ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ в 1602 -1604 гг. 6 глава

Источниковая база исследования так называемого восстания Хлопка значительно расширилась благодаря архивным разыскани­ям В. И. Корецкого, С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского. Вновь найденные документы позволили установить, что движение «раз­боев» началось в 1601 —1602 гг. (задолго до выступления Хлоп­ка — 1603 г.) и захватило значительно более обширную территорию, чем предполагалось прежде⁴. Тщательно собрав данные о положе­нии крестьян в 1602—1603 гг., В. И. Корецкий высказал осторож­ное предположение о том, что в восстании Хлопка 1603 г.,возмож­но, участвовали крестьяне и что «наряду с холопами они могли стать движущей силой этого восстания». Подобное предположение послужило почвой для более определенного утверждения о том, что «восстание Хлопка выходило за рамки местных возмущений и перерастало в Крестьянскую войну»⁵.

Вопрос о социальной природе и характере выступлений 1602— 1604 гг. требует дополнительного исследования. Необходимо за­ново проанализировать источники и возможно более точно дати­ровать сведения о борьбе с «разбоями» в разных уездах.

Книги Разрядного приказа содержат подробные сведения о посылке дворян против разбойников в конце XVI — начале XVII в. Самая ранняя запись такого рода относится к 1595— 1596 гг. «Того же году (7104) посланы в Лух для сыску разбойни­ков князь Борис Петрович Татев, да Борис Васильев сын Собакин, да дьяк Григорей Чириков. И князь Борис Татев взят к Москве, да на его место послан Василий Андреевич Замыцкой»⁶. В 1601 г. вла­сти посылали дворян Г. И. Вельяминова и Н. М. Пушкина в Тулу⁷. Посылки подобного рода носили единичный характер. Положение претерпело разительную перемену в 1602—1603 гг., когда в стране разразился голод.

И. И. Смирнов впервые ввел в научный оборот подробную Раз­рядную запись 7111 г. о посылке воевод в разные уезды и высказал мнение, что движение «разбоев» в уездах явилось начальным этапом восстания Хлопка 1603 г. В. И. Корецкий подверг Разряд 7111 г. источниковедческому анализу и сделал вывод, что Разряд носит сводный характер и включает разновременные записи. В. И. Корец­кий обратил внимание на следующий факт. М. Б. Шеин, пресле­довавший «разбоев» в Волоке Ламском, отбыл на воеводство в Ново-силь 10 марта 1603 (7111) г. и оставался там до 17 октября 1603 (7112) г. Поскольку Разряд о посылке «за разбоями» имеет дату «7111 год», неизбежен вывод, что Шеин был в Волоке Ламском не ранее 1 сентября 1602 (7111) г. и не позднее 10 марта 1603 (7111) г.⁸

Наблюдения В. И. Корецкого могут быть продолжены. Про­следив за всеми служебными перемещениями дворян, упомянутых в Разряде 7112 г., можно установить, сколь продолжительной была борьба с «разбоями» в разных уездах и осуществлялась ли она в одно или разное время.

Как значится в Разряде 7111 г., помощником у М. Б. Шеина в Волоке Ламском был А. И. Безобразов. В Боярском списке 7111 г. против имени А. И. Безобразова имеются две пометы о служебных назначениях: «[В] Козельску на приказе» (зачеркнуто) и «В Сибире». По записям Разрядного приказа можно установить, что А. И. Безобразов получил назначение в Тюмень 21 февраля 1603 г.⁹ Итак, М. Б. Шеин и А. И. Безобразов ездили в Волок Дамский ранее февраля — марта 1603 г. До посылки в Тюмень А. И. Безобразов успел выполнить какие-то «приказные» поручения в Козельске. Почему в Боярском списке, испещренном пометами о посылке дво­рян «за разбойниками», нет такой пометы против имени Безобра­зова?

С. П. Мордовина и А. Л. Станиславский подвергли Боярский спи­сок всестороннему источниковедческому анализу и установили, что дьяки пополняли его сведениями о служебных назначениях в тече­ние полугода — с декабря 1602 по июнь 1603 г.¹⁰ Если так, то, зна­чит, Безобразов преследовал разбойников в Волоке Ламском в сен­тябре — ноябре 1602 (7111) г., из-за чего эта его служба и не полу­чила отражения в Боярском списке. Уточнение хронологических моментов позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, посыл­ки «за разбоями», по-видимому, носили кратковременный харак­тер. Во-вторых, посылка в Волок Ламский имела место за год до по­явления Хлопка под Москвой — в сентябре 1603 г. Все эти данные вступают в очевидное противоречие с высказанным в литературе мнением о том, что выступления «разбоев» в Волоке Ламском были непосредственной частью «восстания Хлопка».

Анализ данных о выступлениях «разбоев» в других городах и уездах обнаруживает аналогичную картину. Согласно Разряду 7111 г., правительство послало «за разбойники» в Медынь воеводу Е. В. Бутурлина и дворянина Ф. П. Акинфова. В Боярском списке 7111 г. против имени Ф. П. Андреева-Акинфова имеется помета «на Михайлове голова у стрельцов»¹¹. Как видно, Бутурлин и Акинфов тоже громили «разбоев» осенью, поскольку после декабря 1602 г. Акинфов получил назначение в Михайлов и уехал на Рязанщину. Итак, выступления «разбоев» под Медынью не были непо­средственно связаны с действиями Хлопка осенью 1603 г., а по­сылка дворян на медынских разбойников была такой же кратко­временной, как и посылка дворян на Волоколамск.

Самая первая запись Разряда 7111 г., опубликованная И. И. Смирновым по так называемой Яковлевской Разрядной кни­ге, посвящена назначению Алексея Фомина во Владимир. Разрядная книга из Эрмитажного собрания позволяет уточнить, кем был названный дворянин. Из Разрядов следует, что во Владимире раз­бойников разыскивал Алексей Фомич Третьяков-Головин¹². Он, как оказалось, был самым высокопоставленным из всех воевод, прини­мавших участие в борьбе с «разбоями» в 1602—1603 гг. До влади­мирской посылки А. Ф. Головин служил вторым воеводой в Нов­городе Великом¹³.

Помощником у Головина был суздальский дворянин Тимофей Лазарев. В Боярском списке против его имени имеются две поме­ты: «За разбойники» и «На Двину»¹⁴. Первая помета зачеркнута. Отсюда следует, что Головин и Лазарев ездили во Владимир в са­мом конце 1602 — начале 1603 г., поскольку ранее июня (в июне дьяки перестали пополнять Боярский список) Лазарев выехал на Двину. В Вязьму правительство направило князя А. И. Татева и А. Мелентьева. Татев был назначен воеводой в Чернигов между 21 февраля и 10 марта 1603 г. и служил там до своего пленения осе­нью 1604 г. Следовательно, он ходил «за разбойники» ранее февраля 1603 г. Эта дата подтверждается Боярской книгой, где против имени помощника Татева А. Мелентьева-Курлакова сделана помета «за разбойники»¹⁵. Итак, сыск разбойников в Вязьме имел место в декабре 1602 — феврале 1603 г.

Представляется возможным уточнить время посылки в Ржеву И. Н. Салтыкова. В ноябре — декабре 1602 г. Разрядный приказ принял решение послать его на воеводство в Белгород. Однако он был отозван оттуда досрочно: весной 1603 г. состоялся приговор о назначении в Белгород других лиц. Как видно, Салтыков вернулся в Москву не ранее весны — лета и тогда же отправился в Ржеву. Помощником И. Н. Салтыкова был Ф. Жеребцов. В Боярской кни­ге 7111 г. против его имени сделана помета «за разбойники»¹⁶. Этот факт подтверждает предложенную датировку.

Выборный дворянин из Коломны Р. III. Любученинов был послан «за разбойники», а после исполнения службы отозван в Москву. В Боярской книге 7111 г. против его имени имеются две пометы: «За разбойники» (зачеркнуто) и «На Москве б[ыть] у дела»¹⁷.

Ранее июня 1603 г. думный дворянин И. М. Пушкин выехал в Коломну для организации борьбы с разбойниками.

Вслед за Коломной меры по борьбе с разбойниками были рас­пространены на Рязань и Торжок. Но произошло это не в 7111 г., а во второй половине сентября 7112 (1603) г. Согласно Разряд­ным записям, «того же году (7112. — Р. С.) сентября в 17 день по­сылал государь на Рязань для разбойников князя Мирона Михай­лова сына Шеховского да князь Богдана князя Ондреева сына Борятинскова»; «в Пронеск послали для разбойников же Якова Яковлева сына Вельяминова да Ивана Иванова сына Волынскова»¹⁸.

А. А. Зимин рассматривал выступления 1603 г. как единое вос­стание, охватившее одновременно Подмосковье, Владимир, Вязьму, Можайск, Волоколамск и другие города и уезды¹⁹. Анализ служеб­ных назначений воевод, боровшихся с «разбоями», обнаруживает несостоятельность представлений о грандиозном восстании, будто бы охватившем Центр России. Согласно утвердившейся в литера­туре схеме, выступления «разбоев» рассматриваются как борьба угнетенных масс против феодалов. При этом факты, характеризую­щие эти выступления, анализируются вне связи с общей историче­ской обстановкой. Попытаемся заново исследовать их в контексте истории того времени.

Россия переживала голод. К 1602—1603 гг. бедствие достигло неслыханных масштабов. Надеясь на помощь казны, множество голодающих крестьян из Подмосковья и десятка других уездов хлы­нули в Москву, но там их ждала голодная смерть. Правительство предпринимало отчаянные усилия, чтобы наладить снабжение сто­лицы. Направленные в провинцию чиновники старались собрать хлеб по крохам, где можно. Но их усилия не привели к нужным результатам. Запасы хлеба в стране были почти полностью исчер­паны, а то, что удавалось заготовить в уездах, не удавалось доста­вить в Москву. На дорогах появились многочисленные шайки «разбоев», которые отбивали и грабили обозы с продовольствием, направлявшиеся в столицу. Действия «разбоев» усугубляли народ­ные бедствия, обрекали на гибель тысячи крестьян-беженцев.

Критическая ситуация определила характер правительственных мер. Чтобы обеспечить беспрепятственную доставку грузов в Моск­ву, власти направили дворян на главнейшие дороги — Владимир­скую, Смоленскую, Рязанскую, связывавшие город с различными уездами. Думный дворянин И. М. Пушкин получил задание очис­тить дорогу на Коломну, чтобы Москва могла получить рязанский хлеб. Воевода А. Ф. Головин ловил разбойников на Владимирской дороге. М. Б. Шеин, И. Н. Салтыков, И. А. Татев, В. Д. Туренин действовали на путях, по которым шли в Москву обозы с запада и северо-запада. «Посыльные» Бориса Годунова появились не толь­ко на главных, но и на менее важных дорогах. В Боярских списках 1602—1603 гг. имеются пометы о посылке «за разбойниками» дво­рянина И. Ф. Проестева из Коломны, В. И. Игнатьева из Тулы, И. Д. Лодыженского из Алексина, С. Е. Мальцева из Мещеры, кня­зя Г. Л. Волховского из Юрьева Польского, Н. М. Плещеева из Ка­шина, Л. М. Пушкина из Бежецкого Верха, И. 3. Воейкова из Можайска. Как правило, выборные дворяне несли службу в близ­ких уездах. В Боярской книге 7111 г. против имени выборного дво­рянина И. С. Толбузина из Волока Ламского имеется помета: «В Можайску за разбойники»²⁰.

Следует подчеркнуть, что выступления «разбоев» имели место как в провинции, так и в самой столице, что подтверждается доку­ментацией Разрядного приказа. Весной 1601 г. на улицах Москвы появились дворянские головы со стрельцами. Разрядный приказ поручил им охранять порядок на московских улицах и «беречь» город от огня. Весной 1602 г. все повторилось ^2|.

14 мая 1603 г. Борис Годунов провел в жизнь аналогичную меру. Но на этот раз для «бережения» Москвы были выделены не заурядные дворяне, а виднейшие члены Боярской думы. Москва была разделена на 11 округов. Кремль стал центральным округом, два округа были образованы в Китай-городе, восемь округов — в Белом и Деревянном городах. Округа возглавили бояре князь Н. Р. Тру­бецкой, князь В. В. Голицын, М. Г. Салтыков, окольничие П. Н. Ше­реметев, В. П. Морозов, М. М. Салтыков, И. Ф. Басманов и трое Годуновых²². Бояре вместе со своими помощниками — дворянскими головами регулярно совершали объезды отведенных им кварта­лов.

Описанные меры носили чрезвычайный характер. Они явились прямым следствием той критической ситуации, которая сложилась в Москве к 1603 г. Возможности помощи голодающим были исчер­паны, и раздача денег бедноте полностью прекратилась. В наихуд­шем положении оказались беженцы, которых было едва ли не боль­ше коренных жителей Москвы. Беженцы забили площади и пусты­ри — «полые места», пожарища, овраги и лужки. Они вынуждены были жить под открытым небом либо в наспех сколоченных будках и шалашах. Лишенные помощи, беженцы были обречены на мучи­тельную смерть. Каждое утро по московским улицам проезжали повозки, которые увозили трупы умерших за ночь людей. Угроза голодной смерти толкала отчаявшихся людей на разбой и грабеж. Летописцы очень точно охарактеризовали положение, сложившееся в разгар голода, когда «бысть великое насилие, много богатых домы грабили, и разбивали, и зажигали, и бысть страхование вели­кое, и умножашася неправды»²³.

Беднота нападала на хоромы богачей, устраивала поджоги, что­бы легче было грабить, набрасывалась на обозы, едва те появля­лись на столичных улицах. Перестали функционировать рынки: стоило торговцу показаться на улице, как его мгновенно окружа­ла толпа и ему приходилось думать лишь об одном — как спастись от давки. Голодающие отбирали хлеб и тут же поедали его. Грабе­жи и разбои в Москве по своим масштабам, по-видимому, превосхо­дили все, что творилось в уездных городах и на дорогах. Именно это и побудило Бориса возложить ответственность за поддержание порядка в столице на высший государственный орган — Боярскую думу. Бояре получили наказ использовать любые военные и поли­цейские меры, чтобы «на Москве по всем улицам и по переулкам, и по полым местам, и подле городов боев и грабежов, и убийства, и татьбы, и пожаров, и всяково воровства не было никоторыми делы»²⁴.

Некоторые данные указывают на то, что чрезвычайное положе­ние в Москве сохранялось продолжительное время.

Князь И. Д. Бабичев с мая 1603 г. исполнял службу «объезже­го головы» в Белом городе. В Боярском списке 7111 г. против его имени помечено «на Москве». Летом Борис Годунов ездил в Троице-Сергиев монастырь. После возвращения царя с богомолья Бабичев отпросился у него «в чернцы». В Боярском списке, заполнявшемся до июня 1603 г., этот факт не получил отражения, из чего следует, что Бабичев ушел в монастырь после июня. Вместо Бабичева обя­занности «объезжего головы» стал исполнять Р. Милюков. Другой страж порядка — Шаховской после царского богомолья был от­пущен в деревню. Назначенный на его место С. Рупосов в свою очередь был «отослан в посылку». После этого караульную службу в Белом городе стал нести И. Котенин. Место заболевшего князя П. Шелешпанского занял И. Протопопов, посланный затем «за Ту­лу для государева дела», в результате чего обязанности «объезжего головы» перешли к Б. Р. Нащокину²⁵.

В Белом городе помощником у Я. М. Годунова был князь В. Г. Щетинин. В Боярском списке 7111 г. против его имени сдела­на помета «111-го с Терки. На Москве». В списке, заполнявшемся до июня 1603 г., отсутствуют данные о его последующих службах. Но из Разрядов известно, что после московской службы он был послан «на заставу» для пограничной службы, «а на ево место ездил Василий Колединской». Некоторое время спустя В. Г. Колединский тоже был отставлен от московской службы и отправлен «на заста­ву», «а на ево место ездил князь Дмитрий Барятинский да Григорей Давыдов»²⁶.

Приведенные факты позволяют заключить, что меры по борьбе с «разбоями» проводились с наибольшим размахом и самое дли­тельное время не в провинции, а в столице. Власти подвергали жестокому наказанию попавших в их руки лиц, повинных в нападе­нии на «дома богатых», в поджогах и грабежах. Таковых разбой­ников «имаху казняше, ових жгли, а иных в воду сажали и всякими смертьми кончали их»²⁷.

Пока в окрестностях столицы действовали малочисленные шай­ки «разбоев», правительство гораздо больше опасалось восстания в городе, нежели нападения шаек извне. Но положение переме­нилось, когда «разбои» стали объединяться в крупные отряды. Самым большим повстанческим отрядом руководил Хлопко. Ис­точники о восстании Хлопка скудны и противоречивы. Наиболее достоверные сведения о нем сохранили записки иностранцев, на­ходившихся в то время в Москве и бывших очевидцами разгро­ма Хлопка. Интересные данные о восстании из «Нового летопис­ца», составленного в 30-х годах XVII в., отличаются тенденциоз­ностью и требуют всесторонней критической проверки.

Когда в окрестностях столицы появился Хлопко, повествует летописец, царь послал против него молодого воеводу И. Ф. Басма­нова и «многую рать». Исаак Масса более точен в своих показаниях. Он отметил, что с молодым воеводой Иваном Басмановым была примерно сотня лучших стрельцов. По словам того же очевидца, разбойники самыми большими шайками действовали на дорогах, связывавших Москву с Польшей и Ливонией²⁸. Показания Массы, сопоставленные с данными разрядной документации, позволяют установить, почему дума поручила борьбу с Хлопком Басманову.

14 мая 1603 г. Басманов был назначен «объездным» воеводой в «Деревянном городе от Москва-реки по Тверскую улицу». А это значит, что он должен был охранять порядок в кварталах, приле­гавших к Чертольским, Арбатским, Никитским и Тверским воро­там, а также в прилегавших к ним предместьях²⁹. Как раз через эти предместья пролегали дороги на Смоленск, Волоколамск и Тверь, т. е. дороги в Польшу и Ливонию, на которых, по словам Массы, действовали самые крупные отряды разбойников.

Борис Годунов впервые довел численность стрелецкого гарнизо­на Москвы до 10 тыс. человек. Столичные стрельцы играли при нем особую роль. Иностранцы называли их «императорской гварди­ей»³⁰. Московские стрельцы несли охрану Кремля, стрелецкие ко­мандиры конвоировали в ссылку опальных бояр и находились при них в качестве приставов, выполняли секретные дипломатические поручения и пр. Слова Массы позволяют предположить, что под­держание порядка и борьба с разбоями в Москве были возложены всецело на стрелецкие войска, выступавшие в этом случае в роли войск внутренней службы.

Московские стрельцы находились в привилегированном поло­жении. Им платили до 7 руб. денежного жалованья в год, тогда как городовым стрельцам на окраинах нередко платили полтину. Столичные стрельцы занимались торгом, промыслами, и среди них, по словам Г. Котошихина, были «люди торговые и ремесленные вся­кие богатые многие»³¹. В борьбе с неимущими стрелецкие верхи могли служить надежной опорой.

Правительство не видело необходимости в том, чтобы использовать против «разбоев» отряды дворянской конницы. И. Ф. Бас­манов выступил против Хлопка с одними стрельцами. Как видно, он отправился на «воров» с той самой сотней, с которой он с лета 1603 г. совершал объезды в отведенных ему западных кварталах столицы. Разрядный приказ имел самое смутное представление о силах Хлопка. В противном случае непонятно, почему власти отря­дили для борьбы с ним лишь одного из 11 воевод, охранявших по­рядок в столице. Как видно, Хлопко еще не успел проявить себя, и бояре не приняли необходимых мер предосторожности. По свидетельству Якова Маржарета, самый большой повстанческий отряд, действовавший в окрестностях Москвы, насчитывал 500 человек. Приведенные данные, по мнению В. И. Корецкого, могут быть отне­сены лишь к восстанию Хлопка, поскольку ни о каких других столь же крупных выступлениях в то время не известно»³².

Не позднее середины сентября 1603 г. И. Ф. Басманов выступил из Москвы, имея задачу уничтожить отряд Хлопка³³. Обычно дворя­не устраивали засаду и оттуда уничтожали разбойников. Однако Басманов не принял мер предосторожности и скорее всего сам попал в засаду. Повстанцы имели численное превосходство, и столк­новение закончилось не в пользу стрельцов. Как отметил московский летописец, «разбои» «убиша до смерти» воеводу, и лишь после дол­гого боя правительственные войска «едва возмогоша их окаянных осилити». По словам Массы, повстанцы истребили вместе с И. Ф. Басмановым почти всю сотню московских стрельцов и лишь по прошествии какого-то времени властям удалось покончить с ними³⁴. Возможно, Исаак Масса и преувеличил успех повстанцев. Но факт остается фактом: царские войска понесли в бою тяжелые потери. Царь Борис велел устроить погибшему И. Ф. Басманову пышные по­хороны в Троице-Сергиевом монастыре и прислал старцам боль­шой денежный вклад на помин его души.

Официальный московский летописец составил красочный рас­сказ о борьбе с «разбоями» при царе Борисе. «В то время умножишась разбойство в земле Рустей... Царь же Борис, видя... в земле нестроение и кровопролитие, посылаша многижда на них. Они же, разбойники, аки звери зубы своими скрежетаху на человека, тако противляхуся с посланными, и ничево им не можаху сотворити». И. И. Смирнов истолковал приведенное известие следующим обра­зом: «Борису Годунову не удалось подавить движение в самом его начале, и карательные отряды, которые царь «многижда» посылал против Хлопка, терпели поражение один за другим»³⁵. С такой интерпретацией источника трудно согласиться. Можно заметить, что в летописном рассказе риторика в значительной мере заслоняет точное описание фактов. Лиц, назначенных для восстановления по­рядка, летописец называет «посланными», не уточняя, были ли то воеводы или дворяне, не указывая, кто именно и в какие города полу­чил назначение. А между тем сведения подобного рода в Разрядах были. Вывод напрашивается сам собой. Летописец не использовал имевшуюся в архиве разрядную документацию о борьбе с «раз­боями».

Как бы то ни было, повстанцы из войска Хлопка сражались с редким упорством и не давались в руки живыми. Хлопко был взят в плен после того, как его многократно ранили.

По случаю коронации Борис Годунов обещал править милости­во и никого не казнить. Татей и воров, которых прежде вешали за убийства и грабежи, теперь стали ссылать в ссылку в Сибирь и дру­гие отдаленные местности. Посылка дворян «за разбоями», по-видимому, даже осенью 1602 — зимой 1603 г. не сопровождалась массовыми экзекуциями. Осведомленные современники указывали на это обстоятельство с полной определенностью. Исаак Масса отметил, что Борис Годунов в течение пяти лет (т. е. до сентября 1603 г.) выполнял обет не проливать крови и «делал это явно по отношению к татям, ворам, разбойникам и прочим людям». Более точно высказался на этот счет Яков Маржарет. Бориса Годунова, записал он, считали очень милосердным государем, так как за вре­мя своего правления до прихода Дмитрия в Россию (в 1604 г. — Р. С.) он не казнил публично и десяти человек, кроме каких-то во­ров, которых собралось числом до пятисот, и многие из них, взя­тые под стражу, были повешены³⁶.

Первые массовые казни «разбоев» были проведены после раз­грома отряда Хлопка. Пленных привезли в Москву и там повесили вместе с их вождем.

Летописные сведения о том, что «разбои» многократно громили высланные против них правительственные войска, не выдержи­вают критики. Сохранился подлинный наказ о посылке дворяни­на «за разбоями» на Белую, который позволяет довершить крити­ку летописной версии. Наказ замечателен тем, что он непосред­ственно отразил практику борьбы с «разбоями» от начальной фазы до конечных результатов. В преамбуле наказа изложены причины, побудившие царя направить на Белую дворянина Богдана Поли-карповича. Разбой на дорогах в окрестностях Белой достиг таких масштабов, что возникла необходимость в чрезвычайных мерах для наведения порядка. «Ведомо государю... учинилось, — значилось в наказе, — что на Белой по дорогам разбои великие, проезжих лю­дей разбойники разбивают и побивают до смерти, и проезду и про­ходу всяким людем нет, да и села и деревни многие, по Белой ездя, разбойники разбивают и людей многих побивают до смерти. И го­сударь... жалуючи крестьянства, послал про разбои сыскивать»³⁷.

В период массовых антифеодальных восстаний карательными действиями против повстанцев нередко руководили те, кто стоял во главе местных гарнизонов. На Белой высшим воинским начальни­ком был воевода Федор Бобрищев-Пушкин³⁸. Однако в наказе о борьбе с «разбоями» на Белой имя его вовсе не упоминалось. Эмиссар Богдан Поликарпович должен был установить контакты не с Пушкиным, а с местными губными старостами С. Кашинцевым и Б. Лениным. Иначе говоря, он должен был использовать тот ме­ханизм, который и в обычное время служил для преследования разбойников и расследования уголовных дел.

Бельские дворяне оставались в распоряжении местного воеводы Пушкина. Лишь в тех случаях, когда Богдану Поликарповичу пред­стояло ехать в уезд «для великого дела», он имел право взять с со­бой белян детей боярских «сколько надобе». Однако власти стро­го запретили своему эмиссару тревожить уездных дворян без осо­бой нужды. «...А за посмех, — гласил наказ, — многих детей бояр­ских не имати, чтобы в том детем боярским волокиты не было». С помощью губных старост Богдан Поликарпович должен был получить лошадей и подводы из дворцовых волостей и организовать летучий отряд из стрельцов. Согласно наказу, «как он (Богдан Поликарпович. — Р. С.) приедет на Белую, и ему взяти с собой белских стрельцов, сколько человек пригоже по тамошнему де­лу, а о подводах говорити ему... дворцовых сел старостам, и цело­вальникам, и крестьянам, чтобы они под тех стрельцов давали подводы»³⁹.

Бельский наказ полностью опровергает предположение о том, что правительство Годунова посылало против «разбоев» карательные силы из Москвы. В действительности назначенные Разряд­ным приказом дворяне и воеводы должны были покончить с «разбоями», опираясь на местные, преимущественно стрелецкие, воин­ские контингенты.

Во время антифеодальных восстаний крестьяне «миром» гро­мили «дворянские гнезда», делили помещичье добро. Под их контроль переходила более или менее обширная сельская округа. Бельский наказ рисует совсем иную картину. Дворянин Богдан Поли-карпович получил задание хватать разбойников на большой доро­ге, для чего ему надо было организовать засаду «промеж дорог». В засаде ему надлежало «для разбойников в сыску стояти утаясь», пока те не обнаружат себя какими-нибудь действиями⁴⁰.

Составители наказа отмечали, что от разбойников страдают не только проезжие купцы и прочий люд, но и бельские крестьяне. Справедливо ли это утверждение? Чтобы ответить на этот вопрос, следует прежде всего обратиться к крестьянским челобитным тех лет. Приходные книги Новодевичьего монастыря сохранили в пере­сказе текст челобитной, поданной крестьянами оболенских сел незадолго до 4 августа 1604 г.⁴¹ Крестьяне жаловались, что у них был «хлебной недород по три годы», что многие люди в их селах вымерли, крестьянские жены и дети нищенствуют, а иные из кресть­ян «сошли кормитца в украиные города, а дворы тех крестьян пус­ты, а которые крестьяне остались, и те от разбойников разорены, а иные в розбойных вытех по язычным молвкам на правеже заму­чены»⁴².

Приведенная крестьянская челобитная замечательна тем, что в самых основных моментах она полностью совпадает с бельским наказом о борьбе с «разбоями». Оболенские крестьяне прямо ука­зывали на разбой как на одну из причин их конечного разорения. Как видно, в оболенских селах «разбои» совершенно так же гра­били зажиточных крестьян, как и в Бельском уезде.

На Белой дворянин Богдан Поликарпович получил предписание найти и взять под стражу не только разбойников, но и тех, кто укры­вал их и принимал награбленное. Заподозренных следовало под­вергнуть пытке: «Да будет те оговорные люди по язычной молвке доведутца до пыток, и ему тех оговорных людей пытати ж крепко и огнем жечь»⁴³. Царские эмиссары, ловившие «разбоев» под Оболенском, по-видимому, руководствовались аналогичным на­казом. Они запытали до смерти некоторых монастырских кресть­ян, на которых «по язычным молвкам» (молве, наветам) пало подо­зрение в пособничестве разбойникам.

Челобитная оболенских крестьян и бельский наказ не дают основания для вывода о вспышке Крестьянской войны в районе Оболенска и Белой. Богдан Поликарпович должен был вести борьбу с «разбоями», собравшись ««со многими людьми» — приказчиками, старостами и крестьянами из дворцовых, черных, церковных и по­мещичьих владений»⁴⁴. Иначе говоря, он должен был опереться на крестьянский «мир». Подобного рода распоряжения не могли быть изданы в обстановке массовых восстаний в деревне.

Многочисленные архивные данные, привлеченные В. И. Корецким для характеристики движения «разбоев» в 1602—1603 гг., обнаруживают на редкость пеструю картину. Источники зафикси­ровали случаи убийства отдельных помещиков в разных концах страны. Но в них нет и намека на их массовые избиения, характерные для времени восстания Болотникова. Примечательно, что иногда мелкие дворяне сами разбойничали на большой дороге или посылали на разбой своих людей. В Боярском списке 1602— 1603 гг. против имен выборных дворян Ю. К. Акинфова и В. М. Свиб­лова имеются пометы: «В тюрьме в разбое». Среди дегей боярских Ельца в 1604 г. сидели «в разбое в тюрьме» Т. Логачев, С. П. Сутермин, П. Ф. Богословский, М. А. Миненок⁴⁵.

В движении «разбоев» как в зеркале отразился глубокий эко­номический и социальный кризис, охвативший страну в начале XVII в. Трехлетний неурожай привел к массовому вымиранию населения в стране. Как и всякое бедствие крупных масштабов, го­лод сопровождался одичанием, вел к разрушению социальных, семейных и родственных связей. Как писали современники, в годы голода «отцы чад своих и матери их не взведаше, а чады — отец своих, матерей». По словам автора «Нового летописца», из-за бедст­вий голода «такая же бысть беда, что отцы детей своих метаху, а мужие жен своих метаху ж, и мроша людие...»⁴⁶. Француз ЯковМаржарет нарисовал еще более страшную картину несчастий и одичания людей. Тогда, писал он, было привычно видеть, что муж покидал жену и детей, жена умерщвляла мужа, мать — детей, чтобы съесть их. Очевидец событий Маржарет не избежал преуве­личения. Но и другие современники иностранцы записали слухи о людоедстве⁴⁷. Бывало, что матери, будучи не в силах прокормить детей, оставляли их посреди дороги, надеясь на милосердие проез­жих⁴⁸