ДЖУНА
СТИХИ
ЭНЕРГИЯ ДУШИ
День прошел, будто сон
Мимолётный,
День мгновением кротким
Растаял,
Ночь собою заполнила небо,
Лишь луна в вышине
Проплывает,
Призывая ко сну.
Но мои не смыкаются веки,
И одна слеза за другою,
Словно птицы,
Слетают с ресниц,
И в груди нарастает тяжесть,
А сама я - взлететь не могу...
О Вселенная, отзовись же!
Возвратись ко мне гулким
Эхом,
Расскажи, что в мире случилось,
Почему я дрожу и плачу?
* * *
НЕ СПАСЁТ ЗАПОЗДАЛЫЙ КРИК
Не спасёт запоздалый крик,
Не разгонит пучины тьму, -
Как "Титаник", страна-материк
Накренилась, задрав корму.
Но и всё ж не могу молчать:
В моём сердце - не кровь, а боль.
...Лица, лица -
Как будто "под ноль"
Их обстригли в ближайшем морге...
Где ж вы, юношеские восторги?
А глаза - Их бы,
Как печать,
Ставить на похоронки
Для безмолвной семейной хроники.
Нет, не могу я молчать...
Одинаковых лиц стена, -
Ребёнок или старик? -
Не разберёшь...
Страна -
Один обезьяний крик...
Я словно опять одна
В океане
И вновь мне искать ответ:
Потерял себя или нет
Человек на пути своём,
Позабыв, для чего живём?
А быть может, одной из вас,
Потерявших надежды нить,
Стану я
И проснусь в слезах,
Свет не в силах во тьме забыть?
Невозможно, чтоб было так
И души моей боль - пустяк,
Невозможно смириться мне
С одичанием на земле.
Ах, не много ли я хочу,
Может это максимализм?
Ах, я к небу душой лечу,
Оставляя каннибализм
Здесь, внизу, на земле усталой,
Что с ней сделали,
Что с ней стало?
Ах, опомнитесь люди!
Я
На коленях стою, моля.
Ах, опомнитесь!
Чтобы вас разбудить,
Не сомкну я глаз,
Тропкой лягу под ноги вам, -
Путь к рассвету забыть не дам.
...Никому, никому не нужны
Уже громкая слава и блеск,
Люди, с вами печаль тишины
И зелёного луга плеск,
Отделите себя от зверей,
Колыбельные матерей
Пусть хранят вас во веки веков
От вражды и кровавых оков.
Ваша дочь
Ваша мать
И сестра, -
Вас
Молю я,
Так боль остра,
Боль за жизнь
Боль за свет в душе.
Люди,
Пробил ваш час уже!
Звезд не надо с неба срывать,
Дело звезд - всем сиять в ночи,
Люди,
Хватит рыдать - горевать,
Ваше сердце - огонь свечи,
Верьте сердцу
И серость умрет,
Путь земной - это ввысь полет!
Ах, вы мне говорите зря,
Что на вас не похожа я,
Что мне космос земли родней,
Нет,
Как вы,
Я живу на ней.
...Тяжело парить в облаках,
Пусть разбиться я не боюсь,
Пусть неведом мне низкий страх,
Камнем тянет на землю грусть.
Да, я знаю, что на земле
Я замкнуться могу в себе.
Окна, двери души моей
Ото всех затворить навек
И по свету ночных огней
Не стремить своей жизни бег.
Ночь.
Вокруг беспросветный мрак,
Не хочу, чтобы только так,
Ночь,
Но тусклое пламя свечи,
Трепеща, горит средь ночи,
И звучат переливы лир
Из заветного далека,
Никому никогда мой мир
Не разрушить,
Пройдут века,
Он останется для людей,
Мир волшебный, вечно живой,
Я служу вам судьбой своей,
Люди,
Смилуйтесь надо мной!
* * *
СКОЛЬКО ЖИЗНЕЙ ВО МНЕ...
Годы летят, словно стрелы, назад не вернешь.
Годы летят, словно звёзды, и падают в вечность.
Только мгновения вольны, останавливать время,
Если научимся мы останавливать эти мгновенья...
Я научилась.
Я в прошлое молча вернулась,
Словно по углям, по бывшим тропинкам ступая.
Память, как пламя, меня обжигает. И в пламени этом
Вижу я дочь свою, что потеряла когда-то...
"Мама" - зовёт меня дочь
Что страшнее беззвучного крика?
Вновь на груди я её ощущаю ручонки.
"Мама" - кричит моя дочь.
А глаза её смотрят с укором
Из глубины моей скорби и боли моей бесконечной...
Плачу и чувствую - жизнь моя остановилась.
Плачу и чувствую - дочь меня гладит рукою,
Словно загладить вину мою смертную хочет.
Плачу и чувствую - сердце не бьётся (так страшно)
Плачу и чувствую - разум меня покидает.
То ли природа творит надо мною заклятье,
То ли вина моя в землю уходит слезами?..
"Мама" - кричу,
Ничего уже не понимая.
Лишь ощущаю, что в дочь я свою воплотилась.
Больно на близких смотреть,
Что дочь мою в путь провожают,
В путь тот последний, откуда уже не вернуться...
Им не понять, что жива она,
Слившись со мною,
Им не понять, что и мать моя, слившись со мной,
Новую жизнь обрела...
"Что же вы плачете?" -
Крикнуть хочу и не смею.
"Мама" - кричу,
Но сквозь время тот крик не прорвётся!..
Мать я оплакала,
Чтобы в мгновение взрослой очнуться.
Дочь я оплакала,
Сердце своё потеряв.
Но ведь ещё я была и сестрою своею
В детстве далёком,
Или сестра моя мною была - всё смешалось.
Кто из нас жив, кто уходит в грядущее, плача?..
Сколько есть жизней во мне?..
Я не знаю, не знаю...
Кто я? Сестра моя, мать или дочь?
Этот вопрос, эту боль, этот крик обращаю
Слышишь - к тебе, равнодушная к смерти природа!
Но отвечают молчанием ветры,
Но отвечают молчанием звёзды
Но отвечают молчанием деревья...
"Мама" - кричу я беззвучно и страшно.
Так я кричу,
Что природа, немая доселе,
Эхом откликнулась - слившись со мной.
Кто я?
* * *
ЭКСПЕРИМЕНТ НА СЕРДЦЕ
Как мне об этом людям рассказать,
как мне поведать им о сокровенном,
как передать мне в слове то, что с сердцем
моим происходило, если рядом
другое сердце с болью вопрошало:
- О неужели жизнь моя пресечься
на полувздохе может?..
Природа, дорогая, помоги!
С тобой сливаюсь - мы теперь едины.
Дай силу мне свою и золотым
теплом своим меня наполни!
О сердце, бейся, я прошу тебя,
прильнем друг к другу,
словно крылья птицы
иль лепестки цветка...
И вот мы вместе. Целый мир вокруг.
Все голоса сливаются в один,
из недр земли идущий, из глубин
небесных падающий, по морям плывущий,
могучий голос жизни, нас зовущий.
...Бессмертная сущность
проста и бесконечна, как отвага:
чужую рану и чужую муку
вдруг ощутить пронзительно - своими.
Лишь так сердца становятся живыми.
* * *
МОНОЛОГ ЮНИИ
Земля, куда ты стремишься,
куда ты летишь, вращаясь?
Земля, на тебе живу я
И чувствую: ты живая.
Почвой родной и подвижной
Легла под мои ты ноги,
Бегу я в одном с тобою
ритме
По жизни, как по дороге.
А скорость все нарастает,
А звездный ветер все резче,
И легкие мне наполняет
Воздушный поток небесный.
Бегу по песку, и песчинки
Сияют в ночи, как планеты,
Они, как цветов тычинки,
Опавшие поздним летом.
И становлюсь я легкой,
Как одуванчик, как птица,
Земля, мы с тобою сестры,
Нам звездное небо снится.
Родство во Вселенной ищем,
Ищем любовь и разум,
Ищем тот дом, который
Сердце узнает сразу.
Дорога залита светом -
Солнечным, звездным, лунным,
Любовью земной согрета,
В любви -
тяготенье к чуду...
* * *
Я ЗНАЮ
Я знаю, так все и будет, -
Станет земля единой,
Забудет о войнах и распрях,
О голоде и преступленьях.
Я знаю, так все и будет, -
Добро воцарится повcюду,
Планетой великодушья
Будет земля называться...
...Я знаю, так все и будет, -
добро воцарится в мире,
но я на вас уповаю-
на светлые ваши силы.
Мое предсказание -это
Признание вам в любви,
Мое предсказание - это
Зов сердца, души призыв.
* * *
ОХОТА
То ли смех, то ли плач, то ли крик
Раздавался, и эхо,
Отражаясь о листья, стволы,
Разносило тот стон по лесам.
И на голос, зовущий меня,
Я во сне пробиралась сквозь чащу,
Обдирая босые ноги.
Страшный сон... Через лес
через чащу
голос тонкий взывал о пощаде,
долетая на ноте звенящей,
До моей утомленной души.
Я на голос неслась через рощи,
Сквозь березовый лес, через поле,
И чем ближе мне слышался голос,
Тем страшнее сжималась душа.
Я бежала быстрее, и ветки хлестали меня,
Словно мстили за что-то.
На прогалине я увидала вдруг охотников
Возле костра, пламя алое в небо взмывало,
Будто кровь, растекаясь по кронам.
Самый главный охотник смеялся,
И ружье поднимал вверх, ликуя.
Возле ног его лань умирала.
Жизнь живая у ног его гасла.
Но глаза еще были открыты.
И немая слеза
Истекала, как душа, из огромного глаза.
И хотелось мне крикнуть:
"Убийцы! Молчите!
Ведь лань умирает!.."
Так хотелось мне жизнь нежной лани вернуть.
Или вместо нее лечь на землю и вмиг умереть...
Смех и крики терзали мне душу,
А охотники бодро точили
Равнодушные к жизни кинжалы,
Чтобы лань умертвить наконец.
О боги! Есть ли у жизни начало,
Если смерть, обезумев, пронзает
Плоть живую бездушным кинжалом,
Если алая кровь вытекает
Из живой еще плоти в кувшины
Если старый охотник, губами
Обхватив край кувшина,
Кровь пьет с жадностью, как молоко?
Боги! Боги! О дайте мне силы,
Чтобы я превозмочь боль могла,
Чтобы сердце мое, загораясь,
Отомстило за смерть перед жизнью!..
...Лань закрыла глаза, умирая.
И как будто вдруг холод обрушил
Смертоносное жало на темя,
Будто сердце мое перестало
Равномерно стучать,
Эта лань погибала.
И бежала я прочь
Через ночь.
И бежала я как стрела,
Словно ланью сама я была.
* * *
МАМА МОЯ
Мама моя,
я понимаю твою колыбельную песню.
Голос лился, как звонкий
ручей во Вселенной
и ласкал,
как шелест травы.
Цвела радугой песня в небе,
им дышала я и росла.
Мама моя,
я помню твои добрые, чуткие руки.
Золотые теплые волны
излучали они на меня.
Свет любви обволакивал тело,
исцеляя все раны мои.
Мама моя,
я помню, как касалась легонько губами
ты волос моих,
и глазами со мной говорила,
я тебя понимала без слов.
Мама моя,
я помню твои густые ресницы,
затенявшие глаз твоих свет.
Ведь глаза твои, словно звезды, сияли,
в них, как в двух бездонных озерах,
били чистые родники.
Как цветок ты меня растила,
и тянулась к тебе я,
как к солнцу.
Помню все:
твой голос, улыбку и глаза,
и волосы с проседью у висков,
и твою походку.
Помню все, ничего не забыла.
Мама моя,
помню я тебя в час печали,
помню звонкий твой смех и ивой танец,
погружавший меня неизменно
в бесконечный мир красоты.
Мама моя,
я помню твое неизбывное горе,
когда сына ты проводила
в путь последний,
откуда домой не приходят
никогда. И писем не пишут.
И ты плакала, плакала, плакала
в горе страшном без слез.
И молчала,
сколько было сил у тебя.
Мама моя,
для меня ты всегда была мамой милой.
И тебе я хотела ответить
на любовь такой же любовью.
И всегда во мне ты будила
затаенную чуткую нежность -
ты была для меня, как ребенок.
Что есть выше любви материнской,
самой сильной и вечной в мире?
И хотелось мне уже в детстве
спеть твою колыбельную песню
для тебя, для тебя, моя мама.
И я спела ее.
Я спела тебе твою песню,
моя мама,
когда я тебя провожала
в путь последний.
Лишь раз ее спела.
Мама! Мама моя,
ты слышишь?
Я приду к тебе снова,
и ты мне
вновь споешь колыбельную песню.
Я спешу. Ты жди меня, мама.
Мама моя,
возвращаюсь к тебе
я все чаще. Нет разлуки.
И тебя я чувствую рядом.
Так в этой жизни бывает.
Есть лишь вечность.
Лишь вечность и память.
Я приду. Я приду к тебе.
Так в этой жизни бывает.
Звучит колыбельная песня.
Но разлуки нет.
Есть лишь вечность.
Я ушла из него по трудной дороге, и за моей спиной далеко-далеко остался колодец, наполненный дневными и
ночными звездами.
* * *
ЛЕГЕНДА О ГОЛУБОЙ ПТИЦЕ
Был берег моря и песок зыбучий,
И девочка по берегу брела,
И лёгкие ступни её босые
Не оставляли на песке следа.
И море благодатное сверкало,
И волны с шелестом ложились на песок,
А девочка брела одна по кромке
Меж морем и песчаными холмами.
Она брела, раскинув руки, как два крыла,
Она мечтала превратиться в птицу,
Чтобы летать над голубой землёй
В потоках воздуха и солнечного света.
Закон небес для птичьих стай един.
Все птицы подчиняются закону,
Который в небо их влечёт
И заставляет расправлять крыла
В полёте лёгком над землёю.
Я расскажу о том,
Что так давно случилось с птичьей стаей.
Лишь вечность помнит ныне,
Как это было всё давно.
Я расскажу...
Средь чёрной стаи появилась небесно-голубая птица.
Законы перелётов
Невластны были над её крылами.
Она была - сама Природа,
Природа, у которой нет конца,
Начала нет - есть только вечность.
Итак, средь чёрной стаи - голубая птица,
Была она вольна и невесома.
Земля и небо, солнце и вода
Сливались с ней в её полёте светлом,
Являя вечности живую красоту.
Но зависть и тогда была началом и вражды и горя,
Что разрывают мир и сеют смерть...
Огромный злобный ворон желал летать,
Как птица голубая, и опереньем голубым сверкать,
И восхищать своим обличьем солнце.
Но чёрное перо сияло чернотой,
В нём не было ни лёгкости, ни света.
И зависть, что ждала свой срок, явилась,
Обняла, слилась с иссиня-чёрным опереньем.
И в тот же миг сказал он: "Птицы!
О стая чёрная! Я призываю жизнь мою к ответу -
Я только справедливости хочу!
Зачес нам в стае птица голубая,
Когда мы чёрным оперением своим
Гордимся перед солнцем и землёю?
Зачем, скажите, птица голубая,
Когда есть небо синее и море?
Она соперничать решила с мирозданьем?
Она - на нашей чёрной стае!
Убьем её! И совесть облегчим!"
"Убьём её!" - вскричали остальные
И в воздух поднялись.
О зависть! Ты покуда правишь миром,
Зло не исчезнет.
И, собравшись в стаю, завистники
Вовеки поклялись творить и страх, и ложь.
"Глупцы! - кричала стае птица. -
Мир не приемлет тьму и ужас!
Он отторгает ненависть и зло!
Любовью только мы согреем мир!
И живы будем лишь одной любовью!.."
О зависть! Распрямив крыла,
Ты реешь над чернеющей долиной
И ищешь жертвы новые опять...
Вожак взмахнул крылом.
Вся стая к небу поднялась
И вниз рванулась.
И содрогнулась бренная земля,
И содрогнулся океан великий
И содрогнулся месяц и застыл
Средь бездны в небесах,
И солнце содрогнулось, бег нарушив,
Когда на птицу кинулась вся стая,
И тьму, и смерть на птицу призывая,
Чтоб больше мир не видел свет,
Чтоб жизнь ушла навек из тела вещей птицы.
Они её за крылья вверх подняли,
Подняли вверх - почти совсем до солнца,
И бросили в пространство тело птицы,
Ещё живой, ещё - пока - живой...
И думали они: "И тьма настанет.
И мы сольёмся с темнотой навек!"
И думала она: "Глупцы, у жизни
Нет, и не было конца,
А смерть… Что смерть?
Рожденье жизни новой
Необратимо предрекает смерть!.."
И камнем птица на грудь земную пала,
И смертный крик разнёсся по земле...
Но это было - не было ль - давно.
Лишь только камни помнят,
Лишь океан седой на миг вдруг вспомнит,
Как умирала птица голубая,
Как стая превращалась в чёрных рыб
И в вечной злобе растворилась в бездне,
Чтоб больше никогда голубизну небес
Не исчернить коварством, злом и болью!
И с завистью теперь они глядят
На синий мир из глубины морской.
Закон небес для птичьих стай един.
Все птицы подчиняются закону,
Который в небо их влечёт
И заставляет распрямлять крыла
В полёте лёгком над землёю.
Был берег моря и песок зыбучий,
И девочка по берегу брела,
И лёгкие ступни её босые
Не оставляли на песке следа.
Она брела, раскинув руки, как два крыла,
Она мечтала превратиться в птицу,
Чтобы летать над голубой землёй
В потоках воздуха и солнечного света.
* * *
НЕ КАЛИОСТРО
Моим завистникам
Нет, я не трепетная лань,
Меня догнать не так-то просто:
Довольно протянуть лишь длань -
И я уже за тем за мостом.
Могу звезду сорвать с небес
И положить на грудь солдата,
Что в жертву Родине принес
Любовь и жизнь - геройски, свято.
Могу взойти на Млечный путь,
На тот, что людям не подвластен,
И в тайны мира заглянуть.
И рассказать, как он прекрасен.
Могу спуститься в адов ад
И сердце твердым быть заставить,
Из хаоса исторгнуть лад,
И силу рук людских прославить.
Могу заколдовать весь мир,
Чтоб вместо грома - грянул пир!
Угнаться вам за мной не просто:
Нет, я не ведьма, не колдун!
Я Джуна, а не Калиостро!
ДЖУНА
ПРИТЧИ
АЛЬТЕРНАТИВА
Пока быстроногий брат Юнии без устали носился по лугу, она сидела на своем излюбленном холме и, откинув голову, пристально смотрела вверх, на живую мозаику плывущих над ней облаков.
Облака так плотно закрывали небо, что трудно было проникнуть взглядом в его бездонную глубину, туда, где, может быть, находилась ее родная планета. Впрочем, казалось, что она существует всегда и везде, хотя никогда ясно не представляла себе, кто она и каково ее истинное имя. Она даже не знала точно, где родилась и где ее настоящий дом. Ведь во Вселенной рождались и умирали сонмы планет, и на какой из них в очередной раз могла поселиться её душа, угадать было невозможно. От этого она часто впадала в отчаяние и горько плакала. Рыдания ее были полны безысходности и тоски, она не находила ни успокоения, ни тем более утешения.
Едва ли кто мог помочь ей в такие мгновения, кроме нее самой, но и она, зная тайны не доступные другим, не могла воспользоваться ими на благо себе.
Она знала свое прошлое, настоящее и - увы! - будущее. И это был, наверное, тот единственный случай, когда знание не только не окрыляло, но загоняло в безвыходный тупик. Она слишком много знала, еще больше помнила о возникновении и расцвете жизни на планетах всех девяти сфер подвижных звезд. Она обладала исторической памятью, но этот проклятый дар лишал ее не только детства и молодости, но даже старости.
Долгое время Юния удерживала себя от искушения открыться людям. Оно не давало ей покоя и теперь, когда она сидела на своем заветном холме. Между тем, утомленный бессмысленной погоней за бабочками, маленький брат удобно устроился у ее ног и вдруг не по годам серьезно и печально спросил: - Скажи, Юния, это, правда, что каждый погибает по-своему, быль это или сказка?
Вопрос потряс Юнию, но не застал врасплох. - Каждый живет и умирает под своей звездочкой, и путь жизни начертан каждому от рождения и до конца, а раз так то, значит, он свой, особый, никем не изведанный. - Почему - не унимался брат. - Ты не выдумываешьР
- Ты не видел, какого цвета куриные яйца?
- Белые.
- А цыплята вылупляются разные. Посмотри,
какой пестрый выводок ходит за нашей наседкой, никто из них не заказывал себе оперение.
- Выходит, звезды все знают про нас, а мы о себе нет?
- Да, потому что оно от нас далеко, но нам от незнания легче жить.
- Тогда я не буду учиться, - решительно заявил брат.
- Нет, учиться надо, чтобы уметь пользоваться благами Вселенной, а они не только тут, на нашей Планете, но и там на других планетах тоже.
- Ты это знаешь?
- Может быть, - задумчиво ответила Юния Может быть, потому что я никогда не рождалась и не умирала.
Маленький брат долго смотрел на сестру.
- Спросим у мамы, - без обиняков решил он.
- Спросим, - согласилась Юния.
Придя домой, малыш засыпал мать вопросами - Юния росла как все дети, - смущенно отвечала мать, - а появилась на свет в момент моего беспамятства. Когда я очнулась, она лежала у моей груди и жадно сосала молоко. Что же тут необычного? Но это блаженство я испытала только один раз. Больше она не искала материнской груди, и это меня тревожило, я часто плакала - боялась, что она умрет, как ее старшая сестра. Но напрасно, Юния росла и развивалась. И это такая же правда, как то, что ночью звезды не покидают небо.
Юния слушала рассказ матери вроде бы, равнодушно, но сердце у нее дрогнуло - рождению ее предшествовала смерть сестры. Она знала свой рок - все ипостаси ее жизни будут связаны с гибелью близких. Она не могла открыться никому из людей, не потеряв при этом дорогого ей человека
И зная это, Юния глубоко страдала - она не хотела обретать жизнь и счастье, теряя сестер и братьев, отца и мать. Но злой рок тяготел над ней: появись она на любой планете, в любой Галактике, ее постигла бы та же участь!
Долго таилась Юния. Но когда ей исполнилось десять лет, она решила все-таки проверить, так ли строга к ней судьба, как она полагала.
- Я знаю, где похоронена моя сестра, - сказала она однажды матери. - Я никогда не была на ее могиле, но знала и это место, и облик девочки, хотя он нигде не запечатлен.
Мать отпрянула от нее, изумленная и перепуганная, а когда к ней вернулся дар речи, спросила: - Откуда ты можешь знатью Ведь тебя не было на свете, когда случилось это несчастье. Может быть, тебе привиделся сон?
- Да, наверное, мама. Я видела ее во сне, но это был вещий сон.
После столь неожиданного разговора мать стала относиться к дочери настороженно - этот ребенок был явно не похож на других. Родителям казалось, что Юния способна даже читать мысли. Открытие это заставляло их стать сдержаннее и реже заглядывать в глаза дочери...
Время от времени мать пыталась уверить себя, что Юния, как и другие дети ее возраста, просто-напросто фантазерка и говорит обычные ребячьи глупости.
Юния иногда действительно забывалась и вела себя совсем естественно, как все ее сверстники, бегала, прыгала, пела, шалили. В такие минуты ею подсознательно руководило желание вычеркнуть из памяти все невероятные наваждения жизни далеких планет, взять руку подруги и устремиться вперед извечным путем детства, юности и старости. Ей смертельно хотелось почувствовать себя подростком, молодой женщиной, а потом и состариться в окружении многочисленных внуков. Но увы! Все это за пределами ее судьбы, для нее не существовало старости, ибо взрослеть и стареть могла только ее душа Но прежде она должна была пройти множество дорог и познать жизнь и судьбы разных людей...
И хотя мать часто повторяла в разговоре с отцом, что Юния говорит глупости, отец не спешил разделить с ней столь несправедливый приговор. Он догадывался, что их дочь - существо необыкновенное и пришла пора рассказать ей древнюю легенду о пирамидах.
В один из вечеров он повел Юнию к заветному холму, и когда они уселись под изумрудными кронами чинар, неспеша заговорил - Я расскажу тебе, дочь, как обрести себя, - это в твоей и моей вине. Там, - он простер руку в сторону сгущавшихся на горизонте сумерек, - находится благословенная земля - Земля Памяти. Посредине ее стоят три пирамиды, в одной из них покоится саркофаг, покрытый мраморной плитой с таинственными письменами. Это священное место охраняет Сфинкс в образе женщины. Охраняет неусыпно, неподвластный ни ветрам, ни дождям, ни солнцу, ни времени. И находится в этом Сфинксе ключ к разгадке тайн Вселенной, который оберегает его живал душа Если сможешь завладеть этим ключом, - обретешь желаемое. Но это очень трудно... Юния только кивнула отцу и залилась румянцем, - он не мог знать, что душа Сфинкса стража заветного ключа; это она, его дочь Юния.
Пока отец рисовал ей картину загадочной земли обетованной, перед взором Юнии возникали то знойное Месопотамское плато на скалистых отрогах, за острие которых цеплялись белые стаи облаков и орлиные гнезда, то Аравийская пустыня, безбрежно раскинувшаяся под прозрачным нежно голубым пологом неба, то смоковницы - могучие древние свидетельницы времен ассирийской цивилизации, то созданные гением человеческого духа и фантазии пирамиды, уходящие вершинами в космос.
Юния помнила как строили их покорные рабы. Душа ее давно освободилась от плена той давности, и это лишний раз убеждало ее, как много воды утекло с той поры, когда она обитала в этих священных местах, и как с тех пор повзрослела ее душа.
Дни проходили за днями, и время все жестче и неумолимее напоминало Юнии - ее благополучное существование несет смерть любимым ею людям. Альтернативы не было. Она уже давно не плакала и не обращалась с заклинаниями к Вечной Памяти о пощаде и снисхождении. Рискуя потерять бессмертную нить, связывающую ее с ушедшими поколениями, она все же однажды поведала матери то, что было заказано ей на веки веков. - Готовься к худшему, мама: скоро умрет мой брат, а за ним и отец...
Лицо матери потемнело, взор погас. - Лучше бы ты, дочка умерла, чем сказать мне то, что я услышала.
Мать погладила ее по голове и вышла из дома. Время в семье Юнии остановилось. Ушел из жизни брат. После этой трагедии Юнию надолго сковало отчаяние. По ночам мать будили невнятные рыдания, похожие на стон. На утро на лице Юнии не было и признаков ночных страданий, оно сияло молодостью и цветущей красотой. Однако, слушая эти стенания, мать все отчетливее и острее ощущала приближение кончины мужа. При мысли об этом сердце ее замирало, разум цепенел, жить становилось невыносимо.
В ней вспыхнула неприязнь к дочери. Тогда она собралась с духом и сказала:
- Я тоже скоро уйду, Юния. Без отца я на этом свете не жилец. Лучше бы ты родилась на другой планете - горе обошло бы нас.
Юния судорожно припала к руке матери, самой дорогой и справедливой.
- Не казни меня, мама! Я сама казню себя. И то, что ты мне сказала, хорошо знаю. Я не могла молчать о том, что велело сказать сердце, сердце природы. И разве ты отказала бы мне в последней милости - пройти и познать все этапы жизни, которая природа дала в удел человеку.
Глаза матери на мгновение расширились, скупая улыбка скользнула по ее губам.
- Нет, не отказала бы, - ведь я мать. А ты?..
Юния молчала. Взгляд ее замер. Губы обрели резкое очертание, будто кто-то прошелся по ним невидимым резцом. Мать поняла: с Юнией что-то происходит. Боясь увидеть нечто страшное, она ушла, чтобы передать разговор с дочерью мужу.
И было полнолуние - время противостояния жизни и смерти, которое особенно чувствовала Юния. Черты лица ее заострялись, тело становилось неподвижным. Она помнила, что это означает, и мысленно видела себя застывающей в камне. После первых горьких признаний матери она почувствовала первые грозные признаки - день ото дня цепенели пальцы, суставы. Это было предупреждение судьбы.
Выхода не было, и Юния старалась не думать об этом. Собственно, выход был, но это значило, что ей придется добровольно отправиться в страну пирамид и золотых песков и навечно слиться с загадочным Сфинксом. При мысли об этом она замирала, и взгляд ее застывал. Час выбора неотвратимо приближался...
Когда мать вернулась в комнату, Юнии там не было. Ее не оказалось ни во дворе, ни на улице, не нашли ее ни в лесу, ни в горах.
Тогда отец послал мать домой, а сам отправился на заветный холм, чтобы побыть наедине. Но едва он ступил на холм, голова его сама собой повернулась в сторону края пирамиды.
Неведомая сила сорвала его с места и толкнула на старую, размытую дорогу. Он шел и шел по ней, и по мере удаления от родных мест дорога теряла очертание, а он свой облик. Со стороны здоровый виноградарь мог показаться теперь древним пилигримом. У подножья пирамид он ощутил себя почти гномом. Заглянув, внутрь одной из пирамид, отец увидел саркофаг и плиту с непонятными письменами, когда он подошел к Сфинксу, плечи его распрямились, он поднял голову и стал пристально всматриваться в лицо Сфинкса в застывшем камне возник бесконечно дорогой облик дочери.
Старик упал перед ним на песок и воздел руки к небу, слезы покатились из его глаз, из груди вырвался стон: "Ее любовь спасла нам жизнь! Напрасно искать Юнию там, где ее никогда не будет. Ее любовь опередила нашу смерть и обрела вечность".
* * *
ВОИТЕЛЬНИЦА
...С каждым днем, отсчитывающим время, прошедшее с тех пор, как умер отец Юнии, мать становилась все печальнее. Сердце ее ссыхалось от жалости и боли, и удары его становились все медлительней.
И снова в жизни Юнии настал страшный и горестный день. Мать созвала всех своих детей и сказала:
- Вы молоды. И вы принадлежите жизни. Жизнь зовет вас. Ваше место - здесь, на земле, а мое - там, рядом с вашим отцом. Будьте счастливы...
Мать похоронили на том же самом кладбище, что и отца, и могилы их были совсем рядом.
Такова была последняя воля родителей Юнии.
Чувства невосполнимой утраты не оставляли Юнию, и тогда ноги сами несли ее на кладбище. Подолгу сидела она там. И временами ей начинало казаться, что она ощущает присутствие матери и отца, посылающих сюда, на землю, весточку из своего дальнего далека.
Однажды, сидя на каменной плите, Юния задремала, или, может быть, ей так только показалось, ибо сон ее не был похож на все остальные когда-либо виденные ею сны. Пожалуй, лишь одно отличало этот сон от привычной реальности - его яркость- и красочность.
...Перед Юнией стоял отец. Стоял и ласково улыбался. Он был совсем как живой.
Однако Юния ясно отдавала себе отчет в том, что отец ее давно умер, и теперь спокойно ждала, что будет дальше.
А отец тем временем заглянул Юнии прямо в глаза и сказал: - Иди за мной, дочка, иди...
И Юния беспрекословно последовала за ним, успев отметить про себя, что отеы сейчас удивительно похож на Сардиса.
Сначала они шли по какому-то узкому ущелью, превратившемуся вскоре в извилистую каменистую дорогу, которая вывела их на большое гладкое плато.
По многим явным, но трудно выраэимым, приметам Юния поняла, что сейчас они находятся где-то в самом эпицентре земли, в сферах ее ядра.
Глубина времени здесь - на этом плато - была столь же непредставимо велика, как и глубина пространства. Это было уже правремя и праистория. И все события, происходившие здесь, имели вечный смысл и вечное значение.
В коные плато высились скалы. За ними вид.,елась цепь покрытых снегами гор. Еще ни одному человеку не удалось подняться на их вершины, недоступные даже небесным птичкам. Пики этих гор пронзали небо насквозь, как кинжалы, и далее гордо и одиноко высились в полной, ничем не оживляемой пустоте.
Картина эта была настолько загадочна и величественна, что Юния почувствовала: должно произойти нечто необыкновенное. И она посмотрела вперед, стремясь прочитать в увиденном свою судьбу.
Перед ней, образуя треугольник, стояли три высоких скалы. На первый взгляд, они были совершенно одинаковыми. Но средняя - та, к которой отеы вел сейчас Юнию, оказалась выше и шире других.
Когда они подошли уже совсем близко к скале, отеы резко взмахнул рукой, будто отодвигал невидимую завесу. И Юния с необычайной ясностью и остротой вдруг увидела и себя, и отца со стороны: они, двое людей, стояли в глухой глубине земли, у подножия скалы и во все глаза смотрели вверх - на выложенный разноцветными камнями портрет женщины, высеченный на склоне скалы.
Женщина была будто живая и, казалось, ничто не ускользает от проницательного взгляда ее темных глаз - ни волнение Юнии, ни мудрое спокойствие ее отца.
Женщина пристально смотрела на них. Юния вдруг почувствовала, что видит сейчас все - и себя, и отца, и скалы, и горы, и плато - ее глазами, и на какое-то краткое мгновение она явственно ощутила свою первозданную связь с ней. И начала разглядывать изображение на скале, узнавая и не узнавая ее одновременно.
Одета она была в костюм древнего воина. Но шлема на ее голове не было, и черные густые волосы, перекинутые через плечо, свободно падали на ее левую грудь. Правильные и тонкие черты лица: слегка сдвинутые брови, молчаливые губы и серьезный, провидящий взгляд - все зто говорило об одухотворенности этой женщины какой-то, видимо лишь ей одной, высокой целью.
- Кто это? - обратилась к отцу Юния. - Почему она в одежде воина и так пристально смотрит на нас?
- Вглядись получше, дочка! Разве ты не узнаешь ее и сама не чувствуешь себя воином? И не готова на подвиг? Смотри, смотри на нее внимательно, смотри на нее, как внутрь самой себя, и слушай, слушай...
...Некогда здесь, в сердце земли, происходила великая битва. Добро здесь боролось со злом, боролось не на жизнь, а на смерть. Много было жертв, много было горя, слез и крови. И вот в самый разгар боя на поле брани появился еще один воин. Посмотри, его портрет перед тобой!.. Этим воином была женщина - царица древнейшего государства. Она поняла, что пришло ее время вмешаться и решить исход битвы. И, забыв о том, что женской доблестью считалось хранение дома и очага, она взялась за меч. Ее храбрость и неуяэвимость поражали даже самых бывалых воинов, и тогда они говорили друг другу:
- Она защищает мир и добро, и добрые духи помогают ей...
А женщина сражалась, появляясь то там, то тут в самые опасные моменты боя, отстаивая права любви и братства в преходящей жизни и в непреходящей вечности.
Пришла победа. Битва была выиграна. И люди стали искать отважную воительниыу. Но тщетно. Ни среди живых, ни среди погибших ее не было. Она исчезла - прямо здесь, на этом поле, пропала, будто растворилась или белым облаком поднялась на вершину неприступных гор.
И тогда в память великой победы и удивительного подвига славной воительниыы люди высекли на скале ее портрет. Она стала единственной из всех женщин всех времен, удостоенной такой чести, издавна бывшей высшим признанием героизма воина...
- Ты поняла мой рассказ, Юния? - спросил отец.
- Да. Это рассказ о вечной битве добра со злом во имя конечной победы добра.
- Верно, дочка. Но еще это рассказ о том, что ты, Юния, должна найти в себе эту женщину и тоже быть в жизни воином, ибо только в боа и в борьбе жизнь соединяется с вечностью... Смотри на эту женщину, Юния! Вглядывайся в нее и помни - она исчезла бесследно в этих горах. Нет! Она жива и будет вечно жить для того, чтобы возвращаться на землю вновь и вновь
в разных обличьях и воплощаться в судьбах людей, способных вступить в смертельный бой со злом и неправдой. Человек обязан быть воином, не знающим страха, ибо вечно живет душа...
Когда отец кончил говорить, взошло солнце. Юнии показалось, что реснипы женщины слегка дрогнули, а взгляд потеплел и стал мягким, как свет солнца, пробившийся сквозь листья деревьев. И, уходя назад - в жизнь, Юния чувствовала это тонкое тепло, разливающееся по всему телу и делающее ее легкой и бесстрашной, как древняя воительница на скале, образ которой она унесла с собой навсегда.
ЗАГАДОЧНАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ
Покончив с дневными трудами и хлопотами, а их у Юнии, дочери земли и неба, было предостаточно - и землю украсить, и людям доброе дело сделать, и свой долг жены и матери исполнить - она прилегла на час-другой отдохнуть, и только сомкнула глаза, картины жизни в ее сознании стали раскрываться, как акварели, намоченные водой, а мозг погружаться в небытие.
И привиделся ей сон, похожий на видение, или, может, предстало видение, похожее на сон. Будто стены жилища раздвинулись до самых горизонтов, где земля сливается с небом, окна распахнулись в небесные дали, а занавески взмыли прозрачной пеленой до самых звезд.
И оттуда, из-под сияющего купола, явилась женщина небесной красоты, ничем не украшенная, окутанная лишь в легкое небесное одеянье.
В правой руке она держала серебряный поднос с пресными хлебами, что было символом щедрости, в левой - сверкающий нож, что должно было служить символом деятельной добродетели. Склонившись к Юнии, небесная пришелиыа тихо сказала:
- Вставай, Юния, не спи, лучше потрудись еще. - При этих словах она протянула свою ношу в правой руке. - Возьми поднос и раздай, что на нем, людям. А это, - она указала глазами на сверкающее лезвие ножа, - для того, чтобы ты могла исполнить еще одно мое желание. Идем со мной!
Она величественно вскинула левую руку, будто в ней был не нож, а жезл - и путь их осветился трепетным светом, обнаружив под ногами лестницу о множество ступеней.
Ступая осторожно, они вместе спустились вниз и остановились у подножья лестнипы. По обе стороны от нее сидели по две женщины в белых хитонах и бирюзовых чалмах. Те, что сидели справа, сдвинув насурмленные брови, сросшиеся тонким шнурком над переносипей, усердно свежевали барана; те же, что сидели слева, вскинув насурмленные брови враэлет, недоуменно смотрели на барашка, лежавшего перед ними и не знали, что делать - им нечем было его заколоть.
Тогда небесная пришелица дала Юнии нож и повелела:
- Возьми мой нож, зарежь агнца и раздай людям. Но прежде скажи, какой нынче день.
Дочь земли ответила: четверг, хотя день делил неделю ровно пополам и была среда.
- Пятница, - почти не размыкая губ, произнесла дочь неба.
- Четверг, - противилась Юния.
- Пятница, - стояла на своем дочь неба.
- Четверг, - не уступала ей Юния и, низко наклонившись, занесла нож, чтобы нанести
удар по жертвенн