Очередной руководитель Оренбургской комиссии - Иван Иванович Неплюев (1693-1773) - принадлежал к тем дворянским сынам, кто получил образование и сделал карьеру благодаря петровским преобразованиям. В числе прочих был направлен на обучение за границу. В 1720 г., по возвращении, держал экзамен перед Петром I, заслужив его похвалу, чем всегда очень гордился. Поначалу служил «смотрителем и командиром над строящимися морскими судами» и переводчиком при царе. В 1721 г. указом Коллегии иностранных дел был назначен резидентом в Константинополе. Вернулся в Россию в 1734 году. В 1737 г. поселился в Киеве «смотреть за делами по заграничной корреспонденции», фактически выполняя функции резидента российской разведки на юге и иные секретные поручения российского двора. В апреле 1740 г. его внезапно отозвали в Петербург и по специальному распоряжению гр.А.Остермана ввели в особую комиссию «для исследования вин и преступлений» кабинет-министра А.П.Волынского. Это событие и сломало его дальнейшую карьеру. Неплюев был достаточно далек от придворных дел, и видимо именно потому его и включили в комиссию следователем. Вообще же приговор был предрешен. По ходатайству того же Остермана Неплюев был пожалован Анной Леопольдовной орденом и поместьями. После дворцового переворота 1741 года и отстранения Остермана Неплюев был арестован и препровожден в Петербург, лишен поместий и орденов. В начале 1742 г. он был прощен – иными словами, обвинить в чем-либо его не удалось. Конечно, это не составляло серьезной проблемы – при необходимости вина бы непременно нашлась, но начинать царствование с декларируемым лозунгом правления по заветам Петра с расправы над «птенцом гнезда Петрова» было крайне неразумно. Но и восстановить утерянный Неплюевым статус было уже невозможно. Что легко можно было вернуть – скажем, ордена – вернули, отнятые (и скорее всего, уже переделенные) материальные ценности – конечно же нет. Невозможно было и восстановить его на прежнем месте службы. Видимо, наверху посчитали, что Неплюев обиделся - а потому доверия к нему более не было. Назначение его командиром Оренбургской комиссии и Киргиз-Кайсацких орд следует признать достаточно остроумным решением. На первый взгляд, это было проявлением огромного доверия. Но только для несведущих. Всеми современниками это было расценено как «замаскированная ссылка».[203] А как иначе? – достаточно вновь обратиться к вехам его служебной карьеры, чтобы увидеть, что Неплюев никогда не имел дела ни с руководством большими административными территориями, ни с массовым строительством, ни с кочевыми народами. Все его знания, опыт тут были малоприменимы. Зато в случае провала обижаться на отставку не приходилось.
Тем не менее, у И.Неплюева была очень важная черта – он был рационально мыслящий исполнитель. И за порученное ему новое дело взялся со всей ответственностью – не щадя ни себя, ни других.
По свидетельству самого И.Неплюева, экспедиция была создана в 1735 г. «для новоподдавшегося киргиз-кайсацкого кочующего между морей Каспийского и Аральского народа и для распространения коммерции, утверждения от того степного народа границы».[204] Свидетельство это более чем показательно – именно так он понял свои задачи: развитие коммерции, укрепление границы – про том, что казахи безусловно наши подданные. Неплюев, в отличие от предшественников, был сориентирован на казахов – и справедливо – чрезмерное увлечение его предшественниками на протяжении ряда лет «башкирскими» проблемами в итоге привело к тому, что казахи как бы «выпали» из-под внимания российской администрации.
Неплюев получил назначение в январе 1742 года, и уже 26 апреля прибыл в Самару. Разрешение задачи укрепления границы было начато им с ознакомления с реальной картиной и последовавшим пересмотром концепции обороны. Граница на тот момент была более чем условной. Ее как бы образовывали 22 крепости, каковые можно так называть только с огромным преувеличением.[205] Власть командиров крепостей кончалась за пределами таковых. Все эти крепостицы были как островки российского присутствия в степи. Никаких крепких коммуникаций между ними практически не существовало. Зимой связь нередко прерывалась вообще. Командиры съезжались в Орскую крепость[206] раз в год, осмеливаясь передвигаться только с многочисленным конвоем. Лишь кое-где, также автономно, существовали казачьи поселения. Неплюев совершил объезд крепостей по линии, осмотрев все населенные пункты от Самары до Орска, в том числе и новое место строительство главного города. Будучи прагматиком, он взвешивал не только доводы в пользу того или иного варианта, но и состояние уже сделанного. 23 июля, находясь в Орске, он однозначно высказался против продолжения строительства там. Основные причины: «1) то место безлесно; 2) построена на поемном месте и по сему к житью нездорова; 3) для произведения торговли, по отдаленности и по опасности в проездах купцам российским, неспособная; 4) в проезд к той крепости по пустым местам всегда подвержены были купеческие капиталы граблению от киргизцев, что и ежегодно исполнялось».[207] Обращение к казалось бы уже отринутому варианту («Кириловскому») объяснялось тем, что в Оренбурге на месте №2 («Татищевский») практически ничего еще не было сделано. «Татищевский» вариант имел неоспоримые преимущества, но это тоже был не самый удачный выбор. Первое место было выбрано вынужденно – а точнее, куда дошли, там и основали. Столь же вынужденно выбрано было и второе – на Красной горе – с исправлением явных недостатков первого. Это было лучше; но исправив одни просчеты, основатели допустили новые. И только Неплюев задался вопросом подыскания не просто удобного места, и наличия там условий для строительства,[208] но и возможностью реализации задачи, ради которой вообще все строительство затевалось. Речь идет о коммерции. Всем, кто занимался делами Оренбурга ранее, было не до торговли и караванов. Неплюев правильно решил, что не традиционные караванные пути нужно заворачивать в Оренбург, а город строить как можно ближе к таковым. Вот почему при поисках нового места этот момент также учитывался.
При этом, разумеется, не были забыты и элементарные условия для нормального существования города. Неплюев вполне резонно рассудил, что необязательно начинать город на пустом месте; более правильным было бы использование уже существующего заселенного места, как бы апробированного. Осмотрев несколько выбранных участков, он остановился в итоге на Бердской слободе, где побывал еще 4 июля во время инспекторской поездки.
В своем докладе в Сенат Неплюев приводил следующие доводы в пользу Берды: рядом находятся две реки - Яик и Сакмара – а потому возможно обеспечить стройку лесом, сплавляя его из более лесистых местностей. Место, планируемое под застройку, ровное, можно строить прямо у берега. В окрестностях лучшее хлебопашество и покосы – и это уже проверено. Неподалеку в 25 верстах имеется обилие строительного камня. И, наконец, еще один весомый довод – в относительной близости проходят традиционные караванные пути.
Весной 1743 г. к Бердам был отправлен отряд генерал-майора фон Штокмана. 19 апреля произошла закладка Оренбурга на новом месте. Планировалось «оный оградить рвом и валом с каменною одеждою в цирконференции без мала 5 верст». Не дожидаясь подхода основной массы строителей, Штокман начал возведение периметра крепости силами солдат, находившихся в его распоряжении. Позже прибыли собранные по специальной разнарядке тептяри, башкиры, мещеряки и бобыли, кстати, получавшие за свою работу 2 коп. в день.
До наступления холодов строители успели возвести инженерные сооружения и часть жилых строений.[209] Неплюев убедительно доказал, что город за короткий срок построить в принципе можно – но для этого нужна серьезная концентрация сил. Как руководитель, Неплюев вел себя весьма достойно – в отличие от демагога Кирилова все это время он находился в строящемся городе. Легенда утверждает, что он вошел в построенный командирский дом в ноябре - не ранее, чем жители в их домы, а гарнизон в казармы. Об этом факте сообщали практически все мемуаристы. И хотя наблюдается некоторое расхождение: одни писали, что жил он в землянке, а иные - в палатке, суть в другом. В том, что этот начальник ощутимо отличался от своих предшественников – и в лучшую сторону.
К 1747 г. в Оренбурге уже насчитывалось 837 домов, 175 лавок, 4 церкви, имелись гауптвахта, госпиталь, пороховой погреб и несколько казарм для чинов гарнизона. Прежний Оренбург стал именоваться Красногорским укреплением. Бердская слобода была переведена к реке Сакмаре.
Одновременно в строящийся город был переведен все эти годы находившийся в Самаре аппарат комиссии – решение совершенно правильное и своевременное. Тем самым подчеркивалось, что этот город – центр управления краем. Неплюев наконец покончил со ставшим к тому времени привычным многовластием: кроме начальника комиссии властные полномочия здесь имели уфимский вице-губернатор и воевода Исетской провинции. Неплюев бросает заниматься проблемами Заволжья – чем в основном занимались начальники до него. В то же время он отказывается от наивных мечтаний продвинуться на Арал. Все внимание теперь сосредоточено на укреплении линии. Два последующих года Неплюев объезжает вверенный ему край, намечая по ходу поездки места для строительства новых поселений и полевых укреплений.
Массовое строительство требовало рабочих рук. Источником стало прежде всего Поволжье. Из центральных районов империи официальным порядком стали переселять в край различные категории служилых людей, главным образом, казаков и городовых дворян вместе с их семьями. В нарушение регулярных строгих предписаний Неплюев закрывал глаза на появление в крае беглых. Как и ранее, начальник комиссии поддерживал инициативу пополнения населения за счет ссылки.
Весьма актуальным в этот период становится вопрос о взаимоотношениях с казахами. Как уже говорилось ранее, в свое время едва ли не самым определяющим мотивом, побудившим хана просить о подданстве, было желание получить доступ на пастбища на западе и на том берегу Яика. Поначалу такое разрешение было дано, но постепенно правительство стало сокращать эту возможность. Развязка наступила 19 октября 1742 г., когда появился указ, вообще запрещавший кочевки в районе Яика и Яицкого городка, «дабы тако к ссорам с русскими людьми, а особливо с яицкими казаками и с волжскими калмыками никакова поводу не было».[210] Несколько забегая вперед, укажем, что чуть позже, в 1755 г., кочевка на левый берег Яика была разрешена как награда за помощь в разгроме восставших башкир. Так что совершенно неудивительно, что казахи стали испытывать к России, мягко говоря, недружественные чувства. Русские же власти не учитывали изменившейся ситуации – казахи при всем желании не могли кочевать там где кочевали ранее - их оттуда просто-напросто вытеснили. Это во многом объясняет и кажущуюся непонятной позицию Абулхайра последних лет – то он сам инициирует русское присутствие, то примыкает к противникам России. В основе всего явно лежало разочарование – русские оказались слабыми союзниками (один жалкий Оренбург чего стоил!) и пользы от них не было никакой. Вдобавок ко всему, российские власти сами не делали ничего, чтобы исправить положение. А.Добросмыслов в свое время заключал, что они и не могли достигнуть благоприятных результатов, поскольку не имели «сколько-нибудь удовлетворительных сведений об истории киргиз, их нравах, обычаях, характере народа…[211] В немалой степени русские сами провоцировали беспорядки в степи, порой принимая решения, совершенно не учитывавшие местные реалии. Подход с «европейскими» мерками к нравам и обычаям степи был глубоко ошибочен. Скажем, прощение хана за грабеж каравана рассматривалось российской администрацией как прежде всего снисхождение, оказываемое справедливой властью в отношении провинившегося подданного (вдобавок достаточно дикого). Сам же хан, очевидно, видел в подобных действиях прежде всего слабость и бессилие.[212]
По логике вещей, разрыв был неизбежен, но в события вмешались внешние факторы. В 1742 году вновь началась война казахов с джунгарами. В итоге султан Средней орды Аблай был пленен, а хан Абдулмагомет (правильнее, как нам кажется – Абдулмухаммед) принял джунгарское подданство. Абулхайр также согласился подчиниться, изъявляя покорность и готовность выдать аманатов. Но одновременно он, как и раньше, решил отыграть «российскую карту», направив послов в Оренбург с просьбой предоставить в случае необходимости убежище его семье в городе – а по сути рассчитывая на защиту. В итоге хитрый хан привел джунгарских послов с собой в Орск. Продемонстрировав им отношение Неплюева – встреча была обставлена весьма торжественно - он, в свою очередь разыграл сцену преданности России, присягнув 23 августа Елизавете. За ним последовали сыновья и султаны. Стиль поведения казахов, на наш взгляд, удачно охарактеризовали наблюдавшие все это джунгарские послы. Они указали Неплюеву, что «токмо киргиз-кайсацкий народ непостоянный, и на обнадеживаниях их утвердиться весьма невозможно, они де подобны шелудивому волку, который бегая по степи, ищет таких мест, где огни раскладованы, чтобы шелуди свои очесать, тако де и киргизцы на обе стороны, то есть: России и зюнгарскому владельцу льстят. А в самом деле ничего от них, кроме воровства, ожидать не должно».[213] И действительно, Абулхайр, едва избавившись от джунгарской опасности, вновь попытался заняться шантажом. Задумав заменить сына Хажиахмета, бывшего аманатом, другим сыном, Чингизом, сыном от наложницы – и потому менее ценным, он грозился немедленно покинуть Оренбург, заявляя в обиде, что «сам по своей воле вступил» в подданство.[214] На следующий год Неплюев вновь собирал старшин и султанов для присяги наследнику престола Петру Федоровичу. Показательно, что Абулхайр уклонился от свидания. И хотя ряд авторов видят в этом непрощенную обиду[215] - что-то вроде «ах, эти дикари, надуваются, ну как дети малые» - свидетельствует это, на наш взгляд, об ином – положение Абулхайра в степи вновь упрочилось и Россия ему опять стала не нужна. Чем лучше ему становилось, тем более нахально и агрессивно он начинал себя вести. В 1744 г. хан напал на каракалпаков, которых, кстати, сам привел в российское подданство. Тогда же он ограбил послов, едущих из столицы. Вскоре попытался организовать побег сына из Сорочинской крепости, но потерпел неудачу.
В итоге Неплюев предложил т.н. «запасной план». Он полагал необходимым сосредоточить войска на границе в пяти пунктах, чтобы при необходимости можно было бы действовать против казахов в пяти направлениях: от Яицкого городка, от Оренбурга, от Орска, от Уйской линии, и от Сибирской линии. План был одобрен Сенатом в марте 1744 г. Неплюев предложил не просто ряд мероприятий, но фактически новую стратегию на востоке в отношении казахов. Легенда о «верных подданных» была успешно похоронена – Неплюев явно исходил из тезиса о враждебности степняков и потому полагал нужным крепить от них защиту. Важной составляющей его деятельности стало вбивание клина между соседними народами, могущими в случае объединения причинить российским интересам серьезный ущерб.[216] Как уже отмечалось ранее, постепенно, естественным образом стали вырисовываться признаки если не грядущего объединения казахов и башкир, то, по крайней мере, возможного единения и совместных акций. Ярким примером являются действия Батырши, возглавившего очередное башкирское восстание. В своих обращениях он адресовался ко всем правоверным. После разгрома восстания до 50 тысяч башкир ушли к казахам. Неплюев поступил достаточно жестко – заслал к последним грамоту, жалующую их «женами и дочерьми и имением перебежавших к ним башкирцев». Одновременно башкирам косвенно было дано понять, что российские власти не будут особо препятствовать мстителям. По линии было приказано сделать вид, что не замечают продвижения вооруженных башкир на казахскую сторону. Узел взаимных обид и претензий затягивался все туже и туже. Наконец, Неплюев выступил в качестве единственно приемлемого миротворца, приказав всем откочевать от полосы российских крепостей. Так были решены несколько задач: разрушен намечавшийся было союз башкир и казахов, усилена значимость российских властей, ощутимо улучшилась безопасность крепостей по линии.[217]
Указом 15 марта 1744 г. огромные пространства Южного Урала обрели, наконец, административную завершенность – была образована Оренбургская губерния. В указе говорилось, что «оренбургской комиссии делам быть в той же губернии, а особливою комиссею не именоваться, ему же губернатору ведать и киргизский народ и тамошния пограничныя дела так, как поныне в оренбургской комиссии находятся».[218] Ранее российская власть фактически была лишь там, где были россияне. Теперь же границы новой губернии Российской империи как бы очерчивали территорию, безусловно воспринимаемую как часть единого целого. В пределах ее действовали российские законы, порядки, правила – общеобязательные для всех, на ней находящихся. Начинался новый этап в истории края.
[1] Рычков П.И. История Оренбургская (1730-1750). – Оренбург. – 1896.
[2] Соловьев С.М. История России с древнейших времен. - Т.Х. – М., 1963. - С.592.
[3] Витевский В.Н. И.И.Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Вып. 1-4. Казань, 1889-1895; Добросмыслов А. Тургайская область. Исторический очерк. // Известия Оренбургского Отдела императорского русского Географического Общества. - Вып.15. – Оренбург, 1900. – С.1-124; Добросмыслов А.И. Башкирский бунт в 1735, 1736 и 1737 годах. // Труды Оренбургской Ученой Архивной комиссии (ОУАК). - Вып. VIII. – Оренбург, 1900; Модестов Н. Основание г.Оренбурга и первоначальное благоустройство его (по донесению ст. сов. Ивана Кирилловича Кириллова в св.Синод). – Труды ОУАК. - Вып.35. – Оренбург, 1917. - С.73.
[4] Только несколько примеров. В.Витевский, повествуя о восстании Карасакала, подчеркивал, что у него рассказ подробнее, чем у Соловьева, поскольку дополнен из Игнатьева – его статьи «составленной на основании сырых материалов, извлеченных из местных архивов». [Витевский В. Ук. соч. - С.164.] А.Добросмыслов, предлагая читателю «одну страницу из истории Оренбургского края», писал, что он познакомился с литературой и делами и «нашел», «что весьма многие подробности еще не известны в литературе». [Башкирский бунт… - С.3-4.]
[5] Иофа Л.Е. Современники Ломоносова И.К.Кирилов и В.Н.Татищев. – М.: гос. изд-во географ. лит-ры. 1949; Иофа Л.Е. Города Урала. – Ч.1. Феодальный период. – М.: гос. изд-во географ. лит-ры, 1951; Люди русской науки. Очерки о выдающихся деятелях естествознания техники. Геология. География. М.: гос. изд-во физико-математической литературы, 1962; Магидович И.П., Магидович В.И. Очерки по истории географических открытий. – Т.III. Географические открытия и исследования нового времени (середина XVII – XVIII в.) – М.: Просвещение, 1984; Мильков Ф.Н. П.И.Рычков. Жизнь и географические труды. – М.: гос. изд-во географ..лит-ры, 1953; Новлянская М.Г. Иван Кирилович Кирилов. Географ XVIII века. – М.-Л.: Наука, 1964; Отечественные экономико-географы XVIII-ХХ вв. – М.: гос. учебно-пед. изд-во Минпроса РСФСР, 1957; Трутнев И.А. И.К.Кирилов – выдающийся географ XVIII века (к 300-летию со дня рождения) // География в школе. – 1990. - №3. – С.21-23; Чибилев А.А. В глубь степей. Очерки об естествоиспытателях Оренбургского края. – Екатеринбург: УИФ «Наука», 1993.
[6] Наиболее четко это было выражено М.Новлянской: в основе всего лежало недовольство «старшин-феодалов» [Ук. соч. - С.108.], которые придали антирусский, антинародный характер восстанию, для чего «главари (sic!) восстания» [Там же. - С.117.] прибегали к насилию. Трудящиеся же башкиры были, разумеется, против этого и потому значительная часть населения Башкирии якобы вступила в борьбу с мятежниками. [Там же. - С.110.]
[7] Так, например, А.Иванов утверждал, что Татищев перенес город «на новое место, где он и находится в настоящее время». [Люди русской науки. - С.312.] М.Новлянская заявляла, что Татищеву якобы было «предложено (!) продолжить все начатые Кириловым мероприятия». [Ук. соч. - С.128.] А.Чибилев называл секретаря Сената «сенатором». И. и В. Магидовичи писали, что Оренбург был задуман как «форпост против джунгар» [Очерки… - С.21.]; они же утверждали, что с 1741 г. Оренбургскую комиссию возглавлял Петр Рычков. [Там же. - С.22.]
[8] В видении Пикуля, Кирилов хотел как лучше – создать «землицу райскую», а получилось… «иначе». И оттого Кирилов и умер – «в полном отчаянии». [Пикуль В.С. Слово и дело. – Т.2. – Лениздат, 1975. - С.250.]
[9] Там же. - С.252. Кстати, «налететь» Татищев никак не мог – тяжело больным его доставили к новому месту службы, которого он совершенно не желал, на носилках.
[10] Продолжение цитаты: «Человек из подлого состояния вышедши, - утверждал Татищев, - географии познать не способен…» [Там же. - С.253.] Сравните: «В его оценке деятельности Кирилова сквозит явное пристрастие и плохо скрытое раздражение родовитого шляхтича, считавшего науки, в частности географию, исключительной привилегией дворянства, против выходца из сословных низов». [Новлянская М. Ук. соч. - С.130.]
[11] Пикуль В. Ук. соч. - С.253. Писатель утверждал, что Татищев якобы ложно обвинил бухгалтера Рычкова в махинациях – но скажите, кто должен отвечать за совершенно запущенные финансовые дела? Ботаника Гейнцельмана и художника Д.Касселя, по мнению Пикуля, Татищев, «озверев», изгнал просто за то, что те иностранцы.
[12] Забавно, что субъективизм решения о переносе города на второе место Пикуль доказывал тем фактом, что при Неплюеве город перенесли снова. На этом месте осталась «влачившая жалкое существование станица», а вот на месте, определенном Кириловым «жизнь угаснуть не смогла» - он «верно соорудил город на добром месте, и сейчас там живет гигант промышленный – по названию Орск!» [Там же. - С.254.]
[13] Пикуль придумал целую сцену о том, как Кирилов делится с женой новостями – «степными ханами» ему якобы была предложена взятка, чтобы он Оренбург на месте намеченном «не фундовал». В уста герою вкладываются слова: «Коли ханам степным Оренбург на сем месте неудобен кажется, знать, именно там город ставить надобно для пользы русской». [Там же. - С.51.]
[14] Попов С.А. Далекое прошлое. // Орденоносное Оренбуржье. – Челябинск: ЮУКИ, 1968. - С.59-106.
[15] Кузеев Р. Башкортостан: чтобы заглянуть в будущее, надо знать прошлое. // Ватандаш. – 1999. - №4. – С.180-181.
[16] Так, А.З.Асфандияров (1968) полагал, что «правительство и его представители в Башкирии были озабочены одной мыслью» – сделать невозможными башкирские восстания. А потому первым шагом в этом направлении стала Оренбургская экспедиция [Асфандияров А.З. Введение кантонной системы управления в Башкирии. // Из истории Башкирии (дореволюционный период) / Ученые записки Баш. гос. ун-та. – Вып.35. Серия исторических наук. №7. – Уфа: изд-во БашГУ, 1968. - С.153-164.] Ф.Гумеров, публикатор законов «о башкирах», объявил, что в «Изъяснении» И.Кирилова и нескольких иных документах содержится ни много, ни мало, как «комплексная программа освоения (колонизации) Башкирии». [Законы Российской империи о башкирах, мишарях, тептярях и бобылях. – Уфа: Китап, 1999. – С.88.] И что же? Приводя текст «Изъяснения» (напомним – «…о киргиз-кайсацкой и каракалпакской ордах»!!!), публикатор ухитряется все свести к башкирам, делая скромную сноску: «Проект дан в небольшом сокращении. Сокращены те моменты, которые никакого отношения к башкирским делам не имеют» [Там же. – С.101.] Опущена значительная часть текста о казахах и каракалпаках – в итоге из оставшегося естественно выходит, что все было затеяно против башкир.
[17] Налицо явное преувеличение возможности сопротивления с их стороны. Так, И.Акманов утверждал, что включение в состав Экспедиции регулярных полков есть доказательство того, что «власти не исключали возможности сопротивляться со стороны башкир». [Акманов И.Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII – первой половине XVIII вв. – Свердловск: УрГУ, 1991. - С.100-101.] Иной вариант – нужны были рабочие руки для строительства крепости - не рассматривался в принципе. А.Акманов, безусловно верно писавший, что массовое строительство в крае в связи с Экспедицией «показывало стремление властей установить более прочные позиции в крае», далее заключал: «Правительство намеревалось распоряжаться природными и людскими ресурсами Башкирии без учета мнения коренных жителей». [Акманов А.И. Земельная политика царского правительства в Башкирии (вторая половина XVI – начале ХХ вв.) Уфа: Китап, 2000. – С.171.] Как тут не воскликнуть – а было ли когда, чтобы российское правительство той эпохи учитывало чье бы то ни было мнение? Ну, например, русских?
[18] Акманов И.Г. Башкирия в составе Российского государства… – С.98.
[19] Буканова Р.Г. Города-крепости юго-востока России в XVIII веке. История становления городов на территории Башкирии. – Уфа: Китап, 1997. – С.100.
[20] Донелли Алтон С. Завоевание Башкирии Россией 1552-1740: Страницы истории империализма. – Уфа, 1995. - С.97, 102,112 и др.
[21] История Башкортостана.с древнейших времен до 60-х годов ХIХ в. – Уфа: Китап, 1997. - С.221.
[22] Рычков П. История Оренбургская. – С.4. В скобки взят выпущенный авторский текст.
[23] Законы Российской империи о башкирах… - С.14, 88. И эта откровенно лживая «цитата» была повторена в книге дважды! В самом деле, о каком «Оренбургском крае» мог говорить Петр? Напомним, что на самом деле речь шла … о «киргиз-кайсацкой орде» (см. полную цитату далее).
[24] Там же. – С.88. Из чтения комментариев становится ясно, что все цитаты «из Рычкова» взяты, в свою очередь, из «Истории Башкортостана». Вот уж воистину – сам не читал, но суждение имею!
[25] Так, в Большом энциклопедическом словаре, находящемся в Интернете, есть соответствующая статья. Она гласит буквально следующее: «ОРЕНБУРГСКАЯ экспедиция - создана в 1734 по проекту И.К.Кирилова для строительства системы укреплений на границе с Башкирией. В задачу Оренбургской экспедиции входила также организация торговли России со Ср. Азией, разведка полезных ископаемых и др. Основала крепости Оренбург, Орск. Оренбургскую экспедицию возглавляли И.К.Кирилов, В.Н.Татищев, И.И.Неплюев и др. В 1744 в связи с созданием Оренбургской губ. Оренбургская экспедиция прекратила существование». Здесь ошибки есть в каждой фразе!
[26] «Хотя де оная киргиз-касайская [орда] степной и лехкомысленный народ, токмо де всем азиатским странам и землям оная де орда ключ и врата; и той ради причины оная де орда потребна под Российской протекцией быть». [Временник Имп. Московского общества истории и древностей российских. - Кн.13. - Смесь. - С.15.] Даже удивительно, сколь часто и неверно преподносится эта фраза самыми разными авторами, причем как едва ли не самая заветная мысль Петра – кстати, у Тевкелева упоминается еще одна деталь – слова эти Петр произнес в 1722 г., будучи в Астрахани, однажды (!) пристально посмотрев в сторону казахских степей. Отметим, что мы встретили упоминание об этом многозначительном штрихе, убедительно подтверждающем случайность заявления, только в одной работе – книге П.Матвиевского и А.Ефремова «Петр Иванович Рычков». [С.28.]
[27] Собственно сомнения в истинности петровских слов высказываем не мы первые – так, И.Акманов (1977) приводя в книге эту цитату, оговаривался - «по версии Тевкелева». [С.24.]
[28] Практически все относили к числу таковых Кирилова, который никогда не был допущен в близкий круг Петра. Историк Н.Аполлова пошла еще дальше – «птенцами» называла всех трех оренбургских деятелей той поры - И.Кирилова, В.Татищева и П.Рычкова (последнему на момент смерти Петра было всего 13 лет!) [Аполлова Н.Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией в XVIII — начале XIX вв. М.. 1960. - С.139.] П.Матвиевский (1949) добавлял еще Тевкелева и Неплюева. [Матвиевскнй П.Е. Абулхаир, поборник единения казахского народа с русским // Ученые записки Чкаловского гос. пед. ин-та им. В.П. Чкалова. - Серия истории и педагогики. Вып. 1. - Чкалов, 1948. – С.80.] Позднее он называл Кирилова не менее обязывающе «воспитанником Петра» [Матвиевский П.Е., Ефремов А.В. Петр Иванович Рычков. – М., Наука, 1991. – С.25-26.] Из относительно недавних работ приведем восхитительную по своей логике аргументацию географа И.Трутнева (1990): Кирилова следует считать таковым, ибо - «Надо полагать, положительное влияние на него оказала возможность видеть (!) в стенах Сената Петра». [Ук. соч. - С.21.] Кстати, обер-секретарем Кирилов стал уже после смерти царя – в 1727-м – похоже, Петр своего «птенца» не особенно выделял? Ф.Мильков говорил о «сподвижниках», имея в виду в принципе то же – «не случайно организатором…оказался И.К.Кирилов…, долгое время бывший близким сотрудником Петра I». [ Ук. соч. - С.7.] Американский историк А.Донелли называет Петра «великим учителем» Кирилова [Ук. соч. - С.158.] Таким образом, вместо «птенцов» появляются «ученики»: «проект был задуман учениками Петра и им бы был одобрен…» [Там же. - С.116.] Эмигрантский историк Г.Вернадский также называл Кирилова и Татищева «учениками Петра». [Вернадский Г.В. Русская история. – М.: Аграф, 1997. – С.165.]
[29] Смирнов Ю.Н. Оренбургская экспедиция (комиссия) и присоединение Заволжья к России в 30-40-е гг. XVIII века. – Самара: изд-во «Самарский университет», 1997. – С.24.
[30] Буканова Р. Ук. соч. - С.82.
[31] Там же. - С.86.
[32] Ряд авторов, в частности, А.Донелли, утверждали, что линия эта была первым шагом в завоевании Башкирии. Но здесь желаемое выдается за действительное – в сенатском решении о построении крепостей по «за-Камской линии» от 27.7.1731 особо подчеркивалось: «не захватывая Башкирского владения». [ПСЗ. – Т.8. - №5808.] Исследователи несколько лукавят, сопоставляя район строительства с сегодняшними границами территорий.
[33] Имя хана в разное время писалось по-разному: в русском переводе его обращения с просьбой принять в подданство говорилось: «…отправил я, Эбулхаир-хан….» [Под стягом России. - С.364.]; в инструкции Тевкелеву 1731 г. написано двояко: «Эбулхаир Хан» и «Абулхаир» [ПСЗ. – Т.8. - №5703]; в проекте Кирилова - Абдулхаир Хан; то же в именном указе кн.Урусову [Т.10.- №7876.]; А.Кузьмин называет его «Абул-Хаир». Современные казахские публикации используют «Абулхайр».
[34] Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Д.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России. – Кн. первая. – М.: Республика, 1993. – С.144.
[35] Под стягом России… - С.364.
[36] А.Кузьмин: «крещеный мурза» [Кузьмин А.Г. Татищев (Жизнь замечательных людей).- М.: Молодая гвардия, 1981. – С.243.]; М.Кульшарипов: «злодеяния крещеного татарина Алексея Тевкелева» [Кульшарипов М. Сеянтусская трагедия (к 250-летию сожжения деревни Сеянтусы царскими карателями в ходе подавления башкирского восстания 1735-1740 гг.) // Ватандаш. – 1997. - №5. – С.127.]; см. тоже у Р.Зинурова [Зинуров Р.Н. Башкирские восстания и индейские войны – феномен в мировой истории. – Уфа: Гилем, 2001. - С.256.]
[37] А.Добросмыслов определял его «из татарских мурз Уфимской губернии» [Тургайская область… - С.8.] Л.Иофа писал, что «по происхождению, вероятно, татарин». [Иофа Л. Города Урала… - С.140.] Р.Буканова замечает, что Тевкелев «хорошо владел татарским и другими восточными языками». [Ук. соч. - С.88.] По большому счету не совсем понятно, стоит ли ставить в заслугу человеку «хорошее» знание родного языка – исключением, как нам видится, может быть только ситуация, если татарский язык для Тевкелева был не родной – но тогда вопрос – а какой родной? П.Матвиевский еще в 1949 г. указывал, что происхождение его «достаточно не выяснено», упоминая среди иных версий «выезжий ордынец» (у В.Витевского) и «природный башкирец» (А.Пушкин). [Абулхаир… - С.77.] Современная башкирская историография наотрез отказывается рассматривать иные варианты, кроме татарина. Из последних публикаций: «потомок ногайских мурз» (М.Кульшарипов) [Ук. соч. – С.127.]
[38] Например, А.Кузьмин писал, что Тевкелев пытал, забивал до смерти, и даже называет его «садистом». [Ук. соч. - С.254.]
[39] В Инструкции от 19.2.1731 г. он именовался «Мегметом Тевкелевым». [ПСЗ. – Т.8. - №5703.] В Высочайшей резолюции на проект Кирилова – Алексеем Тевкелевым. [ПСЗ. – Т.8. - №6571.] Вообще верить текстам ПСЗ в этом смысле следует очень осторожно – мусульманские имена и фамилии перевирались с удивительным постоянством (возьмем пример с именем казахского хана). Но! – если бы его звали только «по-русски», как христианина, то «нехристианского» имени в нормативном акте никак не могло бы быть.
[40] Добросмыслов А. Тургайская область. Исторический очерк. // Известия ОО ИРГО. - Вып.16. – Оренбург, 1901. - С.141.
[41] Завершая небольшое отступление, отметим, что Тевкелев как историческая личность, сегодня не нуждается ни в оправдании, ни в осуждении. Он – часть истории, и с этим следует мириться.
[42] Федерализм… - С.150.
[43] ПСЗ.- Т.8. - №5703.
[44] Материалы…Т.1. - С.98.
[45] Там же. - С.99.
[46] Там же. - С.97-107.
[47] Буканова Р. Ук. соч. - С.102.
[48] И.Трутнев (1990) оспаривает дату рождения, принятую в литературе, утверждая, что родился Кирилов в 1695 г. Уточнение делается им «по сохраненному в архиве свидетельству его сына Петра». К сожалению, подробнее автор не говорит ничего – что за документ, где и кем найден. Позиция его несколько уязвима – он сам пишет, что «где-то на рубеже 1711-1712 гг.» Кирилов «приступил к работе в канцелярии Сената» – выходит, в возрасте 16-17 лет? В таком случае, в каком же возрасте он начал службу в Сыскном приказе? Видимо, что снять это несоответствие, И.Трутнев умалчивает об этом эпизоде вообще. [Трутнев И. Ук. соч.– С.21-23.] А.Чибилев, также признающий годом рождения 1695 г., пишет, что в 1717 г. Кирилов «начал службу в сенате в качестве канцеляриста», но только он не совсем обоснованно полагает должность обер-секретаря Сената одной из руководящих там. [Ук. соч. - С.14.]
[49] А.Добросмыслов (1900) (со ссылкой на В.Витевского (1897)): «из мещан» [Тургайская область. – С.13.]; В.Вернадский (1912): «по-видимому, он вышел из народа»; Н.Аполлова: «из посадских людей» [Экономические и политические связи Казахстана… - С.96.]; Л.Иофа (1949, 1957), Д.Лебедев (1962): «в семье подъячего» [Иофа Л. Современники… – С.4; Отечественные экономико-географы…– С.74; Люди русской науки. – С.317.] И.Трутнев, со ссылкой на новый документ – «из священнических детей».
[50] Если В.Вернадский высказывался достаточно корректно, с долей сомнения: «есть указания, что он был воспитанником Навигацкой школы в Москве»; то в дальнейшем сомнение перешло в уверенность: Н.Аполлова - «кончил цифирную школу»; Д.Лебедев - принят в школу «математических и навигацких, тот есть мореходных хитростно искусств учения»; Л.Иофа - навигационную школу. Все это достаточно интересно еще и потому, что М.Новлянская еще в 1964 г. писала, что вполне достоверных и документально подтвержденных сведений о жизни Кирилова до 1712 г. нет. Используемые авторами документы дают информацию о некоем Иване Кирилове, учившемся в навигацкой школе и т.п., но, как отмечает она, нет оснований предполагать, что сведения эти относятся именно к интересующему нас Кирилову, а не его многочисленным однофамильцам. Ни сам он, ни его сын, ни современники ничего не говорили о полученном Кириловым образовании. [Новлянская М. Ук. соч. – С.7.] С тех пор никто из писавших о биографии Кирилова не доказал обратного.
[51] А.Добросмыслов: «начал службу в сыскном приказе; отсюда переведен в Сенат копиистом» [Ук. соч. – С.13.]; Д.Лебедев, сообщавший подробные детали биографии, писал, что о службе 1713-1716 гг. данных «не установлено»; Л.Иофа (1957), напротив, писал, что в 1712 г. он был назначен в Москву, в Поместный приказ, а с 1718 г. его перевели в Сенат. В феврале 1719 подъячий канцелярии Сената назначается канцеляристом Приказного стола. Указом 26.3.1720 был сделан регистратором, в октябре 1720 г. – секретарем Сената.
[52]Мы использовали электронную версию работы В.И.Вернадского: В.И.Вернадский. Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии. // Труды по истории науки в России. - Москва: Наука, 1988. Все ссылки даны на главу 4.3.
[53] Показательно, что писавший позднее Д.Лебедев уже однозначно утверждал, что на секретаря Сената возлагалась «организация и руководство первыми государственными съемками России». [Люди русской науки… - С.317.] Также полагали и все прочие.
[54] Цит. по: Иофа Л. Современники… - С.5.
[55] Материалы по ист