Нарцисса зашевелилась рядом, отвлекая Люциуса от тягостных мыслей. Жена сладострастно потянулась и принялась умело ласкать его. Пожалуй, слишком умело, чтобы эта ласка оказалась искренней. Люциус отстранился от нее, намереваясь встать с постели – снова заниматься сексом с женой не входило в намерения Малфоя.
– Я вынужден покинуть вас, дорогая, – надменно произнес он, преднамеренно обращаясь к супруге на «вы».
– Люциус, нам необходимо поговорить, – жена с отчаянием схватила его за руку.
– Мне некогда, – ответил Малфой, накидывая на голое тело темно–зеленый с серебряным позументом бархатный халат.
– Некогда поговорить о нашем сыне?! – с истеричными нотками в голосе воскликнула Нарцисса.
– Держите себя в руках, мадам. Не забывайте, что вы носите фамилию Малфой.
– Люциус, наш сын умирает! У Драко чахотка, я это точно знаю. Мне удалось получить эти сведения из надежного источника!
– Заключенные иногда умирают в Азкабане, Цисси, – помолчав, произнес Малфой. – Думаю, твоя сестра, если ты попросишь, расскажет тебе много подобных историй.
Звонкая пощечина обожгла щеку Люциуса.
– Не смей так говорить, мерзавец, – прошипела Нарцисса. – Если мой сын умрет, я никогда тебе этого не прощу! – взгляд холодных синих глаз столкнулся с ледяными серыми.
– Я ничего не могу для него сделать, Нарцисса, – после долгого молчания ответил Люциус.
– Ты не хочешь ничего делать для него. Ты не можешь простить мальчику его ошибку.
– Эта ошибка называется мужеложство, и Драко обесчестил наш род. Странно, что вы, мадам, не понимаете таких вещей.
– Люциус, Драко наш единственный сын, и ему только исполнилось семнадцать лет. Да, он ошибся, да, он совершил ужасный поступок, но он не заслужил смерть. Это была детская шалость, он не один принимал участие в этом, и было доказано, что Поттер сам виноват, он спровоцировал мальчиков на это. А Драко был публично наказан за совершенный проступок. Он был унижен перед всей школой, его подвергли телесному наказанию как какую–то прислугу и об этом даже написали в газетах. Он полностью расплатился за свою ошибку. Люциус, у тебя такие связи в Министерстве, у тебя влиятельные друзья – я знаю, ты можешь спасти нашего мальчика, – произнесла Нарцисса дрожащими губами, а глаза уже блестели от слез. – Умоляю, спаси Драко, – прошептала она, схватив мужа за руку, и медленно опустилась перед ним на колени.
– Боюсь, я ничего не могу для него сделать, – отстраняясь от жены, медленно произнес Малфой и поспешно вышел из спальни.
Люциус спустился по мраморной лестнице, прошел мимо библиотеки, стены которой были обшиты красным деревом, пропитанным огнеупорным составом, которому не были страшны никакие огненные заклинания. По его приказу здесь всегда горели свечи в высоких бронзовых подсвечниках. Через распахнутую дверь он увидел длинные ряды книг, переплетенные в телячью, змеиную и человеческую кожу, – собрание многих лет, спасенное от огня, воды и хаоса магических войн, которые велись столетия назад. Сотни книг по черной магии, астрологии, ведовству, оракулы древних, манускрипты с утраченным смыслом, пергаменты, которые уже никто никогда не прочтет, если только Люциус на склоне лет не возьмет на себя труд разобраться в них… если еще доживет до того времени.
Войдя в купальню – просторное помещение, освещенное множеством свечей, стены которого были отделаны редким сортом малахита и украшены зеркалами венецианской работы, Люциус обнаружил, что заботливыми домовыми эльфами уже все приготовлено к тому, чтобы хозяин мог принять ванну. Владелец Малфой–Мэннор, сбросив халат, с наслаждением погрузился в горячую воду и оставался там до тех пор, пока не почувствовал, что внутри тела растаяла последняя крупица льда после разговора с женой. Тогда он позволил одному из домовиков высушить и заплести в косу свои длинные белые волосы, а после, не смотря на позднее время, отправился ужинать, приказав подать к столу красного вина. Нарцисса так и не спустилась в столовую.
Сидя около потрескивающего огня в натопленном кабинете, Люциус прислушивался к утихающему завыванию ветра, смотрел, как за окнами плывет предутренняя серая мгла, и думал о Драко, который через пару месяцев наверняка умрет от болотного воздуха, наполненного гнилостными испарениями. Малфой отрешенно гладил гончую, лежащую у его ног, и положившую морду на колени хозяину, и думал о том, что он может сделать ради спасения сына.
Несмотря на то, что Драко опозорил фамилию, он был единственным наследником, и с его смертью прямой род Малфоев закончил бы свое многовековое существование. Люциус был уверен, что в случае смерти единственного сына, у них с Нарциссой уже не будет других детей. Жена никогда не простит ему гибель Драко. Поэтому, несмотря на чудовищное преступление сына перед семьей, Люциус понимал, что нужно предпринимать какие-то действия, чтобы вытащить Драко с каторги, иначе сын долго там не протянет и умрет если не от чахотки, то еще от какого-нибудь заболевания — узники Азкабана и каторжане, работающие в каменоломнях, окруженных трясинами, долго не жили.
Азкабан хоть и считался неприступной тюрьмой, но побеги там случались, и примером тому были Сириус Блэк и Беллатрикс Лестрейндж. А Крауч-старший, рьяный фанатик-мракоборец, сумел провернуть хитроумный план по спасению своего сына, Пожирателя Смерти, и на протяжении нескольких лет прятал его в собственном доме. Чем больше Люциус размышлял об этом, глядя на пламя в камине и делая небольшие глотки красного вина, тем больше проникался мыслью о спасении своего единственного сына. Имея огромное состояние и влиятельных друзей в Министерстве, он сможет через подставных лиц организовать побег Драко, переправить его во Францию и скрыть у родственников от преследования властей и мести Забини. Потом, через несколько лет, когда громкий скандал, обесчестивший их род, утихнет, он женит сына на чистокровной французской аристократке, сделав выгодную партию, Драко произведет на свет наследников для продолжения великого рода Малфоев, а со временем, возможно, сын сможет вернуться в Англию.
С этими мыслями Люциус наконец сумел заснуть, а когда проснулся, обнаружил, что провел ночь в кресле, бокал, выпавший из его руки, был разбит и на полу была лужица красного вина, в первый момент показавшаяся ему пятном крови. Гончие сидели рядом и, по-видимому, уже долго и пристально смотрели на хозяина. Одна из них преданно положила голову ему на колени и лизнула руку.
Люциус приподнялся с кресла, подошел к большому массивному столу из черного дуба и, замысловато взмахнув палочкой, открыл потайной ящик, в котором хранились уникальные старинные артефакты, с древних времен принадлежавшие их роду и передававшиеся по наследству. Взяв в руки гадальную колоду и перетасовав ее, Малфой разложил карты рубашками кверху в фигуру Оракула. Черные рубашки с алой каймой выглядели словно окна в нескончаемую ночь, обагренную кровью. Люциус даже испытал легкий трепет перед тем, как перевернуть их. Этим уникальным магическим картам было более пятисот лет, и за право обладания ими пролилось немало крови. Башня выпала в обратной позиции, и это означало самое худшее — обстоятельства, которые не могут быть изменены. Колесница в прямой позиции предвещала дальнее странствие, изрядно омраченное соседством перевернутой Луны, что сильно озадачило Малфоя, ибо в ближайшие его планы никакие путешествия не входили. Вероятно, этот расклад карт можно было применить к тому, что он, после побега Драко с каторги, намеревался переправить сына во Францию, что могло быть опасным, о чем предвещала позиция обратной Луны. Люциус переворачивал одну карту за другой, расклад получался сложный и не предвещал ничего хорошего, а последний удар тающим, как дым, надеждам Люциуса на успешный исход дела нанес Висельник в обратной позиции, который лег в символичное место близкого будущего и мог означать как тщетность всех усилий, так и ближайшую смерть. Все второстепенные составляющие Оракула были туманными, противоречивыми и ясности не вносили. Малфой долго всматривался в магические карты, дожидаясь чудесного и жутковатого момента, когда изображения на них оживали, а иногда происходила перемена карт, и это означало высшую степень деятельности Оракула, что случалось далеко не всегда. До сих пор Люциус отказывался от его услуг на этой пугающей стадии, отступая перед ужасом известного и неотвратимого будущего, но сейчас речь шла о спасении рода. Маг и Колесо Судьбы остались неподвижными, но Висельник ухмыльнулся и подмигнул Люциусу, дрыгая ногой. Сверкающая Луна в багровой дымке металась по небосводу, а Башня угрожающе наклонилась, из ее бойниц посыпалась черная пыль. Приглядевшись, Люциус понял, что каждая пылинка была исчезающим маленьким человечком. Как завороженный рассматривал он проявление волшебной жизни Оракула, пока взгляд не остановился на Влюбленных, но вместо юноши и девушки он увидел на чернеющем поле карты двух молодых людей, взявшихся за руки, и вдруг один из них на глазах стал превращаться в скелет. На некоторое время Люциус остолбенел от ужаса, затем, переведя взгляд от жутких любовников, Малфой снова взглянул на Висельника, повешенного за ногу и раскачивающегося на перекладине спиной к нему. Ветер рвал одежду и медленно раскачивал тело Висельника. Этот же нездешний ветер вдруг подул из четырехугольника карты, как из норы, ведущей в другой мир, и овеял лицо Люциуса могильным холодом. Наконец Висельник развернулся к нему лицом и Малфой с ужасом узнал в нем самого себя…
Тем временем на древних оживших магических картах продолжалась своя непостижимая жизнь, и все вместе они производили впечатление какого–то дьявольского растревоженного муравейника, порождающего не насекомых, а страх, тревогу, похоть…
Люциус, не в силах больше видеть жуткие предсказания, быстрым движением руки смешал карты и сбросил их в ящик стола. Он долго смотрел пустым невидящим взглядом прямо перед собой, размышляя над страшными предсказаниями, которые были более чем зловещими и обещающими близкую смерть. Возможно, наклонившаяся башня означала пошатнувшуюся твердыню, которой был род Малфоев и, который в ближайшее время мог обратиться в прах и пыль.
Взгляд Люциуса невольно остановился на старинной чернильнице вычурной работы, которая, впрочем, стояла на столе пустая и не выполняла свое основное предназначение, а скорее служила красивой безделушкой, частью дорогого интерьера. На самом деле старинный предмет являлся порт–ключом и давал возможность любому члену семьи Малфой в случае смертельной опасности моментально покинуть замок и оказаться в надежном и безопасном месте. Активировать портал можно было только одним способом – наполнив до краев чернильницу чистой древней кровью истинного Малфоя. Несколько лет назад Люциус показал своему сыну порт–ключ, сказав, что он может воспользоваться им в самом крайнем случае, но тогда Драко воспринял этот разговор весьма легкомысленно – подростку казалось невозможным оказаться в смертельной опасности в надежных стенах родового имения, которое было защищено надежными охранными заклятиями. Сейчас же, еще будучи под впечатлением от жутких предсказаний древнего Оракула, сам Люциус испытывал необъяснимую тревогу и страх, и надежные стены древнего замка уже казались не столь непреступными и надежными.
– А я и не знал, Люциус, что ты любишь раскладывать пасьянсы, – совсем рядом раздался тихий, шипящий голос, от которого Малфоя прошиб озноб.
– Мой Лорд? – медленно обернувшись, произнес хозяин замка, стараясь вернуть себе все свое хладнокровие.
В дальнем углу кабинета, расположившись в кресле, сидел Волдеморт, не отрывавший взгляда змеиных глаз от хозяина Малфой–Мэннор. Гончие, находившиеся у ног Люциуса, почувствовав присутствие воплощенного зла, жалобно заскулили и, поджав хвосты, выбежали из кабинета.
– Ваш визит приятная неожиданность для меня, мой Лорд, – произнес Люциус, сумев скрыть дрожь в голосе. – Если бы я знал о нем заранее, сумел бы встретить вас более достойно.
– Приятно это слышать, мой искренний и преданный друг, – растягивая безгубый рот, прошипел Волдеморт, и тут же из–за кресла раздалось другое шипение, не менее зловещее.
– Могу узнать цель вашего визита, милорд? – спросил Люциус, почтительно склонив голову.
Волдеморт встал с кресла, не торопясь подошел к хозяину Малфой–Мэннор и, обжигая его кровавым взглядом змеиных глаз, тихо произнес:
– Тебя что–то тревожит, мой верный друг Люциус? Ты обращался к древнему Оракулу, предсказывающему будущее. Так что тебя волнует, поделись со мной своими тревогами.
– Мой сын Драко, милорд, – хрипло проговорил Малфой, ощущая, как Волдеморт пытается проникнуть в его сознание.
– Ах да, твой сын, – улыбнулся Темный Лорд, и Люциус почувствовал, что атака на его сознание прекратилась. – Бедный мальчик находится на каторге, впрочем, как многие из моих верных слуг.
– Да, мой Лорд, – ответил Малфой. – Судьба моего сына тревожит меня. Драко болен…
– Как это трогательно, когда отец так обеспокоен судьбой своего сына, – зло прошипел Волдеморт. – Моего же отца никогда не беспокоила моя судьба… Это так печально, Люциус.
– Да, милорд.
– Поэтому я убил своего отца, – улыбнулся Волдеморт, в упор глядя на хозяина Малфой–Мэннор, отчего тот слегка побледнел. – Отец, предавший своего сына, достоин смерти, – прошипел Темный Лорд. – Ты согласен со мной, Люциус, или думаешь, что я ошибаюсь?
– Вы никогда не ошибаетесь, мой Лорд, – ответил Малфой.
– Конечно, мой искренний друг, – произнес Волдеморт.
Повисло тягостное молчание, время от времени нарушаемое лишь шипением, раздававшимся из–за кресла в углу кабинета.
– Тебя интересовала цель моего визита, Люциус? – словно вспомнив забытый разговор, вдруг спросил Темный Лорд.
Люциус с почтением слегка склонил голову, а Волдеморт, улыбнувшись, продолжил:
– В последнее время такая редкость встретить преданных людей… К тебе это не относится, Люциус. Я испытываю к тебе особое доверие, – продолжая фальшиво улыбаться, заметил Волдеморт. – Но таких людей, как ты, очень мало. А в последнее время, с приходом к власти Скримджера, многие мои верные сторонники были арестованы. Мне не хватает преданных слуг, Люциус, таких, как ты.
– Ваше доверие – награда для меня, – медленно произнес Малфой, внутренне насторожившись – змеиная улыбка Темного Лорда не предвещала ничего хорошего.
– Конечно. Я думаю, что твой сын служил бы мне так же преданно, как и ты, Люциус. Ты обещал мне, что Драко принесет мне клятву верности и примет Черную Метку, знак моего особого расположения.
– Мой Лорд, это большая честь для меня и моего сына, но Драко сейчас находится на каторге, и это очень печалит меня.
– Да, это очень досадно, что такой достойный молодой человек из древнего чистокровного рода, подающий такие большие надежды, из–за случайного недоразумения оказался на каторге, вместо того, чтобы занять свое достойное место подле меня. Но ведь ты, как любящий отец, Люциус, наверняка делаешь все возможное, чтобы вернуть сына с каторги и отдать его мне в качестве верного сторонника наших идеалов?
– Конечно, мой Лорд, – сглотнув подступивший комок к горлу, ответил Малфой.
– Хорошо, – растягивая безгубый рот, прошипел Волдеморт. – Драко очень повезло иметь такого отца, как ты, Люциус, – помолчав, добавил он и протянул Малфою свернутый пергамент.
– Что это, мой Лорд? – разворачивая свиток, поинтересовался Люциус.
– Наш друг Пий Толстоватый, находясь под заклятием Империус, с радостью оказал мне небольшую услугу. Начальник Департамента магического правопорядка сегодня подписал указ об амнистии по случаю великой годовщины в победе над гоблинами в какой–то из битв многовековой давности. История магических войн никогда не была моим любимым предметом в Хогвартсе, да это и не имеет никакого значения. Согласно этому указу будут досрочно освобождены мои верные сторонники, – произнес Волдеморт, не спуская змеиного взгляда с Малфоя.
Люциус быстро пробежал глазами документ об амнистии и зачитал список заключенных, получающих свободу:
– Драко Люциус Малфой, – охрипшим голосом зачитал он, увидев имя своего сына в конце списка.
– Мне нужен твой сын, Люциус, – прошипел Волдеморт – Я дарую ему свободу и жизнь в обмен на верную службу. Он должен стать моим преданным слугой и исправить твою очередную ошибку. Я намерен поручить Драко поиски Поттера, и почему–то я уверен, что твой сын сумеет найти мальчишку и доставить его ко мне. А ты, Люциус, будешь хранителем моего кольца, и береги его пуще собственной жизни. Это твой последний шанс, Малфой, и если ты не сможешь выполнить мое поручение и с кольцом что–то случится, ты проклянешь свою мать и тот день, когда родился на свет, мой лучший друг, – произнес Волдеморт. В следующий миг Темный Лорд покинул кабинет Люциуса, растворившись в воздухе, как утренний туман, будто его здесь никогда и не было, а состоявшийся разговор был всего лишь плодом больного воображения хозяина Малфой–Мэннор. Единственным доказательством того, что Люциус окончательно не сошел с ума, был пергаментный свиток в его руке с именем сына, который получал свободу и в ближайшее время должен был вернуться домой, чтобы вступить в ряды Пожирателей Смерти и отправиться на поиски Поттера.
Люциус отбросил свиток на стол, плеснул из хрустальной бутылки в бокал янтарный коньяк и осушил его залпом.
Для каторжников прошел еще один изматывающий день, похожий на все предыдущие. Лучи заходящего солнца окрасили верхушки деревьев в кроваво–красный цвет. К баракам и болотам подкрадывалась ночная тьма. Стих привычный стук кирок, связки заключенных одна за другой потянулись к выходу из каменоломни. Драко, тяжело хромая, шел, опираясь на идущего рядом Рабастана Лестрейнджа. Узкая тропа вилась среди низких скал и обломков пород, спускаясь к заболоченной местности, окруженной сплошной стеной леса. Драко скользнул равнодушным взглядом по опротивевшему пейзажу. У себя за спиной он услышал хриплое дыхание и надсадный кашель – он был не единственный из новичков, кто уже заболел чахоткой.
Каторжники, звеня цепями, медленно приближались к баракам, как вдруг мрачные черные фигуры, окруженные мглистым сиянием, стали появляться на краю трясины. Они медленно приближались со стороны, противоположной единственному преодолимому участку болот, по которому проходила дорога к каменоломне. Драко почувствовал неестественный холод, пронзивший его так, словно он начал погружаться в ледяной туман. С каждым шагом становилось все холоднее – стужа уже добралась до горла, раздирая легкие. Парень снова закашлял, сплевывая кровавые сгустки.
Вначале бывший слизеринец счел высокие фигуры в темных плащах с капюшонами, полностью закрывавшими лица, плодом воспаленного воображения, но уже через секунду почувствовал леденящий кровь ужас и такую щемящую душу тоску, что неожиданно возникло желание свернуть с узкой дороги и войти в вязкую жижу болот, чтобы раз и навсегда прекратить это жалкое существование. Чувство отчаяния и безнадежности стало разрастаться в его душе все сильнее.
Дементоры редко приближались к каторжникам так близко, потому что люди начинали испытывать такие душевные страдания и нестерпимую тоску, что при появлении стражей Азкабана некоторые бросались в трясину, утаскивая за собой товарищей по связке. Сейчас же дементоры приближались все ближе и ближе, и холод, безнадежность и отчаяние наваливались на каторжников, точно заклятие. С каждым шагом разум словно немел. Высокие, темные фигуры внушали ужас, скрытые под капюшонами безглазые лица поворачивались в сторону обреченных людей. Когда Драко стал воспринимать что–то еще, кроме их медленного перемещения по болоту, то понял, что сами каторжники продолжают двигаться в полном молчании, подчиняясь неспешному ритму. Не было слышно ни стонов, ни постоянного надсадного кашля. При приближении дементоров людей охватило странное оцепенение. Зловещая тишина, прерываемая только звоном цепей, повисла над трясиной, а дементоры медленно скользили над болотной топью. Драко остро чувствовал холод, который, казалось, вымораживал всю душу, а в сознании прочно засела навязчивая мысль, что он больше никогда не испытает счастья, что единственный выход – это прервать бессмысленную жизнь и не оттягивать ту роковую минуту, когда он сгниет заживо. Видимо, многие каторжники при приближении стражей Азкабана испытывали те же чувства, что и Драко Малфой – смертельную тоску по своей безысходной судьбе. Драко обернулся и увидел пустые глаза Рабастана Лестрейнджа. В них не было ни страха, ни надежды – ничего, кроме стеклянного блеска, а по впалым щекам текли слезы.
Спустившись на полуостров, окруженный болотами, и добравшись до бараков, первая связка каторжников, состоящая из шести человек, в безмолвии прошла мимо них и направилась прямо туда, где дышала, подрагивала, благоухала смрадом и поджидала вязкая жижа. Ей требовалось всего несколько минут, чтобы затянуть человека. Драко, тяжело хромая, направляясь к своему бараку, равнодушно смотрел, как трясина поглотила людей, а вторая связка безропотно потащилась вслед за первой. Малфой не был напуган массовым сумасшествием и самоубийством каторжников. Собственная смерть казалась неизбежной и желанной. Он и не пытался сопротивляться самоубийственному движению связки. Даже если бы он хотел воспротивиться неизбежному, он знал, что это бесполезно. Если бы он лег на землю, его просто поволокли бы за собой в трясину, обещающую одну из самых неприятных разновидностей смерти. Присутствие дементоров забирало у бывшего слизеринца все остатки надежды и в опустошенной душе тоскливо разрасталось щемящее чувство скорейшего избавления от этой жалкой жизни.
Приближающихся дементоров окружало туманное облако, скрадывающее детали их облика и испускавшее холодное сияние, вроде блуждающих теней на болотах. Единственным звуком, доносившимся до каторжников, было прерывистое дыхание этих тварей, а везде, где они прошли, оставался след, покрытый коркой льда. Тела каторжников из второй связки медленно погружались в трясину, откуда–то из леса тоскливо и неправдоподобно громко завыла в тишине какая–то тварь, и эхо этого воя разнеслось над болотами. Вдруг на фоне жуткого воя раздался хлопок, и недалеко от бараков из воздуха появились два человека, потом еще один, в котором Драко узнал Мариуса Белфура, заместителя начальника Департамента магического правопорядка, сопровождаемого двумя министерскими чиновниками. Служащие Министерства взмахнули палочками, выпуская патронусов, и приближение дементоров сразу же прекратилось, а все связки заключенных одновременно остановились, как будто натолкнулись на невидимую стену. Драко слышал характерный звон цепей – кто–то из каторжников продолжал самозабвенно вышагивать на месте. Это был полоумный старик–людоед, убивший и съевший всю свою семью.
Волшебник, который был заместителем Пия Толстоватого, не скрывая чувства брезгливости, бегло осмотрел стоящих перед ним закованных в цепи каторжников – больных, покрытых язвами и струпьями людей, потерявших надежду, с потускневшим взглядом, в жалких лохмотьях, в которые превратились тюремные робы, заросших, грязных и смердящих. Министерский чиновник вынул пергамент с печатью, сломал ее и, развернув свиток, громко и пафосно зачитал:
– Согласно указу номер двести сорок восемь, подписанного начальником Департамента магического правопорядка Пием Толстоватым объявляется амнистия по случаю пятьсот пятидесятой годовщины победы в третьей магической войне с гоблинами. Досрочное освобождение получат следующие заключенные…
Многие каторжники, еще не совсем обретя ясное сознание, утраченное при приближении дементоров, не сразу осознали то, что громким дребезжащим голосом зачитывал им министерский чиновник. Люди, полностью потерявшие надежду, жизненные силы и веру, не могли сразу поверить в то, что для некоторых из них этот кошмар может закончиться. Драко, находящийся на каторге уже полтора месяца, показавшиеся ему годами, сам отказывался верить в услышанное. Амнистия давала свободу и возвращение из этого ада в нормальный мир, домой, но парень не мог поверить, что он будет в числе тех счастливчиков, кто получит досрочное освобождение. Его осудили за убийство, и надеяться на прощение не приходилось. А ведь кто–то уже сегодня покинет эти гнилостные болота и больше никогда не вернется в каменоломни, а он сдохнет здесь от чахотки или гангрены. Малфой, слушая имена тех заключенных, которые получат свободу, перевел взгляд с министерского чиновника на стоящего рядом Рабастана Лестрейнджа, и увидел, как тот улыбается. Драко в первый миг подумал, что дядя сошел с ума, так и не обретя ясность разума после приближения дементоров, но тот повернулся к Малфою и громко зашептал:
– Я же говорил тебе, Драко, что он позаботится о своих слугах.
– При чем тут Темный Лорд, дядя? Это амнистия, такое иногда случается, – шепотом ответил Малфой.
– Рабастан Балиант Лестрейндж, – громко зачитал министерский чиновник имя очередного каторжника, которому суждено было сегодня обрести свободу.
– Я же тебе говорил, – повторил Лестрейндж и Драко увидел, каким фанатичным огнем загорелись глаза его родственника.
У Малфоя все похолодело внутри. Мужчина заботился о нем, и хотя дядя проявлял к племяннику нездоровый, извращенный интерес, парень мирился с этими прикосновениями, терпел просьбы Рабастана смотреть на него, когда тот мастурбировал, но, тем не менее, Лестрейндж заботился о Драко, помогал как мог, иногда, когда парню становилось совсем плохо после изматывающих приступов кашля, мужчина на себе тащил закованного в цепи племянника, делился с ним последним куском хлеба, и сейчас Драко понимал, что погибнет без Лестрейнджа, получившего сегодня свободу.
Парень сглотнул подступивший горький комок к горлу. Это было эгоизмом, но досрочное освобождение Рабастана не радовало Драко. Вдруг в оглушительной тишине он услышал слова, которые давали ему, и только ему право на свободу и жизнь:
– Драко Люциус Малфой…
Молодой человек почувствовал, как горячие слезы потекли по его покрытому грязью лицу. Да, это он Драко Люциус Малфой и он стал одним из тех счастливчиков, которые обретут свободу, а значит, получат шанс на жизнь. Драко не скрывал слез, не пытался их сдержать и не стеснялся своей слабости, хотя отец всегда говорил, что Малфои не могут показывать свои чувства и проявлять слабость на людях. Плевать, к дементору в задницу все высокопарные пустые слова о кодексе поведения Малфоев, он только что узнал о том, что получит свободу, что вернется домой, что не сгниет заживо в зловонном бараке или сырой темной каменоломне, что его тело не сбросят в трясину, как поступали с трупами умерших заключенных. Свобода – это жизнь, и Драко Малфой только сейчас понял как сильно он хочет жить. Было время, когда он хотел умереть, после пережитого позора он пытался прыгнуть с Астрономической башни, и потом, находясь в клинике Святого Мунго и сырой тюремной камере Дворца Правосудия, бывший слизеринец думал о том, что смерть – единственное заслуженное наказание за его грехи и преступления, но пройдя ад каторги, Драко понял, как отчаянно хочет жить. Жить для того, чтобы хоть частично исправить то зло, которое он причинил другим людям, одним из которых был Гарри Поттер.
Чиновник зачитал список всех каторжников, получивших досрочное освобождение, и как успел заметить Драко, таких оказалось не так уж много – всего двенадцать человек, и все они были Пожирателями Смерти, осужденными на разные сроки отбывания на каторге, и это невольно наводило на мысль о том, что Рабастан Лестрейндж, возможно, был прав,– возникновение этого указа, подписанного Пием Толстоватым по случаю какой–то идиотской годовщины победы в забытой войне над гоблинами, не обошлось без участия самого Лорда Волдеморта, который уже приобрел огромное влияние на министерских чиновников самого высокого ранга. Оглашение указа об амнистии закончилось, служащий департамента правопорядка свернул пергамент и спрятал его в карман мантии. Двое мелкие чиновников, сопровождавших Мариуса Белфура, подходили к тем каторжникам, чьи имена были зачитаны, и освобождали их от общей цепи, сковывающей людей в одну связку. Когда очередь дошла до Драко, парень протянул руки, из палочки министерского сотрудника вырвалась яркая голубая вспышка, и струя холодного пламени коснулась одного из звеньев цепи, связывающей Драко с другими заключенными. Через несколько секунд металл раскалился добела, звено оплавилось и утратило первоначальную форму. Цепь разорвалась, разбрызгивая жидкие капли, и Малфой освободился от обременительной компании других каторжников, но его руки и ноги оставались скованными цепями, не позволявшими развести конечности слишком широко.
Голубое пламя, режущее волшебный сверхпрочный металл, вспыхнуло в нескольких местах, и Драко видел, как освобождают из общей связки тех людей, которые были сторонниками Темного Лорда. Малфой уже не сомневался в правильности выводов Рабастана Лестрейнджа. Эта внезапная амнистия по пустяковому празднованию была ни чем иным, как возвращением верных слуг Темного Лорда в его ряды, и парень понимал, что после возвращения домой должен будет выполнить свой долг и обещание отца и принять Черную Метку.
– Вам предстоит самостоятельный путь через болота, – огласил заместитель начальника департамента правопорядка. – Вас будут сопровождать стражи Азкабана. Вы пойдете прямо за ними, не покидая пределов защитного облака, иначе – смерть. Вас выведут за пределы топей, а дальше вы пойдете сами до того места, где вас будут встречать родственники.
Закончив с последними инструкциями, министерский чиновник поспешил убраться из этого жуткого места и оказаться в уютном кабинете своего шефа Пия Толстоватого, чтобы доложить о выполненном поручении. Раздался громкий хлопок и один за другим министерские служащие стали трансгрессировать. Освобожденным заключенным предстояло приблизиться к дементорам, которых окружал клубящийся туман в виде облака, и вместе с ними отправиться в смертельно опасный путь через черную маслянистую болотную топь. Приближение к стражам Азкабана, от которых исходил гнилостный запах, как в мертвецкой, снова стало серьезным испытанием для бывших заключенных, но оказавшись внутри туманного облака, Драко почувствовал, что больше не испытывает леденящего кровь ужаса и безнадежности, которое вызывало присутствие дементоров. Защитный туман служил надежным щитом между ним и гноящимися, покрытыми струпьями высокими фигурами в черных балдахинах.