Разумеется, значение имел только один.
На прикладе винтовки вождя также имелись отметки. Десять насечек. Десять дней прошло с тех пор, как налет на ферму окончился крахом. Десять дней, как женщина-человек таинственным образом разминулась со смертью. Когда песчаный народ прослышал о ее свершениях, ее нарекли Эна’грош, Колдуньей. Не надо было объяснять, что это означало для тускенов. Появление столь могущественных поселенцев несло угрозу всему народу.
Племени был известен один тускен, обладавший схожими силами, но он давно уже умер. Он присоединился к песчаному народу по собственной воле — редко встретишь подобное — и, что совсем немыслимо, пережил все уготованные ему испытания. Этот воин также повелевал воздухом, что сильно помогло ему во время обряда посвящения.
Но воин оказался смертен. И сейчас осознание этого вселяло надежду. Раз умер тускен, смертна и Колдунья. А она должна умереть, причем прежде, чем сможет передать свои умения другим поселенцам.
Выследить Колдунью оказалось легко: она даже не пыталась скрыть следы своего уцелевшего рососпинника. Может, поселенцам и сложно прочесть следы на каменистой поверхности между изрытой землей и оазисом, но не тускенам. Однако стоило лишь подобраться к поселению, и стало ясно, каких громадных усилий потребует задуманное.
Дело не только в количестве поселенцев, которые ежедневно прибывали и отбывали. Оазис — настоящая крепость Улыбчивого.
Иначе и быть не могло. Машины, которые удалось рассмотреть, были теми же самыми, на которых поселенцы явились защищать ферму. Рядом стояли и другие. Насколько велико воинство Улыбчивого? Тускены не горели желанием это выяснить.
Раз на глаза попался и всадник на эопи — тот самый, чье лицо поросло волосами. Это было семь дней назад — по неизвестной причине он в спешке покидал поселение. Настоящий человек-загадка — ведь никто не видел, как он прибыл. Не мог же он путешествовать вместе с джавами — это было бы просто возмутительно! Джавы ничем не лучше паразитов, которых тускены вычесывают из шкур своих бант. Определенно, джавы — дети трусливого солнца. Всадник даже нарядился им под стать — кутался в свой коричневый плащ. Возможно, Мохнолицый — подходящее для него имя — был своего рода шаманом, способным управлять маленькими балаболами.
Можно было последовать за Мохнолицым в пустоши, но в этот момент появилась Колдунья. Она кричала что-то ему вслед, а рядом отиралась ее глупая дочка, та, что ездила верхом на рососпиннике. В тот день прояснилось и еще кое-что: у Колдуньи имелся еще и сын, не старше собственного отпрыска вождя. Именно он сейчас покидал поселение.
Юный А’Дин был сегодня вместе с остальными, проходил обряд взросления. Многие родители стремились быть рядом в такой день, но только не А’Ярк. Вождю не хотелось видеть, во что превратился обряд. По традиции молодой тускен должен был выследить и убить крайт-дракона. Но драконы в Столпах стали редкостью, равно как и молодые тускены. Так что старики порешили, что вместо дракона подойдет и другой зверь — например, логра. Тоже опасный хищник, но логре далеко до крайт-дракона.
Подлинная трусость, и А’Ярк не тот тускен, чтобы молчать об этом. Решение означало, что клан слишком ослаб и уже не способен следовать традициям. Если бы А’Дин пал в схватке с драконом, так тому и быть. Значит, он слаб и заслуживает смерти. И не важно, что иных детей, кроме А’Дина, у вождя не осталось. Уж лучше собственноручно прикончить своего отпрыска, чем позволить ему жить как рохле и неудачнику. Но теперь никто не сможет узнать, на что годится А’Дин.
И что дальше? Тускены начнут охотиться на вомп-крыс и нарекут это доблестью?
Снова движение возле гаражей. В поле зрения возник Улыбчивый, болтая с причудливым существом, которое ухаживало за летающими машинами. Стоило продолжить наблюдение. В конце концов, именно здесь крылся корень всех проблем песчаного народа. Колдунья лишь указала дорогу.
И скоро по зову вождя сюда явится все племя.
— Продолжайте, я слушаю.
Эннилин не слушала, но это вряд ли имело какое-то значение. Уайл Ульбрек оставлял в магазинчике Пиккового оазиса куда больше денег, чем любой другой посетитель… но и времени прожигал немало. У Ульбрека имелся целый взвод батраков, которые обрабатывали его обширные угодья, — старый фермер искренне считал, что джавы запрограммировали всех дроидов обкрадывать собственных хозяев. Впервые он высказался об этом, когда семнадцатилетняя Эннилин только-только встала за прилавок. Двадцать лет спустя он по-прежнему говорил на эту тему… и много о чем другом.
Сейчас Ульбрек завел другую излюбленную шарманку — рассказывал о том, как он четырежды в жизни видел настоящий дождь.
— …и вот вторая капля попадает мне… прямехонько в глаз. Зуб даю! Я почувствовал, я же вверх смотрел! Кое-кто мнит, что дождь вроде тумана, стелется по земле и испаряется. Так нет, он падает прямо сверху, как будто льется из трюма грузовоза…
— Угу. Верно.
Машинально кивая, Эннилин стирала пыль с товаров, лежащих на полках за прилавком. Разглагольствования Ульбрека походили на записи знакомых песен, каждый день звучащие в новых аранжировках. Старик много чего помнил, но порой совсем забывал, где находится. Один заезжий инженер, когда-то посетивший Дюнное море, охарактеризовал истории Ульбрека как некие абстрактные витки, отрицающие не только законы физики, но и законы повествования.
Ни в том ни в другом Эннилин не смыслила, но о причине своих регулярных мук догадывалась. Причина эта — благоверная Ульбрека, Магда. Энни никогда не встречала эту почтенную даму, но подозревала, что каждое утро та отправляет супруга в магазин, чтобы он хоть немного помучил кого-нибудь другого — для разнообразия. Мудрый поступок, но за это Магда заслуживала хорошенького тумака от Энни, если они когда-нибудь все-таки познакомятся лично.
— …но клянусь, как-то раз я видел, как грузовоз снялся с якоря и пролетел прямо сквозь стаю нибреев. Они попадали на землю, словно мешки с песком. Вот почему я больше не езжу в Мос-Айсли. Там вечно норовят тебя убить и прибрать к рукам твои денежки.
— Угу. Верно.
Хозяйка в отчаянии огляделась в поисках другого собеседника. Тщетно. Утренняя суета закончилась, и работяги потянулись на поля к влагоуловителям. Вернутся они еще не скоро. Беззарды рано утром уехали домой поднимать свою жизнь из руин. Поселенцы в оазисе стойко переносили невзгоды — как им и должно. Эннилин не расстроилась, что с ее плеч сняли лишний груз, но она скучала по малышу Беззардов.
Ее-то малыши были при деле. Джейб отправился на мини-фургоне в Бестин за припасами, а Келли на заднем дворе возилась с животными. Так что внутри остался один лишь Бомер — заторможенный родианец сидел за столиком, таращась в кружку с кафом. Эннилин порой становилось любопытно, что же такое он видел в этой кружке.
Она привалилась к шкафчику с товаром и вздохнула. Вывеска над входом гласила: «В Даннаровом наделе найдется все». Жаль, здесь не мог найтись недельный отпуск на какой-нибудь отдаленной лесистой планете.
— …и я начал зашибать на влагоуловителях настоящие деньжищи. Я просто стал менять настройки. Новичкам везет — так это зовется. Вот тогда я второй раз в жизни увидел дождь. А может, это был первый. С тех пор все силюсь понять, что же я тогда нахимичил…
Эннилин встрепенулась. В заднюю дверь, бодро насвистывая, вошел Оррин в изящном коричневом костюме, который она заказала для него из элитного каталога. Щелкнув каблуками, фермер поднял взгляд на хозяйку и расплылся в широкой улыбке:
— Как я выгляжу?
— Точно с Корусанта прилетел, — ответила та, улыбаясь в ответ.
— Спасибочки моему стилисту. — Взгляд Оррина утратил веселость, когда он заметил Ульбрека. Осознав, что старика опять понесло, вошедший закатил глаза и тряхнул сумкой. — У меня встреча в Мос-Айсли. Владельцы новой гостиницы жаждут найти поставщика воды.
Эннилин кивнула. Со времени последней неудачи Оррин с удвоенной энергией принялся искать постоянных покупателей, готовых приобретать у него воду по твердой цене.
— На обратном пути поговорю с парой фермеров насчет вступления в фонд. С теми, кого действительно волнует сохранность их имущества. — Оррин выразительно посмотрел на Ульбрека, но старик и ухом не повел. Эннилин знала, что неделю назад Оррин в который раз пытался заманить Ульбрека в свой фонд — и в который раз безуспешно.
Бросив взгляд на прилавок, Оррин похлопал себя по карманам:
— Проклятье!
— Опять забыл бумажник? — Эту историю Эннилин тоже знала слишком хорошо. Оррин приподнял подвесную секцию и зашел за прилавок — прямо к кассе. Та, как и во времена Даннара, была заперта с помощью ствола бластера, вставленного в два металлических кольца. Фермер отцепил ствол и достал из кассы пригоршню кредитов.
Спохватившись, он посмотрел на хозяйку:
— Ой, я оставлю…
— Забудь.
Зажав в руке деньги, Оррин погладил ее по щеке и подмигнул:
— Спасибо тебе, Энни. Никто меня так не любит, как ты.
— Возможно, ты прав.
Она проводила его взглядом до двери. В их семьях никто и никогда не подсчитывал, кто сколько должен, когда дело касалось подобных мелочей. Но в последнее время Эннилин все чаще стала подозревать: если она и должна была что-то фермеру за опеку над Джейбом, это меркло по сравнению с той суммой, которую он задолжал за все обеды, товары из магазина и наличку, изъятую из кассы.
Однако жизнерадостный настрой играл свою роль, и если даже Уайла Ульбрека она не собиралась лишать благодарной публики, то Оррину и подавно не откажет в его маленьких вольностях. Особенно когда он пребывал в своем «деловом» настроении. После развода Оррин запил и сделался невыносим. Новый же Оррин был отчаянный хвастун, особенно теперь, когда он без удержу пытался продать свой товар. Но по сравнению с тем, что было раньше, это был явный прогресс.
Ульбрек плюхнул на прилавок бутылку «Физззза» и кредит:
— А я уже рассказывал, как впервые встретил крайт-дракона?
Довольно! Взгляд Эннилин заметался, обшаривая пространство под прилавком. Вот они — припасы, которые неделю назад забыл здесь Бен. Хозяйка уже подумывала вернуть товар на полки, но сейчас ей в голову пришла другая мысль.
Высунувшись в окно, Эннилин позвала дочь:
— Келли!
Та обреталась на скотном дворе.
— Келли, ты меня слышишь?
— Нет!
— Присмотри за магазином пару часов!
— Нет!
— Отлично! Иди сюда.
Эннилин закрыла окно и извлекла покупки Бена из-под прилавка. Когда вспотевшая и угрюмая Келли вошла в торговый зал, ее мать как раз прихорашивалась у маленького зеркальца напротив кухонной двери. Эннилин вручила дочери лоскут ветоши:
— Приведи себя в порядок. Посидишь немного на кассе вместо меня.
Келли уставилась на мать:
— А я должна это делать?
— У тебя есть занятие получше?
— Я прибиралась в стойле у рососпинников, — девица покосилась на Ульбрека, который теперь донимал беспомощного родианца, — так что ответ будет «да».
— Извини, дорогуша. — Эннилин отошла от зеркальца. Ее волосы были зачесаны назад и собраны в пучок, а на плечи она набросила легкий плащ с капюшоном. — Мне нужно смотаться в Арнтаут и договориться о поставке фруктов.
— Фруктов, ага. Знаю я, куда ты собралась. — Зайдя за прилавок, Келли выразительно посмотрела на мать, которая складывала товары в коробку. — А ведь сама говорила, что из Джандленда ничего путного не приходит.
— А ну тихо мне тут! — цыкнула Эннилин, подходя к выходу. — Я вернусь до обеда.
Голос Келли подскочил на две октавы вверх:
— Передай Бену привет от меня!
Снаружи послышался шум отъезжающего лендспидера, а у прилавка вновь объявился Ульбрек и продолжил травить байки. Похоже, он даже не заметил, что рассказывает их уже другому члену семьи Колуэлл.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
«Бум! Бум! Бум!»
Если бы не этот звук, она проехала бы мимо. В слепящих лучах восходящих солнц белая хижина с куполом из пластикамня практически сливалась с окружающим пейзажем. Лишь притормозив свой Х-31, Эннилин заметила блеснувший на заднем дворе влагоуловитель. Домик примостился на краю утеса — вероятно, над какой-нибудь пещерой. Еще одна «хижина на краю мира».
Так уничижительно называли одинокие жилища, построенные на рубеже населенных земель. Якобы там, в высокогорье пустошей, в воздухе содержалось огромное количество влаги. Никто так и не доказал этого, поскольку даже самые выносливые поселенцы редко могли продержаться дольше одного сезона. На подобные авантюры отваживались только те, кто отчаянно хватался за последнюю возможность наладить жизнь — или считал себя волшебником, знающим чудесную комбинацию настроек влагоуловителя, доселе никем не примененную. Эннилин все это казалось нелепым. Даже если снизойдет случайное озарение, кто в здравом уме станет вкладывать средства в ферму в таком месте? Только сумасшедшие.
Эннилин, напротив, ехала сюда, руководствуясь исключительно здравым смыслом. Она видела, в каком направлении Бен покинул оазис, да и Оррин упоминал, что встретил новоприбывшего где-то в этих краях. Поскольку погода стояла в основном безветренная, еще можно было различить следы. Теперь же она разглядела и эопи, дрожавшую у входа в хижину. Появление Эннилин явно волновало животинку меньше, чем шум, доносившийся из-за дома.
«Бум! Бум!»
Эннилин припарковала спидер и потянулась к откидному сиденью. Это была идея Даннара: убрать часть центральной панели, чтобы можно было возить там детей — или покупки Бена, как сегодня. Когда до Эннилин дошла причина непрекращающегося шума, она едва сдержала смех.
— Ну хватит, — раздался из-за дома голос Бена, — я все понял. Ты расстроен. Теперь остановись.
«Бум!» Гора шерсти ростом с Бена попятилась, но тут же, выставив рога, снова ударила головой о стену хижины. «Бум!»
Эннилин подхватила коробку и, с трудом скрывая улыбку, оглядела хозяина жилища:
— Проблемы с местной фауной?
— Вовсе нет. А почему вы спрашиваете? — Бен схватил веревку и попытался привлечь внимание детеныша банты. Эннилин поняла, что попытки урезонить банту уже затянулись: белоснежная рубашка отшельника потемнела, а на русых волосах выступил пот. Детеныш сердито фыркнул и вернулся к своему занятию.
Эннилин указала на веревку:
— А это вам зачем?
— Подумывал о том, чтобы повеситься. — Бен в отчаянии посмотрел на гостью. — Понятия не имею, чем я его так разозлил. Обычно я лажу с животными.
— Как показывает недавний опыт Келли, животных не переделать, — заметила Эннилин, ставя коробку на землю. — Уберите веревку и дайте попробовать мне.
Бен равнодушно махнул рукой:
— Прошу.
Гостья стянула перчатки и подступила к массивной туше зверя.
— Ухаживать за животными — совсем не то же самое, что воспитывать детей. Дети, как правило, понятия не имеют, чего хотят, но хотят они этого здесь и сейчас. А вот животные обычно знают, что им нужно. Взять хотя бы этого малыша. — Она указала на детеныша банты. — Он думает, что хижина — это его мама.
— Его мама?!
— Ага.
Почувствовав горячее дыхание бантенка, Эннилин нежно коснулась его мордочки. Детеныш нетерпеливо потоптался на месте.
— Мамаша, скорее всего, где-то глубоко в пустошах.
— Он не может ее найти?
— Будь у вас на лице столько волос, вы бы тоже заблудились. Для бантенка все, что больше его повседневной пищи, считается мамой.
— Хорошее правило. — Бен скрестил на груди руки и озабоченно посмотрел на гостью, ставшую между детенышем и хижиной. — И что же нам… то есть что же мне делать?
— Ш-ш-ш… — Она провела пальцами по голове животного, чтобы нащупать глубоко запрятанные в шерсти веки. Наклонившись, она уткнулась в его мордочку. Бантенок успокоился, и Эннилин прошептала:
— Вам — смотреть, как я направлю его в другую сторону.
Бен отступил, позволив гостье надавить бантенку на рога. Животное весило примерно на тонну больше, и тем не менее оно послушно попятилось вниз по склону. У подножия холма Эннилин развернула его и размашисто шлепнула. Тряхнув длинной лохматой шерстью, бантенок засеменил прочь.
— Он там не умрет?
— Нет. — Гостья достала платок и принялась вытирать руки. — Он недолго будет один. Если не найдет свое стадо, его приютит какой-нибудь тускен.
Отшельник кивнул:
— Примите благодарность от лица моей хижины. Я пытался… гм, успокоить его.
— Все в порядке. Скорее всего, он впервые встретил человека.
Эннилин уловила на губах Бена намек на улыбку, но он тут же развернулся и зашагал обратно к дому.
В магазине он явно выглядел счастливее, тогда как здесь казался чем-то удрученным. «То еще, должно быть, удовольствие — жить в одиночку в такой глуши».
Бен повернулся к ней:
— Зачем вы приехали, Эннилин?
— Спецдоставка. — Идя рядом, она указала на коробку с покупками. — Обычно местные воришки спешат смыться с товаром, не заплатив. Вы — единственный человек на моей памяти, кто заплатил и не забрал вещи.
— В таком случае я очень плохой вор. — Бен передвинул ведро в сомнительную тень от влагоуловителя и почесал голову. — Приношу извинения за доставленные неудобства. Надеюсь, я не причинил никакого ущерба…
— Это я должна извиняться. Обычно в моем магазине с покупателями обращаются куда дружелюбнее, — ответила гостья. — Когда вы так и не вернулись, я подумала, что они вас отпугнули.
— А… — Хозяин жилища огляделся по сторонам. — Нет, я просто занят был.
Эта сторона дома чем-то напомнила Эннилин джавскую барахолку — тут и там груды всевозможной рухляди, засыпаемой песком. А в стене зиял дверной проем, хотя самой двери не было. Вместо нее вход заслоняла купленная у нее занавеска из мешковины.
— Предыдущие жильцы тут многое не доделали, — сообщил Бен.
— И съехали они достаточно давно, судя по всему.
— Да. Я планировал построить собственный дом, но это оказалось сложнее, чем я предполагал, — ответил хозяин. — Впрочем, здесь хватает заброшенных зданий.
— Вам следует хотя бы дверь поставить.
Похоже, Бена ее слова развеселили:
— Вы пытаетесь продать мне что-то еще?
— Нет, всего лишь тревожусь, как бы вы не замерзли однажды ночью. На самом деле большую часть этого хлама следует хранить внутри. — Эннилин шагнула к небольшому загону для эопи. — И вам стоит соорудить навес над кормушкой, иначе корм изжарится за час.
— Эопи разве не все равно?
— Ей — да, а вот вам — нет, если хотите задержаться надолго в ее обществе.
— А-а. — Бен приподнял голову. — А я как раз повесил брезент над моими трубколистами.
— Нет, им нужно дышать. Суше, чем сейчас, они уже не станут.
— Тогда все приходит в равновесие, — резюмировал он, сдергивая парусину, которой были укрыты занесенные песком посадки. — Я опасался песчаной бури.
— Значит, вы уже знавали наши бури. Любой, кто знавал, будет бояться. Но сегодня бури не случится. Можно начинать беспокоиться, когда зароятся каменные шершни. Они точнее любого прогноза погоды.
Бен кивнул:
— Доставка на дом и прогноз погоды. У вас просто замечательный сервис!
— Только так я и поддерживаю свою монополию. Сохраняю клиентам жизнь. — Она указала на откинутый капюшон Бена. — Например, если хотите работать на солнцепеке, голову стоит начинать прятать еще до полудня.
Отшельник рассмеялся:
— Знаете, я ведь как-то выживал до вашего появления. — Тем не менее он послушно набросил капюшон на голову.
Эннилин улыбнулась:
— Просто о вас забочусь. Вы когда-нибудь слышали о Джеллионе Бруне?
— Нет.
— Неудивительно. — Она сняла с перевязи флягу и предложила хозяину. Тот отказался, а вот сама Эннилин сделала жадный глоток. — Брун был великим голоактером во времена моего детства. Мама его просто обожала. Говорят, он приехал в Мос-Эспа для съемок какого-то фильма о гонках и влюбился в пустыню. Он вырос в полном достатке, и тут он видит Джандлендские пустоши и становится ими одержим.
Она оглядела каменистые холмы и фыркнула:
— И что в них такого, понять не могу!
— Продолжайте, прошу вас.
— Брун прикупил здесь какую-то свалку — без обид — и заявил, что хочет собрать материал для собственной картины, пустынного эпика. И рванул в пустоши.
— И с тех пор его никто не видел?
— И да и нет.
— Как так?
— Он выжил. Объявился в Бестине полгода спустя. Выглядел на двадцать лет старше. Солнца и ветер изрядно его потрепали — будто лицо ему обработали плазменной горелкой. Собственный агент Бруна не узнал, а студия отказалась вести с ним дела.
Эннилин указала на эопи. Животное мирно жевало, сунув голову под навес, который теперь прикрывал кормушку.
— Берите пример с Рух. Не снимайте капюшон, или высохнете на солнцах, будто мешок с горр-пшеном.
Воцарилось молчание. Наконец Бен подхватил свои покупки и зашагал к дому.
— Так вы актер? — крикнула она ему вслед.
Бен рассмеялся:
— Нет.
— И не рисуете местные пейзажи? Не пишете книги о жизни в пустыне?
— Нет, вообще не пишу. — Бен отдернул занавеску лишь на миг, чтобы положить коробку, так что Эннилин не успела ничего толком разглядеть. — Мне, в общем-то, не о чем рассказывать. Я никому не интересен, разве что заблудшим бантам.
— О да.
— Спасибо за доставку. Больше я не причиню вам хлопот. — Бен развернулся лицом ко двору, заваленному хламом. — Теперь прошу меня извинить. У меня полно дел.
— Надолго здесь останетесь?
Бен замер и пристально посмотрел на гостью. В этом взгляде читалось вежливое, но твердое пожелание счастливого пути.
Эннилин зашагала обратно к спидеру:
— Ну что ж, вы знаете, где запастись необходимым. Да, чуть не забыла… Через четыре дня в Мос-Эспа большие гонки. Если соберетесь за покупками и не хотите, чтобы вокруг околачивались всякие идиоты, не упустите свой шанс. — Она устремила на него проницательный взгляд. — Мы все зависим друг от друга. В одиночку здесь долго не протянешь.
На лице Бена мелькнула тень улыбки:
— Вас послушать, так любой на моем попечении будет мертв, не пройдет и пяти минут.
— Посмотрим, — ответила она, поворачиваясь к спидеру. — До встречи.
«Если Бен от кого-то скрывается, ему это явно в новинку», — подумала Эннилин, садясь за руль. Она много лет провела за прилавком, и не раз ей попадались клиенты-беглецы — от супругов ли, республиканского правосудия или хаттов. А один даже пытался убежать от странствующего цирка. И Энни заметила одну закономерность: там, где все друг друга знают, чем незаметнее кто-то пытается стать, тем больше подозрений вызывает у соседей. Окружающим надо навесить на тебя ярлык — только после этого они успокаиваются и оставляют тебя в покое. Сама Эннилин шутила, что, когда дети наконец доведут ее до ручки, она сбежит в холмы и местные прозовут ее чокнутой дамочкой, которая варит майноков на обед.
Возможно, однажды Бен и сам это поймет, подумала она, заводя мотор. Пока что не привлекать к себе внимание у него выходило из рук вон плохо. У него был… печальный взгляд — всякий раз, когда он думал, что на него никто не смотрит. За таким взглядом просто обязана крыться история.
Лендспидер рванул с места. Объехав скалу, Эннилин оглянулась: Бен во все глаза смотрел на солнца… вновь откинув капюшон.
Странно.
Когда она подъехала к Наделу, там уже было не протолкнуться от работяг Голта, вернувшихся с полей. Был там и Джейб, который уже возвратился из Бестина. На вошедшую мать он даже не взглянул.
Эннилин подошла к бочонку, чтобы наполнить из крана опустевшую фляжку. Рядом, держа по подносу в каждой руке, притормозила Келли.
— А где же свежие, сочные плоды?
— Ты мой плод, — ответила мать, взяв курс на заднюю комнату. — Кто-нибудь меня спрашивал?
— Да. Твоя дочь. Она хочет знать, что сказал Бен.
— Поблагодарил за заботу.
Келли в нетерпении закатила глаза:
— Она хочет знать, что сказал Бен про нее.
Надев фартук, Эннилин вернулась и пристально посмотрела на дочь:
— Он сказал, что очень рад тому, что у меня такая хорошая, преданная и работящая дочурка… которая не лезет не в свое дело.
Келли ругнулась, но Эннилин не стала ее отчитывать. Заметив, что Ульбрек по-прежнему вещает за своим столом, хозяйка подошла и, смахнув крошки, спросила:
— Итак, Уайл, на чем мы остановились?
Дорога к поселению и обратно отняла все силы. Колдунья умчалась перед самым полуднем, и пришлось бежать со всех ног к банте, чтобы поспеть за ней. Но было ясно как день, что А’Ярк даже верхом не сможет тягаться в скорости с лендспидером. Впрочем, маршрут Колдуньи совпадал с направлением, в котором несколькими днями ранее отбыл ее мохнолицый спаситель. Логично было предположить, что она отправилась повидаться с ним. Возможно, их все-таки связывали супружеские узы.
Новое полезное знание, которым А’Ярк поделится с остальными по возвращении в Столпы. У тускенов не было военных советов — не в обычае песчаных людей совещаться и обсуждать. Тускены настолько прямолинейны и схожи в мышлении, что долгих разговоров и не требовалось. Все племя действовало как единое целое. Слова нужны были лишь для того, чтобы известить клан о военной цели — а дальше каждый знал, что делать.
Но в тенях за скалами таился сюрприз — совещание было уже в разгаре. Племя не стало дожидаться своего вождя.
Басовитое ворчание Гр’Карра, самого старшего из уцелевших членов племени, было трудно не узнать.
— Знаки благоприятные, — вещал старый воин, придерживая стоявшего тут же детеныша банты за рог. — Добыча сама идет к нам в руки. Время настало.
— Чья это банта? — Старики разом повернули головы, увидев, как А’Ярк врывается в их круг. — И кто дал вам право говорить без меня?
— Я! — рявкнул еще один тускен, Х’Раак. Огромный воин только недавно присоединился к ним — он был последним уцелевшим воином из другого племени. — Нам не нужны твои слова, чтобы знать, что делать!
Не было смысла слушать этого выскочку. Х’Раак был убежден, что его рост и сила говорят сами за себя, и А’Ярк для него — никто. Какая глупость. Тот рососпинник, на котором ехала Колдунья, тоже был велик, но все равно угодил к сарлакку на обед. Иногда лучше затаиться и ждать.
— Детеныш. Как он здесь оказался?
Старый Гр’Карр потеребил шерсть бантенка:
— Его следует отдать твоему сыну, о вождь. А’Дин теперь тускен.
— Нет. Только не эту банту.
С детенышем, очевидно, было что-то не так. Некоторые верили, что тускен един со своей бантой, но только не А’Ярк. Однако воин, который не понимает своего зверя, долго не протянет.
Детеныш занервничал и попятился, почувствовав приближение предводителя тускенов. Было в нем что-то знакомое. «Нет, вовсе не в нем», — тут же пришло на ум, стоило прикоснуться к банте и сжать в ладони ее шерсть. Зверь заскулил, но не сдвинулся с места.
— Его касалась Колдунья, — запах женщины ощущался столь же явно, как и в тот день на изрытой земле.
По толпе прокатился ропот.
— Тогда он должен умереть, — взревел Х’Раак, занося гадерффай.
— Нет! — Пришлось даже заслонить детеныша от воинов. — Колдунья прикоснулась к банте сегодня. Возможно, теперь между ними связь.
От этих слов соплеменники потеряли спокойствие.
— Тускенская связь? — сбивчиво вопросил Гр’Карр.
— Колдунья ездила на рососпиннике. Теперь он мертв. Возможно, она пришла сюда в поисках нового зверя. Возможно, Колдунья мыслит как мы.
— Хватит! — воскликнул Х’Раак, гневно потрясая оружием. — Довольно этих глупостей. Мы должны ехать. А’Ярк говорит, что на нас напали обитатели этого поселения! Их дома нужно разрушить, а Колдунью — убить!
— Нет. — (Детеныш ощутил, как А’Ярк тихонько толкает его в спину, и покинул круг.) — Мы должны убить Улыбчивого, того, кто возглавляет ополченцев. Мохнолицего, если он появится. Но если Колдунья уважает бант, возможно, она не поселенец. Возможно, она станет нашей.
Собравшиеся зашумели пуще прежнего.
— Станет нашей? — засмеялся Х’Раак.
— Колдунья обладает большой силой. Быть может, у нее сердце тускена. Многие ли поселенцы постигли путь банты? — Взгляд вождя был устремлен на север сквозь каменные столбы. — Если больше никто в поселении не обладает подобным могуществом, мы захватим ее в плен. Если она познает наши обычаи, она будет жить. Если нет, мы узнаем ее секреты… так или иначе. А потом она умрет.
— Ты ошибаешься! — Голос могучего Х’Раака был подобен раскату грома. — Ты думаешь об иноземце, что когда-то присоединился к твоему клану. Это было давно. Иноземец мертв. Чужие боги его не спасли.
— Все боги небезгрешны, — был ему ответ. — Тень неудачи преследует каждое живое существо. Боги ничем не отличаются от нас.
— Ты нам не вождь! — сочась презрением, заявил Х’Раак. Его руки обхватили оружие, и он навис, как утес.
«Довольно». Прохладный презрительный взгляд — вот и все, что заслуживал соперник.
— А’Дин!
Отпрыск появился из пещер, где дети разделывали тушу на обед:
— Да, почтенный предок?
— Ты прошел испытание, сын?
— Я теперь тускен! — Юнец вознес над головой руки в обмотках и гордо потряс гадерффаем.
— Хорошо. — Резкий тычок в горло — и миг спустя из глотки Х’Раака уже торчит рукоять ножа.
Огромный тускен уронил свой гадерффай и, хрипя, попятился от вождя, нанесшего удар. Но получил еще один — ногой в пах — и повалился с ног. Еще мгновение — и все собравшиеся увидели, как А’Ярк возвышается над трупом, сжимая в руке почерневший клинок.