НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЕ ПРОЕКТЫ 2 глава

Объясняя успех самозванца, царские дипломаты указывали на то, что «в совете с тем вором с розстригою з Гришкою с Отрепье­вым» были «воры — казаки и беглые холопи»⁷. Ссыльный люд и беглые холопы действительно принадлежали к тем группам насе­ления Юго-Запада России, которые наиболее энергично поддержи­вали Лжедмитрия.

После разгрома восстания Хлопка некоторые из «разбоев», уцелевших от расправы, нашли убежище в северских и южных го­родах. По словам очевидцев, старые «воры», «иже на конех обыкше и к воинскому делу искусни» (боевые холопы), «отхождаху» в Северщину, где и выступили на стороне Лжедмитрия с оружием в ру­ках: «За се же (за дело Дмитрия. — Р. С.) яшяся крепце вси они вышепомянутые бегуны, северских и польских градов жители, веч-ныя холопи московские...»⁸

Свои первые решающие успехи самозванец одержал на Северщине. В северских городах было некоторое количество русских по­мещиков, имелись воинские контингенты, присланные из Москвы. Кроме беглых и ссыльных холопов в северских городах осело нема­ло беженцев из центральных уездов, пораженных голодом. Но в массе своей местное население было украинским.

В конце XVI в. по Украине прокатилась мощная волна народ­ных восстаний. Они были жестоко подавлены шляхтой. Многие их участники бежали за Днепр в пределы России. В итоге северские города к началу «Смуты» оказались переполнены беглым недоволь­ным людом как русского, так и украинского происхождения. Одни попали сюда из России, другие — с Правобережной Украины.

Православное население Украины жестоко страдало от гнета шляхетской Речи Посполитой. Появление православного «цареви­ча» в пределах Литвы подало низам надежду на перемены к лучше­му. Украинское население Черниговщины поддерживало тесные торговые связи с Киевщиной. Поэтому слухи о пришествии «добро­го» царя мгновенно распространились из Киева в северские города.

Объясняя причины «Смуты», русские власти заявляли, что с по­явлением Лжедмитрия I в пределах Северской земли «тутошние му­жики — севрюки глупые — прельстились и поверили» ему. Севрюками называли украинцев, живших в пределах Чернигово-Северской земли. Говоря о мужиках севрюках, московское правительство име­ло в виду низший слой местного населения. Объясняя сдачу север­ских городов, русские летописцы писали: «...сиверские мужики и всякие люди чаяли, что он прямой царевичь Дмитрей...»⁹ . Сторонники самозванца отводили Северщине особое место в своих планах. В течение многих месяцев они употребляли всевоз­можные средства, чтобы привлечь на сторону Лжедмитрия жителей Чернигова и его пригородов. Центром их агитации стал замок Остер, стоявший на Десне против Нового Монастыревского острога. Мест­ный староста Михаил Ратомский был одним из самых энергичных приверженцев «царевича». Ратомский не раз засылал лазутчиков в Чернигов. По его приказу литвин Т. Дементьев привез в Монастыревский острог именное письмо «царевича» к тамошнему стрелецко­му сотнику. Позже И. Лях и И. Билин из Остра подплыли к острогу и разбросали по берегу грамоты от «Дмитрия»¹⁰.

Агитация в пользу «доброго» царя принесла свои результаты. Обрушивавшиеся на страну бедствия приучили население винить во всех своих бедах царя Бориса. Уповая на «доброго Дмитрия», на­род с нетерпением ждал «исхода» «истинного» царя из-за рубежа. На пути из Львова до Киева немало крестьян «показачились» и всту­пили в войско самозванца. Киевские мужики помогли ему перепра­виться за Днепр. Совершенно так же встречало войско «царевича» украинское население Северщины.

13 октября 1604 г. войско Лжедмитрия, перейдя границу, стало медленно продвигаться к ближайшей русской крепости — Монастыревскому острогу. Предпринимая нападение на соседнее дружест­венное государство, главнокомандующий самозванца Ю. Мнишек сознавал, что не сможет в случае неудачи и пленения воспользо­ваться защитой Речи Посполитой. По этой причине он принимал всевозможные меры предосторожности.

Приказав атаману Белешко с казаками двигаться по дороге пря­мо к Монастыревскому острогу, Мнишек углубился в лес, раскинув­шийся кругом на много верст. При нем находились самозванец, шляхта, отряды наемных солдат, экипажи и обозы. Сопровождав­шие армию Мнишка иезуиты подтвердили в своих письмах, что шли к Монастыревскому острогу (Моровску) не по дороге, а «через леса и болота». Ротмистру С. Борше начало похода запомнилось тем, что его солдаты нашли в лесу множество вкусных ягод ¹¹.

Атаман Белешко беспрепятственно подошел к Монастыревско­му острогу и выслал гонца для переговоров. Казак подъехал к сте­не крепости и на конце сабли передал жителям письмо «царевича». На словах он сообщил, что следом идет сам «Дмитрий» с огром­ными силами. Застигнутые врасплох воеводы Б. Лодыгин и М. Толочанов пытались организовать сопротивление. Но в городке нача­лось восстание. Жители связали воевод и выдали их казакам. При всем своем усердии народ не смог немедленно сдать острог «Дмит­рию». Воинство Мнишка забилось в леса и болота так глубоко, что ему понадобилось несколько дней, чтобы выбраться из чащи на дорогу и попасть в городок. 18 октября 1604 г. казаки донесли Мниш-ку о своей победе. На другой день жители крепосги доставили «ца­ревичу» захваченных воевод, и лишь 21 октября в 7 часов вечера Лжедмитрий вместе со своим главнокомандующим принял острог из рук восставших¹².

Захлестнувшие Северщину слухи о скором появлении избави­теля — «хорошего» царя расчистили путь самозванцу. Мнимый сын Грозного был встречен ликующими возгласами: «Встает наше крас­ное солнышко, ворочается к нам Дмитрий Иванович!»¹³

Известие о сдаче Монастыревского острога и приближении «ца­ревича» вызвало волнение в Чернигове. Простой народ требовал признать власть законного государя. Среди местных служилых лю­дей царили разброд и шатания. Воевода князь И. А. Татев заперся со стрельцами в замке и приготовился к отражению неприятеля. Но он оставил посад в руках восставшего народа, что решило исход дела. Чтобы справиться с воеводой, черниговцы призвали на помощь прибывший в окрестности города казачий отряд атамана Белешко¹⁴. Русское командование использовало задержку самозванца на границе и проявило исключительную расторопность. На выручку к черниговским воеводам стремительно двигался окольничий П. Ф. Басманов с отрядом стрельцов. Он находился в 15 верстах от города, когда там произошло восстание.

Призванные черниговцами казаки Белешко бросились к замку, но были отбиты залпами стрельцов. Раздосадованные потерями казаки и прибывшие следом наемные солдаты самозванца восполь­зовались тем, что горожане открыли им ворота, и бросились грабить посад. Все воинские заслуги армии Мнишка при взятии Чернигова свелись к грабежу города. События в замке развивались своим че­редом. Князь Татев не смог удержать в повиновении находившихся при нем казаков, стрельцов и служилых людей.

Русские и иностранные источники одинаково описывают обстоя­тельства падения Чернигова. По свидетельству «Нового летописца», И. А. Татев пытался оборонять крепость, но среди гарнизона от­крылась измена, «и приидоша ж вси ратные люди и ево поимаше, и сами здалися к Ростриге...». Согласно Разрядным книгам, черни­говцы захватили и выдали самозванцу воевод князя И. А. Татева, князя П. М. Шаховского и Н. С. Воронцова-Вельяминова. Автор «Сказания о Гришке Отрепьеве» обвинил в «Смуте» прежде всего «черных людей» Чернигова: «...смутишася черные люди и перевязаша воевод...» Иезуиты, вступившие в Чернигов вместе с самозван­цем, отметили, что восставшие черниговцы с ожесточением напали на воевод, одних ранили, других повлекли в тюрьму. Среди дворян одни упорно сопротивлялись, другие тайком соглашались на сда­чу ¹⁵. Самозванец вступил в Чернигов на другой день после его сдачи. Он выразил гнев по поводу разграбления города, но не смог или не захотел заставить солдат и казаков вернуть награбленное¹⁶. Уже в Чернигове обнаружилось, сколь различным было отношение к са­мозванцу со стороны верхов и низов русского общества. Народ приветствовал вновь обретенного «царевича», невзирая на свои не­счастья. Знатный дворянин Н. С. Воронцов-Вельяминов наотрез от­казался признать расстригу своим государем. Отрепьев приказал убить его. Казнь устрашила дворян, взятых в плен. Воеводы Татев, Шаховский и другие поспешили принести присягу Лжедмитрию.

Заняв Чернигов, Мнишек с самозванцем явно боялись углублять­ся на территорию России. Находившиеся при армии иезуиты писа­ли 1 (11) ноября 1604 г.: «Два или три дня спустя войско двинется отсюда в глубь Московии, где, как говорят, путь будет идти миль на 30 лесами к Белгороду»¹⁷. Верный себе Мнишек вновь решил углу­биться в леса и, обходя крепости, двигаться вдоль кромки русских земель к Белгороду, где можно было ждать помощь с Дона. Однако под влиянием благоприятных вестей Мнишек вскоре изменил свои планы и выступил к Новгороду Северскому. В авангарде его армии шли две сотни казаков во главе с Я. Бучинским. Казаки пытались завязать переговоры с городскими жителями, грозили воеводам жестокой расправой в случае неповиновения. Но в Новгороде Северском они не добились успеха.

Оборону города возглавил энергичный воевода П. Ф. Басманов. Не успев оказать помощь Чернигову, он отступил в Новгород Северский и в течение недели подготовил крепость к обороне. Число местных служилых людей в городе было невелико: 104 сына бояр­ских, 103 казака, 95 стрельцов и пушкарей. Басманов привел с собой небольшой отряд. Не довольствуясь наличными силами, он запросил подкрепление из близлежащих крепостей. Гарнизон Новгорода Северского был пополнен за счет 59 дворян из Брянска, 363 москов­ских стрельцов и 237 казаков из Кром, Белева и Трубчевска¹⁸.

Власти успели перебросить в крепость «даточных людей» — наспех собранных крестьян из дворцовой Комарицкой волости на Брянщине. Если верить поздним Разрядным записям, в Новгород Северский были присланы пять голов «з даточными людьми: Ондрей Матвеев сын Воейков, Иван Петров сын Биркин, Ондрей Бунаков, Борис Угрюмов, Данило Яблочков, а с ними комаричан по пятьсот человек». И. И. Смирнов понял буквально приведенную запись и рассчитал, что в Комарицкой волости было собрано 2500 «даточных людей»¹⁹. Однако имеются основания считать, что в копии Разряд­ной книги допущено искажение²⁰. Согласно подлинному наградно­му списку Годунова, Борис Угрюмов и Данила Яблочков участво­вали в обороне Новгорода Северского, но первый числился сотником московских стрельцов, а второй — сотником белевских казаков. Андрей Бунаков в течение двух предыдущих лет служил головой в гарнизоне Рыльска, а Иван Биркин был в 1604 г. головой в Пронске. Вполне возможно, что они прибыли на Северщину с подчиненными им ратными людьми. Один Андрей Воейков с 1603 г. числился голо­вой в Новгороде Северском²¹. Не он ли был послан в Комарицкую волость за «даточными людьми»? Всего Басманов успел собрать в Новгороде Северском до 1000 ратников и, возможно, 500 «даточных людей»²².

Когда казаки из армии Мнишка подступили к городу, воевода П. Ф. Басманов приказал стрелять по ним и отогнал от стен крепо­сти. Узнав о неудаче, Мнишек два дня не решался идти вперед. Его армия стояла обозом в поле²³. Наконец он преодолел замешательст­во. 11 ноября 1604 г. войско самозванца расположилось лагерем у Новгорода Северского. Три дня спустя солдаты предприняли по­пытку штурма, но потеряли 50 человек и отступили. В ночь с 17 на 18 ноября последовал генеральный штурм. Басманов имел лазутчи­ков во вражеском лагере и успел хорошо подготовиться к отраже­нию нападения. Солдаты использовали «примет», чтобы поджечь деревянные стены замка. Но приступ не удался.

Никогда прежде Отрепьев не нюхал пороху, и первая же неуда­ча повергла его в уныние. Он был близок к обмороку, проклинал наемных солдат. Поражение посеяло в его лагере страх и неуверен­ность. В войске назревал мятеж. После недолгих совещаний наемни­ки решили немедленно отступить от города и вернуться на родину. Однако они не успели осуществить свое решение, поскольку в тот самый момент в лагере стало известно о сдаче Путивля²⁴.

Путивль был ключевым пунктом обороны Черниговской земли и единственным северским городом, располагавшим каменной кре­постью. Лишь овладев Путивлем, самозванец мог добиться подчи­нения Северской Украины. Кто владел Путивлем, тот владел Се-верщиной. Отрепьев понимал это, и уже его первые военные пла­ны, составленные в 1603 г., предусматривали занятие Путивля как первоочередную задачу. Вторгшись в Россию, Лжедмитрий не по­смел напасть на Путивль, поскольку у него не было ни многочислен­ной армии, ни осадной артиллерии.

Падение мощной крепости поразило современников. Некоторые из них подозревали, что Путивль был сдан вследствие измены воевод. Управляли Путивлем трое присланных из Москвы воевод — М. М. Салтыков, князь В. М. Мосальский и дьяк Б. И. Сутупов. Шведский резидент Петр Петрей записал сведения о том, что Бо­рис Годунов поручил Мосальскому доставить в Путивль казну, а тот якобы отвез деньги в лагерь самозванца. Другой иностранный мемуарист — Исаак Масса утверждал, что к Лжедмитрию бежал дьяк Сутупов, посланный с деньгами в Путивль. Записи Разрядно­го приказа обнаруживают недостоверность приведенных свиде­тельств. В Разряде, составленном не позднее лета 1604 (7112) г., против имени Б. Сутупова помечено: «Богдан послан з государевым денежным жалованьем в северские города»²⁵.

Итак, дьяк Сутупов прибыл в Путивль за несколько месяцев до вторжения самозванца и, следовательно, не мог по пути из Москвы заехать в его лагерь. Судя по Разрядам, В. М. Мосальский и Б. И. Су­тупов прибыли к месту назначения раньше главного воеводы М. М. Салтыкова. Как значится в книгах Разрядного приказа, «в Путивль послал государь окольничево Михаила Михайловича Салтыкова, а там готовы князь Василей княж Михайлов сын Мосальской да дьяк Богдан Иванов»²⁶.

Авторы русских сказаний давали разноречивые оценки поведе­нию путивльских воевод. По словам «Нового летописца»., «в Путивле окаянной князь Василей Рубец Масальской да дьяк Богдан Су­­тупов здумаша так же (как черниговцы. — Р. С.)...послаша с по­винною». В «Сказании о Гришке Отрепьеве» можно прочесть, что Мосальский примкнул к изменникам «черным людям» вместе с Сутуповым. Автор «Повести 1626 г.», напротив, считал, что Мосальский, как и Салтыков, противился мятежу и убеждал народ, что «вор» — это Гришка Отрепьев²⁷.

Письмо, написанное неизвестным поляком из-под Новгорода Северского в дни мятежа в Путивле, не оставляет сомнения в достоверности второй версии. Поляк писал, что двое путивльских воевод (один из них сенатор и любимец Бориса) пытались противодействовать мятежу, но их связали и увезли в лагерь самозван­ца. Из письма следует, что только один воевода из трех примкнул к «черни» и добровольно встал на сторону Лжедмитрия. Этим воево­дой был, очевидно, дьяк Сутупов, человек незнатного происхож­дения. Член Боярской думы М. М. Салтыков решительно отказал­ся присягнуть самозванцу, чем навлек на себя гнев народа. Путивляне поволокли воеводу к «царевичу» на веревке, которую привя­зали к его бороде²⁸.

Путивль был главным торговым центром Северской Украины и имел многочисленное посадское население²⁹. Однако в путивльском восстании участвовали не только посадские люди, но и мест­ный гарнизон. Крупнейшим воинским соединением гарнизона был приказ из 500 конных пищальников, которых называли на украин­ский манер самопальниками. Приказ был сформирован лет за 10 до «Смуты». Власти предполагали укомплектовать приказ за счет мелкопоместных детей боярских, но им удалось организовать лишь одну дворянскую сотню. Прочие самопальники были набраны из числа местных казаков (севрюков), выходцев с Правобережной Украины (черкас), стрельцов, пушкарей, посадских людей. Детей боярских наделяли небольшими поместными окладами — по 30— 50 четвертей пашни. Среди прочих самопальников рядовые имели по 20, атаманы — по 30 четвертей земли. Иногда зачисленным в самопальники лицам оставляли те же участки, которые они преж­де держали на оброке. Более половины отведенной служилым людям земли составляла нераспаханная пашня в «диком поле». Самопальники должны были сами распахивать целину, обрабаты­вать надел и одновременно нести службу.

Путивльские служилые люди приняли участие в восстании, рассчитывая на то, что «добрый» царь облегчит их участь. Гарни­зон Путивля встал на сторону восставшего народа. Верность Бори­су сохранили лишь московские стрельцы, присланные в город вмес­те с воеводами.

Самозванец узнал об аресте путивльских воевод 18 ноября 1604 г. День спустя жители города дали знать о «поимании 200 стрельцов московских». 21 ноября повстанцы выдали «царевичу» голову сгрелецкого с сотниками. Приведенная запись из поль­ского походного дневника дает основание предполагать, что послан­ные в Путивль московские стрельцы оказывали сопротивление вос­ставшим в течение одного-двух дней.

Путивльские дворяне составляли малочисленную прослойку по сравнению с другими группами населения, но они были наилуч­шим образом вооружены и сохраняли значение ведущей политиче­ской силы. Московским воеводам, возможно, удалось бы подавить народные выступления, если бы они располагали прочной поддерж­кой местных дворян. Однако имеется множество признаков того, что путивльские дети боярские «всем городом» выступили на сто­роне «Дмитрия», а это и определило исход восстания. Руководите­лями путивльского повстанческого лагеря стали местные дети боярские Ю. Беззубцев и С. Булгаков. По-видимому, они сыграли выдающуюся роль в перевороте, чем и объясняется их последую­щая карьера.

Вступив на трон, Лжедмитрий I предоставил путивльским по­мещикам исключительные льготы, на 10 лет освободив их земли от податей. Не менее важное значение имел указ Лжедмитрия I о крестьянах, суливший наибольшие выгоды северским и южным по­мещикам. Дворяне Путивля, подобно дворянам многих других юж­ных уездов, не несли службу в составе «государева двора», что так­же сказалось на их позиции. Заручившись поддержкой «служило­го города» в Путивле, самозванец добился важного политического успеха. Очень скоро Путивль стал признанным центром повстан­ческого движения в России.

В Путивле в воеводской казне хранились крупные суммы, пред­назначенные для выплаты жалованья служилым людям и крепост­ного строительства. Во время восстания дьяк Б. Сутупов уберег каз­ну, а затем доставил ее самозванцу в его лагерь.

В наемной армии под Новгородом Северским назревал мятеж. Восставшие путивляне спасли положение, снабдив самозванца каз­ной. Последовав примеру черниговских воевод, В. М. Мосальский присягнул «царевичу». Довольно скоро Мосальский и Сутупов ста­ли самыми деятельными помощниками Лжедмитрия.

Пять недель шла борьба за северские города, прежде чем вос­стание перебросилось из Северской Украины на смежные русские уезды. Расположенные поодаль от границы, русские города были затронуты агитацией в пользу самозванца значительно меньше, чем северские города. Тем не менее в них было много горючего материала. Из Путивля восстание перебросилось в Рыльск, Курск и далее на северо-восток. В самом начале кампании московское ко­мандование перебросило в Рыльск 300 московских стрельцов. Одна­ко рыльский воевода А. Загряжский не сумел подавить восстание населения. Весть о событиях в Рыльске была получена в лагере под Новгородом Северским 25 ноября 1604 г., а 1 декабря восставшие привели к «царевичу» пять воевод из Рыльска³⁰. В тот же день стало известно о восстании в Курске.

Летом 1604 г. Разрядный приказ назначил воеводой Курска князя Г. Б. Рощу-Долгорукого. Его помощником был голова Я. Змеев. Куряне связали воевод и доставили их к Лжедмитрию. Воеводам пришлось выбирать между милостями нового «госуда­ря» и тюрьмой, и они поспешили присоединиться к тем, кто согла­сился служить «вору». Прошло совсем немного времени, и Лже­дмитрий назначил Г. Б. Долгорукого и Я. Змеева своими воевода­ми в Рыльск³¹.

Усматривая в описанных событиях крестьянскую войну, И. М. Скляр высказал предположение, что «уже осенью 1604 г. ло­зунг борьбы «за царя Дмитрия» оказался тесно связанным с при­зывами к истреблению бояр и дворян...»³². Факты не подтвержда­ют такой вывод. В ряде северских городов дети боярские «всем городом» переходили на сторону Лжедмитрия, чем определялась легкость переворота. Восставший народ нападал на воевод, москов­ских стрельцов и других лиц, выступавших против «доброго» царя, но принимал их в свою среду и даже подчинялся их авторитету, коль скоро те переходили на сторону Лжедмитрия.

Источники сохранили мало данных о настроениях и действиях крестьян. Однако следует подчеркнуть один существенный момент. К осени 1604 г. деревня еще не преодолела последствий трехлет­него неурожая и голода.

Архивы Новодевичьего монастыря сохранили материалы, живо характеризующие положение крестьян в монастырских вотчинах на Юге страны. Крестьяне Оболенских сел жаловались, что многие из них «пашен своих ко 112-му (1604. — Р. С.) году не сеяли, потому что хлеба на семена взяти негде». Проверка подтвердила, что пашня в Оболенских селах в 1604 г. продолжала сокращаться, что крестья­не терпят нужду: «У иного корова да кляча есть, а у иного нет, а хле­бом добре нужны». Власти богатого столичного монастыря реши­ли сложить с сел денежный оброк, чтобы «крестьяне в Оболенских селех скрепились и не розбежались». Однако казна продолжала неукоснительно взыскивать с разоренной деревни царские подати. Между тем оболенские крестьяне в своих челобитных 1604 г. жало­вались в особенности на непосильность государевых поборов и по­винностей. Власти «правили» на них «ямским охотником подмоги хлебные и денежные», привлекали к трудовой повинности по строи­тельству острога в Серпухове³³. С началом войны на деревню были возложены новые обременительные обязанности. За счет принуди­тельных наборов среди крестьян были укомплектованы отряды «да­точных людей» и многотысячная посошная рать, перевозившая войсковые обозы и артиллерию.

Положение на Брянщине и Орловщине мало чем отличалось от положения в Серпуховском округе, где находились Оболенские села.

Плодородные земли Северской Украины были затронуты не­урожаем и голодом в меньшей мере. Но именно поэтому казна отка­зывала местным крестьянам в каких бы то ни было податных льготах, стремясь компенсировать огромные недоимки в других уездах. Из-за осенней распутицы власти не имели возможности своевре­менно набрать «даточных» и «посошных» людей в отдаленных уез­дах государства, и поэтому тяжесть этой повинности испытали на себе прежде всего крестьяне юго-западных районов, ближе всего расположенных к театру военных действий.

Первой крестьянской волостью, примкнувшей к восстанию в пользу Лжедмитрия, явилась обширная Комарицкая волость на Брянщине. 25 ноября (5 декабря) 1604 г. автор поденной записки похода самозванца пометил в своем дневнике: «...из Комарицкой волости люди приехали с объявлением о подданстве и двух воевод привели». Борьба в волости продолжалась по крайней мере пять дней. 1 (11) декабря в дневнике появилась запись о том, что комаричи привели еще двух воевод «из Комарицкой волости»³⁴.

Объясняя причины восстания в Комарицкой волости, И. И. Смирнов высказал предположение, что еще при царе Федоре эта волость была передана во владение Борису Годунову, а тот оли­цетворял собой и боярина-феодала, и главу крепостнического го­сударства. Однако данные, обнаруженные В. И. Корецким, не остав­ляют сомнения в том, что при царе Борисе Комарицкая волость бы­ла дворцовой. Дворцовые крестьяне находились в лучшем положе­нии, нежели закрепощенные частновладельческие крестьяне. По словам Исаака Массы, Комарицкая волость была населена богаты­ми мужиками. Русские источники подтверждают это известие³⁵. Трехлетний неурожай сказался на положении и этой богатой во­лости, но все же комаричи не испытали тех бедствий, которые вы­пали на долю населения многих других районов, массами умирав­шего от голода.

Для управления обширной дворцовой волостью власти еще в 1603 г. направили к комаричам голову: «Во Брянском уезде в Комаритцкой волости голова Иван Нарматцкой». Боярские списки подтверждают его назначение. Нармацкий ранее служил дьяком в приказе, а потому имел опыт, необходимый дворцовому приказ­чику³⁶.

Невзирая на неурожай, комаричи должны были выплатить каз­не и дворцу подати и оброки. Еще более тяжелыми оказались на­туральные повинности. Когда И. Нармацкий обязал волостных лю­дей выставить для войны с «Дмитрием» 500 человек «даточных лю­дей», негодование крестьян достигло предела. Какой бы обширной ни была Комарицкая волость, там не могло быть четырех воевод. Очевидно, автор польского походного дневника именует «воево­дами» приказных людей детей боярских, захваченных в Комариц­кой и в других соседних волостях.

Характерно, что в 1603 г. одновременно с посылкой И. Нармацкого в Комарицкую волость власти назначили сына боярского У. А. Матова в Сомовскую волость, располагавшуюся на Орловщине, в 30 верстах от Карачева. Осенью 1604 г. воевода А. Р. Плеще­ев получил приказ спешно идти в Карачев и в Комарицкую волость. С ним были несколько десятков жильцов, «да конюхи, да псари»³⁷. Необычный состав отряда позволяет высказать предположение, что Плещеев возглавлял карательные силы, предназначенные для по­давления крестьян в карачевских и брянских волостях. Сомовская волость находилась в 40 верстах к северу от Комарицкой. Возмож­но, очаг крестьянских восстаний включал не только Комарицкую, но и соседнюю Сомовскую волость, а также некоторые другие волости ³⁸.

3 декабря 1604 г. в лагере Лжедмитрия стало известно, что «волость Кромы поддалась». Службу в Кромах несли в 1603— 1604 гг. осадный голова Иван Матов и городовые приказчики Осип Виденьев и Иван Грудинов. Власти не ждали нападения на Кромы и ослабили и без того малочисленный гарнизон. Дело дошло до то­го, что Матову пришлось отослать в действующую армию четырех своих конных боевых слуг. Согласно польскому походному дневни­ку, на сторону «Дмитрия» перешла «волость Кромы»³⁹. Иначе го­воря, восстание в небольшой крепости было поддержано населе­нием сельской округи.

Уцелевший фрагмент разрядных документов, посвященный воен­ным действиям в районе Кром и Орла, показывает, какую роль иг­рало крестьянское население в распространении восстания от уезда к уезду. В конце 1604 г. власти города Орла донесли в Москву, что пришли «на орловские места войною Околенские волости му­жики и кромчане»⁴⁰.

Кромы располагались к югу от Орла, на дороге Курск — Орел. Околенки — центр Околенской волости — находились к западу от Орла, на расстоянии 42 верст от Карачева. Через Околенки про­ходила прямая дорога из Орла на Карачев. Восстание в Околенской волости создало угрозу для Карачева. На помощь местному гар­низону был послан отряд правительственных войск: «В Карачев по­слан Алексей Романов сын Плещеев, а с ним посланы жильцы, да конюхи, да псари»⁴¹.

Восставшие «мужики» из Околенской волости действовали очень энергично. Они объединились с отрядами из Кромской волости и попытались поднять против царя Бориса население Орла. Если бы кромчанам удалось «смутить» Орел, это открыло бы восставшим прямой путь на Москву. Оценив опасность, командование перебро­сило в Орел голов Г. Микулина и И. Михнева с дворянскими сот­нями. Из-за недостатка сил в Орел были вызваны дворяне и дети боярские из Козельска, Белева и Мещовска, несшие годовую служ­бу в Белгороде⁴².

Царь Борис доверял Г. Микулину и в 1600 г. направлял его послом в Лондон. Микулин не допустил восстания в Орле, посколь­ку имел возможность опереться на сильные дворянские отряды. Высланная из города дворянская сотня наголову разгромила «му­жиков» и отбросила их от Орла.

Несмотря на неудачу повстанцев под Орлом, восстание на Брян­щине и Орловщине существенно изменило ситуацию на театре военных действий. Теперь самозванец имел обеспеченный тыл и воз­можность пополнить свои ресурсы.

Вести об успехах «истинного» царя проникли в осажденный Новгород Северский и посеяли там семена смуты. Воеводе П. Ф. Бас­манову с трудом удалось справиться с кризисом.

После отступления Лжедмитрия власти щедро наградили всех участников обороны крепости. Не были забыты ни стрелецкие де­ти, ни бортники, ни монахи, ни слепой старец, ходивший лазутчи­ком в «воровской» стан, однако среди награжденных не было по­садских людей и «даточных» — комаричей. С. Ф. Платонов склонен был объяснить этот факт отсутствием сколько-нибудь значитель­ного посада в Новгороде Северском. Однако с таким объяснением трудно согласиться. Современники отмечали, что Басманов, прибыв в город, приказал сжечь примыкавший к крепости посад, а жите­лей загнал в острог. Запись дневника участника осады дает ключ к отмеченному С. Ф. Платоновым парадоксу. 28 ноября (8 декаб­ря) 1604 т., записал автор поденной записки, «передалось москвы из замка 80»⁴³. Как видно, среди населения Новгорода Северского произошли волнения. Сторонники «царевича» пытались поднять мятеж, но потерпели неудачу и бежали из крепости.

Начиная с 1 декабря 1604 г. осаждавшие стали обстреливать Новгород Северский из тяжелых орудий, привезенных из Путивля. Канонада не прекращалась ни днем, ни ночью. Гарнизон нес боль­шие потери. После недельного обстрела враги «разбиша град до об­валу земного»⁴⁴.

Чтобы выиграть время, П. Ф. Басманов начал переговоры с Лжедмитрием и просил о предоставлении ему двухнедельного переми­рия, будто бы необходимого для принятия решения о сдаче кре­пости. Мнишек и самозванец согласились на просьбу воеводы. Бас­манов использовал перемирие, чтобы получить подкрепления из го­родов, сохранивших верность Годунову. Отряд правительственных войск, действовавших неподалеку от Новгорода Северского, пред­принял успешную попытку прорваться в осажденную крепость. 14 (24) декабря, отметил автор польского походного дневника, «москвы 100 вошло в замок». Автор дневника называл «москвой» всех русских ратников — и местных, и присланных из Москвы⁴⁵.