Один из полицейских выходил из дома к своему автомобилю и теперь возвратился с кипой вещей, которые он разложил на кофейном столике. Я замерла, глядя, как на свет Божий появляется то, что отец обычно носил в карманах: бумажник из кожи ящерицы, который мама подарила ему на Рождество, кожаный блокнот, наручные часы и, наконец, обручальное кольцо. Побывав в огне, все вещи почернели и покрылись налетом сажи.
Последними появились раскрашенные в мягкие пастельные тона животные, предназначенные для Кори и Кэрри. Как сказал краснолицый полицейский, все они были найдены рассыпанными вдоль дороги. Синий плюшевый слон с розовыми бархатными ушами и бордовый конь с красным седлом и золотыми поводьями. О, это было как раз для Кэрри. Сердце мое сжалось, когда полицейский стал выкладывать папину одежду, которая вывалилась из чемоданов, когда открылся замок багажника. Я знала эти костюмы, эти рубашки, галстуки, носки. Один из галстуков я сама подарила отцу на его день рождения.
— Кто-то должен поехать с нами и опознать тело, — сказал полицейский.
Теперь я была уверена. Это была правда. Наш отец больше никогда не приедет с подарками для всех нас, даже на свой собственный день рождения.
Осознав это, я стремглав бросилась из комнаты. Мне хотелось быть как можно дальше от разложенных на столе вещей: они разрывали мое сердце и заставляли чувствовать боль, в сравнении с которой все, что я пережила до этого, не имело никакого значения. Я выбежала из дома на задний двор и там стала бить кулаками по стволу старого клена, пока не содрала в кровь руки, а потом бросилась на траву и горько заплакала. Мне показалось, что из меня изливаются океаны слез по папе, который на самом деле должен был быть жив. Я оплакивала всех нас, оставшихся без него, особенно близнецов, у которых даже не было возможности в полной мере почувствовать, какой чудесный отец у них был.
И когда мои слезы иссякли, а глаза стали распухшими и красными, я услышала, как сзади легкими шагами приближается мама.
Она села на траву позади меня и взяла мою руку в свою. Молодой месяц — луна была в первой четверти — уже успел зайти, но небо было усыпано миллионами звезд, а в воздухе чувствовалась весенняя свежесть и первые ароматы цветения.
— Кэти, — сказала она неожиданно, когда мне показалось, что тишина, нависшая между нами, никогда не кончится, — твой отец там, на небесах, сейчас он смотрит вниз на тебя, и поэтому ты должна вести себя достойно.
— Он не умер, мама, — отчаянно запротестовала я.
— Ты слишком долго пробыла здесь во дворе и наверное не понимаешь, что уже десять часов. Кто-то должен был поехать и опознать тело отца. Хотя Джим Джонстон и предлагал сам сделать это, пытаясь оградить меня от новых переживаний, я должна была сама увидеть его. Понимаешь, мне тоже было трудно в это поверить. Твой отец действительно умер, Кэти. Кристофер сейчас лежит на своей кровати и плачет, а близнецы уже заснули. Они еще не знают в точности, что означает слово «умер».
Она обняла меня, положив мою голову к себе на плечо.
— Пойдем, — сказала она, поднимая меня с земли за руку и незаметно обхватив мою талию рукой. — Ты слишком много времени провела здесь. Я думала, ты дома, вместе со всеми остальными. А дома все считали, что ты или в своей комнате, или у меня. Нельзя оставаться наедине со своим горем. Всегда лучше быть с людьми и разделить печаль с ними, а не загонять ее внутрь.
Пока она говорила это, я видела, что глаза ее остаются сухими, но глубоко внутри я чувствовала, что она плакала и, может быть, даже кричала. Все говорило об этом, начиная с ее тона, и кончая глубокой тоской где-то в глубине её потемневших от горя глаз.
Со смертью отца темная тень упала на всю нашу жизнь. Я с упреком смотрела на маму и думала, что она заранее должна была подготовить нас к чему-нибудь подобному, потому что нам никогда не разрешалось держать домашних животных, которые могли умереть и тем самым приучить нас к мысли о потерях, связанных со смертью. Кто-нибудь, какой-нибудь взрослый, должен был предупредить нас, что молодые, красивые и полные сил люди также могут умереть. Но как я могла сказать что-нибудь в этом роде матери, которая выглядела так, как будто судьба заставила ее пройти через все муки ада? Разве можно допустить такую откровенность с человеком, который не хочет ни есть, ни пить, ни причесываться, ни одевать тех прекрасных платьев, которые наполняют его гардероб? Мало того, она как будто забыла и о нашем существовании. К счастью, сердобольные соседки приходили и забирали нас на время к себе или приносили еду, приготовленную ими. Наш дом неожиданно оказался набитым цветами, домашними запеканками, ветчиной, горячими пышками, пирожными и пирожками.
Люди, которые знали и любили отца, приходили толпами. Я была удивлена, что он был так известен в нашем городке. Одновременно я возненавидела постоянные расспросы о том, как он умер, и выражения сожаления по поводу того, что кто-то умирает таким молодым, в то время как старые, бесполезные и беспомощные люди продолжают жить, являясь бременем для всего общества.
Из услышанных и подслушанных мной разговоров я вынесла идею, что смерть слепа и собирает свою жатву, не обращая внимания на любящих и любимых и не проявляя снисхождения.
Весенние дни подходили к концу. Наступало лето. Печаль, как ни пытайся продлить или задержать ее в себе, постепенно отступала, и отец, такой живой, такой настоящий, такой любимый, постепенно превращался в смутный образ с неясными очертаниями.
Однажды я увидела мать такой грустной, что казалось, она разучилась улыбаться.
— Мама, — сказала я, пытаясь как-то поднять ей настроение, — я собираюсь делать вид, что папа еще жив. как будто он просто уехал в одну из своих деловых поездок. Что он собирается вернуться. Что он снова войдет в дверь и скажет свое обычное: «А ну-ка, быстрее поцелуйте меня, если вы меня еще любите». Давай попробуем, может нам всем будет лучше, если мы представим себе, что он живет где-то, откуда мы не можем получить известий, и он появится в любую минуту.
— Нет, Кэти, — вздохнула мама. — Ты должна примириться с правдой. Нельзя найти успокоение в фантазиях, понимаешь? Твой отец действительно умер, и его душа отправилась на небо. В твоем возрасте ты уже должна понимать, что с небес еще никто не возвращался. А что касается нас, мы будем делать все, что от нас зависит без него и не будем пытаться убежать от реальности.
Она поднялась с кресла и начала искать в холодильнике продукты для завтрака.
— Мама, — начала я снова, стараясь быть как можно более осторожной, чтобы не рассердить ее, — разве мы сможем продолжать жить без него?
— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы мы выжили, — сказала она равнодушно.
— Ты теперь будешь работать, как миссис Джонстон?
— Может быть, а может быть и нет. Всякое может быть, Кэти. Жизнь полна сюрпризов, и некоторые из них неприятные, как ты смогла убедиться. Но помни, что Господь наградил тебя отцом, с которым ты прожила почти двенадцать лет, и который считал тебя своей любимой маленькой девочкой.
— Потому что я похожа на тебя, — ответила я, все еще чувствуя до некоторой степени ту зависть, которая посещала меня, когда я замечала, что стою для отца на втором месте после нее. Она бросила на меня взгляд, продолжая рыться в содержимом холодильника.
— Знаешь, что я тебе скажу, Кэти? Раньше я никогда не говорила тебе ничего подобного. Ты выглядишь очень похожей на меня в твоем возрасте, но на самом деле мы с тобой очень разные. Ты гораздо более целеустремленная и в чем-то агрессивная. Отец говорил, что ты очень напоминаешь ему его мать, которую он очень любил.
— Наверное, все любят своих матерей?
— Нет, — сказала она со странной гримасой, — есть матери, которых просто нельзя любить, потому что они не хотят, чтобы их любили.
Потом она достала из холодильника яйца и бекон и повернулась, чтобы взять меня на руки.
— Дорогая Кэти! Вы с отцом любили друг друга особенно сильно, и потому я думаю, что ты скучаешь по нему гораздо больше, чем Кристофер или близнецы.
Я всхлипнула у нее на плече.
— Я ненавижу Бога за то, что Он отобрал его у меня! Он должен был дожить до старости. Его уже не будет, когда я буду танцевать в балете, а Кристофер будет врачом. Теперь, когда его нет, ничего не имеет значения.
— Иногда, — начала она сдавленным голосом, — смерть не так страшна, как ты думаешь. Твой отец никогда не станет старым или больным. Он навсегда остался молодым, ты запомнишь его таким: молодым, красивым и сильным. Не плачь больше, Кэти, потому что отец всегда говорил, что у всего есть причина, а у любой проблемы всегда найдется решение, и я пытаюсь, все время пытаюсь найти наилучший выход.
Нас было четверо, четверо беспомощных детей, пытающихся вырваться из-под обломков прежней жизни, подавленных горечью своей тяжелой потери. Мы часто играли на заднем дворе, стараясь забыться под яркими солнечными лучами, и не могли представить себе, как неожиданно и трагически обернется наша жизнь в скором будущем. В будущем, где «сад» и «задний двор» станут для нас такими же далекими, недоступными, как небеса.
Через некоторое время после папиных похорон мы с Крисом пытались занять близнецов игрой на заднем дворе. Они сидели в песочнице с совками, перекладывая песок из одной горки в другую и общаясь друг с другом на языке, понятным только им двоим. Кори и Кэрри не были абсолютно идентичными близнецами и скорее напоминали обыкновенных брата и сестру, и в то же время они образовывали своего рода единое целое — самодостаточное и удовлетворяющее обе его части. За стеной, которую они возвели вокруг себя, близнецы были владетелями своего замка и полноправными хранителями собственного ларца с секретами. Им вполне хватало друг друга, все остальные были лишними.
Подошло время ужина, но нас никто не звал. Похоже еду сегодня отменили. Напуганные такой перспективой, мы не стали дожидаться, пока мать позовет нас в дом, и, схватив близнецов за их покрытые складочками ручки, побежали сами. Мать сидела за отцовским письменным столом и писала письмо, которое, по всей видимости, давалось ей трудно, судя по груде смятых листов с черновыми набросками. Нахмурившись, она писала прописными буквами, время от времени останавливаясь, и смотрела куда-то вдаль поверх стола, задумчиво поднимая голову.
— Мама, — напомнила я ей, — уже почти шесть. Близнецы давно проголодались.
— Минутку, минутку, — ответила она, почти не обращая на нас внимания.
— Я пишу вашим дедушке и бабушке, которые живут в Виргинии. Соседи принесли нам столько еды, что хватит на неделю. Ты можешь просто разогреть одну из запеканок, Кэти.
Так я впервые сама приготовила поесть: накрыла на стол, разогрела запеканку и разлила по стаканам молоко, когда мать, наконец, присоединилась и стала помогать мне.
Пожалуй, каждый день с тех пор как отца не стало, мать писала какие-то письма, отлучалась куда-то, а мы оставались на попечение ближайших соседей. По вечерам она чаще всего сидела за письменным столом, раскрыв перед собой большую зеленую папку, где хранились кипы счетов.
Все изменилось дома: исчезло привычное ощущение порядка, и, казалось, ничто не идет как надо. Теперь мы с братом часто сами купали близнецов, одевали их в пижамы и укладывали спать. Потом Кристофер бежал в свою комнату заниматься, а я старалась быть с матерью. Я мечтала, чтобы ее глаза снова хоть на секунду засветились счастьем. Несколько недель спустя от маминых родителей наконец пришел ответ. Она сразу заплакала, даже не успев распечатать толстый глянцевый конверт. Она медленно открыла его ножом для разрезания писем и дрожащими руками взяла три страницы, которые перечитала трижды. Пока она читала, по лицу ее медленно стекали слезы, размазывая макияж и оставляя длинные блестящие полосы.
Она позвала нас в дом, как только достала почту из ящика, и теперь мы вчетвером сидели перед ней на диване. Я сидела и наблюдала, как ее хорошенькое лицо дрезденской фарфоровой куклы принимает твердое, исполненное холодной решимости выражение. У меня даже холодок пробежал по спине. Может быть потому, что она неожиданно перевела взгляд на нас и долго смотрела странным, задумчивым взглядом. Потом она опять посмотрела на три листа бумаги в своих все еще дрожащих руках, взглянула в окно, как будто там она надеялась увидеть ответ на вопрос, содержащийся в письме. Вообще она вела себя очень странно. В комнате стало необыкновенно тихо.
Жизнь в доме без отца и так была достаточно неуютной, а тут еще это письмо, трех страниц которого было достаточно, чтобы заставить мать смотреть на нас молча таким неожиданно жестким взглядом. Что же все-таки произошло?
В конце концов она начала, кашлянув, чтобы прочистить горло. Ее голос неожиданно стал резким, совершенно непохожим на ее обыкновенно нежные, теплые интонации.
— Ваша бабушка ответила мне, — сказала она этим пугающим, ледяным тоном. — После всех писем, которые я написала ей, она, в общем, э-э… как вам сказать… В общем, она согласилась. Она позволит нам переехать и жить у нее.
Это были отличные новости — как раз то, что нам очень хотелось услышать. Но мать снова замолчала и уставилась на нас. Что же все-таки происходило с ней? Казалось, она забыла, что мы, ее четверо детей, а не просто чьи-то ребята, посаженные перед ней на диване в ряд, как птицы на веревке, где сушится белье.
— Кристофер, Кэти! В свои двенадцать и четырнадцать лет вы уже достаточно взрослые, чтобы понять и поддержать свою мать в нашем отчаянном положении.
Сделав многозначительную паузу, она начала нервно перебирать бусы у себя на шее и тяжело вздохнула. Казалось, она вот-вот заплачет. Мне стало жаль нашу бедную маму, такую одинокую, лишенную вейкой поддержки.
— Мама, — спросила я, — что-то не так?
— Все в порядке, дорогая, все в порядке. Она пыталась изобразить улыбку.
— Твой отец, царство ему небесное, хотел дожить до глубокой старости и в ближайшее время собирался нажить приличное состояние. Он был одним из тех людей, которые умеют делать деньги, поэтому я никогда не сомневалась, что ему удастся осуществить свои планы, разумеется, со временем. Никто не предполагал, что он оставит нас в тридцать шесть лет. Человеку свойственно верить, что с ним не случится ничего сверхъестественного, что несчастья происходят с другими. Никто из нас в глубине души не верит, что с ним может случиться нечто такое. И действительно, почему? Ведь мы с твоим отцом надеялись состариться вместе. Мы думали, что умрем в один день, в достаточно преклонном возрасте, чтобы успеть поняньчить внуков. Тогда ни одному из нас не пришлось бы скорбеть о том, кто умрет первым.
Она снова вздохнула.
— Должна сказать тебе, что мы жили далеко не по нашим нынешним средствам, практически в кредит. То есть мы тратили деньги, которых у нас еще не было. Отец здесь ни при чем, в основном это была моя вина. Он прекрасно знал, что такое бедность. Да что там, ты, наверное, помнишь, как он ругал меня. Когда мы покупали дом, он сказал, что нам нужны только три спальни, но мне хотелось четыре. Даже четыре казалось мало. Посмотри вокруг: мы взяли ссуду на этот дом сроком на 30 лет. Ничто здесь не принадлежит нам: ни мебель, ни автомобили, ни оборудование на кухне, ни стиральные машины — ни за один предмет мы не расплатились.
Наверное, мы выглядели испуганно, потому что она замолчала и залилась краской, безотчетно оглядывая комнату, так прекрасно оттенявшую ее красоту. Ее изящные брови сдвинулись на переносице, и лицо стало озабоченным.
— Несмотря на то, что отец пытался ограничить мои траты, он, в основном, и сам был не против. Он прощал мне многое, потому что любил меня, и мне кажется, что в конце концов мне удалось убедить его, что предметы роскоши совершенно необходимы, и мы бросились тратить деньги. Мы всегда прощали друг другу наши слабости. Пожалуй, это была наша общая черта, одна из многих.
Воспоминания на минутку преобразили ее лицо, и к ней вернулось то тоскливо-покинутое выражение, которое часто появлялось у нее после смерти отца. Однако она быстро оправилась и продолжала все тем же чужим голосом:
— Теперь все эти красивые вещи от нас заберут. По условиям договора все это отойдет к ним. Так происходит, если ты не можешь расплатиться за сделанные покупки. К примеру, этот диван. Три года назад он стоил триста долларов. Нам осталось заплатить примерно сотню, но его все равно отберут. Мы потеряем все, что мы заплатили, и это будет законно. Мы потеряем не только этот дом вместе с мебелью, но даже машины — в общем, практически все, кроме нашей одежды и ваших игрушек. Наверное, они разрешат мне оставить обручальное кольцо, а другое, с бриллиантом, которое я получила при помолвке, я собираюсь спрятать. Поэтому, если кто-нибудь будет интересоваться, не вздумайте сказать, что у меня было еще одно.
Кто собирался отнять у нас все наше имущество, оставалось неясным. Тогда мне просто не пришло в голову спросить об этом. А потом… Потом это просто не имело значения.
Мой взгляд встретился со взглядом Кристофера. Я безуспешно пыталась понять происходящее, барахтаясь в море слов и боясь утонуть. Я чувствовала, что погружаюсь во взрослый мир, где существовали понятия «смерть» и «долг». Наверное, мой брат понял это, потому что протянул ко мне руку и необыкновенно сильно сжал мою кисть в своей, в знак поддержки.
Видимо обуревавшие меня чувства проступали на лице также ясно, как вещи, выставленные в витрине. Настолько ясно, что даже Кристофер, мой всегдашний мучитель, попытался меня ободрить. Я попыталась улыбнуться, чтобы доказать, что я тоже взрослая, но слабое, дрожащее существо внутри меня было повергнуто в ужас: «Они собираются забрать от нас все». Я не хотела, чтобы другая маленькая девочка жила в моей комнате, оклеенной чудесными розово-салатными обоями, спала на моей кровати, играла с игрушками, которыми я так дорожила — миниатюрными куколками в изящных коробках и музыкальной шкатулкой из чистого серебра с танцующей розовой балериной. Неужели и их надо будет отдать?
Мама внимательно следила за тем, как мы с Крисом обменялись взглядами, и, обратившись к нам, попыталась отчасти придать своему голосу прежнюю нежность.
— Не надо так отчаиваться. Все не так просто, как это, наверное, прозвучало. Простите, если я причинила вам боль. Наверное, мне следовало помнить, какие вы еще маленькие. Я приберегла хорошие новости напоследок. Теперь — внимание, задержите дыхание. Вы, наверное, не поверите тому, что я сейчас скажу, но мои родители очень богаты. Не с нашей миддл-классовой точки зрения и даже не так, как люди, занимающие более высокое положение, а очень, очень, очень богаты! Богаты до отвращения, настолько, что это даже кажется немного греховным. Они живут в огромном, прекрасном доме в Виргинии, вы, наверное, никогда не видели ничего подобного. Я-то родилась и выросла там, и уверена, что, когда вы увидите его, наш коттедж покажется вам хижиной. И разве я уже не успела обмолвиться, что теперь мы будем жить с ними, — моими отцом и матерью.
Она предлагала нам это утешение неуверенно и слегка подобострастно улыбаясь. Эта соломинка не спасла меня от пучины страхов и сомнений, в которую погрузили ее слова и поведение. Мне совсем не нравилось, как она виновато отводила глаза, когда я смотрела на нее. Она наверняка что-то скрывала.
Но она была матерью.
И папы с нами не было.
Я подхватила Кэрри и посадила ее на колени, крепко прижимая к себе ее маленькое теплое тело, и пригладила влажную прядь ее золотых волос, упавшую на лоб. Было видно, что бедняжка потупила глаза, надула похожие на розовый бутон губки.
Взгянув на Кори, прислонившегося к Кристоферу, я сказала:
— Близнецы устали, мама. Их пора кормить ужином.
— У нас еще достаточно времени, — нетерпеливо заявила она. — Мы должны все спланировать, упаковать одежду, потому что уже сегодня мы должны успеть на поезд. Все наши носильные вещи надо уместить в два чемодана. Поэтому я рекомендую вам взять с собой любимые вещи и только те игрушки, с которыми вы действительно не можете расстаться. И не больше одной игры. Я куплю вам столько, сколько вы захотите, когда мы приедем. Ты, Кэти, выберешь игрушки и одежду, которая больше всего нравится близнецам. Постарайся отбирать как можно меньше. Мы не сможем взять с собой больше четырех чемоданов. Еще два нужны для моих вещей.
Боже праведный! Итак, все это было взаправду. Мы действительно уезжали, оставляя почти все. Мы четверо могли унести только то, что поместится в два чемодана. Одна моя кукла по имени Рэйди Эни занимала полчемодана. И в то же время я не могла оставить ее, мою любимую куклу, которую папа подарил мне еще в три года! Я поневоле всхлипнула.
Пораженные мы сидели на диване, уставившись на маму. Ей стало ужасно неловко, и, вскочив с места, она начала мерить шагами комнату.
— Я ведь уже говорила, что мои родители очень состоятельные люди.
Она пыталась снова бросить на нас с Кристофером ободряющий взгляд, но быстро повернулась и спрятала лицо.
— Мама, — сказал Кристофер, — что-то не так? Я удивилась, что он задал ей этот вопрос. И так было все ясно, что все было не так.
Она ходила из стороны в сторону, и ее длинные изящные ноги время от времени появлялись из прорези в блестящем черном халате. Даже в трауре, одетая во все черное, она была красива, ее не портили даже тени под обеспокоенными глазами. Она была так прекрасна, и я так любила ее: о, как я любила ее тогда.
— Правда, есть одна маленькая деталь, о которой я должна поставить вас в известность до того, как вы встретите моего отца — вашего дедушку. Много лет назад, когда мне было восемнадцать, я совершила серьезный проступок, который очень рассердил дедушку, и мама его также не одобрила, но она и так ничего не оставила бы мне, поэтому она не считается. Но дедушка из-за того, что я сделала, вычеркнул меня из своего завещания, и поэтому теперь мне ничего не перейдет по наследству. Ваш папа всегда остроумно называл это «лишить расположения». Он всегда пытался представить все в лучшем свете и часто говорил, что это не имеет значения.
Лишиться расположения? Что это значило? Я не могла вообразить, чтобы мать совершила нечто настолько плохое, чтобы ее отец отвернулся от нее и во всем ей отказал.
— Да, мама, я тебя прекрасно понимаю, — внезапно выдохнул Кристофер,
— ты сделала нечто, вызвавшее неодобрение твоего отца, и тогда, хотя ты и была первоначально включена в его завещание, он вместо того, чтобы как следует обдумать этот шаг, попросил своего юриста вычеркнуть тебя, и теперь ты не унаследуешь его земных богатств, когда он благополучно отойдет в мир иной.
Он ухмыльнулся довольный, что знает больше моего. У Криса всегда был готов ответ на любой вопрос. Дома он всегда сидел уткнувшись носом в книгу, хотя на улице был такой же дурной и гадкий, как все мальчишки по соседству. Дома он даже не смотрел телевизор, а, приходя, немедленно, как червь, зарывался в книги.
Естественно, он был прав.
— Да, Кристофер. Ничто из богатства, накопленного твоим дедушкой, не перейдет ко мне, когда он умрет, или через меня к вам. Поэтому мне пришлось отослать столько писем, пока мать, наконец, мне ответила. — Она снова улыбнулась, на этот раз с горькой иронией.
— Но поскольку теперь я единственная оставшаяся наследница, я надеюсь опять завоевать его расположение. Видите ли, у меня было два старших брата, но оба погибли от несчастных случаев, и теперь я осталась одна.
Она перестала ходить по комнате и остановилась. Неожиданно, полуприкрыв рукой рот, она добавила неестественным граммофонным голосом:
— Наверное, будет лучше, если я вам еще кое-что объясню. Ваша настоящая фамилия не Доллангенджер, а Фоксворт. Фоксворт — очень важная фамилия в Виргинии.
— Мама, — удивленно воскликнула я, — разве разрешается менять фамилию и писать другую, фальшивую, в наших свидетельствах о рождении?
— Конечно, господи, разумеется, — нетерпеливо ответила она, — закон разрешает менять фамилию. Видите ли, фамилия «Доллангенджер» тоже имеет отношение к нам до некоторой степени. Твой папа говорил, что это фамилия его далеких предков и посчитал ее забавной, и потом она хорошо выполняла свое предназначение.
— Какое предназначение? — спросила я. — Зачем было папе менять такую легкую в написании фамилию, как Фоксворт, на такую длинную и трудную, как Доллангенджер.
— Кэти, я устала, — сказала мама, падая в кресло. — Мне ведь так много нужно сделать, так много уладить юридических деталей. Очень скоро сами все поймете, я объясню вам. Клянусь быть абсолютно честной, но сейчас, пожалуйста, дайте мне перевести дыхание.
Ах, что это был за день! Сначала мы узнали, что какие-то таинственные «они» придут, чтобы забрать от нас все, включая дом. Потом оказалось, что и наша фамилия на самом деле не наша.
Близнецы уже почти спали, свернувшись у нас на коленях. Они все равно были слишком малы, чтобы что-то понять из разговора. Даже я в свои двенадцать лет, почти женщина, не понимала, почему мама не выглядела особенно радостной, направляясь к родителям, которых не видела пятнадцать лет. И потом, эти таинственные дедушка и бабушка, о которых мы до смерти отца и понятия не имели. Только сегодня мы услышали, что у нас было два дяди, погибших в несчастных случаях. Только сейчас меня осенила мысль, что наши родители жили нелюдимой жизнью еще задолго до нашего рождения, и что мы, в конце концов, были не в центре мироздания, как мне казалось раньше.
— Мама, — осторожно заговорил Кристофер, — твой огромный дом в Виргинии… — это, конечно, прекрасно, но нам очень нравится здесь. Здесь наши друзья, здесь нас все знают, все любят, и лично я предпочел бы остаться здесь. Разве ты не можешь разыскать папиного адвоката и попросить его, чтобы он помог нам остаться и сохранить наш дом и мебель.
— Да, мама, пожалуйста, давай останемся, — добавила я.
Мама снова резко поднялась и заходила по комнате. Потом она опустилась перед нами на колени так, что ее глаза оказались на одном уровне с нашими.
— А теперь послушайте, — велела она, взяв нас за руки и прижимая их к своей груди. — Я много думала о том, удастся ли нам остаться здесь, и если да, то как. Но это невозможно, совершенно невозможно, потому что у нас нет денег, чтобы платить по счетам, которые приходят каждый месяц, а у меня нет профессии, которая позволила бы мне работать и содержать четырех детей и саму себя. Посмотрите на меня, — сказала она, выбрасывая вперед свои руки, которые в этот момент показались нам ранимыми, беспомощными и красивыми. — Знаете, кто я? Просто хорошенькое, бесполезное украшение. Украшение, которое всегда верило, что найдется человек, который будет заботиться о нем. Я ничего не умею. Я даже не умею печатать. Я не знаю арифметики. Я не знаю, как вышивать красивые узоры нитками или шерстью. Такие люди не способны заработать деньги. А без них нельзя прожить, мои дорогие. Не любовь движет миром, а именно они, деньги. А у моего отца их столько, что он не знает, что с ними делать. И теперь у него единственный живой наследник — я. Когда-то он заботился обо мне гораздо больше, чем о моих братьях, и, наверное, теперь будет нетрудно снова завоевать его привязанность. Ему шестьдесят шесть лет, и он умирает от сердечного расстройства. Судя по тому, что моя мать написала на отдельном листке, которого отец не видел, он не проживет дольше двух-трех месяцев. Поэтому у меня будет достаточно времени, чтобы очаровать его и заставить снова полюбить меня. А когда он умрет, все его состояние будет моим. Моим! Нашим! Мы навсегда освободимся от денежных тягот. Мы сможем поехать куда захотим, делать все, что нам вздумается, путешествовать, покупать все, что угодно. Я говорю не о миллионе или двух, а о многих, многих миллионах — может быть даже миллиардах. Когда у людей столько денег, они даже не знают их численного выражения. Они вложены повсюду, и им принадлежат разные вещи, такие, как банки, авиакомпании, отели, универмаги, пароходства. Вы даже вообразить себе не можете, какая империя находится под контролем вашего дедушки, даже сейчас, когда его дни сочтены. Он настоящий гений в области делания денег. Все, к чему он прикасается, превращается в золото.
Ее голубые глаза засверкали. Солнце светило через окна фасада, и его лучи алмазным блеском ложились на ее волосы. Казалось, что она уже владеет неоценимым богатством. Мама, мама, но почему все это открылось только после смерти отца?
— Кристофер, Кэти, вы слушаете, вы пытаетесь использовать свое воображение? Понимаете, на что способен человек с таким огромным количеством денег? Мир со всем, что ни есть в нем, будет вашим! У вас будет власть, влияние, уважение. Поверьте, очень скоро ко мне вернется расположение моего отца. Ему достаточно будет посмотреть на меня, и он поймет, что все эти пятнадцать лет мы были нелепо, бессмысленно отделены друг от друга. Он стар, слаб, и все время находится в комнате на первом этаже, за библиотекой, и за ним днем и ночью ухаживают медсестры, а слуги прислуживают ему на каждом шагу. Но только собственная плоть и кровь становится действительно важной для человека в таком состоянии, а я — все, что у него осталось. В первый вечер я подготовлю его к встрече с его четырьмя внуками и внучками, а потом я приведу вас, и он будет заворожен, очарован этим зрелищем: четверо красивых детей, само совершенство, он просто не сможет не полюбить вас, каждого из вас. Честное слово, все будет так, как я сказала. Я сделаю все, что отец потребует от меня. Клянусь жизнью, клянусь всем, что для меня свято и дорого — вами, которых я родила, потому что так сильно любила вашего отца, очень скоро я буду наследницей неправдоподобно большого состояния, и через меня любая ваша мечта сможет немедленно осуществиться.