Практическое занятие №2
Психология развития ИЯZ -2
Глазырина Л.Г.
Задание 1 О каких возрастных особенностях подростковой свидетельствуют приведенные ниже отрывки произведений Крапивина?
В. Крапивин «Журавленок и молнии» повесть для детей и взрослых., М. 1985
– Папа! У тебя мотоцикл на ходу?
– Ну и что? – довольно весело спросил отец. – На рыбалку, что ли, предлагаешь смотаться? Вроде бы условия не те.
– Папа, у Журки кто-то книгу украл, а сейчас она в магазине "Антиквар" лежит! Надо посмотреть, кто ее сдал! Там у них записано…
– Ничего не понимаю. Ну-ка отдышись.
Горька отдышался и все повторил.
– А я-то при чем? – сказал старшина Валохин.
– Ну, мне же не скажут! Прогонят, и все! Ты же знаешь, как с ребятами обращаются…
– Как заслужили, так и обращаются.
– Да я не про то… Папа, ну, поедем! Тебе-то все скажут!
– Да с какой стати я должен ехать? – с раздражением сказал отец. – Я устал как собака. А у твоего Журки родители есть.
– У него мама в больнице…
– Отец-то дома.
– Он во вторую смену, – соврал Горька. Не хотел он объяснять, что идти к Журке не может. Вот если выяснить, кто виноват, тогда другое дело. А сейчас получится, что прибежал оправдываться. И Горька сбивчиво проговорил:
– Его отец, он же… так просто. А ты милиционер. А там книга, ее украли…
– Милый мой, – зевнув, сказал старшина Валохин. – Я занимаюсь кражами, когда приказывает начальство. Вчера, например, занимался. А сейчас мое дежурство кончилось, могу отдохнуть… А тебе пора об уроках думать! Небось, проболтался, опять ничего не сделал.
– Тебе только одно: уроки, уроки… – устало сказал Горька.
– Что-о? – изумленно протянул отец.
– То, что слышал, – проговорил Горька. – Будто я не человек, а машина какая-то для деланья уроков. Ничего другого от тебя не слышу… Даже на рыбалке про уроки долбишь…
Он увидел отцовский открытый от удивления рот, хмуро усмехнулся и пошел к двери. Ему было все равно. В дверях стояла испуганная мама.
– Стоп, – сказал в спину отец. – Ты что, рехнулся? Стой, говорю!
Горька оглянулся.
– Ты что?! – рявкнул отец. – Давно не получал?!
– А! Не пугай, – пренебрежительно сказал Горька. Отец поморгал, потом поднялся со стула.
– Ох и осмелел ты, я смотрю. С чего бы это?
– А надоело бояться, – равнодушно объяснил Горька.
Слишком сильным было его горе, слишком большой тоска по Журке, слишком жгучей досада. Страха не осталось.
– Надоело, – повторил он. – В школу идешь – Маргариту боишься, да двоек, да замечаний, домой приходишь – тебя боишься. И днем боишься и ночью… Почему другие живут и не боятся, а я должен?
– Другие живут, потому что ведут себя как люди…
– А я тоже человек… Это только ты со мной, как… как с теми, кого на улице ловишь! И с мамой тоже! Орешь только на нее…
– Славик, не надо… – тихо сказала мама. Она иногда, в самые ласковые минуты, называла Горьку – Горислава – по-своему: Славик.
Горька подошел к ней, молча обхватил, приник лицом к теплому маминому платью. И услышал, как отец резко потребовал:
– А ну иди сюда!
– Не вздумай… – незнакомым ровным голосом проговорила мама. То ли отцу, то ли Горьке. Горька всхлипнул и сказал:
– Да пускай. Мне привыкать, что ли…
***
Ну, конечно, оказалось, что они виноваты. В безобразном поведении, в срыве урока и варварском избиении товарища. Именно так заявила Маргарита Васильевна, когда после пятого урока оставила своих питомцев на собрание: разобраться в их «чудовищных поступках». И ладно, если бы разбиралась она одна. Покричала бы, записала бы в дневники – и топайте домой. Но, едва началось собрание, появился Виктор Борисович.
– У-у, держись, ребята… – тихонько протянул Митька Бурин. А Журку слегка затошнило от противного страха: все знали, что Виктор Борисович – гроза и бич всяких нарушителей.
– Маргарита Васильевна, пригласите виновников происшествия к доске, – сухим голосом распорядился он и сжал рот в красную точку. Посмотрел, как Журка, Горька, Иринка и Грабля выбираются из-за парт, и повторил громче: – Да-да, к доске. Вот сюда! – Он ткнул острым пальцем. – Вот на это место! Чтобы все видели паршивцев, которым не место в советской школе! – И взвизгнул: – Живо!
Они – что делать – стали у доски понурой шеренгой.
– Отвечайте! – крикнул Виктор Борисович.
Легко кричать «отвечайте». А на какой вопрос отвечать? Что говорить?
– Долго будем молчать? – вдруг, совершенно успокоившись, поинтересовался Виктор Борисович. И по мальчишечьи забегал вдоль шеренги. Тогда Журка услышал сумрачный Горькин голос:
– Чего отвечать-то?
– Молчать! – снова взвизгнул завуч. – Ничтожные болтуны! Отвечайте, как вы посмели! Да, как вы посмели устроить это надругательство над школьными правилами?!
Надо было отвечать. Кто ответит? Горька? Но он ударил Бердышева последний. Грабля? Но с него какой спрос? Он врезал Тольке просто от благодарности к Иринке: потому что она заступилась перед Маргаритой. Сама Иринка ответит? А Журка, значит, будет прятаться за нее?
Журка поднял глаза:
– Потому что Бердышев обругал отца Брандуковой… – сказал он негромко, но, кажется, без дрожания в голосе.
– Вот как! – язвительно воскликнул Виктор Борисович. И тут же торопливо вмешалась Маргарита Васильевна:
– Но послушай, Журавин, разве это правильно?.. Скажи нам, Журавин, разве можно в ответ на слова, которые тебе не понравились, пускать в ход кулаки? Да еще так дружно и остервенело?
Она говорила спокойно, почти ласково, и Журка немного осмелел:
– Когда как…
– Что значит «когда как»? – Голос у нее слегка ожесточился. Когда четверо на одного, на беззащитного товарища – можно? Тут и нервы позволено распускать, и руки? А если кто-то сильнее или взрослее, вы бы, наверно, вели себя с ним сдержаннее. Разве не так, Журавин? А?
Журка пожал плечами.
– Не знаю…
– Нет, знаешь! Со мной бы ты, наверно, не стал драться, если бы даже и обиделся. А?
«Мелет чепуху какую-то» – с досадой подумал Журка. И сказал устало:
– С женщинами не дерутся…
– Ах вот что! – опять взвизгнул Виктор Борисович. – Ты нахал! Дерзкий мальчишка! Значит, если бы Маргарита Васильевна не была женщиной, ты мог бы кинуться в драку? На своего наставника? На пе-да-гога? Может быть, ты кинешься на меня?
«Что ему надо?» – тоскливо подумал Журка. В классе стало тихо. Видимо, вопрос завуча озадачил всех. И вдруг поднялся Сашка Лавенков. Сказал ясно так и ровно:
– Нет, ему на вас нельзя. Вот если наоборот – другое дело.
– Что? – озадаченно спросил Виктор Борисович. – Что наоборот?
– Я говорю, что вам, наверно, можно, – разъяснил Сашка, и в голосе его прорезался негромкий звон. – Возьмите его за ухо и головой о дверь. Как Вовку.
Было тихо, а стало еще тише. Виктор Борисович шелестящим шепотом сказал:
– Что? Как ты смеешь? Какой Вовка?
– Мой брат. Лавенков из третьего «Б», – разъяснил Сашка. – Вы, конечно, уже забыли. Он вчера бежал по коридору, а вы его за ухо хвать и в учительскую поволокли. И лбом о косяк.
Виктор Борисович коротко задохнулся:
– Ты… Ты… Это чудовищная клевета! Это… Ин-си-ну-ация!
– Я не знаю, что такое эта ин… си… В общем, не знаю, – холодно ответил Сашка. – Только Вовка никогда не плачет, а вчера пришел со слезами. И ухо болит до сих пор.
– Ты лжец!
– Нет, – сказал Сашка.
Он стоял прямой, спокойный. «Он совсем не боится, – подумал Журка. – Потому что у него есть брат. Он заступается за брата. Не страшно, если за брата… или за сестру…» И Журка сказал:
– Лавенков не врет. Он вообще никогда не врет. Он командир нашего отряда.
Виктор Борисович дернул головой с гладкими бесцветными волосами и тонким пробором. Глянул не то на Журку, не то сквозь него и повернулся к Маргарите.
– Всем! – сказал он с частым придыханием. – Всем! Вот этим… и ему… – Он ткнул в Лавенкова. – За третью четверть поведение «неудовлетворительно»! Всем! Я доложу сейчас директору!
– Достукались, – горько сказала классу Маргарита Васильевна. Пять «неудов» за четверть. Прекрасные показатели! Как ты думаешь, Лавенков?
– А почему пять? – Лавенкова, кажется, ничуть не тронул грозящий «неуд». – Бердышев, значит, ни в чем не виноват? Так и отсидится?
Все повернулись к Тольке. Он сидел, хлопая белыми ресницами. Будто хотел сказать: «А я-то при чем?»
– Разберемся и с Бердышевым, – неуверенно пообещала Маргарита Васильевна.
– А Лавенкову за что «неуд»? – спросил Журка.
– За безобразную грубость! – отрезала Маргарита.
– А-а! – протянул Димка Телегин. – Это значит, Санька сам таскал своего брата за ухо! А свалил на Виктора Борисовича.
– Телегин! Ты тоже хочешь заработать?
– А я не боюсь, – весело заявил Димка. – Подумаешь, поведение снизят. Пять лет впереди, сто раз еще исправлю.
– Это у тебя-то пять лет впереди? С такими-то замашками? Кто тебя возьмет в девятый класс? Как миленький отправишься в ПТУ.
– А что ПТУ, штрафбат, что ли? – спросил Митька Бурин. – В некоторые училища конкурс, как в институты.
– В такие училища, дорогой мой… – начала Маргарита, но тут открылась дверь, и все вскочили: вошла директор Нина Семеновна.
Задание 2. Используя научную литературу и материалы индивидуальной работы, определите основания, по которым юношеский возраст можно отнести к стабильному периоду? к кризисному возрасту? Сформулируйте собственное отношение, согласующееся с Вашей «личной теорией».
Материалы индивидуальной работы
Кон И.С. Психология юношеского возраста: (Проблемы формирования личности). Учеб. пособие для студ. пед. ин-тов. – М.: Просвещение, 1979. – С. 44 – 46.
«Юношеский возраст (от 14—15 до 18 лет) представляет собой в буквальном смысле слова «третий мир», существующий между детством и взрослостью. Биологически — это период завершения физического созревания. Большинство девушек и значительная часть юношей вступают в пего уже постпубертатными, однако на его долю выпадает задача многочисленных «доделок» и устранение диспропорций, обусловленных неравномерностью развития. К концу этого периода основные процессы физиологического о созревания в большинстве случаев завершены, так что дальнейшее физическое развитие можно рассматривать уже как принадлежащее к циклу взрослости.
Социальное положение юношества неоднородно. Юность – завершающий этап первичной социализации. Подавляющее большинство юношей и девушек еще учащиеся, их участие в производительном труде рассматривается не только и не столько с точки зрения его экономической эффективности, сколько с точки зрения его воспитательной ценности. Работающая молодежь 16 – 18 лет (некоторые правовые акты именуют их “подростками”) имеет особый юридический статус и пользуется целым рядом льгот … Однако деятельность и ролевая структура личности на этом этапе уже приобретают ряд новых, взрослых качеств. Главная социальная задача этого возраста – выбор профессии. Общее образование дополняется теперь специальным, профессиональным. Уже по окончании VIII класса ребята делают ответственный социальный выбор – продолжать учебу в средней школе, пойти в ПТУ, техникум или совмещать учебу с работой. По окончании средней школы жизненные пути еще более дифференцируются со всеми вытекающими отсюда социально-психологическими последствиями. Расширяется диапазон общественно-политических ролей и связанных с ними интересов и ответственности <…>
Промежуточность общественного положения и статуса юношества определяет и особенности его психики. Многих юношей еще остро волнуют проблемы, унаследованные от подросткового этапа, – собственная возрастная специфика, право на автономию от старших и т.п. В то же время перед ними стоит задача социального и личностного самоопределения, которая означает отнюдь не автономию от взрослых, а четкую ориентировку и определение своего места во взрослом мире. Это предполагает наряду с дифференциацией умственных способностей и интересов, без которой затруднителен выбор профессии, развитие интегративных механизмов самосознания, выработку мировоззрения и жизненной позиции, а также определенных психосексуальных ориентаций.
Юношеское самоопределение – исключительно важный этап формирования личности. Однако до тех пор, пока это “предвосхищающее” самоопределение не проверено практикой, его нельзя считать прочным и окончательным. Отсюда – третий возрастной период, от 18 до 23 – 25 лет, который можно условно назвать поздней юностью или началом взрослости.
В отличие от подростка, который в основном принадлежит еще к миру детства (что бы он сам об этом ни думал), и юноши, занимающего промежуточное положение между ребенком и взрослым, 18 – 23-летний человек является взрослым как в биологическом, так и в социальном отношении. Общество видит в нем уже не столько объект социализации, хотя, разумеется, продолжает его воспитывать, сколько ответственного субъекта общественно-производственной деятельности, оценивая его результаты по “взрослым” стандартам. Ведущей сферой деятельности становится теперь труд с вытекающей отсюда дифференциацией профессиональных ролей. Об этой возрастной группе уже нельзя говорить “вообще”: ее социально-психологические свойства зависят не столько от возраста, сколько от социально-профессионального положения. Образование, которое продолжается и на этом этапе развития, становится не общим, а специальным, профессиональным, причем сама учеба в вузе может в известном смысле рассматриваться как вид трудовой деятельности. Молодые люди приобретают большую или меньшую степень материальной независимости от родителей, обзаводятся собственными семьями. <…>
Но как многие юноши в каких-то отношениях еще остаются подростками, так и многие молодые люди сталкиваются с “юношескими” проблемами и в студенческие годы и много позже. Без учета этого обстоятельства нельзя понять ни молодых рабочих, ни студенчества. Кроме того, проблемы 18 – 23-летних ретроспективно бросают дополнительный свет на юношескую психологию».
Поливанова К.Н. Психология возрастных кризисов: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. – М.: Издательский центр «Академия», 2000. – С. 79 – 81.
«… По периодизации Д.Б. Эльконина, после стабильного подросткового возраста наступает следующий возрастной кризис. Это критический переход от подросткового к юношескому возрасту, а затем кризис 17-ти лет – переход к взрослости. Эти возрасты в гораздо меньшей степени представлены в отечественной психологической литературе именно как критические. Несмотря на интерес к этим завершающим детство точкам онтогенеза, очевидно, что их симптоматика в возрастном плане оказывается слишком разнородной, чтобы рассматривать ее как характеристику нормативных кризисов. Можно указать на исследования перехода к взрослости западных психологов, работающих в парадигме “жизненных задач”.
Особое внимание при исследовании подросткового возраста занимает проблема формирования идентичности. В детстве ребенок может судить о себе в соответствии с позициями в разных сообществах и пространствах. Отношение к себе как к сыну или как к ученику может не совпадать, но подобное несовпадение не воспринимается как тревожащее. Можно сказать, что до подросткового возраста “Я” фрагментарно, осколочно или ситуационно зависимо. В подростковом возрасте встает новая задача развития – формирование целостной идентичности. Этот взгляд на проблемы подросткового возраста имел и рассмотрение Э. Эриксон. Позже проблема идентичности исследовалась многими авторами, наиболее известны работы Джеймса Марсиа.
Формирование идентичности, по Эриксону, есть процесс самоопределения. Идентичность (тождественность) может быть понята в двух измерениях – временном и ситуативно-ролевом. В первом измерении – временном – идентичность обеспечивает преемственность, связь прошлого, настоящего и будущего. В ситуативно-ролевом измерении идентичность составляет центральное образование, удерживающее в единстве многие ситуации и, соответственно, роли, в которых выступает человек. Человек, сформировавший идентичность, оказывается самотождественным, он остается самим собой независимо от ситуации действования, но он одновременно и адекватен ситуации, не теряя при этом своего лица.
Формирование идентичности (кризис идентичности) требует иногда от человека переосмысления своих связей с окружающими, своего места среди других людей. Особенно важна реструктуризация отношений с родителями, поскольку взрослеющий человек не может далее довольствоваться ролью опекаемого и управляемого.
Джеймс Марсиа выделил четыре основных варианта или состояния формирования идентичности, они получили названия статусов идентичности.
1. Предрешенностъ – принятие на себя обязательств, не проходя через кризис идентичности. Таким образом можно охарактеризовать статус идентичности тех людей, которым в силу внешних обстоятельств рано пришлось принять на себя преждевременную взрослость.
2. Диффузия идентичности – состояние избегания решений, отказ от поиска собственной идентичности, своеобразное продление детства.
3. Мораторий – собственно период построения своей идентичности, состояние поиска ответов на вопросы кто я, какой я.
4. Достижение идентичности – благополучное завершение кризиса идентичности - возникновение новой самотождественности.
В исследовании Л.И. Бершедовой рассматривается кризис 17-ти лет как захватывающий период от 15 до 18 лет. “Единство качественных преобразований в целостной системе отношений к миру, себе и людям детерминировано в этот критический период сложным процессом самоопределения как впервые возникающего явления, "аффективного центра" социальной ситуации развития”. Этот период рассматривается как особенный в онтогенезе, поскольку его содержанием является становление человека как субъекта собственного развития. Самоопределение в юности характеризуется двуплановостью, которая создает исходное противоречие, переживаемое как ценностно-смысловой кризис.
В целом можно высказать предположение, что чем младше ребенок, чем «древнее» возраст, тем определеннее и конкретнее его проявления. Напротив, чем выше продвигается индивид по «лестнице» возрастов, тем выше влияние конкретных обстоятельств индивидуальной жизни и социокультурных особенностей.
Возможно, социальная ситуация развития в юности и определяется встречей ребенка с изменяющимся миром (в противоположность другим возрастным кризисам, когда ребенок открывает для себя особую, новую, но устойчивую форму следующего возраста)».