* Немецкая граната М-24 (Stielgrenade 24). Была разработана во время Первой мировой войны и принята на вооружение в 1916 году. За характерную форму с длинной ручкой в войсках получила прозвище "толкушка для картошки" (Kartoffelstamper), причем не только у немцев, но и у англичан и американцев, которые пользовались буквальны переводом этого прозвища (potato masher). В русской языковой традицией за гранатой закрепилось прозвище "колотушка". Масса гранаты составляла 500 гр., что было на 100 граммов легче советской "лимонки" Ф-1 и американской "ананаски" Mk 2. Такой вес в сочетании с удобной рукояткой и удачным расположением центра тяжести позволяли метать ее очень далеко и точно. В среднем дальность броска составляла 35-40 метров, а отдельные хорошо подготовленные и физически крепкий пехотинцы могли метать гранату и на 60-65 метров. Разлет осколков составлял 10-15 метров в наступательном варианте и до 30 метров – в оборонительном (с надетой осколочной рубашкой). Из недостатков гранаты можно указать слабость разрывного заряда. Количество ВВ было сравнимо с прочими аналогами, однако для снаряжения "колотушки" использовалось относительно слабое смесевое ВВ, состоящее из 84% аммиачной селитры, 12% тротила и 4% древесной муки. Вдобавок такой разрывной заряд был весьма чувствителен к отсыреванию. Еще одним слабым местом гранаты был терочный запал, боявшийся сырости даже больше, чем разрывной заряд. Кроме того, при недостаточно резком выдергивании запального шнура терочный состав мог не воспламениться и граната не взрывалась (прим. перев.)
** Стрептоцид (сульфаниламид) – антибактериальный препарат широкого спектра действия. Был впервые получен в 1908 году при попытке получить хороший краситель для тканей. Получил широкое распространение в армиях союзников, поставлялся по ленд-лизу в СССР. В ходе медицинской подготовки американских солдат учили, что перед наложением повязки любую рану необходимо присыпать стрептоцидом (прим. перев.)
Имея двенадцать человек, что по численности составляет отделение (позже усиленное Спирсом и остальными), рота E уничтожила немецкую батарею, нацеленную на дамбу № 2 и "Юта-бич". Батарея была связана телефонной линией с находящимся в блиндаже у начала дамбы №2 передовым наблюдателем. Он корректировал огонь, ведущийся по высаживающимся подразделениям 4-й пехотной. Значение того, чего смогла добиться рота "Изи" невозможно точно оценить, но этим она, вне всякого сомнения, спасла множество жизней и существенно упростила (а, возможно, даже сделала возможным на том этапе) продвижение танков с берегового плацдарма вглубь территории. Было бы грубым преувеличением сказать, что рота "Изи" спасла ситуацию на "Юте", разумнее будет заключить, что она внесла существенный вклад в успех вторжения.
Потери Уинтерса составили четверо убитых и двое раненых. Он и его люди уничтожили пятнадцать немцев, ранили намного больше и взяли двенадцать пленных. Короче говоря, они истребили насчитывающий пятьдесят человек взвод элитных немецких парашютистов, оборонявший орудия, и рассеяли их расчеты. В анализе, написанном в 1985 году Липтон говорил: "Это уникальный пример того, как небольшое, хорошо руководимое штурмовое подразделение может подавить и обратить в бегство гораздо более крупные силы противника, находящиеся на подготовленных оборонительных позициях. Высокий боевой дух личного состава роты Е, быстрота и смелость атаки с фронта и огонь, открытый по их позициям с нескольких различных направлений, деморализовали немцев, убедив их в том, что они находятся под ударом намного больших сил".
Были и другие факторы, включая превосходную подготовку, которую прошла рота, и то, что это было их первое боевое крещение. Люди шли на риск, которого будут избегать в будущем. Липтон говорил, что, если бы он был ветераном, то никогда бы не полез на то дерево и не стал бы так выставляться. "Но в тот день нас переполнял такой огонь".
"В первый раз вы ничего не понимаете", говорил Гварнери. "Я, никогда, никогда не сделал бы вновь того, что проделал тем утром". Комптон не стал бы продираться сквозь изгородь, будь он чуть опытней. "Я был уверен, что меня не убьют", говорил Липтон. "Мне казалось, что если в меня полетит пуля, она срикошетит. Или я сдвинусь".
(Пол Фасселл во "Времени войны" пишет, что солдат, идущий в первый бой, думает про себя: "Это не может произойти со мной. Я слишком умен, проворен, хорошо подготовлен, красив, любим, туго зашнурован, и т.п." На смену этому приходит чувство: "Это может случиться со мной, и я должен быть более осторожен. Я могу избежать опасности, уделяя большее внимание тому, как я выбираю укрытия, окапываюсь, не демаскирую ли позицию стрельбой, нахожусь ли постоянно начеку и т.д."*)
В своем анализе Уинтерс воздавал должное армии за то, что она столь хорошо подготовила его к этому моменту ("моему апогею", как он назвал его). Он все сделал правильно: разведал позиции противника, спланировал огневое прикрытие, выделил своих лучших людей (Комптона, Гварнери и Маларки в одной группе и Липтона с Рэнни в другой) для выполнения самых сложных задач и лично возглавил начавшуюся в должный момент атаку.
Уинтерс считал, что если бы там командовал Собел, он бросил бы всех тринадцать человек в лобовую атаку и погиб бы вместе с большинством своих людей. Как знать, был ли он неправ относительно этого? Но тогда как знать, если бы не Собел, была бы у личного состава "Изи" дисциплина, выносливость (они были на ногах с 01.30, проведя бессонную ночь, в ушибах и ссадинах от рывков при раскрытии и жесткого приземления) или навыки владения оружием, чтобы совершить этот выдающийся ратный подвиг?
Синк представил Уинтерса к награждению Почетной медалью Конгресса. Лишь один человек из дивизии мог получить эту исключительную награду за кампанию в Нормандии – в 101-й им стал подполковнику Роберт Коул, возглавивший штыковую атаку. Уинтерс получил Крест за выдающиеся заслуги. Комптона, Гварнери, Лоррейна и Тоя наградили Серебряными Звездами. Липтон, Маларки, Рэнни, Либготт, Хендрикс, Плеша, Петти и Уинн получили Бронзовые Звезды.
Примерно месяц спустя или около того, Уинтерса вызвали в штаб полка. В палатке находились Синк, Стрейер и офицеры штаба. Во главе стола сидел Сэмюель Л.А. Маршалл, главный военный историк армии США. Атмосфера за столом была "наэлектризованной", вспоминал Уинтерс. "Эти выпускники Вест Пойнта готовы были убить за возможность, представившуюся мне – быть усаженными на стул напротив Маршалла".
"Окей, лейтенант", сказал Маршалл, "расскажите мне, что вы делали там в "День-Д". Вы взяли ту батарею 105-миллиметровок, не так ли?"
"Да, сэр, это так".
"Расскажите мне, как вы сделали это".
"Ну, сэр, я приказал вести огонь на подавление, под его прикрытием мы выдвинулись и захватили первое орудие. Затем вновь подавили их огнем и выдвинулись ко второму орудию, а затем к третьему и четвертому".
"Хорошо. Что-нибудь еще?"
"Нет, сэр. В общих чертах это все". Будучи младшим офицером, представшим перед всеми этими большими шишками, Уинтерс решил, что ему не стоит слишком уж раздувать все это. Так что он преподнес происходившие события, как будто это была обычная учебная задача.
Когда Маршалл написал свою книгу, "Ночной прыжок", к досаде Уинтерса он не упомянул роту "Изи" за исключением слов о том, что: "рассредоточенный (2-й) батальон захватил немецкую батарею, ведущую огонь на большое расстояние..." При этом он дал полное описание захвата 1-м батальоном 506-го полка батареи в Холди, возле дамбы № 1. Маршалл написал, что в батальоне было 195 человек, выстроившихся цепью, чтобы взять батарею. Уинтерс прокомментировали: "Если бы в роте Е было столько народу, я, наверное, взял бы Берлин!"**
Около 12.15 к ним присоединился сержант Лео Бойл. Он попал в зону высадки 82-й дивизии, заблудился, разобрался, где находится, двинулся в сторону Сент-Мари-дю-Мон и нашел свою роту. "Первым, кого я встретил, был Уинтерс. Он выглядел усталым. Я доложил ему о прибытии. Он что-то проворчал, и это все, что я получил в ответ. Я думал, что он будет несколько более рад увидеть меня, но он находился в условиях огромного стресса".
Люди приветствовали друг друга, рассказывая о своих достижениях и пытаясь объединить разрозненные события в единое целое. Они были победителями: счастливые, гордые, довольные собой. Кто-то нашел в подвале немного сидра. Его пустили по кругу. Когда кувшин добрался до Уинтерса, он решил, что "чертовски хочет пить и нуждается в поднятии настроения". Он потряс своих подчиненных, сделав большой глоток. Это был первый алкоголь, который он когда-либо пробовал. "В тот момент я подумал, что он может замедлить мои мысли и реакции, но этого не случилось".
О своем прибытии доложил лейтенант Уэлш. Он успел поучаствовать в ряде перестрелок вместе с кем-то из 82-й дивизии. Он засунул себе в ранец свой запасной парашют и так и таскал его в течение всей кампании в Нормандии. "Я хотел отправить его домой Китти, чтобы она сшила свадебное платье для нашего бракосочетания после войны. (Звучит оптимистично, не правда ли?)"
Немецкий пулеметный огонь, ведущийся из изгородей через дорогу от Брекур-Манор, усиливался. Уинтерс приказал своим пулеметчикам вести ответный беспокоящий огонь. Маларки нашел минометный ствол, но не смог отыскать ни опорной плиты, ни сошки. Уперев ствол в землю, он выпустил по поместью дюжину мин. К нему присоединился Гварнери, работая из второго миномета. Позже они обнаружили, что все их мины попали в цель. "Такого рода мастерству невозможно научить", отмечал Уинтерс. "Это – от бога". К моменту, когда у Маларки закончились мины, ствол его миномета практически полностью ушел в землю. Старый француз-фермер принес лопату, чтобы помочь ему выкопать его.
Ближе к полудню к Ле Гран Шмэн начала подходить пехота из 4-й дивизии: Уэлш вспоминал, "какие были лица у первых пехотинцев, прибывших с плацдарма, когда они выблевывали кишки от вида исковерканных и изрешеченных тел убитых парашютистов и немцев".
Из роты Е к этому времени вместе собралось примерно пятьдесят человек. О судьбе лейтенанта Михэна ничего не было известно, однако Уинтерс уже фактически стал командиром роты.
К ним подтянулся лейтенант Никсон в сопровождении четырех танков "Шерман". Он сказал Уинтерсу, чтобы тот показал танкистам позиции противника. Рота Е должна будет действовать в качестве пехотного прикрытия танков во время атаки. Уинтерс вскарабкался на крышу моторного отсека головного танка и сказал командиру: "Я хочу, чтобы вы расстреляли эти живые изгороди: там, там, вон там, и напротив поместья. Вычистите все, что там осталось".
Танки с ревом двинулись вперед. Для танкистов, впервые оказавшихся в бою, это был первый шанс открыть огонь по противнику. У них был полный боекомплект: к пулеметам.50 и.30 калибров и к 75-миллиметровым орудиям. "Они просто разнесли эти изгороди в пух и прах", вспоминал Уэлш. "Мы думали, что они так никогда и не перестанут стрелять".
К середине дня Брекур-Манор был взят. Из дома вышло семейство де Валлавиелей: полковник де Валлавиель, ветеран Первой мировой войны в сопровождении супруги и двух сыновей-подростков, Луи и Мишеля. Мишель подошел к выходу во внутренний двор с поднятыми над головой руками, с ним было несколько немецких солдат, оставшихся в поместье, чтобы сдаться. Американский парашютист выстрелил Мишелю в спину, то ли приняв его за немца, то ли решив, что это коллаборационист. Он выжил, хотя на его излечение в госпитале (он был первым французом, эвакуированным с "Юты" в Англию) ушло шесть месяцев. Несмотря на этот несчастный случай, братья близко сдружились со многими из роты Е. Мишель стал мэром Сент-Мари-дю-Мон, основателем и строителем музея на "Юта-бич".
К концу дня немцы отошли из Сент-Мари-дю-Мон и в него вошли "Изи" и остальная часть 2-го батальона. Затем они прошли пару километров на юго-юго-запад до состоящей из шести домов деревни Куловилль, где находился КП 2-го батальона Стрейера. Уинтерс разместил измотанный личный состав, выставив посты. Люди принялись ужинать сухим пайком. Уинтерс в одиночку отправился осмотреть местность вокруг деревни. Он услышал, как какое-то подразделение движется по мощеной булыжником дороге. Звук подбитых гвоздями ботинок подсказывал ему, что это были "краутники". Он бросился в канаву: мимо промаршировало целое отделение немцев. Он мог чувствовать их характерный запах. Это была комбинация пропитанной потом кожи и табака. Слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно, подумал Уинтерс.
Лейтенант Уэлш вспоминал, как он шел между спящими людьми, размышляя о том, что "весь прошедший день они повсюду видели и ощущали смерть, но даже не подумали примерить это понятие на себя. Они прибыли сюда не затем, чтобы бояться. И не затем, чтобы умереть. Они прибыли, чтобы победить".
Перед сном Липтон вспомнил дискуссию, которую вел с сержантом Мюрреем перед выброской, обсуждая, каким будет бой, и что они будут делать в различных ситуациях. Он засыпал, чувствуя "радость и удовлетворение от того, что день прошел так хорошо". Готовясь отправиться на боковую, Уинтерс слышал, как "немцы палят из автоматов, судя по отсутствию урона, наверное, в воздух, и орут, как кучка пьяных подростков на вечеринке", которая, по-видимому, у них и происходила.
Перед тем как лечь спать, писал позднее Уинтерс в своем дневнике, "я не забыл преклонить колени и возблагодарить господа за то, что он помог мне пережить этот день, и попросить его помочь мне в день "Д плюс один". И еще он дал себе зарок: если он переживет войну, то найдет ферму где-нибудь в глуши и проведет остаток жизни на ней, в мире и спокойствии.
* Paul Fussell, Wartime (New York: Oxford University Press, 1989), 282
** S.L.A. Marshall, "Night Drop: The American Airborne Invasion of Normandy" (Boston: Little, Brown, 1962), 281-86 С. Маршалл подвергся существенной критике за ошибки в его работе, особенно со стороны бывших там парашютистов. Я весьма сочувствую ему: точно описать сражение, о котором имеются противоречивые свидетельства от участников и очевидцев – непростая задача. Военные историки прилагают к этому все возможные усилия.
6. "ВПЕРЕД!"
Карантан
7 июня – 12 июля 1944
На рассвете 7 июня капитан Хестер пришел повидать Уинтерса и передать сообщение. "Уинтерс", сказал он, "после всего, что выпало вчера на вашу долю, мне чертовски не хотелось бы взваливать это на вас, но в штабе хотят, чтобы рота Е возглавила колонну, выдвигающуюся к Вьервиллю".
Батальон выполнил задачи, поставленные на "День-Д", 4-я дивизия благополучно высадилась, дамбы были захвачены. Его дальнейшей задачей было продвижение в сторону Карантана, лежащего на другой стороны реки Дув, на соединение с американскими войсками, двигающимися на запад от "Омаха-бич". Маршрут проходил от Куловилля через Вьервилль, Сен-Ком-дю-Мон, а затем через реку в Карантан.
2-му батальону удалось очистить Вьервилль, а затем продвинуться до Анговилль-О-Плен, "Изи" теперь находилась в резерве. Остаток дня прошел в отражении контратак подразделений 6-го парашютного полка полковника фон дер Хойдте. На следующий день 1-й батальон 506-го полка взял Сен-Ком-дю-Мон, находящийся примерно в трех километрах к северу от Карантана, на последней возвышенности перед долиной реки Дув и лежащим за ней Карантаном. Полковник Синк разместил свой КП в Анговилль-О-Плен, а рота "Изи" занималась обороной штаба полка. Эту задачу она выполняла в течение следующих трех суток.
"Изи" использовала это время, чтобы перевести дух и нарастить силы. Люди прибывали непрерывным потоком, собираясь со всех концов Котантенского полуострова. Им все еще было тяжело заснуть из-за огня снайперов, внезапных контратак, артиллерийского и минометного огня. Проблемой было захоронение трупов людей и животных, поскольку тела начинали раздуваться и испускать зловоние.
Появилась и еще одна проблема, которая будет преследовать десантников до следующего года. В каждой освобожденной деревне во Франции, а позже в Бельгии, Голландии, Германии, и Австрии, было полно вина, коньяка, бренди и иных прекрасных напитков в количествах и качестве, ранее неведомых обычному солдату. В Сен-Ком-дю-Монт рядовой Шифти Пауэрс с приятелем нашли винный магазин. Они взломали его и принялись пробовать содержимое бутылок, "чтобы найти что-нибудь, что нам понравится". Они взяли по бутылке каждый и вышли обратно, чтобы спокойно выпить. "Как раз в это время объявился снайпер, пытающийся пристрелить нас, он пытался достать кого-нибудь из нас на рикошете, а мы слушали, как пули свистят и щелкают вокруг, и находили в этом своеобразное удовольствие".
Лейтенант Уэлш нашел бочонок коньяка, "и я думаю, что он попытался выпить его весь в одиночку", вспоминал Уинтерс. "Был момент, когда я разговаривал с Гарри, а позднее понял, что он не слышал ни слова из того, что я сказал, и вовсе не потому что у него был плохо со слухом. В течение нескольких дней мы уладили эту проблему". Однако, она так и не уладилась. Вокруг было уж очень много выпивки, а молодые воины испытывали слишком большое напряжение, чтобы все решилось так просто.
10 июня рядовой Олтон Мор попросил Маларки присоединиться к нему в вылазке в Сент-Мер-Эглиз, чтобы обшарить ранцы, которые он видел там, сваленными в кучу. Мор был крепким парнем, по типажу напоминающим Джона Уэйна, сыном хозяина салуна в Каспере, Вайоминг. Он женился на своей школьной подружке, и их первенец родился, когда он был в Англии. Маларки согласился отправиться с ним, но когда они пришли на место, он почувствовал себя в некотором замешательстве, поняв, что все эти ранцы были собраны с мертвых бойцов. Тем не менее, он присоединился к Мору, вытряхивая содержимое ранцев и собирая шоколадные батончики, туалетные принадлежности, пайки и деньги.
Внезапно Олтон упал на колени и почти неслышным шепотом произнес: "Пошли-ка к чертовой матери отсюда". Заглянув через плечо, Маларки увидел, что Мор смотрит на лежащие перед ним вязаные детские ботиночки. Бросив все собранное, они вернулись в Сен-Ком-дю-Мон, решив в будущем быть более почтительными к своим павшим товарищам.
С мертвыми немцами все было совсем по-другому. Всякий раз, едва наступало затишье, начиналась охота за сувенирами. Среди наиболее предпочтительных были Люгеры, а также часы кинжалы, флаги, всякие предметы со свастикой. Когда на четвертый день после "Дня-Д" Род Строль, наконец, нашел роту, к нему подбежал увидавший его Либготт. "Эй, Строль, Строль, погляди-ка, что у меня". Он достал кольцо, срезанное с пальца немца, которого он заколол штыком.
К этому времени 29-я дивизия, подходящая с запада от "Омаха-бич", взяла Исиньи, находящийся в 12 километрах от Карантана. Через Карантан с населением около 4000 человек проходило шоссе, идущее из Шербура в Кан и Сен-Ло, а также железная дорога Париж-Шербур. Немецкий 6-й парашютный полк, не сумевший удержать высоты на севере, теперь оборонял Карантан. У полковника фон дер Хойдте был приказ фельдмаршала Эрвина Роммеля: "Защищать Карантан до последнего человека".*
10 июня части 29-й дивизии соединились со 101-й к северо-востоку от Карантана. Это обезопасило береговой плацдарм, однако его невозможно было расширять вглубь страны, пока немцы не будут выбиты из Карантана. Продвижение было мучительно медленным ввиду трех основных причин: отсутствия достаточного количества бронетехники и артиллерии, умелых и решительных действий обороняющихся и живых изгородей. Достигающие шести, а то и более футов в высоту, с узкими, больше похожими на траншеи проходами между ними, столь прочные, что могли остановить танк, эти изгороди превращались в мощные вражеские позиции. И их было чертовски много. Можно было, приложив массу усилий, взять одну изгородь, и тут же обнаружить следующую, в пятидесяти метрах за ней, а то и ближе. Это было едва ли не самое худшее место для наступления пехоты, какое только можно себе представить. Столь же плохое, как город, который нужно брать дом за домом и комнату за комнатой, как система траншей времен Первой мировой войны. Но это необходимо быть сделать.
VII корпус генерала Коллинза должен был развивать наступление на север, в направлении Шербура (самый крупный порт в Нормандии и основная стратегическая цель операции) и на запад, к побережью (чтобы перерезать линии снабжения находящихся на полуострове Котантен немцев). Однако успехи были весьма ограничены, и нельзя было ожидать сколь-нибудь серьезного прогресса, пока не будет преодолено узкое место в Карантане. Эта задача выпала 101-й дивизии.
Генерал Тейлор решил атаковать одновременно с трех направлений. 327-й планерный полк пойдет с севера, 501-й с северо-востока, в то время как 506-й предпримет ночной марш, обойдя почти окруженный Карантан с юго-запада. Начало скоординированной атаки было запланировано на рассвете, в 05.00 12 июня.
Капитан Собел позаботился о том, чтобы рота "Изи" провела в общей сложности несколько месяцев, тренируясь по ночам. Форсированные марши по пересеченной местности, через лес, ночное ориентирование по компасу, решение всех мыслимых задач по передвижению и управлению подразделением в ночное время. Личный состав совершенно свободно действовал ночью, более того, некоторые из них настаивали, что в темноте видят даже лучше, чем при дневном свете.
По словам Уинтерса (на тот момент еще официально не являвшимся командиром роты – Михэн все еще числился пропавшим без вести, а не погибшим), если уж кто не мог действовать ночью, так это офицеры штаба полка. Они "лажали" на учебных задачах и не проводили в поле ночь за ночью, как это делали бойцы и младшие офицеры линейных подразделений. Это обнаружилось ночью "Дня-Д". Уинтерс рассказывал: "Они были теми, у кого были постоянные проблемы с ориентированием и поиском объектов. Они с большим трудом преодолевали живые изгороди. В то же время младшие офицеры и солдаты, не испытывая особых проблем, находили свой путь и обнаруживали объекты совершенно самостоятельно, безо всяких карт".
Этот порок вновь проявился во время ночного марша 11-12 июня. Рота F шла в голове, рота Е следом. Они выдвинулись в сторону Карантана по мосту через болото, а затем свернули через поля на запад, к железной дороге. Это был трудный путь, проходящий через болотистую местность и живые изгороди. Роты постоянно теряли контакт между собой. Рота F натыкалась на сложный участок, преодолевала его, а потом брала быстрый темп и отрывалась, не учитывая, что следующим за ней подразделениям придется преодолевать то же самое "бутылочное горло". Штаб полка принялся отдавать приказы об изменении разграничительных линий между 1-м и 2-м батальонами. Ротам надлежало остановиться, окопаться, установить пулеметы и ожидать приказов о возобновлении движения.
Маршрут, которым следовал 2-й батальон, был местом тяжелых боев. Местность была усыпана неясно различимыми в темноте телами американцев и немцев, оружием и снаряжением. Выйдя к реке Дув и направляясь к железнодорожным путям, "Изи" потеряла контакт с ротой F. "Я знал, что на незнакомой местности мы не сможем самостоятельно найти дорогу к нашему объекту", вспоминал Липтон, "а также что мы растянулись, оказавшись совершенно беззащитными".
Уинтерс попытался связаться по радио с батальоном. Радисты вели переговоры, приглушив голос. Откуда-то слева открыл огонь немецкий MG 42 (лучший пулемет в мире), выпустивший несколько коротких очередей. Липтон переместился к своему пулеметчику и прошептал ему, чтобы тот установил свой пулемет, направив его в сторону огневой точки противника. Когда Липтон тихо двинулся прочь, чтобы указать позиции остальной части своего взвода, по его словам: "Я едва не выпрыгнул прочь из кожи, когда услышал, как этот парень зарядил свое оружие. Звук дважды передернутого затвора заряжаемого легкого пулемета тихой ночью можно услышать за полмили. Все наши попытки подобраться к немцам тихо и использовать элемент неожиданности пошли прахом". Но дальнейшей реакции со стороны противника не последовало, и Липтон вздохнул с облегчением.
Контакт был восстановлен. "Изи" продолжила движение. На дороге, по которой они шли, лежал мертвый немец, его правая рука торчала вверх. Все переступали через труп, пока до него не добрался рядовой Уэйн "Скинни" Сиск. Он потянулся и пожал торчащую руку, одновременно наступив на его вздувшийся живот.
"Буэ-э…"
"Извини, приятель", прошептал Сиск и пошел дальше.
Тропа резко поворачивала направо. Карсон вспоминал, что: "Там был немец с винтовкой, нацеленной прямо на нас. Он, должно быть, перепугал добрую половину роты. Я замер: "Какого черта он не стреляет и не покончит со всем этим?" Но он был мертв и окоченел в таком виде, похожий на статую".
"Изи" добралась до железной дороги и вновь заняла оборону. Прошла весть, что следует ждать атаки немецких танков. Липтон посадил Типпера с его базукой на берегу, на позиции, не имеющей путей отхода, поставив его в ситуацию "сделай или сдохни".
"Типпер", прошептал Липтон, "мы полагаемся на тебя. Не промахнись".
"Ну уж нет".
Вскоре у Типпера появилась проблема. Его помощник, рядовой Джо Рамирес, выглядел ужасно нервным. "У нас все будет в порядке, Джо", сказал ему Типпер. "Просто проверь, чтобы у нас было наготове два выстрела к базуке, и мы не теряли на их подготовку ни секунды лишнего времени". Рамирес отошел назад и вернулся, неся два выстрела, но споткнулся и рухнул наземь. К ужасу Типпера он сказал, что вытащил шпильки (без предохранительной чеки находящаяся в боевом положении ракета к базуке могла взорваться при падении с высоты в два-три фута).
"Вставь шпильки обратно", прошептал Типпер. "Я скажу, когда их надо будет вынуть".
"Я не знаю, где они", ответил Рамирес, держа выстрелы в вытянутых руках, подальше от себя. "Я их выкинул".
"Господи всемогущий! Так найди же их!". У Рамиреса ничего не вышло. Типпер встал на карачки, чтобы помочь в поисках. Наконец они нашли шпильки. Руки Рамиреса тряслись, когда Типпер аккуратно вставлял их обратно. "Когда мы разрядили их", рассказывал Типпер, "Джо успокоился и перестал трястись. И тут заколотило меня".
Никакой атаки так и не последовало. Так случилось потому, что полковник фон дер Хойдте, испытывая нехватку боеприпасов после шести суток тяжелых боев и отсутствия снабжения, отвел большую часть своих сил из Карантана. Он оставил там одну роту, которая должна будет максимально долго удерживать город, пока он пополняет боекомплект и готовится контратаковать с юго-запада. У находящейся в Карантане роты из пятидесяти человек была пулеметная позиция, позволяющая вести огонь вдоль идущей на юго-запад дороги и 80-миллиметровые минометы, нацеленные на жизненно важный Т-образный перекресток на окраине города.
"Изи" вновь начала движение, направляясь на северо-восток. К 05.30 2-й батальон 506-го полка находился на исходных позициях для атаки на Карантан. Целью был Т-образный перекресток, обороняемый ротой 6-го парашютного полка. Последняя сотня метров дороги, ведущей к этому перекрестку, была прямой и шла слегка под уклон. С обеих сторон были неглубокие канавы. Рота F будет на левом фланге, рота E пойдет прямо по дороге, а рота D останется в резерве. Согласно приказу они должны будут войти в Карантан и соединиться с 327-м полком, подходящим с севера.
Вокруг было тихо, не было ни малейшего движения. Лейтенант Лэвенсон, ранее служивший в роте Е и ставший теперь батальонным офицером по личному составу, отошел в поле погадить. Его белая задница была хорошо видна в предрассветных сумерках. Немецкий снайпер сделал единственный выстрел, поразивший Лэвенсона прямо в ягодицу. (Его эвакуировали в Англию, а позже отправили обратно в Штаты, но везший его самолет потерпел катастрофу посреди Атлантики.)
К этому времени Уинтерс пришел в бешенство. Полку потребовалась целая ночь, чтобы вывести людей на позиции. Стоять, продолжить движение, стоять, продолжить движение, и так столько раз, что личный состав выдохся. "Такого не должно было быть", говорил Уинтерс: "В этом не было ничего такого уж сложного. А мы убили целую ночь, чтобы просто выйти на позиции". На разведку не осталось времени – "Изи" понятия не имела, что находится перед ней. Не было ни какой-либо артподготовки, ни авиаудара.
* Rapport and Northwood, Rendezvous with Destiny, 166.
Поступил приказ: атака начнется 06.00.
Уинтерс расположил свой бывший 1-й взвод, которым теперь командовал лейтенант Уэлш, на левой стороне дороги, непосредственно перед тем местом, где она делала изгиб и далее шла прямо. 2-й взвод находился справа, а 3-й в резерве. Люди залегли в канавах вдоль дороги, ожидая приказа. Немцы не обнаруживали своих позиций. Все было тихо.
В 06.00 Уинтерс приказал: "Вперед!". Уэлш вскочил и бросился бежать по дороге в направлении Т-образного перекрестка, до которого оставалось около 50 метров, его взвод последовал за ним. Немецкий пулемет открыл огонь прямо вдоль дороги. Он находился на прекрасной позиции и это был отличный момент, чтобы уничтожить всю роту.
Под огнем взвод разделился. Боец, шедший седьмым после Уэлша, остался в канаве. А вместе с ним и остальная часть взвода, почти тридцать человек. Они лежали ничком в канавах по обе стороны дороги, пытаясь как можно сильнее вжаться в землю.
Уинтерс выскочил на середину дороги и возбужденно заорал: "Вперед! Вперед!" Это ни к чему не привело, люди остались на месте, уткнувшись лицами в землю.
Уинтерс слышал, как подполковник Стрейер, лейтенанты Хестер и Никсон, и другие офицеры штаба батальона кричат ему сзади: "Заставь их двигаться, Уинтерс, заставь их двигаться!"
Уинтерс сбросил снаряжение, схватил свою М-1 и перебежал на левую сторону, "крича как безумный: "Вперед!" Он принялся пинать людей в задницы. Перебежав на другую сторону, он повторил приказ, продолжая отвешивать пинки.
"Я был одержим", вспоминал Уинтерс. "Таким меня еще никто не видел". Он перебежал на другую сторону, пулеметные пули свистели вокруг. В его голове крутилось: "Боже, ты благословил мою жизнь. Я прямо как заколдованный".
Он был охвачен отчаянием. Его лучший друг, Гарри Уэлш, был впереди, пытаясь справиться с этим пулеметом. Если я ничего не сделаю, подумал Уинтерс, он погибнет. В этом нет никаких сомнений.
Но люди не двигались, а лишь испуганно смотрели на него. Уинтерс вспоминал: "Никогда не забуду удивления и страха на лицах тех, кто смотрел на меня". Казалось, немецкий пулемет был нацелен прямо на него, представлявшего собой явную цель. "Пули свистели повсюду и рикошетили от дороги вокруг меня".
"Все замерли", вспоминал Строль. "Никто не мог пошевелиться. А Уинтерс встал посреди дороги и заорал: "Давайте! Вперед! Ну же!"
Это сделало свое дело. До сих пор никто в роте не видел, чтобы Уинтерс кричал. "Это было настолько нехарактерно для него", рассказывал Строль, "что мы бросились вперед, все как один".
Как сказал Уинтерс: "Тут дала себя знать дисциплина. Люди получили команду, и пошли вперед".
Пробегая мимо Уинтерса, сержант Тэлберт спросил: "В каком направлении двигаться на перекрестке?"
"Поворачивайте направо", приказал Уинтерс.
(В 1981 Тэлберт написал Уинтерсу: "Никогда не забуду, как вы стояли посреди той дороги. Вы наполнили меня воодушевлением. Все наши парни чувствовали то же самое".)
Тем временем Уэлш подавил пулемет. "Мы были совершенно одни", вспоминал он, "и я не мог понять, где, черт возьми, все остальные". Отвлекшись на бегающего взад-вперед Уинтерса, пулеметчик потерял из виду Уэлша и его шестерых человек. Уэлш швырнул несколько гранат, сопроводив из очередями из своего карабина. Его люди сделали то же самое. Пулемет замолчал.*
Остальная часть роты "Изи" бегом выдвинулась на перекресток и захватила его. Уинтерс отправил 1-й взвод налево, а 2-й направо, зачищать здания: человек,шедший первым, бросал гранаты в окна, в то время как второй стоял наготове у двери. Сразу после взрыва он пинком распахивал дверь, выискивая и добивая уцелевших.
Типпер и Либготт чистили дом. Едва Типпер вошел в дверь, "меня ударил локомотив, швырнув вглубь дома. Я ничего не слышал, не чувствовал боли, лишь как-то нетвердо держался на ногах, опираясь на мою М-1". Немецкий арьергард ввел в действие заранее пристрелянные минометы. Либготт схватил Типпера и помог ему сесть, после чего позвал медика и попытался уверить Типпера, что с ним все будет в порядке.
Подошел Уэлш и вколол Типперу морфий. Тот уверял его, что может двигаться. Его слова были полной бессмыслицей: он был серьезно ранен в голову, а обе ноги были перебиты. Уэлш и Либготт наполовину вытянули его на улицу, где "помню, как я лежал у стенки, а по всей улице гремели взрывы и осколки впивались в стену над моей головой". Уэлш отправил Типпера в медпункт, развернутый в сарае, примерно в двух десятках метров позади них.
Минометный обстрел продолжался, равно как и огонь снайперов. Липтон довел свой 3-й взвод до перекрестка и рванул направо. На улице прогремело несколько взрывов. Он прижался к стене и крикнул своим людям следовать за ним. Минометная мина разорвалась метрах в двух перед ним, осколки попали ему в левую щеку, правое запястье и правую ногу возле промежности. Его винтовка загремела по мостовой. Он упал наземь, коснулся левой рукой щеки и нащупал большую дыру, однако наибольшее беспокойство вызывала правая рука, поскольку кровь из нее лилась толчками. Сержант Тэлберт подскочил к нему и наложил на руку жгут.
Лишь тогда Липтон ощутил боль в промежности. Он сунул левую руку вниз, и она покрылась кровью.
"Тэлберт, возможно, у меня очень плохое ранение", сказал он. Тэлберт взял нож, разрезал штанину вдоль, взглянул и ответил: "У тебя все в порядке".
"Какое это было облегчение", вспоминал Липтон. Два осколка вошли в верхнюю часть его бедра, "не задев ничего важного".
Тэлберт взвалил Липтона на плечо и отнес его в медпункт. Медики вкололи Липтону морфий и перевязали его.
Маларки вспоминал, что "во время этого жуткого шквала огня я услышал, как кто-то читает "Богородице дево, радуйся". Я поднял глаза и увидел святого отца Джона Мэлони, идущего посреди улицы с четками в руках, чтобы дать последнее успокоение и отпустить грехи умирающим, лежащим на перекрестке". (Мэлони был награжден крестом за выдающиеся заслуги.)
В Уинтерса попала срикошетировавшая пуля, которая пробила ботинок и вошла ему в ногу. Он оставался в строю еще некоторое время, чтобы проверить наличие боеприпасов и обсудить с Уэлшем (который попытался было вынуть пулю с помощью ножа, но потом бросил это занятие) обустройство оборонительных позиций на случай контратаки.
К 07.00 подразделение закрепилось на своем участке. Тем временем рота F соединилась с 327-м полком. Карантан был захвачен. Подполковник Стрейер вступил в город, где встретился с командиром 3-го батальона 327-го. Они зашли в винный магазин и откупорили бутылку, чтобы выпить за победу.
Уинтерс отправился в батальонный медпункт. Там уже было десять человек из его роты, которым оказывали первую помощь. Доктор поковырялся в ноге Уинтерса пинцетом, вытащил пулю, очистил рану, присыпал ее стрептоцидом и забинтовал.
Уинтерс обошел раненых. Одним из них был рядовой Альберт Блай.
"Как дела, Блай? Что с тобой?"
"Я не вижу, сэр. Я ничего не вижу".
"Успокойся, расслабься. Ты получил обратный билет, скоро мы отправим тебя отсюда. Ты отправишься обратно в Англию. Все будет хорошо. Расслабься", сказал ему Уинтерс и двинулся дальше.
Блай принялся подыматься.
"Успокойся", сказал ему Уинтерс. "Не шевелись".
"Я вижу, я вижу, сэр! Я вас вижу!"
Блай встал и отправился обратно в роту. "Никогда не видел ничего подобного", рассказывал Уинтерс. "Он был настолько напуган, что для него померк белый свет. Жуть. Этот малый совершенно ничего не видел. Все, в чем он нуждался, это чтобы кто-нибудь немного поговорил с ним и успокоил его".
Немцы, несомненно, должны будут контратаковать. И они, совершенно точно, пойдут с юго-запада, вдоль дороги, по которой "Изи" вошла в город. Направление подхода ди