ГОД 1934-й
Л. А. ГРОХОВСКАЯ
В конце февраля, в день метельный, ненастный, Павел приехал очень расстроенный. Я это заметила сразу - по выражению его лица, по тому, как он снимал запорошенную снегом шинель, - резко, зло.
- Что произошло, Паша?
Молча переодевшись в домашний фланелевый костюм, он сел за стол в кабинете. Вынув из пачки папиросу, жестом попросил принести пепельницу. Я подала. Жуя мундштук, Павел смотрел на меня невидящим взором.
- Ты можешь сказать, что случилось? Вымученная улыбка скользнула по его лицу. Ответил коротко:
- Я устал.
Положив ладони на его русую голову и ласково перебирая волосы, я терпеливо ждала.
- Я устал, понимаешь?
- Конечно, устал. Эти нескончаемые командировки, завод в Ленинграде, поездки к десантникам в разные города, слеты...
- Не от дела я устал! От сопротивления, которое постоянно чувствую, а кто мешает мне работать, не вижу. Когда мы демонстрировали опрокидывающиеся люльки, все поздравляли нас, аплодировали, а за спиной разнесли слух, что это гробы! Авиабусы приняли к боевой работе, потом вычеркнули их, похерили даже самое понятие «бреющий десант»! Парашюты Г-2 и Г-3 снимают с эксплуатации, хотя равной замены еще нет. И все это делается не на высшем, на среднем уровне. Решают не те, кто подписывает приказы, а те, кто готовит их. Теперь вот и с девчатами недоразумение.
- Что произошло? Ну же...
- А, говорить не хочется. Давай бумагу, Лида, будем сочинять объяснительную. И вынь серенький бланк анкеты из планшета, будем вспоминать с тобой родословные.
- Донос?
- Угадала. Завелась какая-то гнида в коллективе и строчит уже третью анонимку. И на сей раз у этого подлеца в руках козырь.
- Ты где-нибудь просчитался, Павлик? Авария?
- Да нет, нужно объяснить ЧП, случившееся при групповом прыжке тринадцатого февраля. Меня обвиняют в торопливости и некачественной подготовке женщин-инструкторов.
- Случай с Яковлевой и Гураль?
- Да, Лидочка, да! Тащи бумагу!
Происшествие было не из приятных. На высоте две тысячи метров тяжелый самолет вышел на курс выброски большой группы десантников. Вместе с мужчинами на крыло вылезли две парашютистки - Ольга Яковлева и Марианна Гураль. Они, держась за поручень, стояли первыми в шеренге, около задней кромки крыла
Командир группы, им был Константин Холобаев, подал команду приготовиться к прыжку. Несколько человек неправильно истолковали ее, посчитав за исполнительную, и начали подталкивать впереди стоящих. Шеренга парашютистов на крыле спрессовалась. Яковлева и Гураль, видя, что аэродром еще далеко, сопротивлялись, но удержаться за поручень не смогли, и их столкнули. Испуганные необычностью своего положения, они выдернули кольца, как только потеряли под ногами опору. И купола их парашютов, мгновенно раскрывшись прд напором воздуха, понесли их на хвостовое оперение. Там девушки и зависли. Мало того, купол Марианны Гураль запутался в тросах управления самолетом, и он начал терять высоту.
По команде «Всем очистить крылья!» мужчины прыгнули. Девушки волочились за хвостом самолета.
На высоте полутора тысяч метров стропа вытяжного парашютика, на котором висела Яковлева, лопнула, и парашютистка пошла вниз на основном куполе. Но купол закрутило так, что практически он не тормозил скорость снижения. Расправить купол Ольга не смогла. Тогда она открыла запасной парашют. Его купол вышел из ранца вяло и запутался в стропах основного. Как ни старалась Яковлева вытащить его из строп и отбросить в сторону - не получилось. Так она и падала к земле на свившихся в мягкие комья кусках материи. Они тормозили скорость падения, но все равно она оставалась губительной. Девушке сказочно повезло - Ольга упала в глубокий снежный овраг и осталась невредимой.
Марианну Гураль самолет долго таскал за собой, совершая различные эволюции для срыва парашютистки. Старания летчиков привели к успеху - купол парашюта разорвался в клочья, и Гураль пошла к земле в свободном падении. Она воспользовалась запасным парашютом и благополучно приземлилась.
Несколько дней спустя драматический случай произошел с десантником из бригады Бойцова в Ленинграде, где тренировали парашютистов тоже инструкторы из бюро Павла. Десантник приготовился к прыжку. Просунул кисть правой руки через круглую резинку, прикрепленную к вытяжному кольцу (потерять кольцо в воздухе считалось позором), взялся за кольцо и, как советовали инструкторы, слегка «надломил» его, то есть вынул нижнюю часть кольца из кармана на лямке. Но последнее движение оказалось нерасчетливым - парашют раскрылся на крыле и понес десантника в подкосы стабилизатора. Десантник уцепился за расчалки хвостового оперения. Острыми кромками стальных лент-растяжек порезало стропы парашюта, и купол улетел, а десантник остался на хвосте самолета. Он сумел крепко уцепиться руками и ногами за подкосы и в течение восемнадцати минут в этом крайне неудобном положении продержался под ледяной струёй от моторов. Летчик очень плавно посадил воздушный корабль на колеса. Десантника сняли с подкосов стабилизатора, замерзшим, но живым.
Все это мне в свое время рассказал Павел. О случае с десантником писали газеты под рубрикой «Подвиг». И вот теперь кто-то, не подписавшийся под доносом, винил во всем Павла.
Он, прикуривая одну папиросу за другой, сидел над объяснительной долго и признал в ней, что далеко еще не все продумано и сделано для безопасного десантирования люден с самолетов: у парашютистов не было ножей для отсечения строп в случае зависания на стабилизаторе; не полностью отработаны действия экипажа по спасению зависшего парашютиста; на самолете нет средств вроде «кошки» или лебедки для спасения попавшего в беду парашютиста. Неудобны для десантирования используемые с этой целью самолеты - нужно строить специальные десантные корабли.
«Будем думать, разрабатывать методику, изобретать приспособления», - заключил Павел, ставя подпись под текстом записки.
- Медленно думаете, - сказала я, - все о-пос-ля! Павел вскипел:
- А кто зависал на хвостах раньше?! Где?! У кого есть эти приспособления?! Все впервые, и у нас не семь пядей во лбу!.. Чем бросать обидные реплики, лучше подумай над ответами к вопросам вон той длиннющей анкеты! Кем у тебя дед, бабка и прабабка были - знаешь? Нет? Должна знать!
Быстро остыв, он обнял меня за плечи, извинился за резкий тон, поцеловал, и, сев рядом, мы склонились над сереньким листом бумаги - новой формой «послужной анкеты», где каждый служащий обязан был ответить на десятки вопросов, в том числе подробно высветить свою родословную, углубясь при этом на три поколения в прошлое, точно указать, когда и к каким партиям примыкал или какой партии сочувствовал, не эмигрировал ли кто из родственников за границу.
- Анкета полна подозрительности, - ворчал Павел, заполняя графы, - но нам-то легко отвечать, дворян в роду не просматривается, и, кроме большевиков, я ни с кем дружбы не водил.
- А твой дед-дьячок по материнской линии? - напомнила я. - Будешь указывать?
- Так и пишу - дьякон! Не велика фигура в рядах носителей опиума для народа. Жаль, тут нет Места дополнить, что он был нищим деревенским дьячком из сосланных самодержавием свободолюбивых поляков.
- Напомни, что в гражданскую войну ты был награжден бантом «За храбрость» и именным оружием.
- Здесь такой графы нет... А вот как ответить, какую я исповедовал религию?
- Пищи - босяцкую!
Шли дни, когда в Красной Армии заканчивалась партийная чистка.
Перед ужином Павел поиграл с Авиетой, приласкал Нерона - пес обижался, если хозяин проявлял к нему мало внимания, - но происшествия с парашютистами, видимо, не выходили у него из головы, и уже за столом, поднося вилку ко рту, он сказал:
- Тех, кто считает цифру тринадцать несчастливой, обвиняют в суеверии, а ты вспомни, Лида, - не только нашим девчатам не повезло тринадцатого, но и «Челюскин» затонул именно в этот день - тринадцатого февраля! Ну-ка, включи радио, должны передавать очередное сообщение правительственной комиссии о ходе работ по спасению.
Заговорило радио:
«...18 февраля первый самолет под управлением пилота товарища Ляпидевского пытался прорваться в лагерь челюскинцев сквозь полярную непогоду, но из-за непроницаемой пурги был вынужден вернуться обратно... В дрейфующем лагере кипит работа. Расчищен ледяной аэродром, пригодный для посадки даже тяжелого самолета; жизнь входит в нормальную советскую колею. Возобновились научные работы, культурно-просветительная деятельность, читаются доклады на текущие темы. Нормально, как на корабле, функционирует треугольник экспедиции...»
Прослушав сообщение до конца, Павел тяжело вздохнул:
- До лекций ли им сейчас там... - Сказал задумчиво: - Но летчики прорвутся, это точно!.
- В газетах пишут, крупнейшие исследователи Арктики Свердруп и Ларсен сомневаются, что челюскинцев можно спасти самолетами. Надеются на ледокол «Красин».
- Да, Лида, в их рассуждениях есть резон. Ларсен отлично знает условия летной работы в Арктике с ее туманами и снежными буранами, о колоссальном риске посадок самолетов на ледяные аэродромы, но и он, и Свердруп очень плохо знакомы с вашими людьми: Чего бы ни стойло, летчики пробьются и льдине; Дело только во времени...
МП. КАМИНСКИЙ
5 марта Военно-Воздушные Силы отмечали трехлетнюю годовщину шефства дважды Краснознаменного, Ленинского комсомола над Красным Воздушный Флотом. Отмечая заслуги комсомольцев в деле укрепления мощи авиации, в подготовке закаленных бойцов Красной Армии, начальник ВВС Алкснис приказом № 23 по ВВС РККА установил четыре премии за лучшую организацию массовой шефской работы комсомольских организаций над частями ВВС на 1934 год.
Первую премию - аэросани - получил Краснопресненский райком ВЛКСМ, шефствующий над ОсконбюроВВС РККА.
Павел Игнатьевич Гроховский, Малынич и я присутствовали при вручении краснопресненцам документов на аэросани и Почетной грамоты ВВС. После этой процедуры Алкснис сказал Гроховскому:
- Готовьтесь к переходу в другое ведомство, Павел Игнатьевич.
- Я лично? Почему? - удивился мой начальник.
- Все ваше конструкторское бюро передадим в Главное управление Наркомтяжпрома. Не удивляйтесь, товарищи. Организация ваша стала могучей. Имеете собственный завод. Мы с вами хорошо поработали, спасибо! Теперь поработаете с товарищем Серго Орджоникидзе. Ваш коллектив еще укрупнят. Увеличатся как средства, так и возможности заниматься крупными делами... Я представил вас в лучшем виде, не подведите меня, когда будете демонстрировать свои достижения Орджоникидзе. Он намерен все посмотреть лично.
- Постараемся, Яков Иванович...
- Но летный отряд?.. - невольно и взволнованно я перебил Гроховского.
- Остается прикомандированным к бюро. Сможете использовать и других летчиков-испытателей. Нарком-тяжпром очень мощная организация.
...Настал день, когда наш коллектив должен был показать комиссии, возглавляемой Серго Орджоникидзе, чем мы занимались почти четыре года.
Орджоникидзе, Тухачевский, Алкснис с большой группой командиров и инженеров в полдень прибыли на аэродром.
В строгую прямую линию выстроились на летном поле самолеты различных типов, приспособленные к десантной работе, в том числе и новая двухмоторная машина Гроховского Г-37 - «Универсальное летающее крыло», которую испытал в Ленинграде и пригнал в Москву Валерий Чкалов. Под фюзеляжами или крыльями почти каждого из самолетов что-нибудь подвешено: корзины, картонажные мешки, клетки, люльки, авиабусы, военная боевая техника. Из одной парашютной клети доносились кудахтанье и собачий лай. Из другой - поросячий визг. Это вызвало улыбки на лицах инспектирующих - хороший признак.
Неторопливо осмотрев технику и выслушав ответы на некоторые интересовавшие его вопросы, Орджоникидзе дал разрешение на демонстрацию объектов.
Первым поднялся в воздух истребитель. Он показал возможность бомбометания и стрельбы с пикирования по точечным целям.
- Такой метод уничтожения огневых точек противника при защите десанта даст отличные результаты, - пояснил Гроховский.
Не успел истребитель приземлиться, как взлетел тяжелый самолет с сорока парашютистами. Небо расцветилось красочными зонтами. Потом с малыми промежутками времени на землю начали падать клети, грузовые короба, картонажные мешки. В десантной таре сидели всклокоченные куры, притихшие собаки. Лица членов комиссии стали особенно добрыми, когда вскрыли картонажные мешки: положенные в них сырые яйца, электрические лампочки - целы и невредимы!
- Спасибо за службу! - улыбаясь в усы, сказал Орджоникидзе.
- Служим трудовому народу! - ответил Гроховский. Показывая на только что приземлившуюся клеть с надписью «Буфет» и на двух парашютистов рядом с ней, он предложил:
- Горячий обед подан, товарищ народный комиссар, может быть, снимете пробу?
Тут же налили в миску борща, и Орджоникидзе отведал его.
- Вкусно! Кто хочет подзаправиться, рекомендую. Сопровождавшие наркома члены комиссии с готовностью и удовольствием воспользовались предложением.
Парашютистка Шура Николаева вечером этого дня записала в свой дневник: «Сегодня я была наряжена поварихой, а мой инструктор Шмидт поваром. Мы сбросили с самолета грузовую клеть-буфет с лимонадом, горячими щами, бутербродами и пожарскими котлетами. Я приземлилась на отдельном парашюте одновременно с буфетом и угостила желающих воздушным обедом из трех блюд».
Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев приехал на аэродром, когда тройка парашютистов, в их числе и я, демонстрировала затяжные прыжки. Прыгали с тысячи метров. Двое раскрыли купола на высоте 400 метров, а я решил показать «класс» и раскрыл свой парашют в семидесяти метрах от земли. Потом мне передали, что Косарев даже зажмурился, считая мою гибель неизбежной. Повернувшись к Гроховскому, сказал:
- Передайте Каминскому, что это ухарство. Мне было страшно и неприятно смотреть, как он падал. Пусть побережет себя, его жизнь нужна не ему одному.
- Согласен, - ответил Гроховский. - Рисковать надо для дела, а не для самолюбия. Я ему пропишу по первое число... А теперь, товарищи командиры, не хочет ли кто пострелять?
Человек двадцать военных сели в машины и отправились на окраину аэродрома в огороженное от посторонних глаз место, где дежурил Остап Никандрович Нежил со своими ребятами.
Командиры подошли к трем чучелам, установленным у свежей земляной насыпи. Чучела были завернуты в защитные армейские накидки. Принесли винтовку и револьвер.
- Попробуйте прострелить их, наверное, это нетрудно: чучела набиты соломой, - предложил Гроховский.
Вели огонь по прикрепленным на уровне «груди» мишеням. Пули ложились точно, но почему-то выходили сбоку и рвали накидки. После окончания стрельбы Гроховский подошел к чучелам и распахнул накидки. Под ними оказались легкие бронежилеты.
- Обратите внимание, прямой удар пули вминает металл, скользящее попадание только царапает его. Потом Гроховскому подали трубу с курком, он положил ее на плечо и выстрелил из нее по броневой плите. В броне - дырка.
- Это, оружие работает: на реактивном принципе, - скупо объяснил Гроховский.
Выстрелы гремели около часа.
Потом Орджоникидзе, сопровождаемый Иваном Васильевичем Титовым, осматривал самолет Т-37:
- Говорят, это конструкция вашего бюро?
- Наша, товарищ нарком, - коротко ответил Титов. - Ведущий конструктор товарищ Рентель.
В. Рентель, большеголовый, худенький, стоял около шасси. Титов протянул в его сторону руку. Рентель слегка поклонился.
- Раньше вы занимались авиаконструированием? - спросил его Орджоникидзе.
- Да, в Ленинградском институте путей сообщения. Там я руководил авиационным кружком. По схеме, «обитаемое крыло» мы построили четырехместный легкий аэроплан ДК-1 '. Потом вот эту машину - Г-37.
') ЛК-1 В. Рентеля был испытан летом 1932 года В. Чкаловым. Впоследствии было изготовлено 20 экземпляров самолета, Которые эксплуатировались в Арктике. Один из этих самолетов участвовал в съемках кинофильма «Семеро смелых.
- Покажите, товарищ Рентель, машину и расскажите о ней.
Орджоникидзе осмотрел весь самолет, залез в кабину, посидел там. Рентель, находясь все время рядом, рассказывал ему:
- Самолет предназначен для перевозки воздушного десанта. Пассажирская кабина может сбрасываться на парашюте вместе с людьми. Если снять ее, то машину можно использовать для перевозки различных грузов, подвешивая их. По отзыву испытателя Чкалова, управляется самолет легко. Скорость до трехсот километров в час, что для такого типа машин является почти рекордной...
- Хорошо, товарищ Рентель. В кабине просторно, удобно. Такой необычной двухбалочной конструкции фюзеляжа я еще не видел. А почему на балках у вас написано «Имени Ленинского комсомола»? Кто называл самолет?
Тут рядом с Рентелем появился Гроховский:
- Посвящение утвердило комсомольское собрание нашего бюро.
- Благодарю вас, товарищ Гроховский, и вас, товарищ Рентель, за хорошую работу. Настроение у наркома, командиров и других членов комиссии держалось приподнятое, и это было настоящим праздником для всех нас. Мы показали почти все, чем занималось Осконбюро прежде. Демонстрация эта произвела впечатление даже на нас самих. Раньше каждый в отдельности имел только частичное представление о том, что делалось в большом коллективе, в разных городах, в десантных бригадах и отрядах, теперь же увидели все сразу и в парадном исполнении. Почувствовали, как близка к материальному воплощению идея десантной армии. Практически, все техническое вооружение для этого было подготовлено. С неба летели и мягко приземлялись, с одновременным отстрелом грузовых парашютов, автомобили, танкетки, пушки, мотоциклы.
Показ объектов продолжался до позднего вечера. Закончить демонстрацию Гроховский решил эффектным зрелищем. Как о деле не очень важном он доложил Тухачевскому о методе проводной связи при помощи самолета. Тухачевский сказал об этом Орджоникидзе, уже собиравшемуся покинуть аэродром. Предложение посмотреть еще один «фокус Гроховского» вызвал у наркома острый интерес:
- А ну, дорогой, покажи! На сколько же километров?
- Пока только на шестьдесят. На Р-5 больший барабан не помещается.
- На шестьдесят?! Ну-ка дай карту!
Получив карту, нарком расстелил ее на походном столике и, вычертив циркулем окружность, поставил на ней точку.
- Вот сюда, дорогой, к этой деревне. А ты, Яков Иванович, - обратился Орджоникидзе к Алкснису, - проследи, чтоб не схитрили!
Через несколько минут летчик Баталов взлетел с предписанием найти указанную деревню и выбросить над ней парашютиста-телефониста. От самолетного барабана конец телефонного провода подвели к аппарату на столике наркома.
Контролировать наведение связи Алкснис послал другой самолет с представителем ВВС на борту.
Через полчаса на столике наркома неуверенно тренькнул телефон. Орджоникидзе схватил трубку и засмеялся от удовольствия. Он услышал совершенно четко:
- Докладывает телефонист Терещенко. Нахожусь в населенном пункте Матвейково Истринского района. С вами будет говорить председатель сельсовета Коновалов. Передаю трубку. И сразу:
- Председатель сельсовета Коновалов на проводе. С кем говорю?
- А это неважно, дорогой, с кем вы говорите, главное, что вас отлично слышно. Здоровья вам, дорогой! - и Орджоникидзе положил трубку на рычаги. - Ну, теперь вижу, товарищи, что слово у вас не расходится с делом. Молодцы! Будем работать вместе!
Через неделю Особое конструкторское бюро ВВС РККА стало называться Экспериментальным институтом Наркомтяжпрома по вооружениям РККА. Начальником и главным конструктором института остался Павел Игнатьевич Гроховский. Ему увеличили штат, фонды, предложили разработать новый, более обширный план работ по своему усмотрению. Авиастроительный завод в Ленинграде полностью перешел в его подчинение. Очень широкие полномочия получил Гроховский и в плане контактов с другими производствами и научными учреждениями.
Б. Д. УРЛАПОВ
При Совете Народных Комиссаров действовала постоянная Комиссия обороны, предварительно изучавшая основные, принципиальные вопросы строительства Вооруженных Сил, внося их на рассмотрение и утверждение в законодательном порядке в Совет Труда и Обороны. Опыт показал, что Комиссия обороны и Реввоенсовет СССР дублировали друг друга, отчего решение многих вопросов задерживалось. Поэтому в 1934 году Реввоенсовет был упразднен, а Народный комиссариат по военным и морским делам переименован в Наркомат обороны.
Пользу реорганизации сразу почувствовали и мы: планы Экспериментального института были пересмотрены - на разработки объектов устанавливались жесткие сроки, от изобретателей и конструкторов требовали новых оригинальных идей, призывая «не топтаться на месте».
КОНСТРУКТОР - ДУМАЙ, ДУМАЙ, ДУМАЙ, ЧТО ТЫМОЖЕШЬ ДАТЬ КРАСНОЙ АРМИИ! - такие плакаты висели почти в каждой комнате института на самых видных местах.
Как-то Гроховский пригласил меня к себе.
- Борис, вчера разговаривал с Рентелем о новом самолете Г-38. Когда подошли к скорости, он уперся на том, что больше трехсот километров в час выжать из конструкции мы не сумеем. Ты знаешь о чем речь. Как считаешь, четырехсот добьемся?
Я пожал плечами:
- Сейчас на такую скорость способны только истребители. Рентель потому и не верит...
- Консервативное мышление! - перебил Гроховский. - Оглядываться не будем. Наш самолет должен летать быстрее, иначе за дело и браться не стоит!.. С Рентелем расстаемся. Есть у тебя на примете молодой парень с царем в голове на должность ведущего конструктора новой машины?
- Так сразу?
- Нет, значит. Месяц тебе на поиски, не больше... Я порадовал начальника раньше. Предложил на должность ведущего Павла Альбертовича Ивенсена.
-...только работает он в СНИИ ГВФ у Роберта Бартини над технической документацией «Сталь-7», - сказал я.
- Чем он понравился тебе?
- Был главным помощником Вартини в проектировании самолета «ДАР», очень интересной, необычной машины. Конструктор с оригинальным мышлением. Изобретатель. Строил планеры, непохожие на другие. Приглашение на самостоятельную работу может принять, но опасается, говорит, больно уж громкая слава у нашего института.
- «Цирк»?!
- Вот именно...
- Приглашай! Направь в субботу за ним машину. В тринадцать ноль-ноль поговорим.
Утром в субботу я привез Павла Ивенсена в институт. В пустом кабинете Гроховского разложил перед ним проект «Легкого крейсера-2», разработанный под руководством моего шефа Рентелем. Несколько часов Ивенсен изучал чертежи, расчеты.
В час дня приехал Гроховский. Я их познакомил. Ивенсен сказал, что хотел бы более подробно обсчитать проект, порисовать. Рентель, пожалуй, прав, представленные расчеты не сулят скорости более трехсот.
- Считайте. Увидимся в понедельник, - согласился Гроховский.
Ивенсен просидел над чертежами день, остаток субботы и все воскресенье. В понедельник он высказал нам с Гроховским свое мнение:
- Самолет Г-38, названный вами «Легким крейсером», задуман как многоцелевой моноплан с экипажем в пять человек, размахом крыльев двадцать восемь метров, вооруженный пулеметами. Схема машины мне нравится. Но чтобы выйти на скорость более трехсот километров в час, параметры и еще кое-что придется изменить. Я предлагаю, сохранив задуманную схему, значительно улучшить летные данные и боевые характеристики самолета за счет уменьшения размаха и площади его крыльев, более мощных двигателей, сокращения экипажа до трех человек и усиления вооружения.
- Какой размах крыльев? - спросил я.
- Четырнадцать-шестнадцать метров.
- Ой ли! - воскликнул Гроховский. - Уменьшить вдвое?
- Да, тогда непременно добьемся хорошей скорости, но и посадочная тоже увеличится изрядно. Это вас не пугает?
Гроховский согласился:
- Насчет посадочной скорости не беспокойтесь, научим летчиков. Чкалов и подобные ему могут освоить такую машину сразу. Каким видите вооружение?
- Восемь точек: пулеметы и две пушки. Можно «эрэсы».
Обсуждали идеи Ивенсена мы долго, под конец Гроховский, как о деле решенном, сказал:
- Значит, вы, Павел Альбертович, работаете у нас. Приступайте к делу завтра же в должности технического руководителя самолетного отдела, в нем сейчас больше ста человек, так что в помощниках нужды не будет. В средствах тоже. Начальник отдела Коровин - прекрасный, умный мужик: сработаетесь. Вашим заместителем будет Рыбников, тоже специалист что надо.
- Павел Игнатьевич, я не могу с завтрашнего дня начать работать у вас по правилам перехода с одной работы на другую. Руководство самолетного НИИ ГВФ воспротивится.
Ивенсен не набивал себе цену - дисциплинарный устав ГВФ в то время действительно запрещал добровольный переход с одной работы на другую без санкции руководства. Если же служащий все-таки увольнялся с работы, то в другое учреждение он мог поступить не ранее чем через шесть месяцев, в течение которых проходил специальную проверку.
- Кроме того, Павел Игнатьевич, - продолжал Ивенсен, - ваш институт особый, и, чтобы поступить на службу к вам, мне нужно две рекомендации от членов ВКП(б).
- Моя рекомендация стоит нескольких, - заверил Гроховский. - Не бойтесь, Ивенсен. Приступайте к делу немедля. У Бартини вы получали пятьсот рублей, у нас будете - восемьсот. Знаю, вам необходимо приличное жилье - уладим, пока поселитесь в гостинице. Самостоятельность вашу ни зажимать, ни стеснять никто не будет, однако учтите: работать придется много. Со временем мы не считаемся и этого же потребуем от вас. Никакой пробуксовки! Согласны?
Павлу Ивенсену, двадцатишестилетнему конструктору, построившему самостоятельно пять планеров и авиетку, очень хотелось поработать над боевым самолетом в организации, где царила полная творческая свобода. И он с удовольствием принял предложение.
Модель «Легкого крейсера» для продувки в аэродинамической трубе ЦАГИ сделали очень быстро. Получилась она красивой, чернополированной.
- Как рояль! - увидев ее, воскликнул Гроховский. - Скорее делайте натурный макет, мы должны его показать Алкснису и Тухачевскому.
Через два с половиной месяца макет был готов. Делали так: в Москве готовили рабочие чертежи, плазмы на фанере и отвозили в Ленинград на завод. Потом натурный макет частями перевезли из города на Неве в столицу, собрали, установили в ангаре Центрального аэродрома на Ходынке.
Полным ходом велись работы по изготовлению крыла Г-38 и других элементов конструкции для статических испытаний. Группой конструирования крыла руководила Лидия Кулешова. Отдел прочности возглавлял Алексей Епишев, он перешел в наш институт уже опытным прочнистом, поработавшим с авиаконструкторами Поликарповым, Сухим, Ильюшиным.
Ивенсену и его помощникам, а также мне, приходилось по нескольку раз в месяц выезжать в Ленинград и зачастую в тот же день вечером возвращаться обратно в Москву.
Как-то Ивенсен увидел в институте группу ребят лет двенадцати-пятнадцати. Крепенькие, как на подбор коренастые, они все были одеты в военную форму. Фуражки, брюки галифе, хромовые сапожки. На рукавах гимнастерок синего цвета - крылышки, вышитые золотой канителью, под ними красные буквы: ЭОЮЛл
- Кто это у нас в гостях? - встретив меня, спросил Ивенсен.
- ЭОЮЛ - экспериментальный отряд юных летчиков. Взяли пацанов из трудовой колонии, наиболее развитых и смышленых. Они будут летать и прыгать с парашютом. Павел Игнатьевич поручил мне подготовить для них один самолет: в передней кабине приподнять сиденье пилота и удлинить ножные педали. А сейчас ребята занимаются теорией и общей физической подготовкой. Кстати, Павел Альбертович, автомашины, закрепленной за отделом, у вас временно не будет. В ремонте она, бедная! Будущие летчики проникли в гараж через крышу, завели машину и катались на ней в четырех стенах, пока не врезались в одну. Помяли радиатор. Кое-что отвинтили по любознательности.
- Раскурочили! - взмахнул руками экспансивный Ивенсен, выслушав мое сообщение.
- Гроховский классифицировал этот случай как первое знакомство юных авиаторов с техникой. Тех ребят, которые развинчивали автомобиль, попросил изучить снятые детали, самостоятельно докопаться, для чего они предназначены, и аккуратненько поставить на место. Сейчас трое любознательных собирают машину, а один учится паять - тот, который помял радиатор. За работу будут выставлены оценки в журнал. Кто получит «очень хорошо» - первым прыгнет с парашютной вышки. Вот такое «наказание» проказникам придумал Павел Игнатьевич.
- Зачем ему понадобились эти казаки-разбойники?
- Говорит, не ему, а стране нужны летчики-асы и чтобы достигли они высшего мастерства в расцвете сил! Понятно, товарищ Ивенсен? Педагогика. Учись!.. А пока прощай, тороплюсь оформить командировку в Питер.
Не успели мы пожать друг другу руки, как подошел Гроховский. Обратился к Ивенсену:
- Как дела на заводе?
- Работы по Г-38 немного задерживаются из-за легкого самолета конструктора Яковлева, специалисты заняты монтажом управления.
- Борис, - обратился ко мне Гроховский, - завтра ты будешь на заводе, скажи там: работы по самолету Яковлева временно прекратить! Все силы на Г-38.
Когда я прибыл на Ленинградский самолетостроительный завод, мне вручили телефонограмму: «Вернуться в Москву немедленно. Гроховский».
Кинулся к железнодорожной кассе - билеты на поезд все проданы. Попробовал купить с рук - тоже неудача.