НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЕ ПРОЕКТЫ 1 глава

Нарушение договора о перемирии и поддержка, оказанная Лжедмитрию I Сигизмундом III, побуждали Бориса Годунова искать союзников в разных концах Европы. С лета 1604 г. он обратился с предложением о союзе к австрийским Габсбургам. Царские дипломаты разработали проект передачи польского трона австрий­скому эрцгерцогу Максимилиану и присоединения Литвы к России. Проект включал пункт о браке между Максимилианом и Ксенией Годуновой¹.

Не имея сил вести борьбу с Речью Посполитой один на один, Швеция тоже домогалась союза с Габсбургами. Шведы предлага­ли австрийцам объединить усилия, изгнать Сигизмунда III из Поль­ши и возвести на трон Максимилиана. Согласно шведскому проек­ту, в отвоеванной у поляков Ливонии предполагалось образовать немецкое вассальное княжество, которое перешло бы под протекто­рат Габсбургов. Борис Годунов готов был согласиться со шведским проектом и взять на себя уплату военных издержек при условии, что «немецкий» князь из Габсбургской императорской фамилии вступит в брак с царевной Ксенией².

Планы заключения тройственного союза, однако, потерпели полную неудачу. Австрийские Габсбурги отклонили предложения России и Швеции.

С февраля 1605 г. шведский король Карл IX предложил прислать в Россию войска для совместных действий против Речи Посполитой. В обмен на «дружескую» помощь русские должны были уступить союзнику важнейшие пограничные крепости на северо-западе (Ивангород, Ям, Копорье и Корелу). Некоторое время спустя Карл IX составил новые инструкции послам, поручив им добивать­ся уступки Корелы³.

Борис Годунов неизменно отклонял все предложения шведов, хорошо понимая их истинную цель. Однако его сын и преемник Федор Борисович в мае 1605 г. оказался в безвыходном положении и начал переговоры о союзе с Карлом IX⁴.

Наибольших успехов московские дипломаты добились в перего­ворах с Данией. Зимой 1603—1604 гг. главный посольский дьяк А. Власьев ездил в Копенгаген, чтобы ускорить заключение рус­ско-датского союза, имевшего антишведскую направленность⁵. Идея создания антишведской коалиции на Балтике вскоре утратила ак­туальность для России. Союз с Данией приобрел характер торго­вого соглашения.

Будучи фактическим преемником Ивана Грозного, Борис Году­нов усвоил его взгляд на значение заморской торговли. Царь Борис сознавал, сколь необходимы для России торговые и куль­турные связи со странами Западной Европы, и деятельно забо­тился о расширении торговли с Западом. В 1603 г. русское прави­тельство вело в Москве переговоры с посольством Любека и Штральзунда. Немецкие города добивались права беспошлинной и свобод­ной торговли на всей территории России. Они желали открыть немецкие торговые дворы в Москве, Новгороде, Пскове, Ивангороде и просили разрешить немецким купцам чеканить монету на русских денежных дворах⁶.

От имени Бориса послам было заявлено, что ганзейским куп­цам будет предоставлено право свободно торговать по всей России, использовать русские пристани на Белом море, строить торговые дворы в городах, чеканить монету из своего серебра. Однако, когда Посольский приказ изготовил и вручил послам царскую грамоту в немецком переводе, те убедились, что «многие пункты, утвержденные на царской аудиенции, были опущены, другие изло­жены темно и двусмысленно»⁷.

С помощью ганзейских городов русское правительство надея­лось наладить морские сообщения с западноевропейскими страна­ми через Ивангород и устье Наровы. Однако Швеция, располагав­шая первоклассным флотом на Балтике, решительно препятство­вала всем попыткам такого рода. Ссылаясь на условия Тявзинского вечного мира, шведы блокировали Ивангород с моря⁸.

Главными морскими воротами страны в начале XVII в. оста­вались пристани в устье Северной Двины. По-прежнему основным торговым партнером России была Англия. Однако торговля англий­ской компании в Москве клонилась к упадку. В 1602 г. Москов­ская компания снарядила в Россию всего два корабля с товарами. Торговые обороты ее резко сократились. Спустя три года долги компании превысили 6000 ливров⁹.

Англичане предпринимали неоднократные усилия, чтобы изба­виться от конкуренции со стороны других западноевропейских куп­цов, в первую очередь голландских. Но они не добились успеха. После воцарения Бориса Годунова некоторые из самых влиятель­ных голландских купцов получили разрешение торговать в Москве и во внутренних областях государства. В 1600 г. королева Елиза­вета направила в Москву посла Ричарда Лея. Добиваясь торговой монополии, посол обещал, что англичане «будут снабжать Московию всем необходимым, что их товары будут дешевле и лучше, нежели у голландцев и других народов». Царь Борис отклонил до­могательства Ричарда Лея, указав ему на то, что он желает торго­вать со всеми нациями, ибо «все нации в этом отношении для него равно любезны... сверх того, исправно платят подати и пошлины, составляющие доход государей московских, и, значит, имеют право вести торговлю так же, как и англичане»¹⁰.

Будучи осведомлен об убытках Московской компании, Борис был не прочь предоставить англичанам некоторые дополнительные льготы, с тем чтобы оживить англо-русскую торговлю. Кроме того, он подтвердил торговые привилегии, ранее предоставленные Мос­ковской компании. В начале XVII в. англичане держали свои тор­говые дома (фактории) в Москве, Ярославле, Вологде, Холмогорах и Архангельске. На севере за членами компании были закреплены пять пристаней (в Корельском Устье, на Печенге, Варзуге, Ме­зени и Шунге), тогда как за голландскими купцами — только две (на Коле и в Пудожском устье Двины). На Коле получили право приставать также и французские корабли¹¹.

Развитие торговли со странами Запада способствовало знаком­ству русских с успехами западноевропейской культуры. В Москве возникли проекты преобразований, имевшие целью развитие про­свещения в России. По свидетельству современников, Борис Году­нов лелеял планы учреждения в Москве университета и школ, в которых преподавали бы ученые, приглашенные из-за рубежа. По словам Конрада Буссова, Годунов предполагал выписать знающих людей из всех главнейших европейских стран — Англии, Германии, Испании, Италии, Франции, с тем чтобы с их помощью наладить преподавание в Москве и обучить русских людей всем основным европейским языкам¹². Отпуская за рубеж разного рода иноземцев, царь нередко поручал им приискивать за границей уче­ных людей, согласных поехать в Москву.

Итальянец М. Бритий получил от Бориса «опасную грамоту» на проезд в Россию венецианских ученых — докторов, знающих разные науки и согласных выехать в Россию, дабы «облагоде­тельствовать ее своими познаниями»¹³.

Некий Ганс Крамер, подданный императора австрийского, в 1600 г. ездил с аналогичным поручением в Прагу. Посетив ученого правоведа Тобиаса Лонциуса, Крамер сообщил ему о поручении царя привезти из немецких земель ученых людей и художников и в подтверждение показал несколько паспортов — «опасных гра­мот». Крамер настойчиво просил Лонциуса принять предложение царя, намеревавшегося «учредить в своем государстве школы и уни­верситет». Когда Лонциус убедился в том, что намерения мо­сковского царя вполне серьезны, он направил в Москву обширное письмо — своего рода проект развития в России наук и худо­жеств. Лонциус писал, что для развития наук в России надо не толь­ко отыскать и пригласить ученых, но и оказать им почет и по­мощь, «не опасаясь при том расходов»¹⁴. Переговоры с Лонциусом не были доведены до конца. В России начался трехлетний голод, поглотивший все внимание правительства.

Борис предпринимал настойчивые попытки вызова в Россию западных специалистов. Завязав переговоры сЛюбеком, царь не­медленно направил туда своего агента Р. Бекмана. В наказе Бекма-ну значилось: «Посланы с ним опасные грамоты суконным масте­рам, рудознатцам, которые умеют находить руду золотую и серебря­ную, часовникам; так ему промышлять накрепко, чтоб мастеровые люди ехали к царскому величеству своим ремеслом послужить»¹⁵.

Труд ученых и мастеров на Западе ценился очень высоко. Любые переговоры о найме начинались с вопроса о «подъемных» деньгах. В Праге Т. Лонциус сразу объявил царскому эмиссару Г. Крамеру, что он отправится в путь, если тот снабдит его «до­статочной суммой денег на путевые издержки» для него лично и для его «имущества, товарищей и слуг»¹⁶. Однако Казенный при­каз избегал оплачивать услуги иностранных ученых без предвари­тельного их испытания. Даже медики, приглашенные двором, должны были занимать деньги на проезд. Казна оплачивала расходы иноземных врачей по прибытии их в Россию. На границе им давали «корм» и подводы для проезда в Москву. В столице приезжих тщательно расспрашивали об их учености и мастерстве и лишь после этого назначали денежные оклады¹⁷.

Приглашая иностранных специалистов в Россию, Борис исполь­зовал методы личной дипломатии. Он прибегал к посредничеству частных лиц, реже вел переговоры с западными властями. Впро­чем, власти пограничных сРоссией государств, опасаясь усиления ее военного могущества, слишком часто чинили помехи мастерам, пытавшимся пробраться в Москву. Даже медики, следовавшие в Россию, вынуждены были выдавать себя за купцов, оставлять на родине всякого рода медицинские книги, опасаясь разоблачения на границе¹⁸.

Лишь Англия, ценившая торговые привилегии, предоставленные ее купцам в России, неизменно оказывала помощь Москве в отно­шении специалистов. В 1600 г. из Англии в Москву прибыли трое ювелиров, в 1603 г. — опытные архитекторы и каменщики. Тогда же в Россию вторично приехал Френшэм, основавший одну из первых московских аптек во времена Ивана Грозного¹⁹. Аптекарь привез с собой всевозможные лечебные и другие препараты, включая шесть видов сахара, неизвестного тогда в России, семь видов «спиритуса», девять видов масел, всякого рода травы и кору.

Внутри России проекты учреждения университета и приглаше­ния западных ученых неизменно наталкивались на сопротивление духовенства. Руководство православной церкви упорно не желало допустить в Москву иноверных ученых людей и доверить им дело образования и воспитания русской молодежи. По словам современ­ников, монахи говорили, что земля Русская велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи; если же и иные языки, кроме родного, появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры²⁰.

В конечном итоге попытки Годунова привлечь в Россию боль­шое число западных специалистов не увенчались успехом. Нема­лую роль в этом сыграли финансовые трудности, вызванные трех­летним неурожаем. Затратив на борьбу с голодом огромные суммы, казна не смогла выделить средства для осуществления образова­тельных проектов. Не имея возможности пригласить видных за­падных ученых, московские власти в ряде случаев довольствовались приглашением студентов из западноевропейских университетов. С первых лет царствования Бориса в правительственных кру­гах обсуждались проекты посылки на Запад русских студентов²¹. В 1600 г. при обсуждении проекта унии России и Речи Посполитой польские дипломаты предложили включить в договор следующий пункт: «Свободно посылать в обе стороны для обучения юно­шей, как московитов к нам, так и наших в Москву». В ходе перего­воров русские выразили согласие на то, чтобы после заключения договора разрешить русским посылать детей в Речь Посполитую «в службу и в науку»²².

В связи с развитием русско-английских торговых и дипломати­ческих отношений возник замысел обмена учащимися с целью подготовки знающих переводчиков. План был осуществлен благода­ря усилиям Д. Мерика, агента торговой компании. В 1600 г. в Лон­дон с Мериком выехали двое иностранных студентов, обучавших­ся русскому языку в Москве. Через два года русские власти на­правили в Англию четырех русских студентов «для науки розных языков и грамотам». Царь Борис сам представил Мерику русских юношей и просил королеву, чтобы им позволено было получить образование и при этом сохранить свою веру. Мерик согласился взять на себя «заботу о их воспитании»²³.

Для учебы за рубеж были посланы Никифор Алферьев сын Григорьев, Софон Михайлов сын Кожухов, Казарин Давыдов, Федор Семенов Костомаров. То были дети боярские из дьяческих семей. Московские приказные люди принадлежали к наиболее обра­зованной части русского общества.

Личное обращение царя к королеве возымело действие. В Лон­доне студентам из Москвы был оказан наилучший прием. Осенью 1602 г. Д. Чемберлен сообщил, что прибывшие юноши будут обу­чаться английскому языку и латыни и с этой целью их предполага­ется определить в различные школы, как-то: Винчестер, Итон, Кембридж и Оксфорд²⁴. Перед русскими «робятками» открылись двери лучших учебных заведений Англии.

Год спустя московское правительство решило направить за рубеж вторую группу учащихся. На этот раз местом обучения была избрана Германия. После успешных переговоров с царем послы города Любека в июне 1603 г. выехали на родину. В пути к ним присоединились пять студентов, имевших при себе грамоту от Бо­риса Годунова. Царь просил послов представить русских учащихся городскому совету в Любеке и поместить в школу для обучения немецкому и латинскому языкам. Царь выразил пожелание, чтобы русские юноши оставались в православной вере и не забывали русских обычаев, и сообщал, что берет на себя все расходы на их содержание. В ответном письме царю послы обещали, что московских учащихся поместят в учебные заведения в Любеке и они будут там под присмотром добрых и почтенных людей²⁵.

Учителя немецкой школы в Москве располагали достоверной информацией об образовательном проекте Годунова. С их слов Конрад Буссов записал сведения о том, что русские студенты были посланы не только в Англию и Любек, но и во Францию. Однако никаких подробностей о лицах, посланных во Францию, не сохра­нилось. По данным Петра Петрея, несколько русских учеников находились в Стокгольме. Буссов засвидетельствовал, что один из учеников, по имени Дмитрий, позже вернулся на родину из Стокгольма²⁶.

Судьба русских студентов за рубежом сложилась неудачно. В России наступила «Смута», Борис Годунов умер, и царская казна перестала отпускать средства на содержание студентов за гра­ницей. Заброшенные на чужбину «робятки» вынуждены были ис­кать свои пути в жизни.

Борис Годунов не жалел средств, когда речь шла о пригла­шении искусных докторов и аптекарей. При нем в Москве возник Аптекарский приказ, выделившийся из состава дворцового ведом­ства. По свидетельству Якова Маржарета, главой приказа был «аптечный боярин», ведавший всеми врачами и аптекарями в го­сударстве. Новая должность считалась одной из высших в Бояр­ской думе²⁷. Аптекарский приказ был придворным учреждением и обслуживал царскую семью и близкий к ней круг боярской знати. Ведущим медиком Аптекарского приказа был Кристофер Рихтингер, венгр по происхождению. Он прибыл в Москву с рекомен­дательным письмом от королевы Елизаветы в свите ее посла. Рихтингер был практикующим врачом и не имел ученого диплома. Посол просил, чтобы в России ему дали «имя докторское», что и бы­ло исполнено. В дальнейшем Борис Годунов благодарил королеву за доктора Кристофера Венгерца, излечившего его от опасной бо­лезни²⁸.

В качестве служащих Аптекарского приказа врачи получали по­местье с 30—40 крепостными крестьянами. По своему денежному окладу доктора приравнивались к окольничим. Из дворца медикам ежемесячно отпускали всякого рода натуральное обеспечение: четыре бочки меда, четыре бочки пива, 60 возов дров, примерно 150 руб. на приобретение свежих продуктов и пр. Каждый раз, когда прописанное врачом лекарство помогало царю, медик получал в награду 40 соболей либо бархат на кафтан²⁹.

Борис Годунов придавал деятельности Аптекарского приказа столь большое значение, что назначил руководить им боярина Семена Никитича Годунова, главу сыскного ведомства³⁰.

Функции Аптекарского приказа были весьма разнообразны. Во время переговоров о браке царевича Федора Годунова с анг­лийской принцессой посол Р. Варне сослался на отсутствие у него хроники с родословными лучших английских фамилий. Канцлер А. Власьев тотчас сказал ему, что какая-то английская хроника хранится в Аптеке и он тотчас пришлет ее послу³¹.

Борис ценил своих ученых докторов и много времени прово­дил в их обществе. Он расспрашивал их об иноземных порядках, советовался о важных государственных делах, особенно религиоз­ных³². Сближение православного царя с иноземными докторами вызывало осуждение со стороны приверженцев старины. Русские писатели считали этот грех Годунова едва ли не худшим: «Едино же имея неисправление и от бога отличение, ко врачем сердечное прилежание...»³³

Правление Бориса было временем расцвета Немецкой слободы на Кокуе, в предместье Москвы³⁴. Среди нескольких сот жителей Немецкой слободы преобладали выходцы из Ливонии, принадлежав­шие к протестантскому вероисповеданию. По просьбе немецких врачей Годунов позволил им выстроить себе кирху³⁵. Членыне­мецкой колонии в Москве собрали столь много денег на строительст­во кирхи, что на оставшиеся после окончания постройки деньги они открыли школу в слободе³⁶.

Под влиянием «немцев» в московский быт стали проникать некоторые новшества³⁷. Самым пагубным из них поборники право­славия считали обычай брить бороду. К великому возмущению мо­нахов Борис не только не осуждал, но и поощрял брадобритие³⁸.

Годунов проявил исключительную заботу о благоустройстве столицы, строительстве и укреплении городов. При нем в жизнь Москвы вошли неслыханные новшества. В Кремле был сооружен водопровод с мощным насосом, благодаря которому вода из Москвы-реки поднималась «великой мудростью» по подземелью на Коню­шенный двор. Борис велел выстроить каменный мост «з зубцы» через Неглинную против Тверской улицы. Сооружение использовали для устройства плотины и мельницы, расположенной под мо­стом. По аналогичному проекту был построен мост-плотина через Волхов в Новгороде³⁹.

Архитекторы Бориса приступили к сооружению нового царского дворца в Кремле. Строители успели заложить фундамент — «взруб каменной за Сретением, от Москвы-реки, а на том было взрубе ставити хоромы». Подле Архангельского собора были вы­строены обширные палаты для военных приказных ведомств. За Неглинной мастера поставили новый земский двор, служив­ший управой благочиния, посреди Красной площади сделали «лоб­ное место каменное, резана, двери-решетки железные». После боль­шого пожара в Китай-городе Годунов выделил из казны средства для постройки там каменных торговых рядов ⁴⁰.

Строительство превратилось в подлинную страсть Бориса Году­нова. По его приказу надстроили столп колокольни Ивана Великого и «подписали» на нем имя Бориса. Искусные мастера слили для колокольни огромный колокол — «таков колокол весом не бывал». Из-за неслыханной тяжести его так и не смогли поднять наверх и сложили для него особую деревянную «колокольницу». Царские архитекторы приступили к возведению грандиозного каменного со­бора «святая святых» на площади за Иваном Великим. Рабочие успели забить сваи и завезти на строительную площадку камень и известь. Смерть Бориса помешала довести дело до конца⁴¹.

К числу шедевров русской архитектуры принадлежат каменные церкви, воздвигнутые в годуновских вотчинах в селах Хорошево и Вяземы под Москвой.

В строительной деятельности Годунова примечательны два мо­мента. Во-первых, некоторые из его построек оставили заметный след в развитии русской архитектуры. Во-вторых, Годунов нередко подчинял свои проекты благотворительным целям. В годы голода он продолжал строительство в столице, чтобы обеспечить заработок для неимущей бедноты.

Борис Годунов покровительствовал талантливым строителям и архитекторам. Благодаря его поддержке в полной мере раскрыл­ся талант Федора Коня. Под руководством этого замечательного мастера строители опоясали Белый город в Москве мощными ка­менными стенами с 27 башнями. Федор Конь руководил возведением грандиозных крепостных сооружений в Смоленске. Борис сам участ­вовал в закладке смоленской крепости. По его приказу крепость строили «все города Московского государства». Строительство ве­лось с неслыханным размахом. Спеша с завершением работ, власти в 1600 г. временно запретили по всему государству все каменные постройки, не связанные с нуждами казны, с тем чтобы собрать ка­менщиков и мастеров в Смоленске. Тем, кто нарушал государеву «заповедь», грозила смертная казнь⁴². Каменный город в Смоленске стал твердыней русской обороны на западных подступах к Москве.

При Годунове были достигнуты успехи в типографском деле. По словам московского летописца, при Борисе книги были «печата­ны в розных городах». Новейшие исследования подтверждают до­стоверность летописного известия. Имеются прямые свидетельства о заведении типографии в Казани⁴³.

Современники спохвалой отзывались о приверженности Бориса делу просвещения, о его обширном строительстве и многом по­печении «о державе своей». Люди, знавшие Годунова, считали его редким оратором и восхищались его речами. Как писал англича­нин Джером Горсей, Борис одарен хорошими способностями, неучен, но быстрого ума; от природы красноречив и имеет звуч­ный голос⁴⁴. Будучи человеком «сладкоречивым», Борис не любил тратить время в пустой болтовне. Как отметили послы из Любека, на царских аудиенциях в Кремле «пространные разглагольствова­ния не допускаются, так как государь не любит подолгу оставаться в сидячем положении»⁴⁵.

В 1602 г. Борис посетил смертельно больного герцога Ганса Датского, прибывшего в Москву в качестве жениха царевны Ксе­нии Годуновой. Каждый раз при появлении царя у постели герцога разыгрывалась одна и та же сцена. Борис рыдал, вместе с ним выли и причитали все бояре. В комнате стоял невообразимый шум. Один из членов датской свиты услышал и записал в дневнике «плач» Бориса у постели Ганса. «Не заплакала бы и трещина в камне, что умирает такой человек, от которого я ожидал себе величайшего утешения, — причитал царь. — В груди моей от скорби разрывается сердце!»⁴⁶

Обладая несокрушимой волей, Годунов производил впечатление мягкого человека. В минуты душевного волнения он давал волю слезам. В отличие от Ивана IV Борис проявлял редкое постоянство в семейной жизни, был привязан к детям. Перечисляя добродетели Годунова, русские писатели подчеркивали его отвращение к богомерзкому винопитию⁴⁷.

Русским писателям принадлежат лучшие словесные портреты Годунова. По словам одного из них, Борис имел облик благородный и благообразный, «благолепием цветущ и образом своим множество людей превзошед» ⁴⁸.

Англичанин Джером Горсей отметил величественные манеры Годунова, красоту его лица и приветливость в обращении с людьми. Английские послы, побывавшие в Москве в 1604—1605 гг., утвер­ждали, что царь был рослый и дородный человек, выделявшийся своей представительностью, имел правильные черты лица, черные редкие волосы, отличался в упор смотрящим взглядом. Голландец Исаак Масса, живший в России, писал, что Борис Годунов был дороден и коренаст, невысокого роста, лицо имел круглое, волосы и бороду — поседевшие; обладал превосходной памятью и «знал все лучше тех, которые много писали»⁴⁹.

В полной мере современники оценили мудрость Бориса в годы «Смуты», когда трон достался его ничтожным преемникам. Хотя и явились после Бориса другие умные цари, дипломатично заметил дьяк Иван Тимофеев, но их разум лишь тень по сравнению с его разумом. Даже враги, отдавая должное Борису, писали, что у него было множество великих замыслов и только неблагоприятные об­стоятельства помешали ему их осуществить⁵⁰.

Трехлетний голод и начавшаяся вслед за тем гражданская война привели к тому, что строительство по всей стране было свернуто и власти не смогли претворить в жизнь проекты развития культу­ры и просвещения.

Глава 13

ВТОРЖЕНИЕ

В 1604 г. на всех русских границах царил мир. Однако с весны резко ухудшились отношения между Россией и Крымом. Русский посол в Крыму Ф. Барятинский 15 мая 1604 г. уведомил Бориса Годунова о том, что «крымский царь Казы-Гирей на своей правде, на чем шерть дал, не устоял, разорвал с государем царем... вперед миру быть не хочет, а хочет итти на государевы... украины». Одно­временно из южных пограничных городов поступили донесения о том, что «на поля ходят крымские татаровя и станичников и сторо­жей громят, а татаровя конны и цветны и ходят резвым делом о дву конь, и чают их от больших людей»¹.

Тревога оказалась ложной. Тем не менее она определила всю расстановку русских военных сил летом 1604 г. С марта Разрядный приказ направил воеводу М. Б. Шеина с тремя полками в район Мценска, Новосили и Орла. Царь Борис объявил о том, что он сам возглавит поход против татар, и произвел смотр артиллерии в Серпухове².

С наступлением лета воеводы П. Н. Шереметев и М. Г. Салты­ков с отборными силами выступили в степи и заняли позиции в Ливнах, преградив путь татарскому вторжению³. Воинские люди бы­ли посланы к засекам на всем пространстве от Перемышля до Ря­зани. К осени военная тревога миновала. Служба в степных горо­дах была утомительной, и дворяне требовали, чтобы их распустили по домам. Командование не видело необходимости держать даль­ше армию на южных границах. Дворяне разъехались по своим по­местьям.

С чисто военной точки зрения вторжение Лжедмитрия в преде­лы России имело мало шансов на успех. У самозванца не было ни осадной артиллерии, ни достаточного количества войск, чтобы при­нудить к сдаче хорошо укрепленные русские крепости. Планируя интервенцию, Мнишек и прочие покровители Отрепьева рассчитыва­ли нанести удар России в тот момент, когда все ее военные силы бу­дут скованы на южной границе крымским вторжением. Расчеты сто­ронников самозванца не оправдались. К тому же Мнишек не успел собрать к лету войско. Летнее время, наиболее удобное для начала военных действий, было безвозвратно упущено. Осенью шли дожди и непролазная грязь затрудняла передвижение войск по дорогам.

В Москве знали о военных приготовлениях самозванца, но не придавали им значения, а, кроме того, предполагали, чго он не вы­ступит в поход осенью. Московское командование всецело полага­лось на свои пограничные крепости, укомплектованные гарнизона­ми и артиллерией. В Москве знали, что ведущие политические дея­тели Речи Посполитой (Ян Замойский и др.) категорически от­вергали планы войны с Россией. Борис Годунов не предвидел того, что сторонники интервенции возьмут верх при королевском дворе, и считал, что ему удастся избежать войны с помощью дипломати­ческих средств.

В 1604 г. в Краков выехал стрелецкий голова Смирной Отрепьев, дядя самозванца. Он должен был собрать сведения о своем беглом племяннике, а затем публично изобличить его, добившись личной с ним встречи. Летом казаки захватили и выдали самозванцу царско­го воеводу Петра Хрущева. После этого Борис направил в Польшу гонца Постника Огарева. Гонец заявил протест по поводу погра­ничных инцидентов, вызванных действиями старосты Остра М. Ратомского. Он передал также требование освободить и отпустить на родину Петра Хрущева⁴.

Царская грамота, составленная в сентябре 1604 г., не оставляет сомнения в том, что в то время в Москве не догадывались о близком вторжении самозванца. При любой угрозе нападения воеводы полу­чали приказ делать засеки на дорогах. В конце лета 1604 г. Петр Хрущев на допросе у самозванца показал, что в Северской земле нет никаких засек: хотя в Москве и знают, что «царевич в Литве есть, но войска его в Северской земле не ждут». Черниговские вое­воды, попавшие вскоре в руки Отрепьева, полностью подтвердили показания П. Хрущева⁵.

Осенью 1604 г. московское командование не приняло ника­ких мер к усилению западных пограничных гарнизонов и не со­брало полевую армию. Все это подтверждает вывод о том, что втор­жение застало страну врасплох.

Самозванец был прекрасно осведомлен о положении дел на за­падной границе России. Он решил наступать на Москву не по крат­чайшей дороге — через Смоленск, а кружным путем — через Чер­нигов. В Чернигово-Северской земле не было таких мощных кре­постей, как Смоленская.

Наряду с военным фактором важное значение имели факторы социального характера. Правительство предпринимало настойчивые попытки насадить на юго-западной и южной окраинах государст­ва поместную систему землевладения, расширить и укрепить уезд­ные дворянские корпорации. Все эти меры лишь отчасти оправда­ли себя. На южных окраинах дворянство было относительно ма­лочисленным и экономически слабым. Среди городовых детей бояр­ских преобладали мелкие и мельчайшие помещики. Не имея сво­бодных фондов распаханной земли, власти наделяли помещиков необработанными участками целины в «диком поле». Такие «дачи» не приносили владельцам дохода. Трехлетний неурожай имел катастрофические последствия для владельцев мельчайших поместий. Возобновление Юрьева дня грозило разорением даже состоятель­ным помещикам, которые имели в своих владениях крестьян и бобылей. Правительство использовало всевозможные средства, что­бы заселить плодородные земли на Юге России, не задумываясь над последствиями своих мер. Оно рассматривало окраину как подходящее место для ссылки опальных. В конце Ливонской войны царь Иван приказал ссылать в Севск и Курск и «писать» там в казаки опальных холопов, наказанных за доносы на своих господ⁶. Указ имел в виду не столько пашенных холопов, сколько военных по-служильцев, чем и объясняется необычность наказания: доносчиков записывали на государеву службу в казаки.