Провал операции «Карфаген» Ленька Колычев переживал болезненно: рухнули последние надежды, потерян безвозвратно еще один друг. Дня три Ленька отсиживался на сеновале, не высовывая носа и не желая встречаться с единственным своим единомышленником Толей Карелиным, который после нескольких тщетных попыток проникнуть в убежище вожака бесцельно слонялся по деревне, стараясь не попадаться на глаза пионерам. А по деревне из уст в уста передавались самые фантастические слухи о налете на пионерский лагерь. Взрослые выслушивали их с улыбкой, приписывая случившееся озорству, а ребята верили в них. Больше всего восхищались они геройским поступком Аленки Хворовой. По их словам, Аленка, рискуя жизнью, бросилась на выручку Кости и Гоши, спасла их и отстояла лагерь. О Полкане же никто не вспоминал... Толя узнал, что Никита организовал группу контрразведки и что первостепенная задача этой группы – во что бы то ни стало раскрыть и обезвредить неизвестных налетчиков.
Эти новости Толя хотел немедленно сообщить вожаку. Навестить его в убежище он опасался: вчера Ленька не пожелал видеть приятеля и, когда тот пробрался на сеновал, запустил в него старым ботинком и чуть было в лоб не угадал. «Расстроился человек, – думал Толя. – Но ведь и у меня тоже, между прочим, нервы имеются. Походил бы он по деревне, послушал, что говорят...» А встретиться с вожаком надо было во что бы то ни стало. Вымеривая шагами расстояние от колычевской калитки до угла сеновала и обратно, Толя размышлял о превратностях человеческого счастья. «Не везет Леньке! Сколько раньше друзей было, а теперь я один».
– Толька! Толян!
Толя остановился, прислушался. Кричал Ленька. Он посмотрел на слуховое окно сарая и заметил в нем угрюмую, с всклокоченным чубом физиономию. Ленька!
– Иди сюда.
Толя побежал к воротам, чтобы через дверь пройти на сеновал, но Ленька крикнул:
– Через плетень!.. Через плетень залезай!
Наконец-то приятели могли обсудить события последних дней. Толя выложил все слухи: и про налет на лагерь, и про группу контрразведки.
– Теперь шагу ступить нельзя будет, – сказал он в заключение. – Конец нашим походам! Демка забегал ко мне, – добавил он, помолчав. – «Про то, что вы на лагерь нападали, я, говорит, ни слова. А коли вы еще что плохое сотворите, на себя пеняйте! Чтобы ни слуху ни духу не было слышно. В сады чтоб не лазили, ребят не драли...»
Особо предупредил про школьный сад. «Я, говорит, знаю, что вы осенью мечтаете яблочками да грушами поживиться: сам хотел вместе с вами когда-то на это пойти. Теперь заруби себе на носу и Леньке передай, чтобы забыл про это. Даже если не вы, а кто другой в наш сад залезет, вам отвечать придется. Так что советую охранять!» Вот он какой!
Ленька с осунувшимся от бессонницы лицом хмурил темные брови. Временами на его губах появлялась не презрительная, как прежде, а виноватая усмешка. Выслушав Толю, он чуть оживился:
– Значит, Никита не знает, кто на лагерь нападал?
– Нет.
– Так вот... – Ленька осекся. Было видно, что он борется с собой, прежде чем высказать другу все. Три дня он думал над этим и решил, решил твердо и бесповоротно сказать об этом вслух... – Я, Толька, – продолжал он, – тоже думаю, что все эти штучки, которые раньше были, бросать надо: плетью обуха не перешибешь!
– К Никите подадимся?
– Видно будет! Давай повременим самую малость. – Ленька потер ладонями виски. – Пойдем рыбачить на Зеленый плес? Пойдем? Шагай тогда домой, забирай удочки, котелок... Картошка и лук припасены. Черви накопаны...
– С ночевкой?
– Заночуем.
– Знаешь, Ленька, завтра Глухих практику с кружком проводит. У Зеленого плеса. Комбайном управлять будут. Там на одном участке хлеб созрел.
– Но-о!
– Слово!
– Да... – не договорив, Ленька нахмурился и сказал: – Дуй за удочками, клев прозеваем.
Толя спустился во двор, перелез через плетень и, мелькнув сиреневой майкой, скрылся за поворотом дороги. Ленька не успел собраться, а короткие свистки на улице уже извещали его, что друг в полной боевой готовности.
– Скоро управился, – похвалил Ленька.
– Удочки забрать – дело не трудное.
– Шагаем!
За деревней, у березовой рощи, приятели чуть не столкнулись с пионерами. Юркнув в рожь, пропустили их мимо. Отряд с песней шагал по пыльной дороге, сверкая десятками босых ног. В голове колонны рядом с Никитой и Гошей Свиридовым – Демка. Глаза его – радостны и счастливы. Он пел самозабвенно, широко раскрывая рот:
Дорогая земля без конца и без края...
Серебряный голосок Аленки выделялся из общего хора, выводил замысловатые, переливчатые и удивительно приятные трели, невольно вызывал восхищение.
– На полевой стан пошли, – сказал Толя. – На практику.
– Веселые...
– С чего плакать-то.
Переждав опасность, приятели двинулись к реке. Они поставили переметы, несколько жерлиц и, снарядив удочки, уселись в камышах. Из-за кустарника, что гривкой топорщился на крутояре, до реки долетал рокот моторов и голоса прибывших на практику пионеров.
– С утра хлеб убирать начнут, – проговорил Толя, прислушиваясь к разноголосому шуму.
– На поплавок смотри. Видишь, ныряет...
Прохладно на реке ночью. Прохладно и комаров уйма, но зато красиво. Сонно плещется о берег черная вода, перечеркнутая светящейся лунной дорожкой. Темные камыши под крутояром забрели по колени в воду и замерли, задремали над ней. На той стороне безмолвный ночной лес. И веет от него какой-то необъяснимой сказочной таинственностью. Вот-вот, кажется, раздвинутся вековые сосны и ели, пропуская громоздкую ступу с длинноволосой и страшной бабой-ягой, или там, в глубине, в самой чащобе, вспыхнет волшебным оперением своим красавица жар-птица.
– Замерз, – сказал Толя, передернув плечами, и поплотнее закутался в широкий отцовский ватник. – Костер-то вовсе не греет. Сядешь лицом – спереди жара, сзади холод. Спиной повернешься – наоборот получается.
– Ухой согреемся, – ответил Ленька, помешивая деревянной ложкой бурлящую в котелке воду. – Должно быть, готова.
Нарезав хлеб, они прилегли у котелка. Толя зачерпнул в ложку наваристой ухи, подул на нее и, откусив хлеба, принялся с фырканьем схлебывать запашистый солоноватый бульон.
Уха, как и говорил Ленька, согрела их, вернула бодрое настроение. Толя спустился к реке, вымыл котелок, набрал чистой воды и повесил на костер.
– Чай будет.
Ленька, подперев кулаком подбородок, лежал на груде веток и наблюдал за тем, как огонь, причудливо играя, пожирал сушняк.
– Ты, Ленька, порядочного подъязочка вытащил. Я думал, сломается удилище.
– Бамбуковая?
– И они ломаются...
– Толька, – перебил его Ленька. – Пойдет Никита на мировую?
– Должен...
– Тогда мириться будем! Хватит! Я сам Никите расскажу про то, как подговорил Володьку на них напасть! Расскажу, все расскажу! Решили?
– Давно пора.
– Доставай из сумки сахар, чай пить будем! – Ленька весело вскочил на ноги и метнулся в кусты.
– Куда?
– Заварку искать!
Скоро он принес пучок листьев черной смородины и бросил в котелок.
– Завтра, Толька, пойдем смотреть, как они практикуются. Там и помиримся! Жалко, что мы с тобой не можем практиковаться: не знаем машину.
– Время есть, можно выучиться.
– Оба в кружок запишемся.
Толя достал из Ленькиной сумки мешочек с сахаром, положил его на траву поближе к котелку, хитро ухмыльнулся и спросил:
– А это зачем в сумке носишь?
На ладони у Толи был знаменитый свинцовый козон, который Никита подарил Косте, а тот потерял во время пожара.
– Нужно, Толька! Для дел нужно... – Ленька взял биту и сунул в карман.
После чая ребята задремали. Ленька проснулся от холода. На востоке занималась заря. Подбросив на костер несколько хворостин, Ленька поднялся. «Сделаю сейчас, как задумал, – решил он, – подберусь к машине, положу свинчатку на видное место. Утром найдут ребята, обрадуются». Через кусты прямиком вышел на поле, подполз к комбайну с красным флажком и положил козон на ленту транспортера. Вернулся к реке, разбудил Толю:
– Умываться давай!
Уничтожив остатки провизии, они спрятали рыболовные снасти под берегом в камышах и зашагали к механизаторам.
Пионеры были уже на ногах. Они неотступно следовали за Ильей Васильевичем и поэтому не заметили двух приятелей, стоящих в сторонке. Глухих подвел кружковцев к «Коммунару» с флажком и махнул рукой Ивану Полевому:
– Заводи трактор!
Илья Васильевич стал экзаменовать Костю, который, как староста кружка юных комбайнеров, должен был первым начать практику. Ленька и Толя с восхищением слушали бойкие ответы молодого комбайнера. Слова, произносимые Костей, были непонятны им. «Барабан», «дека», «штифт», «транспортер», «хедер» – что к чему?
– Назубок машину знает, – проговорил Толя. – Такому смело комбайн доверить можно.
– Учился, потому и знает! Мы с тобой подналяжем, в месяц изучим не хуже его.
Глухих вместе с Костей поднялся к штурвалу. Ребята следили за ними. «Костя должен заметить козон, – думал Ленька. – Видит! Нет, отвернулся!» А Костя стоял на площадке и восторженно смотрел на раскинувшиеся перед ним хлеба. Золотые тяжелые волны приветливо колыхались на легком утреннем ветерке и звали, звали его – Костю Клюева! – в свои просторы: «Пожалуйте к нам, капитан степного корабля!»
– Трогаем! – крикнул Иван Полевой.
– Не волнуйся, Константин: теперь ты, брат, комбайнер! – напутствовал старосту Илья Васильевич, спрыгивая на жнивье. – Вперед!
Трактор взревел мотором. Комбайн дрогнул и медленно двинулся на густую рожь. По полотняному транспортеру хедера в приемную камеру молотилки потекли срезанные стебли. Костя упивался счастьем. «Сбывается вещий сон, – говорил он себе. – Пройдет год, два, три... и по Латрушам прогуляется Герой Социалистического Труда Константин Георгиевич Клюев». Вдруг внутри комбайна что-то сильно стукнуло. Стукнуло еще и еще раз. Костя насторожился. Удары не прекращались, а следовали один за другим. Условным сигналом остановив трактор, староста быстро спустился на землю.
– В чем дело? Почему остановился? – спросил, подбегая, Илья Васильевич.
– Стучит, – виновато сообщил Костя, опуская глаза.
– Где?
– В барабане....
Илья Васильевич немного успокоился и, обращаясь к ребятам, задал вопрос: – Что может случиться с барабаном во время работы? Кто ответит?
– Я! – Гоша Свиридов уверенно проговорил: – Если в барабан молотилки комбайна попадет какой-нибудь твердый предмет, произойдет авария.
– Совершенно точно. Как ее устранить?
– Осмотреть барабан, проверить целость штифтов...
– Правильный ответ. Давайте-ка раздобудем этот самый твердый предмет.
Глухих стал копаться в машине. Толя и Ленька, заинтересовавшись заминкой, подошли поближе и, вытягиваясь, смотрели через головы пионеров на то, как Илья Васильевич что-то достает из квадратного отверстия. Наконец он распрямился и показал ребятам свинцовый козон.
Удивлению присутствующих не было предела. Костя вытаращил глаза, челюсть у него отвисла, Никита тоже замер. Лицо его покрылось бледностью.
Все молчали.
Толя сразу узнал знаменитую бабку. Возмущение и гнев охватили его. «Так вот зачем Ленька принес на рыбалку свинцовый козон?.. Он знал, что ребята будут практиковаться у Зеленого плеса. Опять он врал ему в глаза про мировую, опять лицемерил?» Ни слова не говоря, Толя повернулся к вожаку. Ленька виновато опустил глаза.
Толя размахнулся и влепил вожаку звонкую увесистую пощечину.
Ленька закрыл руками лицо, отшатнулся и, ломая кусты, бросился прочь.
ЭПИЛОГ
Странные случаи стали происходить в лагере. Началось это дней через десять-пятнадцать после того, как на поле у Зеленого плеса разыгрался последний акт колычевской трагедии и его покинул единственный и самый надежный друг. Для Кости Клюева история с козоном, попавшим в барабан комбайна, тоже чуть-чуть не закончилась плачевно. Он не мог доказать свою невиновность: ведь бита была подарена ему. Аленка долго не разговаривала с Костей и даже внесла предложение переизбрать «негодного старосту».
Если бы Илья Васильевич Глухих не встал на его защиту, разжаловали бы старосту мгновенно. Но все это – второстепенное.
Настоящие странности начались с того, что в «классной комнате» лагеря на стенде рядом с Костиными появились подлинные чертежи комбайна «Коммунар», утерянные безвозвратно еще зимой. Чертежи были аккуратно приколоты кнопками к фанерным щитам. Как попали они в лагерь – никто не знал.
– Завелись опять таинственные невидимки, – сказал Никита, обращаясь к руководителю группы контрразведки Гоше Свиридову. – Спим, значит?
– И дежурных четверо было, – добавил Костя.
– Дежурил я! – откликнулся Демка. – Готов ручаться – ночью в лагере не было никого! Не мог быть посторонний у нас.
– С луны чертежи упали, – пошутил Костя. – Разведчи-ки-и-и!..
– Мы действуем, как положено, – с обидой сказал Гоша. – Вчера троих из огорода вытащили. К Емельянихе забрались...
– А позавчера?.. – лукаво спросила Аленка.
Гоша насупился: ему напомнили о досадном промахе. Установив за Ленькой слежку, группа контрразведки вечером засела в кустах черной смородины неподалеку от дома Колычевых.
Ждали терпеливо. Смотрели во все глаза. И вот, когда совсем стемнело, от палисадника кто-то юркнул к плетню и, крадучись, двинулся к околице.
Разведчики за ним. Они подбирались неслышно и, как только неизвестный задумал перескочить прясло, набросились на него, подмяли.
– Не уйдешь! – кричал Гоша. – Попался, голубчик!
– Поймали!
– Вставай, Ленька!
Но вместо Леньки они увидели перед собой Костю Клюева.
– Чуть не задавили, – протянул тот, одергивая измятую рубашку, – обрадовались, навалились...
– Не шляйся по ночам, – только и мог ответить Гоша.
Теперь перед пионерами возникла новая задача: надо было узнать, кто же все-таки был в лагере и принес чертежи.
– Усилить охрану, – сказал Никита.
На том и порешили.
А на другой день – новое чудо. Утром, придя в лагерь, Никита обнаружил в штабе на столе записку. Измятый клочок бумаги был измазан землей и порван во многих местах. Видимо, с большим трудом был доставлен он по адресу. Никита прочел несколько слов, выведенных крупными печатными буквами: «Никита! Куда смотрит Демка Рябинин? На его участке появилась капустная белянка. Сходите, проверьте! Таких людей, как Демка, в патруль не назначайте: проворонят все на свете!»
Никита осмотрел штаб – никого. Выбежав на песчаную дорожку, ведущую к центральной площадке, он внезапно остановился: от штабных дверей к спуску горы вилась цепочка следов, ясно различимых на песке, смоченном утренней росой. Следы эти Никита мог узнать из тысячи других: на носках – подковки, на каблуках – пластинки для крепления коньков. «Он! Тот незнакомец с черными глазами!» Но волнения, как прежде, Никита не испытывал.
Вернувшись в шалаш, взял горн и протрубил сбор. Перед собравшимися пионерами прочитал записку.
– Врет, врет! – выкрикнул Демка. – Вчера проверял участок!
– Посмотрим еще раз, – спокойно сказал Никита.
– Кто ее писал?
– Неважно...
– Нет, важно! Пусть выйдет и скажет!
– Демка, не спорь! – вмешалась Аленка. – Ты до сих пор вредителей различать не умеешь. А в кружке юннатов значишься, груши и яблоки выращиваешь. Скажи, как узнать капустную белянку?
– На капусте! – не моргнув глазом, выпалил Демка.
– Я бы тебя за версту к школьному саду не допустила... А еще в патруль назначен. Слушай, яички капустной белянки – их называют бляшками – на нижней стороне листа капустного находятся. Яички эти давить надо. А если гусеницы есть, ядом опрыскивать.
Пионеры направились на участок. В лагере осталась только группа контрразведки.
Никита и Костя, спускаясь с горы, заметили движение в зарослях лопуха. Ребята осторожно подобрались к подозрительному месту.
Раздвинув кусты, они увидели полосатую тельняшку и ботинки. «Вот он!» На подошве ясно были видны и подковки и пластинки для коньков. «Ленька!» И еще увидели Никита и Костя лицо Леньки. Оно было грустным. С болью и хорошей завистью смотрел Ленька на лагерь, на собравшуюся в кружок группу контрразведки.
– Надо будет поговорить с ним, – сказал Никита.
– Чего рассусоливать. Схватим его и наподдаем как следует, – горячился Костя. – Он сколько нам крови испортил. Вредил! Я... – Костя привстал, намереваясь броситься к Леньке, но Никита рванул его за ремень.
– Сиди!
Ребята поползли обратно и, обойдя Леньку, поднялись в лагерь.
– Заседание кончайте, – сказал Никита Гоше. – Не надо нам группы. Пусть останется один дежурный, а остальные – на участок с гусеницами воевать.
– А неизвестный?
– Все ясно!.. Пошли! – позвал Костя.
Недоумевая, все двинулись за Никитой и Костей
Вечером пионеры, одержав полную победу над прожорливым врагом, собрались у правления колхоза.
Председатель, только что возвратившийся с поля, поблагодарил ребят за помощь.
– Большое дело вы сделали, – говорил он. – Урожай капусты для колхоза уберегли. Спасибо!
– Это не мы открыли белянку, – сказал Никита.
– Как? А кто же целый день с ней воевал?
– Боролись мы, а нашли не мы. Кто-то записку в штаб подбросил. Вот, прочитайте!
Председатель пробежал записку, улыбнулся и сказал твердо:
– Ее написал тоже хороший человек. Болит у него душа за наше общее колхозное добро. Спасибо и этому человеку, большое спасибо!
А за плетнем, что примыкал к самому крыльцу правления, стоял Ленька Колычев и слушал слова председателя. Непрошеные слезы выступили на его глазах, теплый комок подкатился к самому горлу. «Я это! – хотелось крикнуть Леньке. – Я нашел белянку!»
Но он молчал и только смотрел на ребят. В его черных глазах не было ни зависти, ни злобы. Больно, ой больно выслушивать горячие слова благодарности от людей, которым стыдишься показаться на глаза.
От правления пионеры зашагали вдоль по деревне.
Все уже знали, что ребята спасли урожай капусты. На победную песню юных комбайнеров из домов выбегали ребятишки, выходили взрослые.
– Спасибо, ребята!
– Молодцы!
– Герои!
Слова благодарности сыпались со всех сторон.
– Что я говорил? – спросил Костя у Демки. – Про сон-то? Сбылось.
– А Золотая Звезда?
– Комбайнерами станем и Героя Труда заслужим.
– Верно, пожалуй, – поддакнул Толя Карелин.
Ленька пробирался задворками вслед за отрядом. И не терпелось ему выйти сейчас из-за плетня, встать в одну колонну с Демкой, Толей, со всеми ребятами и вместе с ними порадоваться победе, но...
Никаких «но». Это будет и будет очень скоро!