Язык, как известно, адаптивная, самонастраивающаяся система, "приспосабливающаяся к условиям своего функционирования не только путем обогащения своего состава, но и путем изменения самой своей системы" [3, С.119]. В языке происходит (как и в любой системе) разбалансирование, вызванное изменением структурно-функциональных свойств и назначением его составляющих под воздействием среды (социальных условий, прагматический ситуаций, типовых контекстов и др.).
Однако социальные и ментальные процессы, происходящие в современном мире, свидетельствуют о возникновении новых тенденций в регулировании коммуникативных актов, в характере общения. Об этом свидетельствует анализ современной русской устной спонтанной речи.
Устная спонтанная речь (СР) организуется в соответствии с основной задачей говорящего — быть понятым. На уровне подсознания и сознания ведется отбор средств для достижения этой цели. Если говорящему безразлично, поймут его или нет, то наблюдается разбалансирование вербального и невербального, актуального и неактуального. СР организуется на уровне интенции, но программирования внешней формы высказывания не происходит. Говорящий, не имея четкой и жесткой программы, может использовать то, что лежит на поверхности (в подсознании). Адресат, декодируя СР говорящего, может занимать как пассивную, так и активную позицию. Известно, что больший эффект во взаимопонимании достигается в том случае, когда слушающий «подсказывает» говорящему.
В случае разбалансирования в системе коммуникации может возникнуть то, что получило название коммуникативной неудачей. Под коммуникативной неудачей (КН) понимается «полное или частичное непонимание высказывания партнером коммуникации, т.е. неосуществление коммуникативного намерения говорящего» [21, С.31]. К КН относится и «возникающий в процессе общения не предусмотренный говорящим нежелательный эмоциональный эффект: обида, раздражение, изумление» [Там же, С. 31]. В этом смысле довольно частыми являются КН, вызванные не тем, что сказали, а тем, как сказали.
Внимание говорящего сосредоточено на текущем моменте. От решения — что сказать и как сказать — зависит степень восприятия и реакция слушающего. Диалог в СР — это многоканальный способ обмена информацией. В диалоге речь воспринимается на уровне прагматического кода. Это позволяет участникам коммуникации конденсировать смысловую насыщенность сегмента речи в единицу времени.
Многие изменения, произошедшие и происходящие в речи, обусловлены стремлением говорящих к эффективной коммуникативной организации общения.
Так, в настоящее время отмечена общая тенденция увеличения темпа говорения. Любопытно, что в коротких фразах средняя длительность говорения несколько выше, чем в длинных (более 20 звуков). Существенное влияние оказывает на продолжительность говорения и коммуникативный тип высказывания. Наименьшая длительность у вопросительных конструкций. Психологи полагают, что современному человеку «удобнее» воспринимать быстрый темп (130 слов в минуту), а не медленный (90 слов в минуту). Быстрый темп «удерживает» внимание дольше, чем медленный. Кроме этого, отмечается, что темп речи служит весьма важным сигналом и регулятором семантической насыщенности текста: чем семантически богаче и сложнее высказывание, тем медленнее темп, в котором оно реализуется, и наоборот.
Любопытен тот парадоксальный, на первый взгляд, факт, что более строгая кодификация темпа говорения («с чувством, с толком, с расстановкой») привела бы к отсутствию коммуникативной комфортности участников. В связи с этим следует признать наличие универсальных закономерностей речевой коммуникации. По мнению Яна Сабола [Цит. по 21, С.152], «напряжение» между адресантом и адресатом устраняется замечательно точно: «в стилях, бедных семантическим содержанием высказывания (более быстрый темп), слушающий получает акустические единицы в упрощенной форме (то есть, образно говоря, он должен несколько «напрягаться» при восприятии акустических элементов), но декодирование семантики не требует от него таких усилий; в стилях, семантически насыщенных и сложных, слушающий получает акустические единицы в более «совершенном» виде (более медленный темп), но семантическая сторона коммуникации увеличивает требования к восприятию текста» [Там же, С. 153].
Довольно часто мы становимся свидетелями (и участниками) коммуникативного сбоя, возникающего в ситуации устной научной монологической речи (доклада). Докладчик, руководствуясь стремлением сохранить необходимое для него текстовое пространство в жестких условиях ограниченного регламентом времени, увеличивает темп за счет «чтения с листа». Нарушаются психофизиологические законы восприятия речи, а как следствие — возникают разного рода сбои. Опытные докладчики «подстраховывают» себя либо письменной фиксацией тезисов доклада, либо используют приемы стилизации разговорности, либо, сокращая количество информации в единицу времени, устанавливают контакт со слушателями, переводя письменный регистр своего доклада в устный.
Несмотря на общее увеличение темпа говорения во многих языках, обнаружилось вместе с тем и увеличение количества разного рода пауз. Недавно появилась новая отрасль науки — паузология. По мнению первого паузолога С.У. Коннора, паузы могут сказать о человеке не меньше, чем его слова. Обычная продолжительность пауз — от одной пятой, до целой секунды, а в разговоре на них уходит 40—50% времени. Особенно увеличилось количество пауз-хезитаций, которые заполняются различными звуками-словами, повторами и.т.д. Паузы-хезитации рассматривались, как правило, как показатель ненормативной речи. Однако речь, лишенная этих пауз, не совсем типична для современного носителя устной речи. Кроме этого, они являются необходимым элементом и в передаче информации во многих языках. Так, в английской речи хезитационное членение отражает творческий характер спонтанной речи. Когда человек думает о том, что он говорит, а не о том, как он говорит, он делает больше вокализованных пауз. Использование вокализованных пауз — это широко принятый способ научной речи в целом ряде учебных заведений Англии, в частности в Оксфорде и Кембридже. В речи людей, окончивших эти университеты, указанные паузы не только не избегаются, но даже воспринимаются как проявление сдержанности, скромности и глубокомыслия [19, С.117].
Паузы-хезитации заполнены неопределенными звуками и разного рода «пустыми словами», поэтому отношение к ним лингвистов неоднозначно. Что касается психологов, то они полагают, что именно паузы облегчают планирование высказывания. Опустошенные заменители слов могут иметь и информационную нагрузку.
Так, установлено, что если тон является нисходящим, то использование мм выражает просто согласие. Если тон падает с большой начальной высоты, то согласие приобретает большую эмотивную окрашенность. Восходящий тон — вопрос. Увеличение длительности звучания — колебание, неуверенность.
Казалось бы, дешифровка этих «пустот» должна затруднять коммуникацию. Однако этот канал передачи информации «работает» почти безошибочно (82% аудиторов опознают эти знаки).
Особую значимость в современной СР имеют различного рода повторы. Они выполняют различные функции. Чаще это повторы-хезитации. Они избыточны с коммуникативной точки зрения, но необходимы для создания прагматической установки. Поэтому в СР повторы способствуют развертыванию диалога. Многие повторы в речи следует рассматривать как своеобразные актуализаторы. Причем при каждом повторе меняются просодические характеристики речи. Повторы в этом случае выполняют апеллятивную функцию (прием убеждающей речи):
Ты понимаешь... это очень важно... очень важно... Сейчас изменилась ситуация, а поэтому... поэтому надо по-другому жить. Понимаешь? По-другому, хотя... хотя это очень трудно. Понимаешь??
В СР участились и повторы-паузы с ослабленными просодическими характеристиками. Это «островки» для отдыха или выбора новых приемов для поддержания общения. Такого рода повторы реализуются почти автоматически. Но их следует отличать от повторов, которые создают переакцентуацию (возникновение дополнительного смысла при помощи интонационных средств). Такому повтору часто сопутствуют и другие весьма активные в русском языке феномены СР: растяжка гласных и согласных, самоперебивы, нефонематическое удлинение.
Об удивительной способности СР восстанавливать нарушившийся баланс в способах и средствах передачи информации и их распознавании свидетельствуют и факты возросшей роли интонации как особого канала передачи информации. Именно интонация может компенсировать невыразительность лексического наполнения речевого сегмента и синтаксической организации СР. Весьма характерно, что в СР практически отсутствует завершенная интонация (нисходящий тон). В конце сегмента чаще восходящие тоны: некая установка на продолжение разговора, на поддержание контакта с собеседником. При сознательном нарушении этого контакта увеличивается количество сегментов с нисходящей интонацией.
Известный американский интонолог К. Паше полагает, что без создания интонационного «алфавита» исследователь или преподаватель «оказывается в некотором смысле в положении представителя дописьменной цивилизации, в которой не существует даже алфавита» [35, С. 9]. По мнению исследователей, существуют некоторые универсалии человеческого поведения. Например, «человек не может ходить, не переступая с правой ноги на левую и наоборот; не может говорить без периодического выделения той или иной части высказывания; не может жить, без чередования сна и бодрствования» [Там же, С. 10].
Устная речь во многом определяется чередованием «сна и бодрствования» — чередованием коммуникативно значимых и незначимых участков речи. Носители русского языка обладают, на наш взгляд, очень целесообразной актуально-просодической организацией устной речи. Участникам коммуникации вовсе не надо запоминать все, о чем говорит собеседник. Достаточно уловить ядерные интонационные контуры. Именно средствами просодии и словопорядка создается актуальная информация.
В условиях правильно организованного акта коммуникации мелодический контур становится более отчетливым, интервалы подъема и падения тона — более короткими. Растягивание ударных и безударных гласных коммуникативного центра создает впечатление спокойной, рассудительной манеры говорить. Акцентуация отдельных слов является непременным условием для достижения взаимопонимания («сон и бодрствование»).
Как факт разбалансирования в речевой организации общения можно рассматривать и ослабление артикуляции (выпадение гласных и согласных, упрощение групп согласных, компрессия слов и их сочетания, стирание словесных границ). Все это должно было бы привести к нарушению в цепи "говорящий—сообщение—слушающий". Эти факты стали предметом пристального внимания и педагогов, призывающих к введению единого типа произношения во всех сферах социальной коммуникации. Между тем в речевой практике современного носителя языка «сработала» система самонастройки.
С другой стороны, в речи заметно возросла роль невербализованных средств коммуникации. По мнению ряда исследователей, наше мышление в значительной части является именно невербальным. И в этой связи предстоит обнаружить тенденции, свидетельствующие о появлении новых каналов и кодов для передачи и восприятия информации, невербальных способов передачи информации. Общепризнанным становится факт, что язык развивается в сторону увеличения передаваемой информации в единицу времени.
В связи с этим возникает проблема: как координируется речь с невербальным поведением? Ведь не секрет, что условия, виды живого разговора накладывают ограничения на возможные интерпретации, а следовательно, и на взаимопонимание.
И как следствие этого возросла роль таких средств, которые ориентированы на привлечение внимания собеседника. В процессе непосредственного общения коммуниканты могут достигнуть взаимопонимания, но не адекватного понимания. Другими словами, понятие коммуникации не совпадает с понятием общения. «Речевая коммуникация — это не простая передача информации в некой неизменной форме от говорящего к слушающему, а совместная деятельность — сотрудничество, направленное на взаимопонимание» [Цит. по 11, С.98]. Это положение становится уже общепринятым. Говорящий находится в состоянии коммуникативной рефлексии: он пытается понять то, о чем он говорит, с позиции партнера (все ли понятно?). Говорящий должен понимать, что его партнер воспримет только ту часть информации, которая согласуется с его коммуникативной компетенцией.
По мнению многих исследователей, модели мира, т. е. содержание сознания, у разных людей различаются, как и энциклопедии, изданные в разных странах. Это обусловлено во многом и тем, что зрение является предметным, конкретным мышлением. Мы должны понять (декодировать) мимику, жесты говорящего, чтобы подключиться к этой системе. В этом смысле коммуниканты могут обладать различными коммуникативно-прагматическими программами. «Язык жестов» (по существу «немой» язык) имеет национальную окраску. В этом смысле очень важен начальный этап коммуникации. В этой фазе активно работает "глаз". Человечество должно было изобрести видеотелефон: это заложено в самой природе человека. В связи с появлением новой сферы коммуникации — экрана — функция зрения как мышления значительно возросла. Г.П. Грайс различает: что говорится и что подразумевается. Принцип кооперированности исходит из гипотезы, что на любой стадии разговора можно идентифицировать цель и направление диалога. Проблема заключается в том, чтобы установить, как передаются намерения говорящих. Процесс домысливания является с этой точки зрения естественным, поэтому наиболее уязвимым в плане возникновения коммуникативных неудач. С другой стороны, речь, лишенная «коммуникативных неудач» (в широком понимании этого термина), не воспринимается как естественная СР. Этим, вероятно, объясняется наше «неверие» в прямой эфир, в «живой эфир».
Анализ современной СР свидетельствует о возросшей функциональной значимости служебных слов, и в частности, частиц и их эквивалентов. Внимание к частицам в лингвистике так же устойчиво, как и к предложению. В настоящее время особенно выделяется частица ну. Она рассматривается как актуализатор субъективно-модальных и иллокутивных значений в диалоге. Несмотря на негативную оценку этой частицы в речи (слово-паразит), удельный вес ее в СР достаточно высок.
Т.М. Николаева [33] отстаивает тезис о парадоксах изучения и описания частиц. К таким парадоксам она, например, относит то, что значение частиц определяется контекстом, но в то же время существуют высказывания-частицы, которые понятны и при нулевом контексте (Вот ведь! Вот то-то же! Вот так-то!). «Размытая семантика» не мешает частицам нести максимум коммуникативной информации высказывания. Частицы максимально ответственны за удачу общения.
Следует обратить внимание и на то, что в СР, казалось бы, избыточные и семантически опустошенные элементы служат своеобразными наполнителями интонационной и ритмической структур. Вот почему русская СР характеризуется высокой ритмической организованностью. С этой точки зрения т. н. слова-паразиты могут выполнять функцию словсвязок или словзаполнителей, которые «разгружают» речь. Известны примеры использования такого рода слов в художественной речи как стилизация разговорности.
Таким образом, русская СР реагирует на изменение условий функционирования, на появление новой, зарождающейся коммуникативной среды. Весьма существенно и то, что «все языковые правила, явные или скрытые преследуют фактически одну цель: обеспечить коммуникативную эффективность передаваемого текста и соответственно создать оптимальные условия для сохранения и развития данного социума» [34, С.222].
Нельзя не учитывать и тот факт, что компьютерная техника оказывает радикальное воздействие как на языковые и ментальные процессы, так и на социальное, вербальное и невербальное поведение носителей языка, а также на процессы обучения. Формируется экранная культура — виртуальная реальность [24].
В качестве гипотезы можно предположить: в современной русской СР действуют специальные адаптивные процессы.
К наиболее продуктивным из них следует в первую очередь отнести:
1) высокую степень активности просодических характеристик спонтанной речи, обусловленную изменениями в актуально-просодической организации речи, а именно: а) увеличение темпа говорения, б) увеличение разного рода пауз (особенно пауз-хезитаций), в) возросшая функциональной значимость интонации как особого канала передачи информации, г) изменение мелодического контура и акцентной структуры фразы;
2) вариативность фонетической оболочки русских слов как следствие ослабления артикуляции и появления сегментов неполного типа;
3) увеличение коммуникативной значимости невербализованных средств (мимики, жестов);
4) увеличение функциональной значимости служебных слов (в частности, частиц и их эквивалентов);
5) использование специальных фразеологизированных конструкций, сокращающих "текстовое пространство".