* "Куин Элизабет" ("RMS Queen Elizabeth") – океанский лайнер, построенный для английской судоходной компании "Кунард Лайн". Помимо пассажиров перевозил почту по договору с Британской королевской почтой, и поэтому получил индекс RMS (Royal Mail Ship – Королевское почтовое судно). Корабль был назван в честь Королевы Елизаветы. В период с 1940 по 1972 год судно являлось крупнейшим пассажирским лайнером в мире. Во время Второй Мировой войны судно использовалось для перевозки войск. Сначала из Австралии в Азию и Африку, а после 1942 года – из США в Европу (прим. перев.)
Середина марта принесла людям из 101-й воздушно-десантной заслуженные награды. Состоялся парад дивизии перед самыми высоким чинами, которых они когда-либо видели. Там был генерал Эйзенхауэр вместе с генералом Тейлором, генерал-лейтенантом сэром Фредериком Морганом, генерал-лейтенантом Льюисом Бреретоном, секретарем президента Рузвельта Стивеном Эрли, генерал-майором Мэтью Риджуэем и другими.
В процессе подготовки, как вспоминал лейтенант Фоли, "все вычистили и вымыли, начистили и надраили, разобрали, вычистили и собрали обратно все оружие. Были добыты наградные колодки и по-уставному размещены на кителях". Личный состав выкрасил шлемы и по трафарету нанес на их бока эмблемы 506-го полка, а когда они высохли, их мазали маслом до тех пор, пока они не начали сверкать на солнце. Предварительно была проведена парадная тренировка. Разумеется, офицеры выстроили людей на плацу за три часа до прибытия Айка и его свиты. И, конечно же, личный состав проклинал армию и ее порядки.
Наконец, прибыл Эйзенхауэр. Он проехал мимо всего строя дивизии, а затем поднялся на трибуну, чтобы выступить с речью. Он сообщил, что дивизия была удостоена президентской Благодарности Выдающемуся подразделению. Впервые в истории армии таким образом была отмечена целая дивизия за ее действия в Бастони. В короткой речи Айк рассыпался в похвалах: "Вы получили прекрасную возможность (в Бастони), и вы прошли через все испытания.... Я чрезвычайно горжусь вами".
Он завершил ее смесью похвалы и наставления: "Эта большая честь подразумевает также определенную ответственность. Так как вы являетесь началом новой традиции, то должны понимать: на каждого из вас отныне будет обращено особое внимание. Всякий раз, когда вы скажете, что вы солдат 101-й дивизии, каждый, будь то на улице, в городе или на передовой, будет ожидать от вас особенного поведения. Я знаю, что вы и в будущем пройдете любые испытания, как прошли его в Бастони".*
Вебстер, становившийся все более циничным в отношении армии, и энергично осуществлявший исконное солдатское право поворчать, был впечатлен, несмотря на свое отношение. Рядовой О'Киф заметил: "Даже молодое пополнение, такое как я сам, чувствовало огромную гордость, маршируя на том параде".
Для лейтенанта Фоли, это был "сюрприз сюрпризов". Позади генерала Тейлора стоял его старший адъютант: не кто иной, как капитан Норман Дайк.
Сержанту Хейлу, которому перерезали горло в Арденнах, имевшему медицинское освобождение от ношения галстука, его Бронзовую звезду вручал лично генерал Эйзенхауэр. Айк полюбопытствовал, почему он без галстука. Хейл объяснил. Когда генерал Тейлор подтвердил историю Хейла, Айк расхохотался и сказал тому, что он единственный человек на всем европейском театре военных действий, кто имеет законное право не носить его.
Последовали увольнительные и отпуска: в Англию, Париж, Брюссель, на Ривьеру, и краткосрочные увольнительные в Реймс. Капитан Спирс собрался ехать в Англию, где он женился на англичанке, полагавшей, что ее муж был убит в Северной Африке. Фоли отправился в Париж и по возвращении признался, что ничего не может вспомнить. Было несколько шоу USO с участием именитых исполнителей, в том числе Марлен Дитрих.
Гарнизонная жизнь была спокойной, но она имела свою цену. Чтобы привести дисциплину и внешний вид к надлежащим тыловым стандартам, армия нуждалась в каком-то способе принуждения к соблюдению уставных требований. Угрожать личному составу стрелковой роты, только что вернувшемуся с фронта и собирающемуся обратно, гауптвахтой было скорее заманухой, чем угрозой. Однако отъем наличности из рук людей, предвкушавших увольнение в Париж, привлекал их внимание.
Рядовой 101-й получал основное жалование в размере $50 в месяц, еще $50 как бонус за опасные условия службы, и еще $10 за нахождение в зоне боевых действий. Генерал Тейлор учредил в Мурмелоне дисциплинарный суд, и он принялся налагать крупные штрафы за нарушения. Человек, нарушивший правила ношения формы, штрафовался на $5. Ношение Люгера в кармане стоило $25. Превышение скорости на джипе или грузовике – $20. Поведение, нарушающее общественный порядок, являлось проступком на $25.
Подготовка продолжалась. С отделений и взводов она переросла на ротный, а затем и батальонный уровень. Дивизия готовилась к дневной воздушно-десантной операции под кодовым названием "Эклипс": десантированию на Берлин и его окрестности.
Никто не собирался прыгать на Берлин, пока армии союзников не пересекут Рейн. В течение нескольких месяцев личный состав "Изи" ожидал прыжка на дальнюю сторону реки, но когда настало время, "Изи" в нем не участвовала. Эйзенхауэр решил дать 17-й воздушно-десантной шанс совершить боевой прыжок, и назначил ее для участия в операции "Восити", крупнейшей в истории воздушно-десантной операции (17-я плюс британские 1-я и 6-я воздушно-десантные дивизии), сохранив 82-ю и 101-ю для Берлина.
Неучастие в операции "Восити" было разочарованием для многих из новичков, которые прошли суровую парашютную школу, вступили в ряды самой известной воздушно-десантной дивизии в мире в Бельгии или Германии, и так и не поучаствовали в боевом десантировании. В Мурмелоне подразделение командования перевозки войск предоставило возможность совершить несколько прыжков для тех, кто хотел иметь квалификацию, дающую право на десантные бонусы, или просто желающих получить удовольствие. Лейтенант Фоли сделал два прыжка. Но это не было похоже на настоящее дело.
Так что 24 марта члены роты "Е" со смешанными чувствами наблюдали, как на соседнем аэродроме C-47 один за другим с ревом проносились по взлетно-посадочной полосе, кружили, формируя строй клиньев по девять машин в ряд, и направлялись на северо-восток. "Это было прекрасное зрелище", вспоминал Фоли. "Оно заставляло сердце биться чаще, и парень вроде меня, находящийся в составе роты, участвовавшей в двух боевых прыжках, чувствовал, что упустил последнюю возможность".
Кое-кто из старых солдат чувствовал то же самое. К своему удивлению, Вебстер обнаружил, что хотел бы прыгать вместе с 17-й. "Это было бы здорово". Вместо этого он стоял на земле со своими приятелями, подбадривая, показывая знак "V" и крича: "Идите, сделайте их, ребята! Задайте им жару!" Позже Вебстер писал: "Я смотрел, как они с глухим гулом исчезают вдали, и вдруг почувствовал себя одиноким и брошенным, как будто меня оставили позади".
Единственным человеком из 506-го, не оставшимся позади, был капитан Никсон. Он был выбран генералом Тейлором для прыжка в составе 17-й в качестве наблюдателя от 101-й. К счастью для Никсона, он был назначен выпускающим. Его самолет был сбит, и лишь Никсон и еще трое смогли покинуть его прежде, чем он разбился. Никсон был придан 17-й лишь на одну ночь. 25 марта он был отправлен обратно за Рейн и на маленьком самолете спецрейсом прибыл во 2-й батальон, в Мурмелон. Этот прыжок сделал Никсона одним из двух человек в 506-м, имеющих право носить три звезды на своих парашютных крылышках: за Нормандию, Голландию и операцию "Восити". Вторым был сержант Райт – передовой наводчик, бывший в рядах "Изи" в Токкоа.
Сопротивление немцев во время операции "Восити" было жестким. Тем временем пехота и танковые дивизии 1-й армии хлынули через Рейн по недавно захваченному мосту Людендорфа в Ремагене, поворачивая затем на север, чтобы окружить немецкие войска, защищающие промышленное сердце Германии – Рур.
Эйзенхауэру было нужно усилить кольцо вокруг Рура. Под рукой были 82-я и 101-я. В конце марта поступил приказ. Рота вновь выдвигается на фронт, на этот раз на Рейн.
Ветераны решили не рисковать. Впереди маячил конец войны, и теперь они верили в то, во что не могли поверить в Бастони: что они смогут пройти через это. Без риска. Более-менее невредимыми. Они хотели избежать скуки гарнизонной службы, они знали, как позаботиться о себе, они были готовы выполнять свой долг, но без геройства.
В отличие от ветеранов, новички считали Мурмелон отличным местом. Они обучались вместе с ветеранами, днем и ночью, выполняя реальные задачи под пристальным взглядом человека, который был легендой роты "Е": майора Уинтерса. Они выучились тому, что могло спасти им жизнь. Они получили признание и были приняты ветеранами. Они гордились своей принадлежностью к роте, полку, дивизии, и стремились доказать свое право нахолиться там.
Так что "Изи" была готова, когда в конце марта пришел приказ готовиться к выдвижению. До Рейна им предстояло двигаться на грузовиках. Вебстер был рад покинуть Мурмелон, опасаясь и предвкушая возвращение в бой, но был разочарован тем, что не будет прыгать. "Я надеялся совершить еще один прыжок", писал он, "а не ехать на фронт в грузовике, ибо при десантировании есть элемент случайности – оно может быть сложным, может быть легким, возможно, там вообще не будет противника. Это куда привлекательнее, чем прозаическая пехотная атака на противника, который знает, где вы находитесь и когда начнете".
Рядовой О'Киф собирался впервые пойти в бой. Этот момент ярко отложился в его памяти. "Мы надели легкие свитера под полевые куртки, заправили брюки в ботинки, привязав к правой голени боевой нож. Пистолетный ремень с прицепленным ранцем, фосфорная и обычная гранаты, примотанные к плечевым лямкам, фляги, аптечка, боевые пайки, распиханные по карманам, стальной шлем и винтовки. Для переноски пачек с патронами у нас были бандольеры вместо старых патронташей. В ранцах у нас был минимум: белье, носки, туалетные принадлежности, хозпакеты, сигареты и т.п." После мессы, отслуженной отцом Джоном Мэлони, получив отпущение грехов, О'Киф взобрался в грузовик и отправился в Германию.
Рота Изи готовилась войти в пятую на своем пути страну. Ее личному составу очень нравилась Англия и англичане. Они не любили французов, казавшихся им неблагодарными, угрюмыми, ленивыми, и грязными. У них было особое отношение к бельгийцам ввиду тесной связи с жителями Бастони, сделавшими все возможное, чтобы поддержать американцев.
Им нравились голландцы. Храбрые, находчивые, несказанно благодарные, с самым организованным в Европе подпольем, подвалами, полными еды, скрываемой от немцев, но предоставляемой американцам, чистоплотные, трудолюбивые, честные – это лишь некоторые из комплиментов, которыми личный состав осыпал голландцев.
Теперь они собирались встретиться с немцами. Впервые они будут находиться на линии фронта, проходящей по вражеской территории, и жить среди гражданских лиц противника. И, если слухи подтвердятся, то, говорят, вместо жизни в окопах их ждет расквартирование в домах немцев, и им предстоит близко познакомиться с ними. В особенности это касается момента, когда будет ликвидирован Рурский котел и начнется генеральное наступление в центральной Германии. Тогда они всякий раз будут останавливаться в разных местах, предупреждая хозяев о своем прибытии лишь за несколько минут.
Они придут как завоеватели, получившие приказ не доверять всем немцам, с политикой запрета братания, запрещающей какие-либо контакты с немецкими гражданскими лицами. Но за исключением Либготта и еще нескольких человек, у них не было неугасающей ненависти к немцам. Многие из них восхищались тем, как сражались немецкие солдаты. Вебстер был не одинок, полагая, что большинство злодеяний, о которых они слышали, были пропагандой. Так или иначе, вскоре они сами смогут увидеть, все ли немцы были нацистами, и были ли нацисты столь плохи, как это излагали пресса и радио союзников.
* Леонард Раппорт и Артур Нортвуд мл. "Свидание с судьбой: история 101-й воздушно-десантной дивизии" (форт Кэмпбелл, Кентукки, Ассоциация ветеранов 101-й воздушно-десантной дивизии, 1948), стр. 697-699.
ПОЗНАНИЕ ВРАГА.
Германия
02 – 30 апреля 1945.
Отношение личного состава "Изи" к немецкому народу зависело от различий в их предубеждениях и опыте. Одни находили причины для укрепления своей ненависти, другим полюбилась страна и ее народ, и почти каждый в конечном итоге передумал. И все они были очарованы.
Стандартная история о том, как американский "джи-ай" относился к иностранцам, которых он встречал во время Второй мировой войны выглядит следующим образом. Он полагал, что арабы были подлецами, лжецами, ворами, грязными, отвратительными, не имеющими никаких положительных качеств. Итальянцы были лжецами, ворами, грязнулями, но при этом замечательными, с массой положительных качеств, однако им никогда не следует доверять. Сельские французы были угрюмыми, медлительными и неблагодарными, в то время как парижане хищными и хитрыми, им было без разницы, кого обманывать – немцев или американцев. Британцы были храбры, находчивы, чудаковаты, замкнуты, занудливы. Голландцев, как уже отмечалось, считали просто замечательными во всех отношениях (однако среднестатистические "джи-ай" никогда не были в Голландии, только десантники).
История заканчивается следующим образом: чудо из чудес – средний "джи-ай" обнаруживал, что люди, которые ему больше всего нравились, с которыми он мог наиболее близко идентифицировать себя, с которыми ему больше всего нравилось общаться, это немцы. Чистые, трудолюбивые, дисциплинированные, образованные, соответствующие среднему классу в своих вкусах и стиле жизни (многие солдаты отмечали, что, насколько они могли судить, единственными людьми в мире, которые считали необходимостью смывной туалет и мягкую белую туалетную бумагу, были немцы и американцы), немцы, казались многим американским солдатами "такими же, как мы".
"Джи-ай" с одобрением отмечали, что немцы начали разбирать завалы на следующее же утро после окончания боев, и противопоставляли их французам, у которых никто все еще не удосужился навести порядок. Очевидно, что они с большим одобрением отмечали множество молодых немецких девушек и отсутствие конкуренции со стороны немецких юношей. Им полюбились их еда и пиво. Но больше всего им нравились немецкие дома.
На своем пути от Рейна через Баварию в Австрию они останавливались во многих домах, иногда каждый день в разных. Неизменно они обнаруживали горячую и холодную воду, электрическое освещение, нормальный туалет с бумагой, уголь для печи.
Вебстер описывал этот период: "Расслабиться, ослабить бдительность в собственном доме – это было ни с чем несравнимое ощущение. Мы оставляли позади враждебную темноту, когда открывали входную дверь. За плотными шторами затемнения сиял свет, и пока мы вешаем наши винтовки на шляпную стойку и снимаем дождевики, с кухни доносится болтовня, несущая чувство теплоты и успокоения. На электроплитке будет кипеть кофейник – только наливай. Риз расскажет о шлюхах, с которыми он был в Лондоне, в то время как Яновек, Хикмен, Коллетт и Шолти играют в блэкджек. Помыть руки в раковине. Это был дом. Это было то, частью чего мы являлись. Маленькая, дружеская компания, чистый, хорошо освещенный дом, чашка кофе – рай".
Еще лучше было то, что люди не оказывались под огнем и не стреляли сами. Не удивительно, что многим из них так понравилась Германия. Но, как заметил Вебстер, "Объясняя кажущуюся любовь "джи-ай" к немцам, будет неплохо вспомнить, что они не пользовались такими удобствами нигде в армии, лишь на землях своих врагов".
Опыт пребывания людей из роты "Е" в Германии показывает, насколько более обеспеченным были немецкий народ в сравнении с жителями Великобритании, Франции, Бельгии и Голландии. Конечно, в крупных городах Германии к середине апреля 1945 года творился "готтердаммерунг"*, но в сельской местности и небольших деревнях, где хоть и встречались отдельные разрушения на перекрестках основных дорог, дома большей частью были целы и полны таких благ цивилизации, которые, по мнению большинства людей, на тот момент существовали лишь в Америке.
Это ни в коем случае не значит, что все "джи-ай" были обольщены немцами. Вебстер отправлялся в Германию со сложными чувствами: он не любил немцев, и думал, что все немцы были нацистами. Однако он расценивал как пропаганду истории о концентрационных лагерях и других злодеяниях. Он нашел немцев "слишком суровыми". Он считал, французов "мертвыми и прогнившими", а Германия была лишь "хромым тигром с пылающей в груди ненавистью, передыхающим, чтобы зализать раны, и готовым к еще одной попытке. И она воспоследует".
Вопреки всему, эти люди привлекали Вебстера. "Немцы, которых я видел до сих пор, произвели на меня впечатление чистоплотных, рациональных, законопослушных людей", писал он своим родителям 14 апреля. Они были прилежными прихожанами. "В Германии все идут и работают, в отличие от французов, которые, кажется, не склонны пошевелить и пальцем, чтобы помочь себе. Немцы зарывали окопы, которые солдаты выкопали на их полях. Они чистоплотнее, прогрессивнее и амбициознее как англичан, так и французов".**
Сверху был спущен приказ о запрете братания. "Джи-ай" не должны были общаться с немцами, даже с маленькими детьми, за исключением служебной надобности. Этот абсурдный приказ настолько очевидным образом бросал вызов человеческой натуре, что его было невозможно провести в жизнь. Офицеры, особенно те, кто ненавидел немцев, все равно пытались. Вебстер был удивлен силой чувств лейтенанта Фоли. Он писал, что Фоли "стал таким фанатиком политики небратания, что приказал "разбирать" (т.е. разрывать и рассеивать содержимое) все бычки, чтобы немцы не могли наслаждаться американским табаком".
Вебстер также вспоминал момент, они с Фоли выбирали дома для ночлега. "Когда мы прошли на задний двор для более детального осмотра, нас встретило ужасающее зрелище, пробудившее в Фоли весь его пыл в отношении небратания. Двое пехотинцев дружелюбно беседовали с парочкой "фройляйн"***. Чудовищно, возмутительно, не по-военному, запретно. Лейтенант Фоли задал им взбучку и приказал убираться восвояси. С покорным видом людей, понимающих бесплодную тщетность политики небратания, джентльмены, надувшись, отбыли".
Здесь стоит сделать паузу, чтобы рассмотреть американцев как завоевателей через микрокосм роты "Е". Они брали что хотели, но никоим образом не насиловали, не грабили, не мародерствовали и не жгли на своем пути по Германии. Если они не уважали права собственности, в том смысле, что размещались на ночной постой без компенсации, по крайней мере, когда немцы возвращались после их ухода, то находили все более или менее нетронутым. Конечно, были отдельные случаи изнасилований, плохого обращения с некоторыми из немцев и грабежей, но очевидные факты указывают, что другие армии-завоевательницы во время Второй мировой войны, пожалуй, больше всего русская, но также японская и немецкая, действовали иначе.
Вебстер рассказал историю, описывающую существо вопроса. "Риз, более озадаченный поиском женщин, чем приобретением яиц, и я предприняли очередную вылазку на милю к западу в большую деревню, где не было никого из "джи-ай". Как и Маккрири, Риз был склонен проявлять нетерпимость к курам и большой интерес к юбкам – вне зависимости от возраста или внешности. Он говорил мне: "Вот там хорошенькая. Ох, она милашка. Поговори с ней, Веб, черт побери!" Однако поскольку я был застенчив, а эти женщины всегда выглядели примерно такими же общительными, как свежий айсберг, я игнорировал его судорожные стенания. К тому же, "фрау"**** были не склонны проявлять дружелюбие на публике, где их могли видеть соседи. Возможно, в помещении, или ночью. В конце концов, мы дошли до фермы, где нас приветствовала молодая грудастая крестьянка. Риз улыбнулся. После того, как я получил несколько яиц, Риз, продолжая подмигивать, дал ей сигарету и шоколадку, и в то время как любовь расцветала под сенью пайка типа "D"***** и "Челси", я вышел наружу и принялся ждать, устроившись на солнце. "Без шансов!" сообщил Риз позже. Я вернулся домой со шлемом, полным яиц, а Риз с разбитым сердцем. Но это было, как он сказал, "хорошее место для братания". Он попытался еще раз, вечером, перед шестью, когда вступал в силу комендантский час. Не повезло".
Будь Риз советским, немецким или японским солдатом, этот маленький казус, наверное, имел иной результат.
Рота выдвинулась на грузовиках из Мурмелона в Рурский котел. 101-я заняла позиции на западном берегу Рейна, напротив Дюссельдорфа. Сектор 2-го батальона протянулся от Штюрцельберга на севере до Воррингена на юге, на правом фланге батальон граничил с 82-й воздушно-десантной. Она была обращена к Кельну.
Это была скорее оккупационное расположение, нежели линия фронта. Взводы выставили аванпосты вдоль берега реки, в то время как личный состав располагался в домах в нескольких небольших деревнях. Постреливала артиллерия, как с той, так и с другой стороны. Но не сильно. Огня стрелкового оружия не было.
Каждую ночь выставлялись заставы. Там рядовой О'Киф получил свое посвящение. Однажды ночью он был на посту с рядовым Гарри Лагером, который, как и он, попал в роту в Мурмелоне, расположившись в заранее подготовленном окопе рядом с дамбой. Они услышали глухие удары: "тум, тум, тум". О'Киф шепнул Лагеру: "Оставайся в окопе, но оставь место, куда я смогу быстро спрыгнуть. Я залезу на дамбу, чтобы поглядеть, смогу ли разобрать, что это там приближается".
Оказавшись на дамбе, вспоминал О'Киф: "Я ни черта не мог разглядеть, но шум был почти рядом со мной. Внезапно из тумана высунулся нос небольшого танка. Я крикнул: "Стой, кто идет?" и приготовился нырнуть с дамбы в окоп к Лагеру".
Из танка раздался голос: "Это всего лишь парочка "лайми", и мы заблудились". О'Киф приказал ему спуститься для осмотра. Британский сержант сделал это со словами: "Клянусь богом, янки, мы рады видеть вас! Мы вышли на эту проклятую дамбу в полночь, и не можем найти дорогу с нее".
"А откуда этот шум?" Спросил О'Киф.
"О, это", ответил бритт. "Это один из наших траков. Он сломался. Мы можем делать лишь около двух миль в час. Он работает, но втыкается в землю на каждом провороте". О'Киф предложил сержанту пустить второго члена экипажа идти впереди, иначе их могут раскатать на следующей точке. Сержант ответил, что так и сделает. О'Киф вернулся к Лагеру и с удовлетворением отметил, что тот со своей М-1 все это время прикрывал его. Этот небольшой инцидент придал Лагеру и О'Кифу уверенность в себе и друг в друге. Они решили, что неплохо справились с этим.
* "Сумерки богов" (нем. Götterdämmerung) – принятое в немецкой историографии название периода агонии Третьего рейха конца апреля 1945 года, когда нацистское руководство оказалось в бункере Рейхсканцелярии в Берлине. Термин происходит от названия финальной части оперы Рихарда Вагнера "Кольцо Нибелунгов", одной из любимых Гитлером, и часто применяется в переносном смысле как обозначение периода агонии любого режима, преимущественно авторитарного (прим. перев.)
** Описывая впечатления "джи-ай" от немцев и эффект от ощущения, что они "такие же, как мы", Гленн Грей отмечает: "Враг не мог так быстро измениться, превратившись из зверя в симпатичного человека. Таким образом среди "джи-ай" навязчиво распространялся вывод о том, что ранее они были ослеплены страхом, ненавистью и пропагандой своего собственного правительства". Гленн Грей, "Воины", стр. 152.
*** "Fräulein" (нем.) – девушка, барышня (прим. перев.)
**** "Frau" (нем.) – замужняя женщина, дама (прим. перев.)
***** "Field Ration D" – рацион выживания, разработанный в 1937 году под руководством полковника Пола Логана. Состоял из трех толстых 4-унциевых (113,4 гр.) плиток высококалорийного тугоплавкого шоколада. Во избежание бесконтрольного употребления шоколада солдатами одним из требований к разработчику (компании "Херши") было: "на вкус плитка должна быть лишь немногим лучше вареной картошки". В результате "джи-ай" недолюбливали "плитки Логана" (Logan Bars) за их горький вкус и частенько выбрасывали их сразу после выдачи. Кроме того, шоколад был очень твердым и подвергал солдатские зубы серьезному испытанию. Чаще всего солдатам приходилось строгать плитку ножом, а потом уже есть получившуюся стружку. Из-за этого, а также из-за воздействия на желудочный тракт эти шоколадки получили еще одно прозвище: "Секретное оружие Гитлера" (прим. перев.)
В другую ночь, в другом месте на реке, О'Киф был на аванпосту с недавним новобранцем, рядовым Джеймсом Веллингом. Он был из Западной Вирджинии, тридцати лет от роду, что делало его едва ли не самым старым в роте. О'Киф был самым молодым. Хотя Веллинг только что попал в роту, он был боевым ветераном, получившим ранение в битве за Арденны, после выписки из госпиталя в Англии пошедшим добровольцем в парашютисты, совершившим все пять квалификационных прыжков за один день, и теперь полноправным членом 101-й.
На посту они стояли в окопе глубиной по пояс, когда показался катящийся по дороге десятитонный грузовик. "Стой!" трижды прокричал О'Киф. Его никто не слышал. Колонна из девяти машин, бампер к бамперу, с ревом двигателей прошла мимо.
"Что делать, когда орешь "Стой!" и понимаешь, что они так ничего и не услышали?" спросил О'Киф Веллинга.
"Не так уж много можно сделать", ответил он.
Через полчаса грузовики вернулись на полной скорости, но теперь их было всего восемь.
"Джим, что там дальше по дороге?" Спросил О'Киф.
"Я не знаю, мне никто не говорил".
Спустя четверть часа появился капитан Спирс, "злее черта". Он заорал на Веллинга: "Почему ты не остановил эти грузовики? Там, дальше, находится мост, и одна из этих машин сейчас висит на его краю". Наслышавшись разных историй о темпераменте Спирса, О'Киф ожидал худшего. Но Веллинг тут же закричал в ответ:
"Как, черт возьми, мы должны были остановить девять идущих на полной скорости грузовиков? И почему никто не сказал нам, что там мост? Черт, мы даже не знали, что там был мост".
"Где второй караульный", спросил Спирс.
О'Киф вышел из тени со своей М-1 наперевес и сказал так грозно, как только мог: "Прямо здесь, сэр". Спирс хмыкнул и ушел.
Примерно через ночь показался джип с выключенными огнями. Веллинг крикнул: "Стой!" В джипе находились капитан Спирс, еще один капитан и майор на заднем сиденье. Веллинг назвал пароль. Спирс произнес отзыв обычным разговорным тоном. Веллинг не смог разобрать, что он сказал и окликнул вновь. Спирс ответил в том же тоне. Веллинг вновь не расслышал его. Напряженный и слегка смущенный, О'Киф направил свою М-1 на сидевшего позади майора. Он присмотрелся и понял, что это Уинтерс.
Веллинг произнес пароль в третий раз. Капитан, находившийся за рулем, наконец, понял, что Веллинг не слышит и выкрикнул отзыв. Спирс выпрыгнул из джипа и принялся бранить Веллинга.
Веллинг оборвал его. "Когда я говорю "Стой!" я имею в виду "Стой!" Когда я называю пароль, я предполагаю услышать отзыв". Спирс принялся сыпать угрозами о том, что он сделает с Веллингом, когда Уинтерс прервал его. "Едемте, капитан", сказал он тихим голосом. Когда они отъезжали, Уинтерс крикнул Веллингу: "Хорошая работа".
Были вылазки за Рейн, редко представлявшие опасность, если не считать сильное течение разлившейся реки шириной около 350 метров. Когда 8 апреля Уинтерс получил приказ отправить патруль на ту сторону, он решил контролировать его действия с наблюдательного пункта, чтобы убедиться, что никто не пострадал. Уинтерс поставил задачу и проследил за концентрацией артиллерии прикрытия, а потом шаг за шагом наблюдал за ходом вылазки на восточный берег реки. Лейтенант Уэлш, офицер разведки батальона, сопровождавший его, был недоволен ограничениями, на которых из соображений безопасности настаивал Уинтерс. "Мы проформы ради провели боевое патрулирование", вспоминал Уинтерс, "и ничего не нашли. Все благополучно вернулись".
Большинство вылазок были такими же безуспешными. Маларки рассказал, как один из вновь прибывших офицеров возглавил патруль, пересек реку, продвинулся на несколько сотен ярдов вглубь, попал под огонь одного-единственного стрелка, доложил по радио, что встретил сильное сопротивление и вернулся на свою территорию. Его люди испытывали смешанные чувства облегчения и недовольства.
Пару дней спустя все сложилось не так хорошо. Командиром патруля был майор Уильям Лич, недавно повышенный в звании и назначенный Синком начальником разведки полка. Его нещадно подкалывали в Мурмелоне, когда он получил свои золотые листья*: "Когда вы собираетесь отправиться в патруль, Лич", спрашивали его сослуживцы. Он ни разу не был в бою и, следовательно, не имел наград. Охарактеризованный Уинтерсом как "хороший штабной офицер, пробившийся вверх по лестнице за счет личных качеств и социальных навыков", Лич хотел сделать карьеру вне армии. Для этого, считал он, ему были нужны награды.
В ночь на 12 апреля Лич возглавил патруль, состоявший из четырех человек из полкового разведотдела. Однако он совершил одну фатальную ошибку: он не удосужился кому-либо сообщить об этом. Личный состав роты "Изи", несший службу на аванпосту, услышал плеск лодки, используемой патрулем, когда она пересекала реку. По их мнению, если им не сообщали, что тогда-то и тогда-то состоится вылазка, в любой лодке на реке находится противник. Они открыли по ней огонь, вскоре к ним присоединились пулеметы. Огонь разнес лодку на куски и поразил находящихся в ней людей, включая Лича. Не обращая внимания на жалобные крики тонущих в реке раненых, пулеметчики продолжали выпускать очереди, пока их тела не унесло прочь. Они были обнаружены через несколько дней ниже по течению. По мнению людей роты, Лич и четверо его подчиненных "погибли самым бессмысленным и непростительным образом, потому что он совершил очевидную и позорную ошибку".
В тот же день рота получила известие, что умер президент Рузвельт. Уинтерс записал в своем дневнике: "Сержант Малли (рота "F") – хорошая новость – стал 1-м сержантом. Плохая новость – президент Рузвельт умер".
"Я воспринимал Рузвельта как нечто само собой разумеющееся", написал своим родителям Вебстер, "как весну и пасхальные лилии**, и теперь, когда он ушел, я чувствую себя несколько потерянно".
Эйзенхауэр приказал командирам всех подразделений провести короткую поминальную службу по Рузвельту в воскресенье, 14 апреля. В роте "Изи" она проходила повзводно. Лейтенант Фоли, который "никогда не был сильно влюблен в Рузвельта", собрал свой взвод. У него в ранце был молитвенник Святого Иосифа – в нем он нашел молитву. Он прочел ее своим людям, и позже утверждал, что был "единственным, кто похоронил Франклина Делано как католик".
В целом время, которое "Изи" провела на Рейне, охраняя Рурский котел, было скучным. "Время тянулось так тягостно", писал раздраженный Вебстер, "что мы начали проводить ежедневный осмотр оружия. С другой стороны, мы ничего не делали, лишь выставляли посты на перекрестках по ночам, а днем слушали краткие рассказы лейтенанта Фоли о текущих событиях". Имея большое количество энергии и малую необходимость в ее трате, люди обратились к спорту. Они нашли несколько ракеток и мячей, и играли в теннис на заднем дворе, или в софтбол в соседнем поле. Вебстер не был атлетом, но у него был высокий уровень любопытства. Однажды он реализовал, "желание всей своей жизни", когда они с рядовым Джоном Яновеком взобрались на 250-футовую фабричную дымовую трубу. Когда они добрались до вершины, им открылся великолепный вид на реку. Вебстеру "Рур казался абсолютно безжизненным" даже при том, что "повсюду, куда мы смотрели, были фабрики, плавильни, металлургические, сахарные и сталепрокатные заводы. Это выглядело как децентрализованные Чикаго, Питтсбург и Сент-Луис".
18 апреля немецкое сопротивление в Рурском котле подошло к концу. В плен сдалось более 325000 немецких солдат.
"Изи" назначили на охрану лагеря для перемещенных лиц в Дормагене. Там, в этом лагере, были поляки, чехи, бельгийцы, голландцы, французские, русские и жители других частей оккупированной нацистами Европы – десятки тысяч. Они жили в общих бараках, разделенные по половому признаку, скученно, во многих случаях на грани голода, представляя все возрастные группы. После освобождения их желанием было наверстать потерянное в отдыхе и развлечениях, которых им столь прискорбно не хватало на протяжении последних нескольких лет. Вебстер рассказывал, что они "с удовлетворением предавались ничегонеделанью. Они тяжко трудились под немцами, и мало ели. Теперь они смогут отдохнуть".
Их счастье, песни, и готовность оказывать помощь солдатам вызывали расположение у личного состава "Изи". Наряды на кухню теперь были в прошлом. С этого времени никому из "Изи" больше не нужно было чистить картошку, мыть посуду, подметать помещения и убирать территорию. Для этого всегда находились "ди-пи"***, тем более что американцы были весьма щедры в оплате.
Довольно многие завели себе нечто вроде комбинации сына и слуги. Луз практически усыновил маленького, худощавого мальчика, Мучика, на котором были огромного размера стоптанные ботинки. Его родители умерли в рабском трудовом лагере. Большие темные глаза Мучика и яркое, энергичное поведение были неотразимы. Луз добыл для Мучика что-то вроде формы и взял с собой в турне по Германии, обучая его основам армейского сленга, пока они ехали вместе. Как отмечается в истории дивизии: "Несмотря на строгие приказы, запрещающие брать с собой кого-либо из "ди-пи", кое-кто из личного состава говорил на очень ломаном английском, никогда не появлялся на построениях и, по всей видимости, нес большую часть нарядов по кухне".****
Короче говоря, "Изи" собиралась отправиться в тур по Германии, который должен быть первоклассным во всех отношениях. Комфортные дома каждую ночь, вкусная еда и вино, свобода брать почти все, что хочется. Езда по автобану, отведенному лишь для них, в неторопливом темпе на больших резиновых колесах, с видом на дивные достопримечательности: впечатляющие Альпы с одной стороны и драматический распад того, что было самой страшной армией в мире, с другой, с личной прислугой, заботящейся обо всех их потребностях.
Кроме одного. Они очень хотели бы взять с собой кого-нибудь из девушек "ди-пи", но с ними у них вышло не лучше, чем с немками. Как и остальные "джи-ай", они полагали, что пайковая шоколадка и пара "Челси" будут ключом к сердцу любой женщины, но их ждало лишь разочарование.
Особенно радовались чехи и поляки второго поколения эмиграции. Они провели все свободное время, днем и ночью, используя свои ограниченные языковые познания для соблазнения крепких, пышногрудых крестьянских девушек с родины своих отцов. Но вопреки их ожиданиям, девушки с их католическим воспитанием и центральноевропейским происхождением были целомудренны.
У Вебстера впечатления от лагеря вызвали ненависть к немцам. "Почему эти люди оказались здесь?" задавался он вопросом в отношении "ди-пи". Они ничего не сделали, не участвовали в политике, не совершили никакого преступления, ничего не имели. Они были там, потому что нацистам был нужен их труд.
"Это была Германия, вот и все", заключил Вебстер. "Немцы забрали этих людей из их домов и приговорили к пожизненному труду на заводах в Третьем рейхе. Младенцы и пожилые женщины, невинные люди были обречены жить в бараках за колючей проволокой, надрываться по двенадцать часов в день, работая на хозяина без чувств и размышлений, есть пустой суп, заплесневелый картофель и черный хлеб. Это был Третий рейх, это был Новый Порядок: работай, пока не умрешь. С холодным расчетом немцы поработили народы Евро