло бы окончиться благополучно, но лагерь находился в двух милях от самой Мансуры; возбужденный Робер поскакал дальше и ворвался в город. На этот раз египтяне были готовы к его появлению. Ворота оказались открыты настежь, и Робер и его спутники направились прямо к стенам цитадели. Только тогда появились оборонявшиеся; они хлынули с боковых улиц. Ворота захлопнулись, и началась резня. В результате сам Робер был убит; вместе с ним погибло большинство его рыцарей и практически все англичане; из 290 тамплиеров уцелело только пятеро.

Правда, эта катастрофа не ознаменовала конец Крестового похода. Лишь в начале апреля 1250 г. — к этому времени дизентерия и тиф нанесли людям короля гораздо больший ущерб, нежели египтяне, — Людовик наконец решил вернуться. Теперь он, в свою очередь, захотел обменять Дамьетту на Иерусалим, но султан Туран-шах, около трех месяцев назад взошедший на престол после своего отца аль-Айюба, не выказал интереса к его предложению. Для тех, кто еще мог ехать или идти, обратный путь стал сплошным кошмаром. Поведение короля при этом было выше всяких похвал, особенно если учесть, что теперь и сам он серьезно заболел. Наконец командир его гвардии, видя, что тот не в состоянии больше идти, посадил его на ближайшую лошадь, однако вскоре его обнаружили, схватили и препроводили в цепях в Мансуру, где он медленно поправлялся. Его рыцарей и солдат окружили всех скопом и увели в плен. Но увы! Им повезло не так, как их повелителю. Увидев, что пленных слишком много, чтобы их можно было надежно охранять, египтяне вскоре казнили всех, кто был чересчур слаб и не способен идти; оставшихся обезглавили в течение следующей недели, убивая по 300 человек в день. Египтяне пощадили только главных военачальников — вряд ли надо пояснять, что они надеялись получить за них хороший выкуп.

Все произошло так, как они хотели. Помимо того, что египтяне получили обратно Дамьетту в обмен на свободу короля, было решено, что им достанется гигантская сумма — полмиллиона турских ливров[156]— за всех остальных. То была невыгодная сделка, но даже она могла бы оказаться невыполнимой, если бы не королева Маргарита. Будучи на последней стадии беременности, она оставалась в Дамьетте; ее ребенок благополучно появился на свет — роль акушерки исполнял восьмидесятилетний рыцарь — всего через три дня после того, как она получила известие о капитуляции. Она дала своему маленькому сыну имя Жан Тристан — «сын скорби». Затем последовал двойной удар: известие о том, что запасы продовольствия угрожающе истощились и что пизанцы и генуэзцы начали эвакуироваться из города. Призвав предводителей к своему ложу, она умоляла их остаться; по ее словам, у нее не было надежды удержать Дамьетту без их помощи, и если бы город пал, у нее бы не осталось ничего, что она могла бы отдать в качестве выкупа за своего мужа. Лишь когда она предложила скупить все продовольствие, оставшееся в городе, и взять на себя ответственность за его распределение, они все-таки согласились не покидать Дамьетту. Цена оказалась невероятно высокой, но Дамьетта оставалась в руках крестоносцев до той поры, пока христиане не смогли приготовить выкуп. В конце концов 6 мая 1250 г., когда нужное количество денег было наконец собрано, притом с большим трудом, тамплиеры с видимой неохотой вручили их египтянам. Через неделю Людовик и те из баронов, которые были в состоянии идти, сели на корабль в Акре. Другие, тяжело больные или раненые, не способные пускаться в путь, остались в Дамьетте, понимая, что их, несомненно, убьют. Действительно, египтяне перерезали их, едва корабли покинули порт.

В исламском мире неудача Шестого крестового похода вызвала большое потрясение. Значительная часть боевых сил мусульман состояла из мамлюков — больших отрядов, состоящих в основном из грузинских или черкесских солдат, в детстве проданных в рабство на Кавказе; это была превосходно обученная кавалерия. Их сила и влияние постепенно увеличивались в период правления султана аль-Айюба; после его смерти в ноябре 1249 г. Туран-шах попытался поставить их на место. Этим он совершил роковую ошибку. 2 мая 1250 г. он устроил пир для своих эмиров; в тот момент, когда он поднялся, собираясь уходить, отряд солдат-мамлюков ворвался в помещение и напал на него. Тяжелораненый, Туран-шах бежал и бросился в Нил, но мамлюкский главнокомандующий по имени Бейбарс настиг его и убил. С его смертью династия Айюбидов прекратила свое существование.

Теперь господство перешло к мамлюкам, однако начало их владычества было неудачным. Их предводитель, Изад дин Айбек, женился на вдове аль-Айюба, чтобы придать законность своей позиции, и провозгласил себя султаном. Брак, однако, с первых дней оказался несчастливым, и в апреле 1257 г. султанша подкупила евнухов супруга, чтобы те убили его в ванной; у нее были основания пожалеть об этом поступке, поскольку всего через семнадцать дней ее саму забили до смерти. Айбеку наследовал его пятнадцатилетний сын, которого, в свою очередь, сбросил с престола в 1259 г. один из товарищей его отца Сайфеддин Кутуз. Ему также было суждено править меньше года, но за это короткое время, как мы вскоре увидим, он одержал одну из наиболее значительных побед во всей истории ислама — победу, во многом повлиявшую на то, что мусульманская вера в Восточном Средиземноморье не угасла.

 

К третьей четверти XIII в. дух, который подвигнул христиан отправиться в Крестовые походы и вызвал к жизни существование Отремера, почти покинул их; также многие из них более не думали всерьез об отвоевании святых мест. Однако они по-прежнему держали под контролем почти все восточное побережье Средиземноморья, от Газы на юге до Киликийской Армении на севере. Не считая самого так называемого Иерусалимского королевства — в силу обстоятельств его столицей стала Акра, — существовало княжество Антиохийское и графство Триполийское; все эти три области были защищены с востока цепью мощных крепостей, многие из которых стоят и по сей день. Примерно в 60 милях от Киликийского побережья располагалось христианское королевство на Кипре. Обитатели всех этих земель могли наслаждаться жизнью: климат здесь превосходный, а земля плодородная; при этом большая гавань Акры — несравнимо лучшая, нежели все прочие на сирийском или палестинском побережьях, — гарантировала им постоянный доход от торговли. Однако все зависело от поддержания хороших отношений с соседями-мусульманами, а этого не всегда удавалось достичь с легкостью. Даже если христиане готовы были ради компромисса забыть о своих идеях насчет Крестовых походов, мусульмане, что понятно, возмущались присутствием чужаков и неверных, оккупировавших земли, которые они воспринимали как свои собственные.

Другая проблема была связана с итальянскими морскими республиками. Без флота венецианцев, генуэзцев и пизанцев было почти невозможно поддерживать регулярное сообщение с Западным Средиземноморьем; то же касалось и столь важной транзитной торговли с Западом. Однако венецианцы, генуэзцы и пизанцы проявляли надменность, вероломство и крайнюю ненадежность, отказывая в помощи, когда в ней имелась крайняя нужда, и даже иногда снабжая мусульман ресурсами для ведения войны. Рыцарские ордена также часто создавали для правительства дополнительные трудности. Так, тамплиеры, которым банковские операции принесли огромные богатства, нередко с радостью предоставляли мусульманам громадные займы. По этим и некоторым другим причинам мало кто из беспристрастных наблюдателей предсказал бы франкскому Отремеру долгую жизнь. Однако его гибель, как это ни удивительно, существенно отсрочила череда по большей части непредсказуемых событий, которые привели к глубоким переменам во всей Западной Азии: речь идет о прибытии на Средиземноморское побережье монголов.

Когда первый из великих монгольских правителей, Чингисхан, умер в 1227 г., его сыновья унаследовали империю, простиравшуюся от Китайского моря до берегов Днепра.[157]К моменту смерти его сына Удегея в 1241 г. эта империя включала в себя большую часть территорий современной России и Венгрии, а на юге граничила с Персией. Всего через два года в битве при Козе-даге монголы нанесли сокрушительное поражение туркам-сельджукам, окончательно уничтожив независимость сельджукского государства.[158]Европейские правители следили за продвижением этого ужасного народа с нарастающей тревогой. Людовик IX даже отправил посла ко двору великого хана в Каракоруме; когда посланник прибыл в 1254 г., он обнаружил там посольства от владыки Латинской империи Константинополя, от аббасидского халифа из Багдада, от сельджукского султана и султана Дели, а также от нескольких русских князей. (Вскоре прибыло еще одно — от армянского царя.) Посланец сообщил (что достаточно интересно), что у монголов полностью отсутствуют религиозные различия: Великий хан — сын Чингисхана[159]Хубилай, — теоретически бывший шаманистом, регулярно посещал христианские, мусульманские и буддийские церемонии. Он верил в существование единого Бога; что касается того, как именно ему поклоняться, то это личное дело верующего.

Однако веротерпимость не означала мир. В январе 1256 г. брат Хубилая Хулагу повел огромную армию против секты ассасинов, из-за террористической деятельности которых персидскими землями, находившимися под оккупацией монголов, невозможно было управлять. К концу 1257 г. мало кто из нескольких тысяч сектантов остался в живых. В результате Хулагу получил возможность сосредоточиться на новой жертве — Аль-Мусташиме, багдадском халифе из династии Аббасидов. Город пал 10 февраля 1258 г. Халиф был предан смерти, после того как лично назвал Хулагу местонахождение тайника, где он скрывал свои сокровища. Погибло и все мусульманское население города — около 80 000 мужчин, женщин и детей, за исключением, конечно, некоторого количества мальчиков и девочек из числа самых красивых, которых оставили в живых и обратили в рабство. Лишь христиан, укрывшихся в церквах, монголы пощадили (по личной инициативе главной жены Хулагу Докуз-хатун, глубоко верующей несторианки[160]). Как ни удивительно, патриарху несториан подарили один из бывших ханских дворцов, дабы тот использовал его как храм и официальную резиденцию.

В то время как христианские общины в Азии возрадовались, известие о падении Багдада потрясло весь мусульманский мир. Аббасидский халифат просуществовал более пяти сотен лет, начиная с 747 г. Он давно утратил политическое могущество, однако оставался центром ортодоксального ислама и силой, объединявшей вокруг себя мусульман. Без него вера утратила единство, а правоверные оказались брошены на произвол судьбы; господствующее положение могло быть легко захвачено любым достаточно честолюбивым и решительным мусульманским лидером. Хулагу, однако, мусульманским лидером не был; он обратил свои взоры на Сирию. Город Майяфаракин пал первым; его правителя взяли в плен и заставили есть собственную плоть, пока он не умер. Затем последовало взятие Алеппо. Антиохия спаслась лишь благодаря своему правителю Боэмунду IV, который отправился в лагерь Хулагу и принес ему оммаж. Далее настала очередь Дамаска, сдавшегося без борьбы. Монгольская армия под командованием еще одного христианина-несторианина по имени Китбука, замещавшего Хулагу, вошла в город 1 марта. С ней явились Боэмунд и его тесть, армянский царь. По словам сэра Стивена Рансимена, «жители древней столицы халифата впервые за шесть веков увидели трех христианских владык, проезжающих по их улицам в триумфальном шествии».

Для многих правоверных происходящее должно было казаться страшным предзнаменованием относительно судеб ислама в Азии, тем более что монгольские завоеватели — многие из которых, подобно Китбуке, сами являлись христианами — открыто покровительствовали местным христианским общинам. Завладев Сирией, монголы обратили свои взоры к Палестине. Обойдя Иерусалим, они двинулись широким фронтом на юг в сторону Газы, оставив Акру нетронутой, однако окруженной их войсками и морем.

Быстрота завоевания и масштабы успеха равно производили ошеломляющее впечатление, однако линии сообщения монголов уже оказались опасно растянутыми. В какой-то момент осенью 1259 г. в монгольский лагерь пришло известие, что великий хан убит в ходе кампании в Китае. Как это часто бывает, возник вопрос о преемнике, и Хулагу вскоре стало ясно, что если он стремится сохранить свои позиции, то немедленно должен вернуться на восток. И вот в начале 1260 г. он вместе с основной массой своего войска пустился в путешествие в Каракорум, оставив Китбуку во главе значительно сократившихся сил править завоеванными землями.

Незадолго до отъезда Хулагу отправил посольство к мамлюкскому египетскому султану, требуя от него повиновения. Султан, Сайфеддин Кутуз, не оказал монголам радушного приема: казнил посла и сразу начал готовить военную экспедицию против Сирии. Теперь, когда монгольское вражеское войско внезапно значительно сократилось, он не преминул использовать открывшуюся возможность. 26 июля армия мамлюков под командованием Бейбарса пересекла границу, захватила Газу практически без борьбы и направилась к северу — в Палестину. В один из сентябрьских дней (никто не уверен относительно точной даты) две армии встретились близ Айн-Джалута — Заводей Голиафа. Верховное командование осуществлял султан Кутуз; авангард, как обычно, возглавлял Бейбарс. Монголы быстро попали в окружение. Они сражались великолепно, однако на сей раз противники превосходили их числом. Китбуку взяли в плен, связали и отвели к султану, который приказал немедленно казнить его.

Так закончилась битва, ныне по большей части забытая, но, вероятно, одна из наиболее судьбоносных в истории, ибо она спасла ислам от самой страшной угрозы, с которой ему когда-либо приходилось сталкиваться. В руках монголов оказалось три величайших города мусульманского мира: Багдад, Алеппо и Дамаск; если бы Китбука одержал еще одну победу и преследовал врага, загнав его в Египет, то к востоку от Марокко не осталось бы ни одного мусульманского государства, заслуживающего упоминания. С другой стороны, победа мусульман обеспечила мамлюкскому египетскому султанату превосходство на Ближнем Востоке вплоть до времени взлета Османской империи — и это окончательно решило судьбу Отремера.

 

Через неделю после битвы при Айн-Джалуте Кутуз вошел в Дамаск; не прошло и месяца, как мусульманские силы вернули себе Алеппо. Когда султан с триумфом привел свои войска обратно в Египет, казалось, что он преодолел все стоявшие перед ним препятствия. Однако он быстро потерял доверие к своему главному помощнику, блистательному полководцу Бейбарсу, и когда тот потребовал себе пост губернатора в Алеппо — оттуда он смог бы установить контроль над Сирией, — Кутуз категорически отказал ему. Поступив подобным образом, он весьма недооценил своего подчиненного. 23 октября 1260 г. он решил провести день на охоте в дельте Нила, взяв с собой своих старших эмиров; едва они отдалились от лагеря на безопасное расстояние, Бейбарс бесшумно приблизился к нему сзади и пронзил мечом. Хотя теперь на его совести была кровь двух султанов, никто не осмелился оспорить его право на престолонаследие. Ему суждено было править следующие семнадцать лет: обладая гигантским ростом и могучей силой, будучи жестоким предателем, лишенным жалости и каких бы то ни было добрых чувств, он тем не менее весьма долгое время был наиболее способным правителем из всех владык-мамлюков.

Айн Джалуд не положил конец власти монголов в стране. Хулагу, как только смог, возвратился в Сирию и оказал мощное сопротивление. Однако в 1265 г. он умер, что дало возможность Бейбарсу возобновить активные действия против христиан. Они также по-прежнему представляли собой силу, с которой приходилось считаться: армянский царь Хетум I и Боэмунд VI, князь Антиохийский и граф Триполийский были весьма опасными противниками. Однако Бейбарс не ослаблял натиска. Четырежды он самолично налетал на Акру и его отбрасывали назад, но в 1267 г. все же взял Цезарею, Торон и опустошил Киликию, нанеся Армянскому царству удар такой силы, что он в конечном итоге оказался смертельным. На следующий год пала Яффа, и — что хуже всего — 18 мая была взята Антиохия, город, где находилась резиденция одного из патриархов, столица первого христианского княжества Отремера, самый процветающий и богатый город франков. Завоеватели не знали пощады. Огромные богатства, накопленные здесь, они поделили между войсками, а большинство наиболее видных граждан и иерархов перебили. Город так никогда и не возродился. Психологический эффект, оказанный этими событиями на весь восточный христианский мир, был катастрофическим.

За падением Антиохии последовало перемирие — как можно легко вообразить, желанное для обеих сторон и позволившее им оценить обстановку как в Европе, так и в Азии и обдумать события, способные повлиять на происходящее в Отремере (например, казнь Конрадина, что означало прекращение линии законных королей Иерусалимских, и еще более тревожное сообщение — о скором прибытии короля Людовика Французского, начавшего свой второй, и последний, Крестовый поход).

 

К тому времени прошло почти двадцать лет с того момента, как Людовик прибыл в Акру после катастрофы, постигшей его в Дамьетте. Его ожидало неотложное сообщение от матери, королевы Бланки Кастильской, умолявшей его немедленно возвратиться во Францию. Однако совесть подсказывала ему, что это было бы равносильно признанию поражения. До сих пор ему не удалось претворить в жизнь свои возвышенные замыслы: действительно, противники уничтожили не только его армию, но и буквально все боевые силы Отремера. Он чувствовал, что, прежде чем возвращаться домой, необходимо как-то исправить ситуацию. Кроме того, разве часть его солдат не томилась до сих пор в Египте? Ясно, что он должен был еще некоторое время задержаться на Востоке и ради их спасения.

Так он и сделал: остался еще на четыре года. С момента своего прибытия в Отремер он многому научился. Более он не позволял себе презирать неверных: если он хочет восстановить свои позиции и престиж, то должен обращаться с ними как с равными. Благодаря новому разделению мусульманского мира — ибо Палестина и Сирия стойко хранили верность Айюбидам — он справился с этим вполне успешно. Он вступил в переговоры с Айюбидами и мамлюками, а также с ассасинами, которых вскоре после этого Хулагу стер с лица земли, и, несомненно, с монголами. Фактически — и он это хорошо понимал — он вообще не имел права вести переговоры, поскольку с 1250 г. королевство крестоносцев принадлежало сыну Фридриха Конраду. Однако Конрад находился в Германии и вероятнее всего было, что он там и останется, тогда как Людовика в Отремере считали королем де-факто. Благодаря ему те франкские пленники, что оставались в Египте, в конце концов вышли на свободу, а мамлюки пообещали ему, что когда они займут Сирию и Палестину, то возвратят христианам всю территорию старого Иерусалимского королевства вплоть до реки Иордан.

Однако о новой наступательной операции не могло быть и речи, и когда дома разразилась гражданская война (она началась после смерти королевы Бланки, скончавшейся в ноябре 1252 г.), Людовик понял, что ему нельзя больше откладывать свой отъезд. 24 апреля 1254 г. он отплыл из Акры и в начале июля, печальный и разочарованный, прибыл в Йер, город на южном побережье Франции. Из всех крестоносцев он был самым благородным, честным и далеко превосходил прочих в благочестии, однако его вторжение в Святую землю мало чем отличалось от катастрофы и привело к гибели тысяч ни в чем не повинных людей, многие из которых были его собственными подданными. Кроме того, он оказался в тупике: прежние поражения и неудачи, выпавшие на долю крестоносцев, объяснялись тем, что они вели грешную жизнь, но он-то — тот, что проводил по нескольку часов в день в молитвах и вел безукоризненно добродетельную жизнь, — достиг не большего, чем они. Могло ли быть, что сама идея Крестовых походов была неугодна Богу?

Он не мог заставить себя поверить в это и продолжал мечтать о еще одной попытке — последнем путешествии в Святую землю, которое увенчается успехом и сотрет пятно неудачи с его совести. В течение шестнадцати лет различные трудности удерживали его во Франции, но в 1270 г. он счел, что момент настал: хотя ему было уже пятьдесят шесть лет и здоровье его ослабело, он приготовился еще раз отплыть в Палестину. Что именно он собирался сделать, остается загадкой, — отправиться завоевывать святые места в тот момент означало надеяться на чудо. Но каковы бы ни были его намерения, его брат Карл Анжуйский, король Сицилийский, полностью свел их на нет.

Поражение, нанесенное Карлом Манфреду, и учиненная им казнь Конрадина — что раз и навсегда окончательно освободило Италию от владычества дома Гогенштауфенов — пробудили в нем еще большие амбиции. Теперь его планы включали в себя господство над всей Италией, превращение папы в марионетку, завоевание Константинополя, который теперь снова оказался в руках греков, восстановление там католической веры и в конечном итоге создание христианской империи, территория которой включала бы все Средиземноморье. В связи с этим он думал прежде всего о том, чтобы убедить Людовика двинуться на Византию. Но король отказался нападать на братьев по вере — не имеет значения, еретики они или нет. Тогда Карл предпринял новую попытку. Говорят, заметил он, что эмир Тунисский сочувственно настроен по отношению к христианской вере и вполне может согласиться принять ее. Если он действительно так сделает, то истинная вера может распространиться вдоль всего побережья Африки. И даже в случае его отказа, если христиане надежно закрепятся на побережье, это обеспечит им такие преимущества, которые, безусловно, не следует игнорировать.

Одно из самых ярких проявлений иронии истории заключается в том, что святость очень редко идет рука об руку с умом. Почему король Людовик поверил в тот момент своему брату, несмотря на настойчивые уговоры большинства своих друзей и помощников, понять почти невозможно. Но он поверил — и, сопровождаемый тремя оставшимися в живых сыновьями, вместе со своей армией вновь взошел на борт в Эгморте в самое жаркое время года и 1 июля отплыл в Тунис.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: