А сейчас вернёмся к теме смерти на примере бродячих собак. В человеческом обществе существует иллюзия, что отказавшись от убийства человека или животного, ты даришь ему жизнь, а то и бессмертие. В действительности – это устоявшийся самообман. Популярная в своё время французская киноактриса Бриджит Бардó ни за что не наденет шубу из натурального меха. Ведь для пошива этой шубы бедные животные были убиты! Да, убиты. Но ведь именно благодаря спросу на их мех люди специально их и разводят, увеличивая поголовье этих зверьков, защищая от браконьеров, подкармливая. А если бы сердобольным людям их ценный мех был без надобности? Этих зверьков было бы мизерное количество, дохли бы они от болезней и голода, а мех их на разлагающемся трупе съедала бы вездесущая моль. Зато теперь, став после своей физической смерти (забоя) шубой или иным меховым изделием, они продолжают находиться на этом свете, грея кого-то своим мехом многие годы. Чем не бессмертие?
Аналогичным образом можно рассматривать и проблему трансплантации жизненно важных органов умершего человека нуждающемуся в них больному, но ещё живому человеку. Это очень болезненная тема, особенно для родственников погибшего, которого врачи хотели бы использовать в качестве донора. Если быть точным, трансплантируют, с утратой этого органа у донора, всего два органа – сердце и почки. Также, но очень редко, ещё и лёгкие. Трансплантация же печени и костного мозга больше напоминает переливание крови – донор этих органов не лишается. Кожу, пальцы и волосы трансплантируют, беря их у самого человека в одном месте, и пересаживая на другое. Железы трансплантировал лишь профессор Преображенский, да и то не в жизни, а в романе М. Булгакова. Более того, при изъятии одного из названных двух органов (сердца и почек) - почки, человек, если он был жив, живёт и дальше. Но только уже с одной, оставшейся почкой.
Естественно, что в трансплантации существенной её стороной являются ещё и деньги. Часто человек продаёт часть своего тела ради денег, почти как проститутка продаёт своё согласие на половой акт с нею (многие ошибочно считают, что она торгует телом). Согласие и тело – это не синонимы. С телом хитрая проститутка, в отличие от бедолаги, продающего свою почку, не расстаётся, даже получив, как бы за него, деньги. Борьба за телесную целостность лежащего в гробу родственника эмоциональна, но абсурдна. Разве не чудо то, что сам человек разлагается в могиле, а его сердце ещё годы продолжает жить и работать? И не важно, что в другом теле, главное - на этом свете. Как ампутация поражённой гангреной ноги сохраняет оставшееся тело человека на этом свете, так и трансплантация сердца, ампутируя тело, в котором оно было и пересаживая его в другой (живой) организм, сохраняет его (сердце) на этом свете. Пусть и не на много лет, но сохраняет.
Что же касается бродячих собак, то главным в противниках их убийств является вовсе не стремление помешать некоторому укорочению насильственным путём и без того короткого срока жизни этих собак (не более 15 лет), а то, что при этом они отождествляют себя с предполагаемой жертвой. Никогда не забуду телевизионный сюжет с печальноглазой девушкой в небольшой толпе зевак на берегу Москвы-реки, искренно страдающей от того, что по реке несло течением на небольшой льдине бродячего пса, а его никто не спасал. Конечно, попавших в беду животных надо спасать, как некогда спасал зайцев народный любимец дед Мазай. Но вряд ли душа этой девушки болела за поголовье бродячих собак Москвы, страдая от его возможного снижения на одну голову. Нет. Страдала она потому, что бессознательно отождествляла с этим псом как бы попавшую в беду себя и требовала от спасателей его спасения, как будто это было бы спасением для неё.
Бессознательное отождествление себя с другим человеком не позволяет тебе его убить. Как в жизни, так и в кино или в литературе. Прежде чем убить кого-то в кино, автор усердно доказывает зрителю, что убитый не имеет с ним ничего общего. И, наоборот, чтобы заставить зрителя пострадать, автор произведения делает всё, чтобы с погибшим у зрителя произошло бессознательное (!) отождествление. Если в конфликтной ситуации человек не имеет или теряет способность отождествлять себя с противником, он находится на грани совершения преступления.
И это касается не только убийств. Так любимые (причём, совершенно зря) в России мошенники, от которых в остальном цивилизованном мире (кроме Швейцарии, стран Африки и, частично, США), а особенно в мусульманском мире, стараются избавляться ещё на корню, изначально неспособны отождествлять себя с жертвами своего обмана. Они же «суперумные», «высшая раса», «суперчеловеки», а их жертвы – это «быдло», «тупые дураки, которых так и учат».
Мошенники – это лица, злоупотребляющие доверием лиц слабых или находящихся в трудной ситуации. И поэтому это, так любимое российским народом преступление, по своей мерзости значительно превосходит нелюбимое народом предательство, называемое ещё изменой (злоупотребление обязанностями). Например, жена, которая расписывалась в ЗАГСе, что берёт на себя обязанность быть твоей, но нарушает эту обязанность и бывает ещё чьей-то и на работе, и на отдыхе... Кстати, от хитрых мошенников гибнет в России не меньше, чем от рук злобных убийц. Правда, не так заметно. И не всем заметно. Ибо мошенник не убивает тело, он всего лишь лишает человека возможности жить. И получают они отпор, хотя бы такой, как в «Старых клячах» Рязанова, довольно редко. И не всегда, как в этом фильме, Фемида снисходительна к борцам с этой гнилью нации.
Итак, что же делать с бродячими псами? Убивать, не убивать? В Кишинёве бродячие собаки за прошлый год, набрасываясь стаей, загрызли одного мужчину, а мальчика и пенсионерку так искалечили, что те были вынуждены достаточно долго лечить свои травмы в больнице. В Москве бывший мэр Лужков, идя навстречу чаяниям тех, кто бессознательно отождествляет себя с бродячими псами (речь ни в коем случае не идёт о псах, имеющих хозяина), провозгласил запрет на их истребление. Генеральный примар (то же, что и мэр) Кишинёва, разрываясь между требованиями сердобольной Европы не нарушать права бродячих «собачек» на жизнь и требованиями жителей, требующих оградить их маленьких детей и пожилых родителей от зарвавшихся псов, которые могут быть ещё и бешенными, так поступить не смог, и согласился с компромиссным предложением – бродячих собак не убивать, а кастрировать. Чтоб не размножались.
Однако тут же зарвались уже ветеринары. Почувствовав, что «пришёл их час», они взвинтили цены на кастрацию. И поэтому получилось, что весь город должен был бы работать только на ветеринаров, непрерывно кастрирующих собак. Европа этот проект, естественно, приветствовала, но оплачивать кишинёвских ветеринаров не спешила.
Кроме того, сам проект был скорее благим намерением, чем решающим проблему средством. Для сравнения, в советской Молдавии, в которой процветало искусственное осеменение, всех (!) молдавских коров осеменял всего один (племенной) бык. Остальные молдавские быки были полезны людям только своим мясом. Аналогично, что и для осеменения всех беспризорных сучек Кишинёва необходимо не так и много некастрированных бродячих кобелей. Так что, пока кишинёвские ветеринары делали за муниципальные деньги кастратами одних бродячих кобелей, другие бродячие кобели делали тому же муниципалитету бродячих щенков, поддерживая поголовье бродячих псов Кишинёва на том же, что и был, уровне.
Местные примары некоторых пригородов Кишинёва, действуя не по европейскому, а по своему традиционному усмотрению, пошли другим путём. Несколько, вооружённых охотничьими ружьями ЖЭКовцев, прошлись поутру дворами многоэтажек, оглушительно «усыпляя» тех псов, которые в этих домах прикармливались, спали рядом и считались там как бы «своими». Целую неделю жители этих домов псов не видели. Потом потихоньку к домам подтянулись псы, обитавшие на некотором расстоянии от этих домов. Те, которых застреленные ныне псы ранее к этим домам не подпускали. И прежняя ситуация, с бегающими вокруг домов псами, была восстановлена сама собой. Если же в пригородном селении отстреливали всех, без исключения, бездомных псов, ситуация восстанавливалась в течение месяца силами псов из других предместий. Так что и убийство бездомных псов проблему бездомных псов не решает. Так что же тогда с ними делать?
Увы, естественных способов уменьшить поголовье бродячих псов существует в природе только два: 1) завезти в города питающихся собаками хищников (я, правда, кроме корейцев, таковых больше не знаю) и 2) уменьшить пищевые ресурсы собачьего питания. Для этого необходимо сделать недоступными для собак мусоросборники и другие их «кормушки». Следует вспомнить, что наибольшую агрессию бродячие псы проявляют к бомжам, ибо это их главные конкуренты за корм.
Кстати, аналогичные меры являются адекватными также и по отношению к безмерно расплодившимся в России чиновникам. Мы были недовольны их количеством при социализме, нам казалось, что их слишком много. Но сейчас их количество увеличилось на порядок. С одной стороны: исчез их естественный враг – всюду сующий свой нос коммунистический секретарь, а с другой: они неуклонно умножают для себя специфические чиновничьи «кормушки». Сколько чиновников кормит одна лишь «регистрация»! Сколько было при социализме таможенников? А сколько их расплодилось сейчас? Они есть уже в каждом городе. Так что, хочешь уменьшить поголовье чиновничьей братии в стране – сокращай не их, а их «кормушки».
Так можно ли убивать животных? Всегда ли убийство животных является злом? Чтобы разобраться с этим вопросом необходимо, прежде всего, преодолеть слепоглухонемую принципиальность экологов и патологическую несъедобность мяса у вегетарианцев. Я ничего не имею против, когда дальновидные экологи ограничивают тупых эгоистичных промышленников, действующих по принципу «а после нас хоть потоп». Но сознательное стремление сохранить природу у экологов методологически напоминает аналогичное стремление сохранять свои вещи у Плюшкина. Природа в целом их не интересует. У них есть своя «Красная книга», в которую они заносят всё третьестепенное и малочисленное в природе и, споря с природой, пытаются сохранить его насильственным образом.
Крестьянин, сажая на своём огороде кукурузу, кидает в каждую ямку по 2-3 кукурузных зерна. Ибо нет гарантии, что все они взойдут. И, бывает, что всходит только один росток. Но, бывает, что и все три. И тогда крестьянин тяпкой уничтожает лишние побеги, оставляя один, наиболее крепкий на вид. Если же он не сделает этого, тесно растущие друг возле друга стебли будут «глушить» друг друга, будут низкорослыми, слабыми и у них не появятся початки. В природе смерть одних организмов всегда является благоприятным и необходимым условием для развития других, конкурирующих с ними, организмов. Если крестьянин не будет выпалывать на огороде сорняки, то есть, не будет убивать одни растения, то посаженные овощи (другие растения) будут чахнуть и не дадут урожай. Хозяин не отождествляет себя ни с сорняками, ни со слабыми побегами. На огороде он хозяин, разумно, как Бог, решающий кому жить и развиваться, а кому не быть. Аналогично он ведёт себя и с животными. Он выкармливает родившихся телят до определённого возраста, а затем выбирает – кому пока жить, кушать травку и давать молоко, а кому пора быть убитой на мясо. Режущий свою, орущую благим матом, свинью, крестьянин не испытывает к ней ни злости, ни ненависти. Несколько лет он любовно за ней ухаживал, кормил, купал, зимой спасал от морозов, но пришло время и он её убивает. И не с самоцелью лишения её жизни, а токмо с целью прокормить свою семью её мясом.
"Как сильно хозяин любит меня" –
у полного корыта думала свинья,
хоть о любви хозяин думал реже,
чаще о том, как она вырастет, и
он её зарежет.
Свинья - его имущество. Она как бы его продолжение. Попробуй её бить или калечить у него на глазах, или её красть! Он будет защищать эту свинью, как самое себя. Она его, но она не он. Идентификации у него с ней быть не может. Разве, что в качестве ругательства. Хотя, со временем, когда он её съест, часть её тела постепенно (defacto) интроецируется в его тело.
Подобная логика уместна и тогда, когда мы говорим о смертной казни. Когда я слышу выражение «смертная казнь», у меня всегда перед глазами возникают кадры французского фильма «Двое в городе». Обаятельнейший Ален Делон, выйдя из тюрьмы, счастлив с не менее обаятельной блондинкой. Но назойливый как муха, с невыносимо мерзким характером, комиссар полиции достаёт и достаёт его, пользуясь формальным преимуществом своего служебного положения. Не выдержав, Ален Делон просто отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Тот упал, ударился о плинтус и умер. У нас бы за это дали четыре года с отсрочкой исполнения, пока он детей не нарожает, и они не вырастут. А там ему дали смертную казнь. И вот уже Алена Делона готовят к смертной казни, в которой гильотина должна отрезать его красивую голову. Чтобы освободить для гильотины шею, злобная некрасивая женщина демонстративно обрезает на нём ножницами воротник рубашки. Бросив с экрана на зрителей и зрительниц печальный взгляд невинно убиваемого, Ален Делон суёт голову в гильотину. Зал единодушно, а некоторые в зале ещё и вслух, рыдает. И сердобольная Европа исключает смертную казнь из уголовного кодекса.
Смертная казнь как лишение жизни по приговору Суда, существовала в течение всего времени существования Суда. И всегда главной её целью было педагогическое воздействие на общество. То есть, не столько завершение произошедшего, оцениваемого властью как преступление, сколько влияние на то, что произойдёт в будущем. Обязательным условием таких казней было присутствие на процедуре народных масс. Чтобы всё видели её своими глазами.
В средневековой Европе казнили, сжигая живьём на кострах. И причём, не только преступников. Ещё и еретиков, и «ведьм». В древнем Риме казнили, распиная на крестах. Или по-быстрому закалывали кинжалом. В основном, недовольных и взбунтовавшихся. То есть, использовали казнь как средство достижения консенсуса. У мусульман казнили, всей толпой кидая в приговорён(ого/ную) камнями.
В России смертная казнь вначале совершалась путём отрубания головы топором. Есть на Красной площади столицы так называемое Лобное место. Там всё и происходило на глазах у думающего «что делать?» народа. И таких лобных мест было предостаточно ещё и в других городах страны.
В некоторых случаях преступнику не просто рубили голову, а, для большего педагогического эффекта, его четвертовали – то есть, сначала отрубали руки, затем ноги и уже потом – голову.
Позже начали вешать на специально сооружённых виселицах. Преступник поднимался для этого на высокий эшафот, давая всем возможность видеть весь процесс в мельчайших деталях. После повешения преступника оставляли висеть на виселице ещё несколько дней. Именно на виселице закончилась жизнь наших незабвенных декабристов.
С распространением в обществе огнестрельного оружия, преступников стали уже, в основном, расстреливать, оставив виселицу для самых-самых. И расстрел, и смертная казнь через повешение вначале напоминали шоу. Вспомним расстрел Овода в романе Этель Войнич, или же расстрел моряков на броненосце «Потёмкин». А также казнь через повешение нацистских преступников в Нюрнберге. А вот массовые расстрелы в сталинские годы больше напоминали не казнь, а тайную скотобойню. То же и в гитлеровских концлагерях. Там не было преступников, там была просто нежелательная власти категория людей. Расстреливать тайно стало привычкой и как бы вошло в норму. В Советском Союзе, в конце его существования, расстреливать преступников старались даже в какой-то мере гуманно – неожиданно для них. А потому и бессмысленно, поскольку значительно терялся педагогический компонент. Более того, в народе ходили легенды, что «преступников теперь не расстреливают, а отправляют на урановые рудники».
В Соединённых Штатах смертную казнь всегда старались сделать максимально научно-техничной, передовой. И, настолько получится, гуманной. Казнили у них и на электрических стульях, и через инъекцию в вену смертельной дозы яда. Некоторые казни показывали потом по телевизору. Народ, глядя на это, страдает чувствами, но принцип «что заработал, то и имеешь» для Америки святой.
В Китае народу много. Настолько много, что есть даже закон, ограничивающий одним ребёнком на семью желание граждан рожать детей. И поэтому расстреливать сразу много слабых, не устоявших перед соблазном стать на преступную дорогу к «золотому тельцу» (взяточников), граждан, считается не глупее упомянутого запрета рожать «лишнего» гражданина Китая талантливым китайцам. Расстреливают в Китае на стадионах, куда приводят пионеров с красными галстуками и барабаном, и куда приходят ещё и другие взрослые люди. Казни показывают по телевизору как сериал. Может Европе это и противно, но педагогическое воздействие на китайский народ этим всё-таки достигается. Хоть и в недостаточном для кардинального искоренения коррупции количестве.
Европа запретила смертную казнь на своей территории и начала усиленно навязывать свою точку зрения другим странам. Этой пропаганде поддались страны бывшего соцлагеря и, в особенности, бывшего Советского Союза, но Китай и США остались при своём мнении. Штаты даже за своими пределами, в Ираке, казнили через повешение их президента Хусейна. А отказавшаяся от смертной казни у себя Европа, открыто, через вооружённый самосуд, казнила в африканской Ливии самобытного Муаммара Каддафи. Какие же основные аргументы используют противники смертной казни?
1. Велика опасность расстрела невиновного в результате судебной ошибки. Но судебные ошибки ведь были и будут. И отмена смертной казни от них юстицию не избавит. А вот серьёзное и гласное наказание судьи за судебную ошибку заставит судью серьёзней относиться к своей работе и свести судебные ошибки к минимуму. Другой способ избежать судебной ошибки – коллегиальность рассмотрения уголовных дел с этой нормой. Да и, к слову говоря, возможность врачебной ошибки в процессе хирургического вмешательства никак не является аргументом в пользу моратория на хирургическое вмешательство.
2. Человек не вправе распоряжаться жизнью другого человека. Вправе. Да ещё как вправе! Он вправе, по Закону, убить другого человека, но только в качестве допустимой самообороны, если ему или его близким угрожает этот человек смертельной опасностью. И, с другой стороны, любой человек должен сделать всё, что в его силах, чтобы помешать кандидату в самоубийцы наложить на себя руки. И, тем более, любой врач должен помочь попавшему в беду человеку и спасти его жизнь. Спорным является здесь лишь вопрос эвтаназии. В этом случае решение вопроса о том, продлять ли мучения больного, тупо считая, что этим ты продляешь ему хоть и такую, но жизнь, зависит, прежде всего, от перспектив дальнейшего течения болезненного состояния. Если есть перспектива – надо помочь человеку выкарабкаться. А нет, так «не тратьте куме силы, спускайтесь на дно»!
3. В процессе пожизненного заключения преступник испытывает больше душевных мучений, чем в процессе кратковременного расстрела. А следовательно - это, теоретически, более мучительное наказание. Самый садистический аргумент в пользу пожизненного заключения. Однако, не факт. Пожизненное заключение даёт шанс на насильственное освобождение преступника. Либо десантом спецназа, либо в обмен на захваченного заложника. Может, в ответ на гуманный отказ власти от смертной казни преступники, в свою очередь, откажутся от убийства, как элемента своей деятельности? Отнюдь.
7-ое апреля 2009 года. В Кишинёве разыгрывается Великая Молдавская революция. Организованная руководством партии, называющей себя «либерально-демократическая», при тайной поддержке руководства двух других, националистического толка, партий, а также румынского правительства, совместно с румынскими националистами, многотысячная толпа молодёжи и детей на мусульманский манер «побивает камнями» напуганных сельских пацанчиков в форме полиции, которым коммунистическая власть оружие не доверила, но попросила защищать парламент Молдовы. Формально молодёжь «протестует против фальсификации компартией выборов в парламент», а неформально протестует по тому, что «коммунисты, думающие только о своих интересах, уже достаточно людям надоели». «Пацанчики» не знают, как в этой ситуации действовать и защищают штатными алюминиевыми щитами, прежде всего, себя. Оружие им не дали из страха, что «протестующие» могут случайно его отобрать и начать сдуру стрелять в людей. Чтобы «успокоить протестующих», коммунистическая власть дала им возможность камнями разбить окна в Парламенте и Президентуре, и разграбить их имущество, поскольку в Молдове именно так понимается «борьба за демократию». А почему бы и нет! Мог же в СССР «колхозный сторож, Иван Кузьмич, в защиту мира пропить “Москвич”»? Также им разрешили повесить над Парламентом и Президентатурой флаги Румынии и Евросоюза. До полуночи из Парламента выносили на руках и тащили домой, мебель, ковры и оргтехнику. Некоторые даже успели сделать по нескольку ходок. После полуночи, когда в Парламенте оставались уже только те, у которых не было чувства меры, там появился спецназ полиции и, сколько смог, арестовал этих «протестующих». Другие полицейские мотались на машинах по городу, выискивая разграбленное имущество Парламента, и арестовывая всех, тяжко его тащивших.
Позже партии, организовавшие «борьбу за демократию» в виде разграбления собственного Парламента, пришли к власти благодаря объединению в альянс и, отколовшейся и перешедшей на сторону альянса, части компартии. И тут же лица, участвовавшие в грабеже собственного народа, получили от новой власти статус «борца за демократию», госнаграды и денежную госпомощь. А вот среди полиции новая власть стала выискивать борцов с «борцами за демократию», и преследовать их в уголовном порядке. То есть, полиция Молдовы стала подвергаться преследованиям со стороны новой власти. Отреагировав на такое отношение власти к полиции, преступность в Молдове возрадовалась, и стала резко возрастать (примерно в 2,5 раза за год), наглядно показав этим, что уровень преступности в стране зависит от уровня благосклонности к ней госвласти.
Преступный (насильственный по отношению к другим людям) и социализированный (основанный на примате консенсуса в отношениях с другими людьми) образы жизни заложены, в каждом человеке, вместе, как Инь и Ян. Однако то, реализация (манифест) какой из сторон человека произойдёт в его поступках, зависит, во-первых, от соотношения преступного-социализированного в конкретном человеке и, во-вторых, от ситуации в окружающем конкретного человека мире. Эта ситуация в значительной мере определяется тем, как власть в государстве относится к социализированному и преступному в своих гражданах.
С одной стороны, уровень преступности в государстве зависит, прежде всего, от того, в какой степени латентно преступной является сама власть. Ибо, чем преступнее власть (либо манифестно, либо латентно, то есть бессознательно), тем более благосклонна она к преступному в человеке, и тем чаще оно проявляется в его жизни. Если же социализированное в представителях власти превалирует над преступным, это не только не даёт им, пользуясь возможностями «начальника», перекладывать из общественного в свой персональный карман столько денег, что общество уже перестаёт понимать – на кого и зачем оно трудится, но и создаёт в обществе более благоприятное отношение к социализированному в каждом человеке, и более агрессивное, враждебное отношение к заложенному в нём криминальному. Если же преступное в человеке наталкивается на враждебное, вплоть до готовности его ликвидировать, отношение власти, оно хиреет и проявляется реже. И речь здесь идёт не столько об убийствах, сколько о преступности в целом.
Наличие смертной казни в государстве демонстрирует, прежде всего, степень отрицательного отношения его власти к преступному в душе его граждан. Если же власть заигрывает с преступным в человеке, боится его ненароком задеть, солидарна с ним, она, а вместе с ней и общество, имеет соответствующий разгул преступности в стране. Если быть благосклонным к особо опасным преступникам, позволяя им жить как в оранжерее, подкармливая и обслуживая этих «мучеников», это означает – быть враждебным к слабым, но социализированным членам общества.
Это потому, что общество у нас одно и всё в нём взаимосвязано. Правда этим инструментом (смертной казнью) нельзя пользовать как в пословице «попроси дурака Богу помолиться, так он и лоб разобьёт».
Но можно ли пользоваться смертной казнью для очистки общества от особо опасных для него преступников, объявивших ему войну, и при этом, не беря на душу грех убийства, пусть и отморозка, но не бродячего же пса, а рождённого матерью? Решение проще простого. Берём необитаемый остров, находящийся далеко в море, но под контролем всевидящих спутников и морских мин. И свозим на него всех, приговорённых к смертной казни. Не хотят жить с людьми – пусть живут без людей. И даже создают там Национальное Общество Особо Опасных Преступников (НОООП). И живут столько, сколько дней получится. Робинзон Крузо смог так прожить достаточно долго, и даже прославиться. Ведь в этом случае никто их не убивает (правозащитники будут довольны), и они уже не в состоянии делать нам гадости. Только лишь надо, чтобы этот остров не был таким большим, как Австралия.
Преступников ещё можно сравнивать с враждебной армией, по крайней мере, с её диверсионными отрядами. Они лишают нас имущества (макросреды) и жизни. Причём, это более сложная для ведения боевых действий война, ибо нет в ней видимой линии фронта. Но есть в ней свои «преступные генералы» (авторитеты, воры в законе), находящиеся (не так и редко) в дружеских отношениях с некоторыми, если не со многими, представителями нашей власти. Ибо и тех и других объединяет корысть, как главная ценность их существования. Они верят в торжество корысти, как когда-то коммунисты верили в торжество коммунизма. Они сделали корысть неформальной национальной идеей российского народа. В результате этого культа корысти, бескорыстные теперь считаются тупыми альтруистами, а корыстные прагматиками. Хотя корысть и прагматизм -далеко не одно и то же.
Корысть открыто или латентно заваривает все, без исключения, войны. Заботящийся о немецком народе, Гитлер захотел ему расширить территорию за счёт земель, которые он присмотрел для этого в СССР. Но мало ли какие благие желания могут возникнуть у Гитлера! Почему же не сам Гитлер, а весь немецкий народ, не жалея живота своего, полез оккупировать территорию СССР? Полез не потому, что он был доверчив и рабски предан бесноватому Гитлеру, и не потому, что земли ему не хватало капусту посадить, а потому, что, истероидно чувствующий потаённые чаяния людей Германии, бездетный холостяк Гитлер пообещал каждому фронтовику бесплатно дать для его семьи, на оккупированных после победы над СССР территориях, отдельное имение. А, значит, и дать ему обеспеченную старость, и благоприятные условия для продолжения рода. И именно этим Гитлер как раз и «купил» немецкий народ.
Терроризм – это тоже война, хоть и своеобразная, и тоже против нас. Правда, война без видимого врага, имеющего своё государство и претендующего на твою территорию. Или же это война государства, официально поддерживающего с твоим государством дружеские отношения, но при этом воюющего с твоим государством без участия армии, силами одних лишь диверсионных групп. Терроризм – это война недальновидно тупых, но при этом аморально хитрых. Война людей, которые не верят в свою победу в случае честной борьбы. Но свято верящих в силу своей хитрости и неожидаемой аморальности. Причём всегда война менее развитых, но, при этом, завистливых, против более цивилизованных, более успешных. Менталитет террориста полностью исключает мышление и состоит из нескольких незыблемых, противоречащих друг другу, идей, псевдоадекватных реальной действительности.
Во время недавней войны с немцами, в нашей армии для борьбы с танками противника использовались, помимо прочего, и так называемые «противотанковые собаки». Особенность этой борьбы заключалась в том, что этих собак кормили только под гусеницами танков. Со временем, даже под гусеницами танков, движущихся на небольшой скорости. Затем их долго не кормили и во время танковой атаки противника выпускали на поле боя, привязав на спину пару противотанковых гранат или противотанковую мину. Голодная собака тупо лезла под гусеницы немецкого танка и погибала, подорвав танк, привязанной к ней миной или гранатой. Собачек, естественно, жалко, но человеку приходилось жертвовать нижестоящей скотинкой, чтобы вывести из строя вражеский танк, чтобы не гибли наши вышестоящие люди, чтобы победить врага и жить мирной жизнью. Террористы в качестве «противотанковых собак» используют людей – «смертников» и «смертниц». Тот, кто их посылает, играет роль человека, жертвующего своей скотинкой ради… А вот здесь и возникает вопрос – так ради чего? А ничего. Победа над врагом в планы террористов не входит. Их задача – делать гадости. И именно это они и делают. И только это. А что они ещё могут делать?
Но здесь есть один интересный момент. У человека, взявшего на себя роль террориста, создаётся иллюзия собственного всемогущества, ощущения, что ты вроде Бога, повелевающего своей скотинушкой – человеческим поголовьем. Это чем-то напоминает наркотическое опьянение с соответствующей наркотической зависимостью. Немножко воображения – и вот вы – террорист. Вы можете убить любого, если только вам этого захочется. Вы можете даже отрезать любому голову. А что такое? Это ваша скотинка и вам захотелось отрезать ей голову. Скотинка не может иметь своё мнение. Если террористу нужны деньги, он берёт первого попавшегося ребёнка и говорит его родственникам: «Давайте деньги, или я его убью». И родственники ребёнка сами приносят ему много долларов, чтобы он мог купить себе оружие и боеприпасы, и только просят: «Отдай ребёнка». А если ему что-то надо из вещей, он это берёт как при коммунизме и хозяин имущества молчит, чтобы не убили. Ему не нужна жена и женская любовь. Зачем? Если ему надо, он удовлетворит своё желание с любой женщиной. Она ему отдастся из страха. Террорист не боится ни суда, ни тюрьмы. Ибо для него они вроде бы не из его жизни. Они где-то там. Как для обычного человека - смерть. Да, она есть, она неизбежна, но она где-то там. А он здесь. И пока он – страшный как стихийное бедствие, внешне напоминающий бородатого Карабаса Барабаса – злобный «Бог». Точнее, Его тупая иллюзия.
Так зачем же тогда террористу нужно делать в московском метро гадости, которые не дают ему ни долларов, ни вещей? Ответ простой – чтоб создавать необходимое ему общественное мнение, чтоб «скотинушка» знала, кто у неё «хозяин»! И не переставала его бояться. Ибо в этом случае бояться придётся уже ему. [Хотя «скотинушка» при этом наивно думает, что он такой же, как и она, что он «одной с ней крови», только под давлением трудностей жизни (безработицы на северном Кавказе) оступившийся].
Убийство было, есть и будет. Совершённое убийство делает, естественным образом, одного из его участников убийцей, другого убитым. Убийство выдёргивает из процесса жизни один из её активных элементов и возвращает его в исходное состояние неживой природы. На время. Позже эта неживая природа вновь станет живым, активным её элементом. Убийство всегда благоприятствует элементам, конкурировавшим с убитым, даёт возможность им развиваться. Жизнь без убийства немыслима. Ведь даже естественная смерть является бессознательным убийством себя тогда, когда жить дальше не имеет общеприродного смысла, точнее перспективы. Нормальное убийство - это когда хозяин убивает с прагматической целью принадлежащее ему. Например, крестьянин свою овцу. Ненормальное убийство - это когда убивают существо, не принадлежащее убивающему. Террористы убивают и ненормально, и крайне тупо. Война – это всегда взаимодействие стран в виде взаимных ненормальных убийств. Власть в государстве должна быть хозяином своего народа. Только в этом случае она может убивать одних своих граждан, чтобы спасти от смерти других. Только в этом случае её поймут и с ней согласятся. Власть же, которая не способна быть хозяином своего народа или способна быть им лишь отчасти, не имеет поддержки народа и его санкции на убийство своих граждан.
Редакция «Психологической газеты» 13.02.2012