ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ в 1602 -1604 гг. 3 глава




Факт пожалования холопов в дети боярские при Годунове получил широкую известность благодаря стараниям писателей «смутного времени», стремившихся очернить Бориса. Современни­ки весьма пристрастно толковали этот факт. Борис Годунов, утверждали они, жаловал поместья тем холопам, которые подавали до­носы на своих господ — опальных бояр47. Сохранилась Ряжская десятня 1605 г., из которой следует, что Лжедмитрий велел от­ставить от службы детей боярских ряшан, «которых Борис Году­нов жаловал холопей боярских за довод поместьи»48. В действи­тельности Борис Годунов жаловал поместьями и чином детей бояр­ских не одних доносчиков холопов, но и бывших крестьян и каза­ков, среди которых было немало показачившихся беглых холопов и крепостных, что неизбежно сказалось в период «Смуты».

Трехлетний голод привел к сокращению численности служилых людей в южных степных уездах. В десятне П. Н. Шереметева 1604 г. записаны десятки помещиков из Ельца, выбывших со службы. При таких условиях власти стремились сохранить на служ­бе возможно большее число местных детей боярских, невзирая на их происхождение. В упомянутой десятне П. Н. Шереметева были тща­тельно оговорены все случаи исключения со службы помещиков, которые «версталися из казаков, а иные из крестьян, а иные были в холопех», с указанием конкретных причин, «хто за что отстав­лен». Отставки почти не затронули «старых помещиков» из казаков и несколько больше коснулись «новиков», не успевших доказать свою служебную пригодность. Из четырех лиц, лишившихся дворянского чина, трое были «новиками», получившими поместье в 1599 и 1602—1603 гг. Всех их вернули в казаки по месту прежней службы — в Елец, Ливны и Новосиль. Про одного было сказано, что он отставлен за то, что «был в Ельце в казаках и верстался воровски», т. е. обманным путем, утаив старый чин. Сын боярский Федка Михайлов был отставлен также за «воровское верстание». Этот крестьянский сын скрыл, что был крепостным помещика Василия Субочева. С. Волынский, проводивший дворянский смотр одновре­менно с П. Шереметевым, отставил от службы четырех «новиков», поверстанных в дети боярские в 1602—1603 гг. Трое из них оказались крестьянскими детьми, а один верстался из стрельцов «во­ровским обычаем»49.

В десятне П. Н. Шереметева имеется следующая любопытная помета: «Неустройко Иванов сын Клюев отставлен за то, что он был у Ивана Романова в холопех»50. Как видно, Клюева изгнали со службы не столько вследствие обнаружения его холопского прошлого, сколько по причине его службы у опального И. Н. Ро­манова.

На вновь присоединенных степных пространствах не было ни феодально зависимых крестьян, ни обработанных земель, т. е. не было условий, обеспечивавших развитие поместной системы. По­этому попытки насадить поместья в «диком поле» породили неко­торые аномальные явления в истории поместной системы и фео­дального сословия.

Службу в степных уездах несли в основном ратники «с пи­щалью» — дети боярские и казаки, получавшие землю на одинако­вых условиях. Некоторые из поместных казаков, казачьих и кре­стьянских детей пополнили ряды степных помещиков, принадле­жавших к дворянскому чину. Однако подлинное социальное лицо служилых помещиков южных уездов определялось не их формаль­ной принадлежностью к тому или иному чину и даже не их социаль­ным происхождением, а реальными экономическими условиями. Степным помещикам сплошь и рядом нарезали крохотные помест­ные «дачи», наполовину состоявшие из нераспаханного «дикого по­ля». Писцовые книги по Орлу, Путивлю и другим городам указы­вают на полное отсутствие крестьян в мелких поместьях, владель­цы которых, следовательно, не получали феодальной ренты в виде оброков и пр. Доходы южных помещиков пищальников были тако­вы, что большинство из них не могли купить холопа и прокормить его в годы голода. Мелкие помещики, по общему правилу, должны были обрабатывать землю собственным трудом с помощью членов своей семьи, т. е. им приходилось вести хозяйство теми же спосо­бами, что и крестьянам. Трудности их экономического положения усугублялись необходимостью распашки целины. Денежное жа­лованье им платили нерегулярно. Дети боярские низшего разряда имели минимальные поместные оклады и служили «с пищалью без денег»51. Иначе говоря, они не получали ни ренты, ни казенного жалованья.

В конце XVI в. правительство осуществило важную социаль­ную реформу. Оно освободило от податей барскую запашку в поме­щичьих усадьбах, тем самым проведя резкую разграничительную черту между привилегированным высшим и тяглыми низшими со­словиями. Однако преимущества, вытекавшие из законов об «обе­лении» пашни, распределялись очень неравномерно среди различных групп, или «чинов», феодального сословия. Наименьшие привиле­гии получили мелкопоместные дворяне, более всего нуждавшиеся в льготах. Владелец поместья в 50 четвертей мог претендовать на «обеление» (освобождение от государевых податей) лишь 5 четвер­тей пашни. (Мы не имеем данных о том, что эта льгота распростра­нялась на детей боярских пищальников южных уездов.) Чем боль­шим был поместный оклад (а следовательно, и благосостояние) служилого человека, тем большими преимуществами он пользовал­ся. Писцы «обеляли» по 10 четвертей пашни на поместье в 100— 200 четвертей, по 15 — в 300—400, по 20 — в 450 четвертей и т. д.52

Правительство предоставляло наибольшие преимущества и при­вилегии средним и высшим слоям поместного дворянства, исправ­но несшим конную полковую службу, содержавшим боевых холо­пов, обеспечивавшим поступление в казну податей со своих крестьян. Их обеспечивали землями и денежным жалованьем в первую оче­редь. Совершенно иной было политика в отношении низших кате­горий мелкопоместного дворянства, и в частности в отношении степных помещиков, служивших в пищальниках.

Московское правительство не жалело сил на то, чтобы на­садить поместную систему в южных уездах и тем самым создать себе прочную опору на вновь присоединенных землях. Однако эти усилия не привели к желаемым результатам, поскольку власти не смогли обеспечить новых помещиков пашней и крестьянами.

Распаханных земель в степных уездах было немного, и казне приходилось везти хлеб из Нечерноземного центра на плодородные земли Юга. Чтобы ускорить распашку пашни в «диком поле» и снаб­дить Юг собственным хлебом, власти завели там государеву деся­тинную пашню. Податное «черное» население в южных крепостях оставалось малочисленным, а потому обязанность обрабатывать десятинную пашню была возложена на служилых людей.

Наиболее интересны сведения об организации государственного барщинного зернового хозяйства в Ельце. Согласно приказной справке 1620 г., возобновив после «Смуты» десятинную пашню в Ельце, «что пахали при царе Борисе», власти распорядились обра­батывать ее «по-прежнему детьми боярскими ельчаны, и елецкими стрельцы, и казаки, и пушкари, и затинщики и всякими служилы­ми и жилецкими людьми». Совершенно так же, как и в Ельце, было организовано государственное барщинное зерновое хозяйство в Курске53.

Итак, в таких степных городах, как Курск, Елец, правительство Бориса Годунова распорядилось привлечь мелкопоместных детей боярских к отбыванию барщинных повинностей на государевой де­сятинной пашне вместе со стрельцами и казаками. Получая ми­нимальный поместный оклад, мелкие помещики обрабатывали зем­лю своим трудом и не получали феодальной ренты. Когда таких помещиков стали эксплуатировать на барщине, их реальное поло­жение еще больше сблизилось с положением трудящихся низов, а принадлежность к числу детей боярских приобрела для многих из них формальный характер.

Появление нового социального персонажа — мелкого поме­щика, выбывшего из конного дворянского ополчения и служивше­го «с пищалью», — симптом важных перемен в составе феодально­го сословия накануне «Смуты». Южные степные уезды преврати­лись в пороховой погреб, едва в стране разразилась гражданская война.

 

Глава 2

БОЯРСКАЯ КРАМОЛА

 

Короткое междуцарствие 1598 г., последовавшее за смертью царя Федора, вызвало всплеск аристократической реакции. Борис Годунов должен был осознать, что будущее основанной им дина­стии зависит в значительной мере от позиции Боярской думы. По­этому он не жалел усилий на то, чтобы заручиться поддержкой ари­стократии. Его меры призваны были убедить боярские верхи в том, что утверждение новой династии не внесет изменений в сложившую­ся систему местничества, гарантировавшую знати первые места в государстве.

На протяжении всего XVI столетия московские государи должны были считаться с суздальской знатью, среди которой первенствова­ли князья Шуйские. Великий князь Василий III не допускал Шуй­ских в Ближнюю думу, но перед смертью принужден был ввести в регентский совет при малолетнем сыне Иване сразу двух предста­вителей этой фамилии. Отстранив других опекунов, Шуйские в кон­це концов учредили в стране боярское правление. Иван IV, вспоми­ная детство, с раздражением писал, что бояре Шуйские «воцари­лись» при его дворе «самовольством». Однако перед кончиной Иван Грозный поступил совершенно так же, как и его отец Василий III. Сформировав регентский совет при слабоумном Федоре, Иван IV ввел в его состав боярина И. П. Шуйского, ставшего вскоре ключе­вой фигурой регентского совета.

События, разыгравшиеся после смерти Грозного, подтвердили тот факт, что среди знати, стремившейся ограничить власть само­держца, по-прежнему доминировала суздальская знать. Подлинное значение этой знати обнаруживалось при каждом серьезном кри­зисе. При царе Федоре Шуйские возглавили выступление знати, пытавшейся вернуть себе прежнее политическое влияние и возро­дить доопричные порядки. Борис Годунов стал правителем госу­дарства лишь после того, как ему удалось разгромить группиров­ку Шуйских. По его приказу глава этой группировки регент И. П. Шуйский был пострижен в монахи, а затем умерщвлен. По­ложение Шуйских пошатнулось, что помешало им участвовать в борьбе за трон после смерти царя Федора. Но в более поздних со­бытиях «Смуты» они вновь играли первостепенную роль.

Царь Борис не забыл, что именно Шуйские пытались покончить с его властью. Но он помнил также и тот кризис, который вызван был их опалой. Взойдя на трон, Годунов не избавился от прежнего недоверия к Шуйским, но всячески старался избегать раздора с ними.

Борис сохранил пост главы Боярской думы за удельным князем Ф. И. Мстиславским. Но Мстиславский не обладал ни энергией, ни характером, ни авторитетом в среде коренной русской знати. Поэтому фактически наибольшим влиянием в думе пользовался не он, а бояре братья Василий, Дмитрий, Александр и Иван Шуйские.

Опричнина ослабила, но не покончила с политическим влиянием прочей суздальской знати — князей Ростовских и Стародубских. Царствование Грозного завершилось почти полным изгнанием этих фамилий из Боярской думы. Борис Годунов стремился к тому, что­бы в его думе были представлены все влиятельные политические силы страны. Он пожаловал высший боярский чин князю М. П. Катыреву-Ростовскому, чин окольничего — князю Д. И. Хилкову-Стародубскому. Князь П. И. Буйносов-Ростовский стал при нем сна­чала думным дворянином, а затем боярином. Меры Годунова по­зволили суздальской знати по крайней мере отчасти восстановить свое традиционное политическое значение, поколебленное оприч­ниной.

Вернувшиеся в думу князья обладали блестящим родословием, но, чтобы вернуть себе прежнее значение, они неизбежно должны были вступить в борьбу с преуспевшей на службе знатью. Полу­чив боярство, князь Катырев возобновил давнюю тяжбу с Мстислав­ским 1. Видимо, это отвечало политическим расчетам Годунова.

Стремясь создать возможно более широкую опору своему трону, царь Борис не побоялся ввести в думу некоторых влиятельных лиц из числа своих давних противников. При нем чин боярина носил князь А. П. Куракин, немало повредивший Годуновым при царе Федоре и поплатившийся за то долгой ссылкой. Борис не доверял Голицыным и тем не менее сделал боярином князя В. В. Голицы­на. В боярском чине в годуновской думе заседали «служилые» князья А. В. Трубецкой, Б. К. Черкасский, В. К. Черкасский, С. Волошский. Однако Годунов упорно отказывался пожаловать высший чин удельному князю И. М. Воротынскому, который мог претендо­вать на самое высокое положение в иерархии московских чинов.

Современники называли Александра Никитича Романова не только соперником Годунова в борьбе за трон, но и личным врагом правителя Бориса. Однако после коронации Годунова Александр получил боярство, а его брат Михаил — окольничество. В целом старомосковская знать была представлена в думе Годунова значи­тельно менее полно, чем высшая титулованная знать. Некоторых успехов на службе у Бориса добились Плещеевы и Морозовы.

Царь Борис наводнил думу своей родней. Его дядя Дмитрий Иванович Годунов получил титул конюшего — старшего боярина думы, боярин Степан Васильевич Годунов занял пост главы Большого дворца. В разное время в качестве бояр в думе царя Бориса заседали Иван Васильевич, Семен Никитич и Матвей Михайлович, в качестве окольничих — Никита Васильевич, Степан Степанович, Иван Иванович и Петр Васильевич Годуновы. Таким образом, на долю Годуновых приходилась почти треть состава двух высших «чинов» думы — бояр и окольничих.

Писатели «смутного времени» утверждали, будто царь Борис всеми силами стремился унизить и истребить высокородную знать2. Приведенные данные о назначениях в Боярскую думу не подтвер­ждают их слов. При Годунове княжеская аристократия, казалось, вновь обрела влияние в думе, которым она пользовалась до опрични­ны3. Ее представительство в думе расширилось4.

Годунов заботился о воинском чине. Но он был далек от того, чтобы распахнуть двери Боярской думы перед представителями дворянства. Думные дворяне не вернули себе того влияния, кото­рым они пользовались при Грозном.

Видными членами старой, опричной думы были любимец Грозно­го Богдан Яковлевич Бельский и Игнатий Петрович Татищев. Даже Иван IV не решился дать высший думный чин Б. Я. Бельскому из-за его редкого худородства. Однако Бельский был двоюродным бра­том царицы Марии Скуратовой-Годуновой и по этой причине по­лучил от родни чин окольничего. Борис пытался привлечь племян­ника Малюты на свою сторону, хотя постоянно опасался интриг с его стороны.

И. П. Татищев был произведен в казначеи, а его сын М. И. Та­тищев стал думным дворянином. Членами курии думных дворян стали также выдвинувшийся в опричнине Е. М. Пушкин, а позже его брат И. М. Большой Пушкин. В самом конце царствования Бо­риса чин думного дворянина получили В. Б. Сукин и А. М. Воей­ков, влияние которых на дела было невелико5.

Бывшие сподвижники Годуновых по опричнине рассчитывали на то, что утверждение новой династии перевернет вверх дном устоявшуюся систему местнических отношений, но их надежды не оправдались. Когда Пушкины дерзко заместничали с «великими» Морозовыми-Салтыковыми, их сразу одернули и наказали6.

Годунов получил трон вопреки воле боярских верхов, и потому поводов к раздору и взаимным подозрениям было более чем доста­точно. Многие аристократические семьи, открыто боровшиеся за власть либо тайно помышлявшие о короне, не считали свое дело окончательно проигранным. Особые надежды они возлагали на не­долговечность Бориса, удрученного старостью и болезнями.

В конце 1599 г. царевич Федор известил монахов Троице-Сергиева монастыря о том, что его отец недомогает и не сможет прибыть на богомолье. В 1600 г. здоровье Бориса резко ухудшилось. Поль­ские послы, прибывшие в Москву осенью 1600 г., записали в днев­нике, что русским властям не удалось сохранить в тайне болезнь царя и в городе по этому поводу поднялась большая тревога. Для обсуждения сложившейся ситуации была спешно созвана Боярская дума, после чего Бориса по его собственному распоряжению отнесли на носилках из дворца в церковь, чтобы показать народу, что он еще жив7.

Польским послам пришлось задержаться в Москве. Причиной тому, отмечал француз Яков Маржарет, была болезнь Бориса. Она тянулась долго: после заключения перемирия в марте 1602 г. Борис несмог проститься с польскими послами «за болезнью»8.

Ввиду близкой кончины Бориса возобновление борьбы за трон казалось неизбежным. Польские послы, наблюдавшие развитие кризиса, утверждали, будто у Годунова было очень много недобро­желателей среди подданных, число строгостей против них росло ото дня ко дню, но гонения не спасли положения. «Не приходится сомневаться, — писали поляки, — что в любой день там должен быть мятеж»9.

Кризис породил ряд сыскных дел о боярской измене. Подозре­ния пали на представителей ряда самых аристократических фа­милий.

В государственном архиве хранилось «дело доводное — изве­щали княж Ивановы Ивановича Шуйского люди Янко Иванов сын Марков и брат его Полуехтко на князя Ивана Ивановича Шуйско­го в коренье и в ведовском деле»10. Царь Борис тяжело болел, и в это самое время боярские холопы донесли ему, что Шуйский наво­дит на него порчу с помощью «коренья» и колдовства. О «деле» Шуйских бегло упоминает опись царского архива 1626 г. Имеются основания предполагать, что после «Смуты» сохранился лишь не­большой фрагмент судного дела об измене Шуйских.

Свидетель происшедшего дьяк Иван Тимофеев отметил, что при царе Борисе Шуйские подверглись всеродному бесчестью. В уго­ду царю Борису и ради получения сана «чести», повествует Иван Тимофеев, Михалка Татищев всеродно бесчестил Василия Шуйско­го, «даже и до рукобиения всеродно той досаждая». Дело И. И. Шуй­ского имело место в 1599—1600 (7108) гг. М. И. Татищев получил от царя Бориса чин думного дворянина к февралю 1599 г. Отмечен­ное совпадение косвенно подтверждает рассказ Тимофеева. О гоне­ниях на Шуйских сообщают не только русские, но и иностранные источники. Француз Я. Маржарет, поступивший на службу ко дво­ру Бориса как раз в 1600 г., сообщает, что царь подозревал Шуй­ских более всех остальных и многих подвергал пытке только за то, что они навещали Шуйских в их доме11. Среди прочих иностранных мемуаристов Маржарет выделяется своим осторожным и трезвым отношением к описываемым событиям.

Итак, дело об измене бросило тень на всех братьев Шуйских. Видимо, во время обсуждения в думе они подверглись шельмова­нию и даже претерпели побои. Извет холопов и последовавший затем допрос в думе дали Годунову повод во второй раз подвергнуть род Шуйских опале и ссылке. Но Борис желал избежать раздора с аристократией и ограничился тем, что изгнал из Боярской думы младшего из братьев — Ивана Шуйского.

Некоторое время спустя боярские холопы подали донос на князя Ивана, сына боярина М. П. Катырева-Ростовского. Царь Борис оставил донос без внимания12.

Наибольшую угрозу для неокрепшей годуновской династии таили в себе притязания Романовых. По сравнению с Годуновыми они имели гораздо больше прав на трон в качестве двоюродных брать­ев последнего законного царя. Именно по этой причине извет на Романовых имел самые серьезные последствия. Царю Борису при­ходилось учитывать, что Романовы располагали сильными пози­циями в Боярской думе. Возглавляли романовскую партию бояре Федор и Александр Никитичи, окольничий Михаил Никитич Ро­мановы. Их ближайшей родней и сторонниками были бояре князь Борис Камбулатович Черкасский, князь Иван Васильевич Сицкий, князь Федор Шестунов, знатные дворяне князь Александр Репнин, Карповы и пр.13

За время царствования Ивана Грозного и его сына Федора Романовы приобрели огромные вотчины и стали богатейшими земле­владельцами своего времени. Борис Годунов обвинил бояр Романо­вых в заговоре с целью уничтожения царской семьи и захвата ко­роны. Очевидец событий Конрад Буссов записал, что братья Ники­тичи искали подходящего случая, чтобы извести Бориса ядом, но они были преданы своими собственными людьми. Близкий к Рома­новым Исаак Масса утверждал, будто душой антигодуновского за­говора была боярыня Ксения Ивановна Шестова-Морозова, жена Федора Никитича. Ее замыслы разделял Александр Никитич, тог­да как Федор Никитич занял более осторожную позицию. Заговорщики советовались, как бы им извести царскую семью. Стремясь оправдать Романовых, Масса допустил явное противоречие. По­вествуя о расправе над Романовыми, он старательно подчеркнул, будто сведения о злоумышлении А. Романова, К. Шестовой и дру­гих были основаны на ложном свидетельстве нескольких негодяев, действовавших по наущению Годунова14.

Русские летописи, составленные в окружении Федора (Фила­рета) Никитича Романова, называют имя главного доносчика, по­губившего Романовых. По рассказу летописца, сам дьявол под­учил боярского холопа Бартенева предать своего господина Алек­сандра Никитича: «Потом же вложи враг в раба в Олександрова человека Никитича во Второво Бартенева, той же Второй бяше у Александра Никитича казначей». Бартеневы принадлежали к дво­рянскому сословию и владели небольшими вотчинами. С государе­вой службы Бартенев Второй поступил во «двор» к Федору Никити­чу, а затем получил место казначея у Александра Никитича. В со­ответствии с законами о холопах Бартенев после нескольких лет добровольной службы у Никитичей должен был дать им на себя служилую кабалу. Летописец определенно указывает на то, что Бартенев предал господ по собственному почину. Явившись с до­носом к окольничему Семену Годунову, возглавлявшему сыскное ведомство, казначей договорился с ним обо всех последующих действиях. Семен будто бы сам вручил предателю мешочек с волшеб­ными корешками, который тот принес на двор к Романовым и спрятал в «казну» своего господина15.

Сохранившийся отрывок дела о ссылке Романовых подтверж­дает свидетельство летописца о том, что они стали жертвами кол­довского процесса. Пристав, сопровождавший Василия Никити­ча Романова в ссылку, сказал ему однажды: «Вы, злодеи-измен­ники, хотели достать царство ведовством и кореньем»16.

Русские источники не содержат точных указаний насчет времени падения Романовых. Из иностранцев лишь Исаак Масса отметил, что розыск об их измене начался в ноябре 1600 г.17

Наиболее подробные сведения о расправе Бориса с боярской оппозицией заключает ъ себе «Дневник» польского посольства в Москву. Его автором был третий посол Г. Пелгжимовский, соста­вивший сначала прозаический, а затем рифмованный рассказ о пре­бывании в Москве в 1600—1601 гг. Текст «Дневника» в прозе сохра­нился в виде отдельных отрывков18. Один из фрагментов «Дневни­ка» хранится в Государственном архиве в Вене. Ф. П. Аделунг снял с него копию, которая находится в настоящее время в Рукописном отделе Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

Наибольший интерес представляет дневниковая запись, дати­рованная 23 октября (2 ноября) 1600 г. «Этой ночью, — записан один из членов посольства, — его сиятельство канцлер сам слы­шал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка (Кремля. — Р. С.) с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало». Польские послы наблюдали за нападением правительственных войск на по­дворье Романовых. «Дом, в котором жили Романовы, — продолжал автор, — был подожжен; некоторых (опальных. — Р. С.) он (Бо­рис. — Р. С.) убил, некоторых арестовал и забрал с собой...»19

Обвинения в колдовстве послужили не более чем поводом к го­нениям на Романовых. Подлинные же причины санкций были зна­чительно глубже. Болезнь Бориса возродила призрак династиче­ского кризиса. В такой обстановке любые действия вождей оппо­зиции в Боярской думе внушали подозрения властям. Между тем Романовы собрали в столице многочисленную вооруженную сви­ту. В случае смерти Бориса эти меры были чреваты серьезными политическими осложнениями.

Польские послы потратили немало усилий на то, чтобы уста­новить причины опалы Романовых. Собранная ими информация особенно интересна потому, что она исходила от людей, симпати­зировавших родне царя Федора. «Нам удалось узнать, — читаем в польском «Дневнике», — что нынешний великий князь (Борис. — Р. С.) насильно вторгся в царство и отнял его от Никитичей-Романовичей, кровных родственников умершего великого князя. Названные Никитичи-Романовичи усилились и, возможно, снова предполагали заполучить правление в свои руки, что и было справедливо, и при них было достаточно людей, но той ночью великий князь (Борис) на них напал»20.

Дневниковая запись раскрывает подлинные причины гонений на братьев царя Федора. Тяжелая и продолжительная болезнь Годунова подала Романовым надежду на то, что они вскоре смо­гут вновь вступить в борьбу за обладание короной. Малолетний наследник Бориса имел совсем мало шансов удержать трон после смерти отца. Новая династия не укоренилась, и у больного царя оставалось единственное средство ее спасения. Он должен был устранить с политической арены главных претендентов на корону21. Летописцы из ближайшего окружения Федора Никитича прекрасно понимали это обстоятельство. Объявив опалу на Романовых, отме­тили они, Борис рассчитывал «досталной корень царской известь», погубить «последнее сродствие» законных государей Ивана Гроз­ного и Федора Ивановича22. Летописец забыл упомянуть, что Рома­новы, настаивая на своих правах «царского» происхождения, гото­вились свергнуть выборную земскую династию, что и явилось при­чиной гонений на них.

В дни междуцарствия в 1598 г. Романовы пытались противо­действовать Борису Годунову, опираясь на поддержку Б. Я. Бельского. Подобно Романовым, Бельский ждал кончины царя Бориса, чтобы возобновить борьбу за власть. Опасаясь интриг племянника Малюты, правительство в 1599 г. отослало его в экспедицию на Северский Донец, где предполагалось выстроить новую степную кре­пость Царев-Борисов.

Экспедиция на Донец началась в июне 1599 г. Располагая огромными земельными богатствами, Богдан Бельский снарядил в поход собственную вотчинную армию — «двор». Едва войска при­были в урочище под Святой горой, Бельский «град нача делати пре-же своим двором и здела своими людми башню и городни и укрепи великою крепостию. Потом же с тово образца повеле и всей рати делати»23.

В подчинении Бельского находилась внушительная военная си­ла: 46 выборных дворян, 214 детей боярских — рязанцев, тулян, каширян и белевцев, 2600 русских и украинских казаков, стрельцов и «немцев»24. Рязанцы, каширяне и отчасти туляне приняли самое активное участие в антигосударственных восстаниях, происшедших через несколько лет. Вероятно, настроения недовольства возник­ли в их среде много раньше, доказательством чего служит участие рязанцев в уличных беспорядках 80-х годов XVI в.

В Цареве-Борисове воевода Б. Я. Бельский не воспользовался случаем поживиться за счет казенных средств, отпущенных на жа­лованье служилым людям и оплату строительных работ. Окольни­чий велел доставить в Царев-Борисов много припасов из собствен­ных вотчин и щедро ссужал своих подчиненных. «Ратных же лю­дей поил и кормил по вся дни множество и бедным давал деньги, и платье, и запасы». Бельский явно стремился завоевать популяр­ность среди служилых людей, и он достиг цели. «Прииде же на Москве, — записал летописец, — про ево от ратных людей хвала велия...»25

Благодаря энергии и распорядительности Бельского крепость Царев-Борисов была воздвигнута сочень быстро. Но воевода вел себя крайне неосторожно. Щедро угощая ратных людей, Бельский заявлял, что теперь он царь в Цареве-Борисове, как Борис Федоро­вич царь в Москве. Служилые немцы, находившиеся в отряде, тот­час послали донос в Москву. Б. Н. Флоре удалось разыскать под­линное следственное дело об «измеше» Богдана Бельского, из кото­рого следует, что он подвергся опалге не сразу. Будучи оружничим в течение 20 лет, Бельский ведал Аптекарским приказом: участвовал в изготовлении лекарств, один имел право подносить снадобья ца­рю. В то время как оружничий был занят строительством крепости на границе, царь Борис приблизил к себе шотландского капитана Габриэля, человека бывалого и смыслившего в медицине. По сви­детельству Конрада Буссова, Годунов выписал себе врача из-за рубежа, а пока «за неимением лучшего Габриэль был назначен лейб-медиком Бориса». В конце октября 1600 г. в Москву в свите англий­ского посла Р. Лея прибыл медик Кристофер Рихтингер. В апреле 1601 г. посол покинул Россию, а медик был зачислен на службу в Аптекарский приказ. По ходатайству Р. Лея Борис пожаловал ему чин придворного доктора26. Габриэль и Кристофер принялись ле­чить царя сообща, но тут в дело вмешался Бельский.

«Дохтур Христофор» с Габриэлем составили два зелья, кото­рые Борис должен был выпить одно за другим. Но вопреки их пред­писанию Бельский «того зелья государю не подносил, а подносил то зелье, что составлено канун того дни». Габриэль осмелился по­жаловаться Годунову и «про те оба зелья извещал государя». Узнав об этом, Бельский велел немедленно арестовать Габриэля. Нахо­дясь под стражей, шотландец нашел способ известить власти, что «ведает государево дело на Богдана на Бельсково». Габриэль не осмелился назвать влиятельного вельможу государевым изменни­ком, но заявил, что Бельский обладает искусством как лечения, так и порчи людей, а вредные зелья он даже пробует на себе: «Бог­дан Бельской обтекарское дело знает гораздо и ведает, чем чело­века испортить и чем его опять излечить, да и над собою Богдан то делывал, пил зелье дурное, а после того пил другое». Не выдвигая никаких конкретных обвинений против Бельского, Габриэль тем не менее подчеркивал, что получение лекарств из его рук — дело опас­ное: «Богдан Бельский знает всякие зелья, добрые и лихие, да и ле­чебники все знает же, да и то знает, что кому добро зделать, а чем ково испортить, и для того Богдану у государя блиско быти нель­зя»27.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: