МУХАММЕД АЛИ И СЕВЕРНАЯ АФРИКА 1 глава




 

Османский султан Махмуд II заслуживал лучшей участи, нежели та, что выпала на его долю. Во многих отношениях он был просвещенным правителем и реформатором и делал все, что было в его силах, чтобы модернизировать свою империю, трещавшую по швам. В 1826 г. он избавился от янычар (в течение пятисот лет они представляли собой отборные войска империи, но теперь их ненадежность росла с каждым годом) самым простым путем — перебил. Он создал новую армию, которую контролировал лично султан, а обучали немецкие инструкторы, и военный колледж по образцу наполеоновского Сен-Сира; сократил власть улемов, религиозных деятелей, лишив их светских полномочий; централизовал и отчасти упростил государственную гражданскую службу; фактически обновил систему образования в соответствии с современными на тот момент принципами; ввел в действие почтовую службу и создал в Стамбуле первую газету, издававшуюся на турецком языке; основал медицинскую школу и разработал новое законодательство по вопросам здравоохранения. Наконец — по нашему мнению, это достойно сожаления — он отменил традиционное турецкое платье. Ушли в прошлое длинные халаты и тюрбаны, раздувающиеся шаровары и мягкие туфли. На смену им явились фески, сюртуки, брюки европейского фасона и черные кожаные сапоги.

К немалому огорчению султана, на период его царствования пришлась потеря флота, Южной Греции и еще нескольких территорий, прежде принадлежавших Турции. Кроме того, ему приходилось продолжать борьбу с находившимся в Каире Мухаммедом Али — постоянным источником тревог и беспокойства. Мухаммед Али ожидал, что в качестве воздаяния за осуществленную им на Пелопоннесе интервенцию султан дарует ему сирийский пашалык; Махмуд, однако, надул его, пожаловав только Крит, что вице-король счел постыдно малой наградой, неравноценной его усилиям. Итак, весной 1832 г. Мухаммед Али послал своего сына Ибрагима во главе армии в Сирию, приказав взять ее силой. Ибрагим исполнил все в точности. Газа и Иерусалим пали; вскоре, после недолгой осады, сдалась и Акра; затем Ибрагим устремился на север, к Дамаску и Алеппо, откуда повел армию на Анатолию и создал угрозу для самого Стамбула.

Ситуация в столице была близка к панике; султан обратился с просьбой о неотложной помощи к Лондону. Министр иностранных дел Великобритании лорд Пальмерстон, однако, не откликнулся на нее, и у Махмуда не оставалось выхода, как призвать на выручку своего давнего врага — Россию. Царь Николай, всегда готовый вмешаться в дела турок, не мог пожелать ничего лучшего; в начале 1833 г. в Скутари — по другую сторону Босфора, прямо напротив Стамбула — по его приказу высадилось 18 000 человек. Ибрагим, понимая, что у него нет шансов выстоять против таких сил, проявил достаточно благоразумия, согласившись на переговоры. К этому времени Пальмерстон и французское правительство осознали всю серьезность ситуации и решили действовать. Вместе они оказали давление на Порту, дабы та настояла на отступлении русских в обмен на ряд значительных уступок. Султан вновь подтвердил право Мухаммеда Али на египетский и критский пашалык; вдобавок он получал сирийский пашалык, и в том числе власть над Дамаском, Триполи, Алеппо и Аданой. Одновременно султан заключил сепаратный наступательно-оборонительный договор с Россией; согласно его секретным статьям, русские военные корабли получали право свободного прохода через проливы из Черного моря в Средиземное — привилегия, которой без одобрения турок не могло получить ни одно иностранное государство.[336]

Султан благополучно отвел угрозы со стороны русских и египтян, хотя и дорогой ценой. Теперь, когда Мухаммед Али получил власть надо всем юго-восточным Средиземноморьем, он стал серьезным соперником, и хотя Сирия, что особо оговаривалось, была дарована ему лишь пожизненно, Махмуд серьезно беспокоился, что тот будет всячески стараться превратить свои владения в независимую наследственную монархию. Через пять лет его правота подтвердилась: в 1838 г. Мухаммед Али отказался платить Порте ежегодную дань. Султан использовал подвернувшуюся возможность и на следующий год объявил войну, направив армию в 24 000 человек и флот ей в помощь в Сирию с четким указанием изгнать оттуда египтян раз и навсегда.

С его точки зрения, экспедиция обернулась катастрофой. 24 июня армия Ибрагима, несмотря на очевидный численный перевес противника, сокрушила силы Махмуда при Незибе в северной Сирии. Египтяне не жалели денег на подкупы, и громадное количество турецких солдат дезертировало, а командующий флотом — возможно, во многом по той же самой причине — повел его прямо в Александрию и 1 июля 1839 г., в день смерти султана Махмуда, передал Мухаммеду Али. Французы, считавшие, что Египет является сферой их интересов, не предприняли каких бы то ни было действий, но другие державы ужаснулись. 15 июля 1840 г. конференция в Лондоне, проходившая под председательством самого лорда Пальмерстона (в числе участников были и Австрия, и Пруссия), предъявила Мухаммеду Али ультиматум. Он должен был вывести все свои войска из северной Сирии и Крита и возвратить турецкий флот в Стамбул. Если он это сделает, то будет признан наследственным пашой Египта и пашой Сирии пожизненно; если откажется, флоты Британии и России вместе установят блокаду Сирии и Египта.

Надеясь получить значительную помощь от Франции — нет нужды говорить, что она последовала весьма не скоро, — Мухаммед Али отказался, и британцы сдержали свое слово. Осенью они направили эскадру под командованием капитана Чарлза Непира, которая подвергла обстрелу форты Бейрута и Акры и уничтожила их; более того, они осуществили высадку экспедиционных сил, также под руководством Непира, и тот с помощью местных жителей арабов, жестоко страдавших при режиме Мухаммеда Али, с легкостью нанес поражение египетской оккупационной армии в битве при Бохарсефе (это была одна из наиболее невероятных побед британского королевского флота). Французы, разъяренные тем, что они назвали «неспровоцированной агрессией», угрожали войной, но это не было воспринято всерьез; как впоследствии подчеркивал сам король Луи Филипп, угрожать войной — это одно, а воевать — совсем другое. Затем Непир отплыл в Александрию, которую, несомненно, постигла бы та же участь, что два вышеупомянутых сирийских порта, если бы Мухаммед Али не согласился начать переговоры. Он поспешно вернул турецкий флот в Стамбул, возобновил ежегодные выплаты султану и увел свои войска из Сирии и с Крита.

Старый головорез прожил до 1849 г. и скончался в возрасте восьмидесяти лет. Он продолжал править Египтом и Суданом как наследственный паша, однако под постоянным сюзеренитетом Порты. Более он не предпринимал попыток территориальной экспансии. Будучи человеком большого ума и, как сообщают, чрезвычайного личного обаяния, он действовал энергично и эффективно; нельзя отрицать, что его правление в Египте ознаменовалось разительными переменами. Однако ему не хватало образования, он не обладал подлинной политической дальновидностью, не был носителем собственной идеологии. Он правил, опираясь на принципы, принятые в Османской империи, и хотя в некоторых отношениях приблизился к созданию нового общества, устремленного в будущее, потратил значительную часть жизни на укрепление собственных позиций. Много лет он боролся с султанами, которые, один за другим, пытались избавиться от него, и в этом весьма преуспел. Династии, основанной им, суждено было просуществовать более ста лет, до середины XX в., и если он и упустил возможность заложить основы современного египетского государства, то по крайней мере расчистил путь для своих преемников. Если же и им не удалось осуществить это, то вину за их неудачу вряд ли следует возлагать на него.

 

Однажды в апреле 1827 г. Хуссейн, дей[337]Алжира, в гневе трижды ударил французского консула своим опахалом. Возмущенное подобным обращением со своим официальным представителем французское правительство направило морскую эскадру к городу, чтобы потребовать извинений и компенсации. Когда дей отказался, консул и все французские резиденты поднялись на борт корабля и Алжир подвергся блокаде. Затем, в июле 1830 г., французские экспедиционные силы высадились в Сиди-Феррюше, расположенном примерно в двадцати милях к западу от Алжира, причем сам город подвергся ужасающему обстрелу с моря, а несколько недель спустя пал. Дей удалился в изгнание. Началась французская оккупация Алжира.

Однако не все шло так, как хотелось оккупантам. Уже в 1832 г. во внутренних районах вспыхнула борьба под предводительством двадцатипятилетнего лидера сопротивления по имени Абд аль-Кадир. Она продолжалась следующие 15 лет, но к тому времени как Абд аль-Кадир сдался (в 1847 г.) маршалу Тома-Роберу Бюжо, французские колонисты уже хлынули в Алжир. К 1841 г. их насчитывалось более 37 000, и задолго до конца столетия они составили добрых десять процентов всего населения. Как они обнаружили, в этом месте легко можно поселиться (и вправду, так уже делали многие народы: карфагеняне, римляне, византийцы, арабы и турки). За некоторое время до их появления власть берберийских корсаров возросла настолько, что они фактически стали хозяевами страны — и не сделались ее правителями лишь оттого, что не пытались править. Неоспоримым остается тот факт, что в присутствии французской армии и «арабского бюро» Бюжо управление Алжиром осуществлялось более эффективно и честно, нежели до этого в течение столетий.

Климат территории Алжира, лежащей вдоль побережья и северных гор, типичен для Средиземноморья: летом сухо и тепло, зимы мягкие и дождливые. Никоим образом нельзя утверждать, что до прибытия французов в стране отсутствовала цивилизация. Уже в 1834 г. французский генерал отмечал, что неграмотных практически нет, так как каждая деревня может похвастать двумя школами. Но хотя формально Алжир находился под властью Османской империи, правительства, сменявшие друг друга, отличались крайней нестабильностью: из 28 предшественников более половины умерли насильственной смертью. Права собственности были нечетки и для французов не имели особого значения. Обращаясь к Национальному собранию в 1840 г., Бюжо недвусмысленно выразил свое мнение: «Мы должны расселять своих колонистов повсюду, где имеется свежая вода и плодородная земля, не задумываясь насчет того, кому они принадлежат». С другой стороны, в стране имелась часть территории площадью около 1 000 000 гектаров — примерно 4000 квадратных миль, — находившаяся в собственности османского правительства, которую, можно сказать, унаследовали от него французы, а также другие перешедшие под их власть участки, где ничего не росло — либо потому, что они остались неокультуренными, либо по вине их прежних владельцев.

В начале своего существования режим Бюжо был чисто диктаторским и взаимопонимание между властью и подданными почти отсутствовало. Постепенно, однако, французы начали вести себя как более просвещенные правители. Вскоре после основания Второй империи в 1852 г. Наполеон III заявил: так как он надеется, что увеличившееся число переселенцев позволит сохранить Алжир за Францией, нужно помнить, что в первую очередь Франция должна исполнять свой долг перед тремя миллионами арабов и что Алжир «не французская провинция, но арабская страна, европейская колония и французский военный лагерь». Однако военный режим в Алжире продолжал существовать до падения Второй империи в 1870 г. До этого момента генерал-губернатор Алжира — Бюжо первым получил этот пост в 1845 г. — практически неизменно назначался из числа армейских офицеров высокого ранга. Только в 1870 г. колоны — известные еще как «pieds noirs» — черноногие (насчитывавшие к этому времени более 200 000 человек), — добились большей самостоятельности, близкой к той, которой пользовались их соотечественники на другом берегу Средиземного моря. Теперь Алжир был официально аннексирован, став частью Французского государства, управляло же им министерство внутренних дел в Париже.

Все это привело к тому, что в стране сложилась принципиально иная ситуация, нежели в расположенных восточнее и западнее ее Тунисе и Марокко. Французы и здесь обладали значительным влиянием, но так как эмигрантов здесь было относительно мало, эти два государства считались лишь протекторатами и управлялись министерством иностранных дел на Кэ д’Орсе. Тунис также формально являлся османской провинцией, хотя фактически был полностью автономен. В 1830 г. французы оккупировали Алжир, правивший тогда бей Туниса предусмотрительно взял с них обещание, что они не вторгнутся на территорию его страны, но затем в 1835 г. Османская империя использовала возможность, возникшую в связи с неопределенностью в вопросе престолонаследия в соседней Ливии, чтобы сместить правившую там династию и восстановить прямое турецкое правление. С этого момента Тунис оказался в высшей степени сложном положении: его зажало словно в тисках меж двух великих держав — Францией и Турцией, причем обе бросали на него жадные взгляды. К чести бея и его наследников нужно сказать, что они продолжали успешно балансировать в создавшейся ситуации до 1881 г., когда Франция — под весьма неосновательным предлогом, что группа представителей тунисских племен поселилась на территории Алжира, — вторглась в страну, узурпировала полномочия бея по вопросам финансов и внешних сношений и назначила правителя — французского министра-резидента.

Султанат Марокко — единственная североафриканская страна, имеющая выход как к Средиземному морю, так и к Атлантическому океану, — опять-таки находилась в ином положении. Из-за недостатка естественных гаваней, труднопроходимости внутренних районов и огромных расстояний, отделяющих ее от центров империй на Западе, она и в середине XIX в. по-прежнему оставалась в изоляции. Именно эта изоляция — сменявшие друг друга правители поддерживали ее, — во-первых, позволила стране сохранить в значительно большей степени, чем это возможно было сделать в других местах, местные древние исламские, берберийские и африканские традиции и, во-вторых, противостоять внешнему воздействию, особенно в период испанской Реконкисты в XV и XVI вв. Таким образом, Марокко остается единственной арабской страной, никогда не входившей в состав Османской империи, при том что турки столь длительное время контролировали фактически весь остальной арабский мир.

Однако прибытие французов в соседний Алжир нельзя было оставить без внимания. Отношения резко ухудшились в 1844 г., после того как мятежник Абд аль-Кадир нашел в Марокко убежище и султан отправил на границу армию. Французы в ответ подвергли обстрелу в начале августа Танжер, а через десять дней — Могадор; 14 августа они полностью уничтожили армию султана Абд аль-Рахмана при Исли, близ Ужды. Султану пришлось обещать среди прочего, что он интернирует или изгонит мятежника, если он вновь появится на территории Марокко. Он сдержал слово: в 1847 г., когда Абд аль-Кадир во второй раз попытался найти убежище в его стране, марокканские войска окружили его и вынудили сдаться. В утешение читателю скажем, что французы проявили милосердие к нему: он провел остаток жизни в Дамаске, в почетном изгнании.

Султан скончался в 1859 г., и мы должны на какой-то момент уделить внимание Испании, с которой возник весьма ожесточенный спор по поводу границ испанского анклава в Сеуте.[338]В результате Мадрид объявил войну; в следующем году испанцы взяли Тетуан, а султану пришлось выплатить большую контрибуцию и значительно увеличить в размерах сеутский анклав. Тем временем британцы и итальянцы также надеялись получить кусок марокканского пирога, но Франция откупилась и от тех и от других: Британия согласилась предоставить французам свободу действий, тогда как те обещали не вмешиваться в ее планы относительно Египта; Италия во многом сделала то же самое, только ее интересы были связаны с Ливией. В 1880 г. британцы, французы, испанцы, немцы, итальянцы и англичане заключили в Мадриде соглашение, которое — по крайней мере в теории — фактически гарантировало Марокко независимость, но это не помешало Франции (при полном попустительстве со стороны Британии) вступить в 1904 г. с Испанией в секретный договор насчет «сфер влияния» каждого из двух государств в этой стране. Такова была ситуация, когда в конце марта 1905 г. кайзер Вильгельм II прибыл в Танжер на лайнере «Гамбург» — и, как уже бывало неоднократно, пустил кота в голубятню. Отвечая на приветственную речь, он, во-первых, заявил о полном суверенитете страны и независимости султана, во-вторых, о неприкосновенности его владений и, в-третьих, об «открытости Марокко мирному соревнованию всех наций, без аннексий и монополий».

Все это звучало достаточно безобидно, но европейские державы увидели в словах кайзера осознанную попытку вставить палки в колеса французам, а также в каком-то смысле и испанцам. В прошлом году кайзер внес предложение об аренде Германией у Испании порта Магон на Менорке; идея эта встретила прохладный прием как у Британии, так и у Франции, так как географическое положение острова позволяло его обладателю держать под контролем подходы к Тулону; кроме того, он находился между важнейшими британскими базами — Мальтой и Гибралтаром. Менее всего европейские державы хотели, чтобы Вильгельм снова вмешался в дела Западного Средиземноморья. Наконец нашлось эффективное и удовлетворительное (как казалось) решение, когда в 1906 г. в Альхесирасе собралась конференция участников конвенции 1880 г., дабы обсудить марокканский вопрос в целом. Конференция подтвердила единство страны и экономическое равенство держав, но санкционировала ввод французских и испанских патрулей в марокканских портах и сбор таможенных пошлин.

Но история не закончилась и на этом. В 1907 г. Франция — всегда стремившаяся усилить свое влияние в Северной Африке — оккупировала Касабланку; тогда Абд аль-Хафид, брат султана Абд аль-Азиза, поднял против него восстание, заявив, что тот предал мусульманские обычаи. Абд аль-Азиз укрылся в Танжере, в то время как в Фесе Абд аль-Хафида провозгласили султаном. Европейские державы официально признали его права, но ему так и не удалось навести порядок в стране; в конце концов, так как смута постоянно усиливалась, он был вынужден просить французов выручить его из беды. Результатом стал Фесский договор 1912 г., по условиям которого Марокко перешло под французский протекторат. Танжер, долгое время бывший местом нахождения европейских дипломатических миссий, передавался под международное управление.

И наконец, скажем несколько слов о Ливии. Любой, кто приезжает в эту страну, неизменно бывает поражен ее необычной географией. К западу, где находится столица — Триполи, лежит Триполитания, где в таких городах, как Лептис Магна или Сабрата, мы до сих пор ощущаем атмосферу Древнего Рима; к востоку находится Киренаика (центром ее является Бенгази), в ко-торой, очутившись в Аполлонии, Кирене, да и повсюду, мы немедленно переносимся в мир классической Греции. Между этими двумя областями, однако, лежат шесть-семь сотен миль, где нет буквально ничего, разве что исключением является городок Сирт, находящийся примерно посередине. Вероятно, страна сохранила целостность только благодаря мусульманскому ордену Сенусси, исповедовавшему аскетическую форму ислама (хотя даже она в большей мере была сконцентрирована в Киренаике) и, в более поздний период, итальянскому колониализму.[339]Подобно своим соседям Ливия пользовалась автономией в большей или меньшей степени, хотя номинально находилась под властью турок, пока в 1835 г. Османская империя не воспользовалась одним из бесконечных конфликтов, связанных с престолонаследием, дабы ввести там свое прямое правление. Следующие семьдесят семь лет страной руководили чиновники из Стамбула, пока в 1911 г. Италия не одержала верх: она дала стране ее современное название и управляла ею, пока не кончилась Вторая мировая война.

 

Глава XXVII

OUARANTOTTO

 

Когда в среду, 12 января 1848 г., в тридцать восьмой день рождения Фердинанда II[340], народ Палермо восстал против своих властителей — Бурбонов, последние и помыслить не могли о том, что они оказались первыми. Восстания в этом королевстве не были новостью: в 1820 и в 1821 гг. имели место безуспешные выступления соответственно в Неаполе и Пьемонте; на самой Сицилии — совсем недавно, в 1837 г., они начались во время эпидемии холеры — первый признак появления этой болезни в Западной Европе. Но с последовавшими затем волнениями справились достаточно легко. В 1848 г. — quarantotto[341], как называли его в Италии, — однако, произошло нечто иное. Это была революция, и к концу года случилось еще несколько революций: в Париже, Вене, Неаполе, Риме, Венеции, Флоренции, Лукке, Парме, Модене, Берлине, Милане, Кракове, Варшаве[342]и Будапеште.

Когда год уже начался, студенческие волнения побудили власти закрыть университет; несколько видных граждан, известных своими либеральными взглядами, были арестованы. Начали распространяться анонимные прокламации с призывом к народу поднять восстание в день рождения короля. Значительную часть бунтовщиков составляли разбойники с гор, предшественники нынешних мафиози, или простые крестьяне, мало кто из которых, вероятно, думал, что он борется за что-то большее, чем просто за лучшую жизнь. Но и за нее они сражались с не меньшей яростью. Многие деревни и города подверглись опустошению, как и значительная часть сельской местности.

В распоряжении Бурбонов находились приблизительно 7000 солдат гарнизона Палермо, но они оказались практически бесполезны. Коммуникации были плохими, дороги находились в ужасном состоянии, и войска не могли поспевать всюду сразу. В отчаянии Бурбоны приказали подвергнуть город бомбардировке — решение, о котором им вскоре пришлось пожалеть.[343]Разъяренная толпа ворвалась в королевский дворец, разграбила его — к счастью, Палатинская капелла не пострадала — и предала огню государственные бумаги и архивы. Гарнизон ретировался и вскоре ушел в Неаполь. В последующие дни был сформирован правительственный кабинет под председательством семидесятилетнего сицилийского патриота (и бывшего неаполитанского морского министра) Руджеро Сеттимо; тем временем восстание распространилось на все основные города — за исключением Мессины, которая воздержалась от этого из ревности к Палермо, — и сто с лишним селений, где удалось добиться поддержки крестьян обещанием раздачи земли. Восстание не встретило сколь-либо серьезного сопротивления.

К концу месяца остров был фактически освобожден от королевских войск, и 5 февраля Сеттимо объявил о том, что «дьявол войны исчез и отныне на Сицилии начинается счастливая эра»; он не упомянул о том, что цитадель Мессины до сих пор находится в руках неаполитанцев, но королю было ясно, что он приперт к стене. Почти непрерывные демонстрации в Неаполе (совсем как на Сицилии) заставили его предложить 29 января для обеих частей королевства либеральную конституцию, предполагавшую двухпалатный парламент и высокий избирательный ценз. «Игра окончена, — писал пришедший в ужас австрийский посол князь Шварценберг своему начальнику Меттерниху, — король и его министры совершенно потеряли голову». Меттерних просто черкнул на полях: «Какое мне дело, если министры потеряли то, чего у них и так не было».

Новости, которые пришли к нему к концу февраля, должны были произвести на него куда более тяжелое впечатление. В Париже 24 февраля был свергнут «король-гражданин Луи Филипп» и провозглашена республика. И начался обвал. Фердинанда, недолгое время пользовавшегося популярностью — после того как даровал конституцию, — теперь проклинали, как никогда; уже и либеральной конституции было недостаточно. Сицилийцы отклонили это предложение. «Сицилия, — холодно заметили они ему, — нуждается не в новых установлениях, а в возвращении ей прав, которыми она обладала в течение столетий». В Палермо его объявили низложенным, флаг Бурбонов заменили трехцветным революционным знаменем и странным символом в виде колеса без обода с тремя ногами-спицами.[344]

Теперь Сицилия обрела настоящую независимость, впервые с XIV в. Трудность состояла в том, что ей не хватало эффективного административного аппарата. Вооруженные банды возникали по всему острову; похищение детей и рэкет[345]стали обычным делом. Однако все это оказалось симптомами куда более тяжелой болезни. Замерла торговля, стала расти безработица, судебная система совершенно пришла в упадок. Для большинства сицилийцев 1848 г. более не был годом революции, это был год опустошения и анархии.

К концу августа Фердинанд отправил соединенные сухопутные и морские силы под командованием фельдмаршала Карло Филанджиери восстановить порядок на острове. Повстанцы оказывали сопротивление, и старинная вражда между неаполитанцами и сицилийцами привела к жестокостям с обеих сторон — когда в сицилийских водах появились английские и французские адмиралы, их шокировала кровожадность, и они уговаривали Фердинанда даровать шестимесячное перемирие. Можно полагать, что появился шанс преодолеть патовую ситуацию, однако все попытки мирного соглашения отвергались с порога. В результате 2 апреля 1849 г. Фланджери овладел Таорминой, 7 апреля — Катанией, а 15 мая его войска вступили в Палермо. Слабость, отсутствие единства и отказ сицилийцев от компромиссов послужили примером того, как не должна развиваться революция. Их соседи греки страдали от тех же недостатков, но им активно помогали западные державы. Сицилийцам — нет, и им пришлось расплачиваться за это.

 

Хотя революция в Венеции оказалась крайне неудачной, ею руководили с гораздо большими уверенностью и мастерством. Уже в июне 1844 г. молодые венецианские морские офицеры, братья Аттилио и Эмилио Бандьеры и их друг Доменико Моро, отплыли с Корфу к берегам Калабрии, где намеревались поднять небольшое восстание против неаполитанских Бурбонов. Их предприятие носило до смешного донкихотский характер: они не сделали никаких приготовлений, не приняли мер предосторожности и были почти сразу арестованы. Месяц спустя их казнили в долине Ровито близ Козенцы.[346]Весть об их смерти потрясла общественное мнение Италии. Если три венецианца, не говоря уже о нескольких их собратьях-мучениках из Перуджи, Римини и других городов, проявляли готовность умереть за Неаполь, то единство Италии должно было стать чем-то большим, чем пустой мечтой. Казалось немыслимым, что такие герои погибли напрасно. В Венеции все признавали, что настал момент, когда население города могло бы выразить свое мнение в один голос. И выразителем его стал Даниэле Манин.

Он родился в Венеции 13 мая 1804 г. Его отец, еврей по происхождению, в молодости обратился в христианство и принял имя своего крестного отца Пьетро Манина — брата последнего дожа Лодовико. Твердо намеренный быть юристом, как и его родитель, Даниэле опубликовал первый труд, юридический трактат о воле, когда ему было 12 лет. Докторскую степень в Падуанском университете Манину присвоили в возрасте 21 года. Он хорошо знал латинский, греческий, еврейский, французский, немецкий и родное венецианское наречие. Воспитанный своим отцом в духе республиканских и либеральных идей, он занимался политической деятельностью примерно 16 лет, когда в 1847 г., в условиях роста патриотических настроений в Италии, начал то, что называл lotta legale, или легальной борьбой, против австрийского деспотизма. На этом этапе он требовал не независимости Венеции, а только самоуправления в рамках Габсбургской империи. Только когда это требование было отвергнуто, чего, как Манин прекрасно знал, и следовало ожидать, он стал призывать сограждан к оружию.

Впервые открытый вызов господству австрийцев был брошен 30 декабря 1847 г., когда известный ученый академик Никколо Томмазео читал лекцию. Формально ее тема звучала как «Состояние итальянской литературы», в действительности же речь шла о прямой критике австрийской цензуры. В конце он распространил петицию, подписанную 600 виднейшими гражданами Венеции и Венецианской области. Новым признаком сильнейшего недовольства венецианцев стало то, что они последовали примеру, который подали им за несколько недель до того миланцы, и бросили курить.[347]Они из принципа никогда не аплодировали во время концертов австрийского военного оркестра на Пьяцца. Отныне при его появлении они поворачивались на каблуках и уходили. Неделю спустя Манин завершил работу над хартией из 16 пунктов, где inter alia[348]требовал очень значительного увеличения прав всех итальянцев, живших под властью австрийцев, отдельного правительства для Северной Италии, ответственного только перед самим императором, и, наконец, полной отмены цензуры. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения имперских властей. 18 января 1848 г. Манин и Томмазео были арестованы и препровождены в старую тюрьму за Дворцом дожей. Как только венецианцы узнали, где они, ежедневно стала собираться толпа, которая молча, почтительно обнажив головы, стояла у Ривы.

В начале марта, ко всеобщему удивлению, обоих оправдали, но начальник австрийской полиции настаивал, что они должны оставаться в тюрьме. Это оказалось роковой ошибкой. Ежегодный карнавал был отменен, и коллеги Манина, адвокаты, вели его дело бесплатно. Однако венецианцам стало известно, что австрийская венецианско-ломбардская армия под командованием восьмидесятиоднолетнего фельдмаршала Йозефа Радецкого[349]численностью не менее 75 000 человек до сих пор не решается взяться за оружие. Затем, 17 марта, почтовый пароход из Триеста привез весть о том, что в самой Вене началась революция, что повстанцы одержали полную победу и что всего за четыре дня до того ненавистный князь Меттерних бежал, спасая свою жизнь. В одну ночь все изменилось. Когда весть облетела весь город, огромная толпа собралась у резиденции губернатора в южной части Пьяцца и стала скандировать: «Fuori Manin e Tommaseo!» («Свободу Манину и Томмазео!»); было ясно, что теперь народу пойдут навстречу.

Австрийский губернатор граф Пальфи наконец показался в окне и стал протестовать, утверждая, что даже если он захочет освободить арестованных, то у него все равно нет на это полномочий. Толпа, возглавляемая шестнадцатилетним сыном Манина Джорджо, устремилась на Пьяцетту к тюрьме и начала колотить в двери, которые наконец открылись. Последующее поведение Даниэле Манина было типичным для него, всегда остававшегося юристом: он отказался покидать здание до тех пор, пока не появится приказ о его освобождении — приказ, который Пальфи поспешно подписал под нажимом своей жены, которая была близка к истерике. Только после этого Манин и Томмазео вышли из тюрьмы и их на плечах пронесли к резиденции губернатора. Толпа хотела взломать двери, но Манин воспрепятствовал ей. «Не забывайте, — сказал он людям, — что нет настоящей свободы, и что она не может сохраниться там, где нет порядка». Только когда люди успокоились, он позволил им унести себя в его дом.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: