Ей хотелось заплакать от абсурдности всей этой ситуации, но она выплакала все свои слезы ночью. Ей нужно было оставаться сильной ради Хайдена, какой она раньше не была. Ей нужно было осознать, насколько ценным он был на самом деле.
— Это было глупо. Так глупо, — сказала Лиз, сплетая свои руки перед собой.
Она его не заслуживала. Это было то, что она знала в глубине души, но ей было все равно. Это должно быть эгоистично, но она не бросит его. Это были правильные отношения, правильное направление в ее жизни, и она так долго оглядывалась назад, что не замечала, что было перед ней.
— Ты не глупая. — Хайден подошел вперед и твердо положил свои руки на ее.
— Посмотри на меня. — Она так и сделала. — Я бы никогда не встречался с кем-то, кто был бы глупым. Ты прекрасная и смешная, своевольная и невероятно красивая. Конечно не глупая, — успокаивающее сказал он.
Лиз удалось улыбнуться, в то время когда смотрела в его карие глаза, переполненные эмоциями.
— Ты замечательная. Ты знаешь?
— Думаю, это значит, что ты не бросишь меня?
— Я и не собирался тебя бросать.
— Хорошо.
Губы Хайдена мягко опустились на ее, и она улыбнулась в поцелуе. Простота в отношениях с Хайденом по сравнению с теми трудностями, которые были с Брейди, создавали такой контраст. Лиз знала, что отношения никогда не бывают легкими. Они работают над этим, но с таким количеством препятствий, которые она воздвигала, и то, как Хайден себя вел, это было не сложно. Все усилия уходили на то, чтобы держаться подальше от Брейди, но прошлой ночью, у Лиз было такое ощущение, что все становиться намного проще. Все закончилось, уже давно, и теперь он нашел кого-то другого.
Настало время покончить с этим.
Именно так она и поступит.
Они стояли так до тех пор, пока холод не начал охватывать Лиз, и она заставила Хайдена пойти принять душ. Потом она свернулась калачиком на диване, греясь у огня, и тут же провалилась в сон.
***
Лиз разбудил запах бекона и она сонно окинула взглядом гостиную, на мгновение забыв, как она там оказалась. Когда она зашла на кухню, Хайден встретил ее поцелуем и тарелкой еды. У нее заворчал желудок, напоминая о том, что она вчера вечером не ужинала.
Черт! А Хайден приготовил ужин. Плохая девушка. Дрянная девчонка (*из песни Bad Girlfriend, досл. /дрянная девчонка/).
Из-за этого она съела всю тарелку, запив полным стаканом апельсинового сока. Кажется, что она была обезвожена, и она налила себе еще один.
— Сильно занят сегодня? — спросила Лиз, потягивая второй стакан сока.
— На сегодня никаких дел. Я посмотрел погоду. После обеда обещали снова снег и в понедельник тоже.
У Лиз широко раскрылись глаза.
— В понедельник не учимся?
Хайден засмеялся.
— Они не объявят до вечера воскресенья, но мы сегодня идем играть в снежки. Думаю тебе нужно одеться и пойти поиграть.
— Ты хочешь, чтобы я отморозила себе задницу?
— Мне нравиться твоя задница. Тебе лучше с ней ничего не делать.
— Это ты хочешь, чтобы я рисковала с этим на холоде.
Хайден покачал головой.
— Ты и правда не очень дружишь с морозами?
— Совершенно.
— Мы закутаем тебя. Ты можешь надеть кое-что из моего лыжного снаряжения.
Предвкушение от перспективы поиграть в снегу на его лице ее завоевало. Она не была любителем такого, но она была уверена, будет лучше замерзнуть с ним на улице, чем отказывать ему в том, что ему нравиться внутри.
Лиз слой за слоем натягивала на себя одежду, несколько пар носков под ботинки, а потом Хайден дал ей перчатки, шарф и огромную шапку. Она чувствовала себя смешной, но она практически вспотела под этим всем, поэтому, возможно это сработает на холоде.
Через заднюю дверь они вышли на улицу и были охвачены холодным ветром. Лиз задрожала, не смотря на слои одежды.
— У меня нос замерз, — едва слышно пробормотала она.
Хайден услышал и просто рассмеялся, пока топтался по снегу.
Лиз осмотрела двор Хайдена. Он был небольшим, потому что это был всего лишь университетский домик, наглухо засаженный деревьями. Дворы соседних домов были обнесены заборами, поэтому двор Хайдена казался частично закрытым. Все, что было в поле зрения, было покрыто мягким белым снегом. Единственное, что нарушало этот живописный вид, были следы Хайдена на снегу.
— Эй, — позвал он.
Когда Лиз обернулась к нему, прямо в нее полетел снежный ком. Она крякнула от удара, а затем выдохнула.
— Не могу в это поверить. Придурок!
Еще один снежок настиг ее, и она посмотрела на него, прежде чем наклониться и набрать горсть для себя. Она бросила это в его сторону, на несколько футов промазала, и он посмеялся над ней.
— Давай. Ты можешь лучше, — сказал он, кидая в нее еще один снежок.
Она кинула в него еще один неудачный снежок, и зарычала в отчаяние.
— Если бы у меня была теннисная ракетка, я бы показала тебе, — закричала она, топая по снегу к нему.
Лиз удалось уклониться от очередного броска, зачерпнуть кучу снега, подбежать и бросить ему в лицо. Хайден закричал и лихорадочно пытался стряхнуть снег со своей кожи. Половина снега упала ему под рубашку, и он начал прыгать, холод пробрался ему на грудь.
— Ты получишь за это, — сказал он, обхватывая ее за талию и притянув ближе к себе.
Лиз встала на цыпочки и поцеловала его холодные губы.
— Я уже замерзла из-за тебя, — тихо сказала она.
— Нет, ты не замерзла. Забудь об этом. Нам еще нужно слепить снеговика и снежных ангелов и построить иглу (игла -*снежная хижина).
— Я не буду строить иглу, — сказала она, покачав головой. — Ты чокнулся.
Она развернулась, чтобы зайти назад в дом. Она больше не выдержит этот холод. Ее нос уже превратился в ледышку, а она ведь не так уж и долго пробыла на улице.
Хайден схватил ее за руку и остановил.
— Ты не можешь пока уйти. Хотя бы помоги мне сделать снеговика, — умолял он.
Его глаза расширились и были практически зелеными на свету. Щеки и нос покраснели, а уголки губ растянулись в улыбке.
— Как ты это делаешь? — спросила она.
— Что делаю?
— Побеждаешь.
— Я всегда побеждаю, — произнес он. — В чем я победил?
— Где мы начнем лепить снеговика? — проворчала она.
День пролетел быстро. В один момент они строили кривого снеговика с плачевным носом и глазами из печенья «Орео», при этом перебрасываясь снежками, и ища достаточно места для снежных ангелов. А в следующий момент Хайден помогал ей очистить ее одежду от снега, пока она отчаянно пыталась вернуть к жизни свои пальцы рук и ног.
Снова начал падать снег, когда Лиз прижималась к Хайдену на диване. Перед ними горел огонь, а их кружки с горячим шоколадом охлаждались на кофейном столике. Они включили кино и Лиз зарылась поглубже под кучей одеял, которые он вытащил из шкафа. Хайден гладил ее по волосам, а Лиз боролась со сном.
Несмотря на то, что спучилось прошлой ночью, и на ту неловкость, которая была утром, она чувствовала удовлетворение. Она не могла вспомнить, когда последний раз она была так счастлива и довольна. В тот момент ей больше ничего не было нужно, кроме рук Хайдена обернутых вокруг нее, пока она лежала на его груди.
Она чувствовала себя спокойно, как будто все ее беспокойства моментально исчезли, и она купалась в ново-обретенной вере в ее отношения. Они с Хайденом полностью подходили друг другу, когда она находилась в его объятиях. Это имело смысл.
Губы Хайдена нашли ее ухо, и он нежно поцеловал ее в мочку. Он втянул ее в рот, и Лиз тяжело выдохнула, ее тело инстинктивно откинулось назад, к спинке дивана. Он нежно провел рукой вниз по боку, когда его рот опустился в долгом поцелуе на чувствительный изгиб ее шеи.
У Лиз участилось сердцебиение. Сон, с которым она боролась, полностью ушел, когда его рука пробралась за край ее брюк. Ее тело выгнулось навстречу ему, призывая продолжать. Принимая ее приглашение, он залез под мягкую ткань ее стринг. Лиз сглотнула, не в силах контролировать свое дыхание. Его пальцы погладили ее клитор, а из ее горла вырвался глубокий стон.
Не обращая внимания на отчаянные толчки ее бедер, чтобы заставить его вернуться к тому месту, где он был, он медленно провел рукой по правому бедру, а затем по левому. Ее тело выгнулось. Она уже была возбуждена дразнящими поцелуями в шею и тем, как он на расстоянии водил своей рукой по ней.
Тогда он добрался туда, скользя пальцем под ее стринги, и водя по ее уже влажным губам. Черт! Почему она так возбудилась? Она чувствовала, как в ее теле зарождался оргазм, но этими дразнящими прикосновениями Хайдену удавалось удерживать ее так долго.
Большим пальцем он кружил по ее чувствительному месту, и она откинула назад голову. Ее глаза сами по себе закрылись. Все о чем она могла думать, это только о том, как она уже была близка. Ей даже не нужно чувствовать его язык в этой точке. Если он просто введет свои пальцы в нее, она получить то освобождение, в котором так отчаянно нуждалась.
— Хайден, — пробормотала она, когда он продолжал нежные круговые движения. — Черт! Я так близко. Засунь в меня палец.
Он повернул голову к ней, и они начали целоваться, в то время как он ввел два пальца глубоко в нее. Она ахнула от этого ощущения, и он воспользовался возможностью, чтобы проникнуть в ее рот языком. Они целовались, когда он начал входить и выходить своими пальцами, продолжая подталкивать ее к краю. Ее тело содрогнулось от давления, когда она достигла оргазма, и сжалась вокруг его пальцев.
— Ты такая сексуальная, когда говоришь, что мне делать, — прошептал он ей в шею.
Лиз лениво улыбнулась и выпрямилась, чтобы сесть. Она задницей задела его член, и у нее перехватило дыхание. Черт! Он не шутил. У него в штанах стоял.
Она перевернулась к нему лицом и снова начала его целовать. Ее рука двинулась ему под брюки. Она схватила рукой его член, и он простонал ее имя. Это было соблазнительно – ей и правда ужасно нравилось, как он произносил имя «Лиззи». Она несколько раз провела рукой сверху вниз, прежде чем прижаться большим пальцем к вершине. Он мгновенно ответил, толкаясь в ее руку.
Наклонившись, Лиз начала стаскивать с его ног брюки. Затем ее рот нашел его головку, и она языком прошлась по его чувствительной коже. Она полностью вобрала его в рот, и потом начала ритмично двигаться: туда-лизнула-обратно. Его тело чудесно отвечало на ее движения, а затем она начала обхватывать его губами до тех пор, пока они дошли до самого основания. Он, должно быть, был ужасно возбужден, потому что она могла прочить по его телу, что он был уже близко.
— Лиззи, — произнес он, подхватывая ее с того места, где она сидела.
Она практически не обратила на него внимания, но что-то в его голосе заставило ее отступить.
Когда их глаза встретились, он улыбнулся с понимающим блеском в глазах. Потом он потащил ее на диван, так чтобы ее тело оказалось под ним. Он стащил с ее ног брюки, и она осталась лежать перед ним в одном нижнем белье, а после он начал об нее тереться.
Ее ноги сразу же обернулись вокруг его талии, в то время как он терся об тонкую ткань ее стринг. Она была влажной от своего предыдущего оргазма, и все о чем она думала было то, как его член терся об нее.
— Хайден, — простонала она, ее глаза закрылись от прикосновения и движения ткани по ее обнаженной коже.
О Боже! Она не могла сдержаться, так сильно она жаждала его в этот момент, и ей не хотелось сдерживаться. Ее пальцы коснулись его белья. Он, кажется, понял, чего она хотела. Он стянул его на пол, нашел и раскатал презерватив.
Она приподняла свои бедра навстречу ему, полностью готовая его принять. Ее тело трясло от предвкушения.
Он придвинулся членом к ней, прежде чем она раздвинула свои ноги, и заскулила. Четыре месяца. Она ждала этого четыре месяца. Бесконечный период времени. Ей хотелось, чтобы он овладел ею. Ей хотелось отдаться ему: телом и душой.
Его глаза встретились с ее, спрашивая одобрения, и она приподняла бедра, отвечая ему. Затем он с легкостью вошел в нее.
Хайден восхитительно ощущался. Идеально. Таким, как она всегда себе и представляла. И это был правильный момент. Идеальный. Такой, как она всегда хотела, чтобы быть с ним.
Он начал медленно двигаться, ощущая как она расширялась, чтобы позволить ему наполнить ее. Затем он входи в нее снова и снова. Она чувствовала, как ее разрывало, как она распадалась на части, с каждой секундой все больше сдаваясь перед Хайденом. У нее сбилось дыхание, а ее мозг был блаженно пуст, оставляя место страсти, исходящей от нее энергии, и потребности в этом мужчине.
Лиз двигалась навстречу каждому его движению, и они уже оба были так близко. Она чувствовала, как с каждым разом ее тело сжимается вокруг него, желая разрядки. Она открыла рот, чтобы сказать ему, что она уже была близко, а затем взорвалась под ним, ее нижняя часть пульсировала вокруг его члена. Тело Хайдена вздрогнуло, и затем он кончил глубоко в нее.
Он упал на нее и положил голову ей на плечо. Никто даже не пытался начать что-то связно говорить. Единственное, о чем думала Лиз – это о том, какое невероятное это было ощущение.
Она знала, что это изменило все.
Но она была рада этим переменам. Наконец-то она была рада переменам.
Глава 9
Вопросы и ответы
Спустя месяц после снегопада, Лиз сидела в переполненном зале на первом в истории коллоквиуме по политической журналистике в Университете Северной Каролины. Сегодня знаменательный день, ради которого она и профессор Майрес работали весь год. Год работы всего ради одного дня, и Лиз только и думала о том, что должна была выступать с речью. У нее потели ладони, а в горле было такое чувство, будто она проглотила бутылку ватных шариков, а ее светлые волнистые волосы стояли дыбом. Она ненавидела выступать перед публикой. Просто ненавидела. Так было всегда.
Это было одной из причин, почему она хотела стать репортером. Она прекрасно справлялась в общении с глазу на глаз или даже в толпе репортеров, а еще лучше на бумаге. Но она не могла говорить перед большой группой людей, когда все смотрят на нее. Она нарочно избегала телевизионную журналистику, потому что она лучше останется за кадром, чем в кадре. Как людям удается чувствовать себя комфортно, делая это?
Они с профессором Майрес хотели представить ее исследование перед аудиторией выдающихся профессоров в своих областях, некоторых известных репортеров крупных издательств, и кто знает, кто еще мог забрести. Ей казалось, что ее стошнит.
Конечно, она знала материал образовательной политики как никто другой, и она из кожи вон лезла, чтобы сделать все идеально, но она по-прежнему чувствовала себя как маленькая рыбешка в океане. Ей не нравилось это чувство.
— Хорошо. Давайте начнем, — сказала професор Майрес, призывая к спокойствию. — Дамы и господа, спасибо вам за то, что посетили наше собрание по студенческому исследованию. Я хотела бы начать эту встречу с выступления одного из моих студентов, мисс Лиз Доугерти. Сегодня она представит вам свою статью «Политика в области образования и новые средства массовой информации в политической журналистике». Вам слово, Лиз.
— Спасибо, профессор Майрес, — сказала Лиз.
Она скромно поднялась и разгладила свою юбку карандаш, длиной до колен, подвязанную черным поясом на талии. Она сняла с себя черный блейзер, потому что в комнате и так было достаточно тепло, к тому же она ужасно волновалась. Ее серные туфли на каблуках стучали по полу, пока она выходила на сцену. Она взглядом прошлась по залу, но все было в тумане.
Каким-то чудом она начала говорить. Слова выскакивали изо рта в связные предложения, которым, сидящие в зале, кивали в знак согласия. Несколько пожилых джентльменов, сидящих по центру, смотрели на нее с каменным выражением лица, и она быстро отвела взгляд. Она надеялась, что они всегда выглядели такими злыми, а не потому, что были недовольны ее презентацией.
У нее было пятнадцать минут, и уже пройдя полпути, профессор Майрес ей ободряюще улыбнулась. Это немного сняло напряжение с ее плеч, и она прошла вперед. Она справится. Ей бы не хотелось это делать каждый день, но пока что у нее все шло хорошо.
В дальнем конце зала открылась дверь и Лиз подняла глаза, прерывая свою речь.
В зал вошел Брейди Максвелл.
Она проглотила язык, ее лицо покраснело, и она перед всеми стояла как полная идиотка. Он закрыл дверь и встал в задней части зала, прислонившись к стене.
Она не могла поверить, что он пришел на собрание. Она знала, что сегодня днем он должен был присутствовать на коллоквиуме за круглым столом для политиков, но она думала, он посетит свое мероприятие и уйдет.
Но нет. Брейди сейчас был в зале на ее презентации.
Черт.
Ее память не отдала должное этому человеку. Даже на таком расстоянии она видела очертания его лица, гладкий костюм-тройку, уверенное поведение, и эти карие глаза. Ладно…может она и не могла их увидеть, но ее воображение без сомнений могло дополнить детали.
Черт возьми, о чем она до этого говорила?
Политика в области образования. Правильно.
Лиз разорвала зрительный контакт с Брейди и посмотрела на бумаги, которые она мертвой хваткой сжимала в руках. Она взяла минуту, чтобы собраться с мыслями. Она знала, что Брейди наблюдал за ней. Она чувствовала его взгляд, и она чувствовала себя уязвимой и беззащитной. Как часто в ее темные времена, после своего ухода, она представляла, как он придет, чтобы найти ее и умолять вернуться?
Сколько раз она думала о его красивом лице, рисуя его в своей памяти? Сколько раз она хотела, чтобы эти глаза смотрели на нее, оценивали ее, любили ее?
Нет. Боже, сейчас она не могла углубляться в воспоминания. Она не могла любить Брейди сейчас. Она больше никогда не могла любить его снова. Она похоронила эти чувства, она похоронила их в темном, сыром месте, к которому никогда не сможет добраться. Барабанная дробь отбивала быстрый ритм у нее в груди, пока она пыталась вернуть себя в чувства.
Она просто должна пережить эту презентацию. А уже потом впадать в панику. До тех пор ей нужно держаться.
Лиз откашлялась и посмотрела в зал.
— Как я уже говорила, наша образовательная политика в своем нынешнем виде нуждается в модернизации. Студенты отлынивают, готовясь только к экзаменам, а не думая о себе. Некоторые исследования показали, что предыдущие поколения проявляли себя лучше, учась в университете, когда акцент ставился на дальновидность, а не на сдачу экзаменов.
Она пролистала пару слайдов, давая подробную информацию о работе политологов и журналистов, которые более внимательно уделяли внимания теме образовательной политики. Затем она изложила свои собственные наблюдения и выводы о роли социальных медия и журналистики, которые могли улучшить и переориентировать политическую программу.
— Эти изменения, с помощью политических журналистов, а так же при поддержке политиков, могут значительно улучшить не только систему среднего образования, но также и систему высшего образования.
Лиз подвела итог своей презентации, после чего села. Она чувствовала себя выжатой как лимон.
Помимо того неудачного эпизода, когда Брейди вошел в зал, она считала, что ее презентация прошла без заминок. Но Брейди все время не сводил с нее глаз. На самом деле, она чувствовала, как его шоколадно-карие глаза, которые когда-то заставляли все ее тело сгорать от желания, сверлили в ней отверстие. А она говорила о политике в области образования. Она всегда была не равнодушной к этой теме.
Сколько раз она спорила с Брейди об отстранении образовательной политики, которая могла принести пользу университетам в бюджетной сфере? И она долго думала, что он был за спонсоров, на которых он так сильно полагался…что просто хотел оказаться в центре внимания. Это было то, чего она никогда не могла понять, потому что она никогда не хотела этого для себя. Но затем, спустя время, она поняла, как ошибалась на счет Брейди.
А теперь было слишком поздно. Она ушла. Он был с другой. Она была с Хайденом.
Три следующие презентации она не слушала, после того как использовала свои пятнадцать минут. Она знала, что они обсуждали, потому что она работала ассистентом на коллоквиуме, но слова, которые они произносили, были для нее тарабарщиной. Единственное, на чем она могла сконцентрироваться, это на человеке, упорно стоящем в глубине зала.
— Большое спасибо всем выступающим, — произнесла професор Майрес, корда последний человек закончил.
Толпа начала аплодировать, и она подождала, корда зал затихнет, прежде чем снова заговорить.
— Все студенты проделали большую работу, и мы ценим ваши усилия. Поскольку у нас осталось еще немного времени, я бы хотела, чтобы вы могли задать ваши вопросы.
Несколько рук поднялись вверх, и профессор Майрес называла людей. Лиз ответила пару раз, как и все остальные. Отвечать на вопросы, безусловно, не было столь тяжело, как выступать с речью, хотя как репортер, она привикла сама задавати вопросы.
А затем она выдела как в дальнем конце зала поднялась рука, и у нее замерло сердце. О чем мог спросить Брейди? Это было вообще уместно с его стороны задавать ей вопросы?
— Конгресмен Максвелл, — назвала професор Майрес.
Ее голос прозвучал удивленно. Лиз сомневалась, что она ожидала того, что политик будет задавать вопросы.
Все взгляды устремились к нему. Если остальные были удивлены, так же как и профессор Майрес, то они этого не выдали.
— Да, у меня вопрос к мисс Доугерти, — официально произнес Брейди.
— Пожалуйста.
— Поскольку я являюсь действующим членом Комитета Образования в Конгрессе, — начал Брейди, его голос звучал ровно и сильно — какой самый важный фактор в вашем исследование могли выделить лично вы, чтобы я мог озвучить это в округе Колумбия в отношении образования?
У Лиз все перевернулось в желудке. Он был в комитете образования? Она совершенно не следила за его деятельностью в Конгрессе. Она специально избегала это любой ценой. Ей не хотелось знать, чем он занимался и еще больше мучить себя.
Но что мог делать человек, который занимался регулированием бюджета Законодательного органа Северной Каролины, чей отец был главой бюджетного комитета в Сенате, в сфере образования? Она знала, что новые Конгрессмены могут оказаться где угодно, где бы их разместили старшие члены правительства, но это был Брейди. Имя его отца продвигало его вперед.
И это, безусловно, не было по его специальности. Он даже не занимался реформами образования. Он работал в сфере недвижимости, занимался бизнесом своей семьи, предусмотренным бюджетом своей семьи. И вот теперь…почему он занимался образованием?
От этого ей захотелось вернуться к своему компьютеру и просмотреть каждый законопроект, над котором он прежде работал, и выяснить, какого черта он начал этим заниматься.
Но сначала она должна была справиться с его пристальным взглядом.
Что она должна сказать Брейди, что бы он озвучил в Вашингтоне? Господи, вот это вопрос!
Ох, как же часть ее желала высказаться на счет его больших вложений не в пользу бюджетных реформ, вместо образовательной политики.
Образование являлось положительным моментом для обсуждения, но это было не то, над чем мог работать политик. Это их не различало. Так они не могли выделяться…не так, как в регулирование бюджета.
Только если Конгресс отдаст приоритет образованию, тогда они смогут заметить улучшения в системе. Но она не могла сказать ему это. Она не могла высказать публично то, что она говорила ему прошлым летом. Она не могла превратить ответ на его вопрос в что-то личное. Разве не это на протяжении лета пыталась привить профессор Майрес?
— Спасибо за вопрос, Конгрессмен Максвелл, — формально произнесла она.
Они кристально смотрели друг на друга через весь зал, и она почувствовала, как у нее горят щеки. На его лице была маска безразличия, и она умирала от желания узнать, о чем он сейчас думал.
— Я считаю, что на этот вопрос есть несколько ответов. Образовательная политика как вы знаете, многогранна, и решение проблемы должно бать таким же. Поэтому я считаю, что самое важное, что вы должны озвучить в Вашингтоне – это то, что необходимо сосредоточиться на политике, которая рассматривает студентов как личностей. Они так часто теряются в стандартизированных тестах и идентифицируются цифрами, балами, что вы теряете личность. На мой взгляд, найти способ улучшить реформу образования как систематично, так и на индивидуальном уровне, было бы шагом в правильном направлении.
Ее голос даже не дрожал, когда она закончила говорить. Потому что, в конечном итоге, у нее было такое чувство, что здесь были только она и Брейди, и она в который раз говорила ему, почему это было для нее важно. Тусклая улыбка показалась на его прекрасном лице, прежде чем она исчезла.
— Спасибо, мисс Доугерти. Я приму это во внимание, — по-деловому произнес он.
А после так же просто, как он вошел в зал, так же его и покинул. Лиз в ужасе так и осталась стоять.
Собрание закончилось без особых фанфар и все вышли из зала. Профессор Майрес отвела Лиз в сторону, похлопывая по спине с поздравлениями. Она знала, как Лиз не любила выступления перед публикой.
— Я хочу познакомить тебя с некоторыми людьми, — произнесла она, ведя ее задней части зала.
Две женщины и мужчина стояли, наклонив вместе головы, и профессор Майрес повела Лиз прямо к ним.
— Линда, — поздоровалась женщина с профессором Майрес.
Она была на несколько дюймов ниже Лиз, с седыми волосами на висках, хотя она не выглядела старой. У нее был острый взгляд и улыбка акулы. Она была той, кто не производила особого впечатления, пока ты не поймаешь этот взгляд, который сразу так и приковывает к себе.
— Нэнси. Так приятно снова тебя видеть.
Двое женщин поприветствовали друг друга теплым рукопожатием.
— Боб. Сьюзан, — сказала профессор Майрес, признав остальных двух людей.
Боб был высоким и долговязым, с важным видом, который соответствовал его черному костюму. Сьюзан была самой молодой из них, старше Лиз не больше чем на десять лет. У нее были короткие прямые волосы, с острой челкой, и она непрерывно постукивала ногой.
— Это моя студентка Лиз Доугерти. Я вам о ней говорила.
— Лиз повернулась, чтобы взглянуть на профессора Майрес, со слегка отвисшей челюстью. Она разговаривала с этими людьми о ней?
— Приятно познакомиться, — первой сказала Нэнси, тепло пожимая ей руку. — Всегда приятно познакомиться с одним из студентов Линды.
— Взаимно, — на автомате сказала Лиз, пожимая руки другим.
— Лиз, Нэнси – старший редактор в «Нью-Йорк Таймс». Мы вместе учились в Колумбийском Университете. Боб работает в «Вашингтон Пост». Ты проработал там репортером лет пятнадцать? — спросила профессор Майрес.
Он кивнул и пожал плечами.
— Двенадцать.
— А Сьюзан работает в «Ю-Эс-Эй Тудей». До этого она несколько лет работала в «Чикаго Трибьюн». Она также одна из моих студенток, — радушно объяснила профессор Майрес.
Лиз улыбалась, в то время как внутри была ужасно напугана. Сначала Брейди. Теперь это. Черт побери! Она познакомилась с людьми, которые занимаются работой ее мечты. Она бы убила за место в «Таймс» или «Вашингтон Пост». А профессор Майрес представила ее этим людям, как будто это не имело большого значения. На самом деле, когда она посмотрела на профессора Майрес, она поняла, что для нее это действительно не имело большого значения. Это были ее коллеги, друзья, и студенты. Она познакомила этих людей с Лиз, потому что она тоже была одной из них.
Лиз хотелось стать репортером, и как ее наставник, профессор Майрес убеждалась, что она не просто станет репортером, она станет одной из лучших.
— Лиз, почему бы тебе не присоединиться к нам на ланч и обсудить свою работу и планы на будущее? Уверена, мои коллеги смогли бы указать тебе правильный путь в твоей студенческой стажировке, которая будет в следующем году, — сказала профессор Майрес.
— О, да, мы всегда рады пообщаться со студентами Линды, — сказала Нэнси.
— Я с удовольствием присоединюсь к вам. Спасибо, — ответила Лиз.
Она чувствовала, как будто сейчас все частички ее жизни сложились воедино, и это было невероятно.
***
Лиз знала, что ей не стоило идти на политическое заседание. Она могла найти, чем еще заняться. Она только что обедала с профессором Майрес, Нэнси, Бобом и Сьюзан. Они были все заинтересованы в ее работе в газете и в ее политической журналистике. Они даже вручили ей свои визитки и сказали, чтобы она оставалась на связи. Это определенно был шаг в правильном направлении. Идти на политическое заседание было совсем другим делом.
Но она не могла остаться в стороне от Брейди…не тогда, когда возможность увидеть его была у нее прямо перед носом.
Большинству журналистам предлагались дополнительные балы за участие, и когда Лиз нырнула в заднюю часть зала, она встретила кучу своих одногруппников и значительную часть сотрудников газеты.
Лиз со вздохом плюхнулась на сиденье рядом с Мэсси. Она целый день не видела Хайдена и молилась, чтобы он не появился здесь. Она знала, что большую часть дня у него были пары, и его программа не позволит ему отлучиться ради презентации. Их не волновало, что у него были дополнительные балы, и по правде говоря, кроме собственных, дополнительные баллы ему были не нужны. Он думал, что это было довольно смешно, учитывая, что меньше чем через два месяца он выпускается из университета. Ее сердце замерло при этой мысли, и она откинула ее прочь. Еще оставалось время, и она пока могла не думать о выпуске.