Труп этой девушки привезли из села со звучным старым финским названием Араппакози. Это с полсотни километров от Ленинграда. Село небольшое, была там хорошая молочная ферма. На ферме работал один пожилой зоотехник с образованием семь классов. При обыске у этого зоотехника нашли атлас по оперативной гинекологии. Знаете, кабы не этот атлас, я бы сто лет гадал, какой садист, зачем и как такое с девушкой сделал.
Девушке, а скорее, девочке было всего пятнадцать лет. Причина смерти ясна сразу — острая кровопотеря. Но такой причины кровопотери я ни в одном атласе не видел — у этой девочки кто-то самым садистским образом через задний проход полностью вырезал ампулу прямой кишки.
Интересно было и то, что вокруг ануса имелись многочисленные следы инъекций, а пробы тканей показали громадное содержание новокаина. Всё остальное было в норме, за исключением разве что двухмесячной беременности. Но ни спермы во влагалище, ни каких-либо иных признаков насилия. Вроде как пришла девочка куда-то и попросила себе изнутри задницу вырезать. Обезболили и просьбу удовлетворили. Потом девочка с вырезанной попой отправилась до- мой, да по дороге потеряла сознание, а вскоре и скончалась. Чушь, думаете? Вот-вот, и я так думал.
Зоотехник Вячеслав Полторак никогда женат не был и, судя по всему, в свои пятьдесят лет всё ещё оставался девственником. Атлас по оперативной гинекологии к нему попал случайно — кто-то забыл его в электричке, когда Вячеслав вёз свой крыжовник на базар в Ленинград. Набор хирургических инструментов, несколько напоминающих абортные, достался в наследство от деревенского ветеринара, который, выйдя из длительного запоя, что-то там делал в коровнике, когда его настигла белая горячка. Вячеслав с доярками кое-как скрутили ветеринара, снесли его в сельсовет, где и вызвали «скорую». Так как это был не первый заезд на «белом коне» у коровьего доктора, то попал он на полгода в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий для алкоголиков). Ну а инструментарий долгое время оставался в коровнике, пока его Полторак к себе домой не унёс. Там же в сумке была полулитровая градуированная банка с новокаином и шприцы. И кюретки тоже были. Правда, коровьи кюретки много больше женских, но выглядят похоже.
Жил Полторак весьма тихим одиночкой-бобылём. Ни пьянок, ни гулянок. Втихую гнал самогон, втихую им же приторговывал. Никаких других противоправных действий не совершал. Марина, кумова дочка, частенько захаживала к Полтораку за самогоном. Посылали её в основном родители, Сявины кумовья, как они сами себя в отношении Полторака определяли. Слали обычно под вечер, вручат трёшку и банку, и топай через всё село. Но Маринку эти походы совсем не тяготили, ома сама любила бывать у этого странного деда, как виделись кумовы пятьдесят в девичьи пятнадцать. Полторак Марину не обижал и всегда подносил её чарку первача, малосольный бочковой огурчик или квашеную капустку с клюквой на закусь. Марина залпом пила, кривилась, закусывала, а потом долго просила деда Вячу ничего не говорить родителям. На такие просьбы Полторак отвечал порой весьма резко: «Со мной-то умрёт, сама не сболтни».
Иногда Марина заходила с Гришкой, молодым трактористом, ожидавшим со дня на день призыва в армию. И ему Вячеслав в чарке не отказывал. Пусть пьёт молодёжь, если не наглеет. Наконец Гриша прошёл лысым по центральной улице Араппакози в старенькой фуфайке под звук гармошки и магнитофона одновременно. Половина провожающих орала «Как родная меня мать провожала...», а другая пыталась подпевать «Аббе» с её «Мани-мани...». За призывниками подошёл военкоматовский автобус, и Гришка с подножки долго кричал: «Маринка, ты жди! Я отслужу, а ты школу закончишь!»
А на следующий день Маринка притащилась к Полтораку за своей стопочкой с огурчиком вся в соплях и слезах. Деда Вяча по своей крестьянской простоте стал Маринку ободрять: мол, два года не срок, вон моя крестница, твоя старшая сестра, так из колонии мужа пять лет ждала, и ничего... Марина попросила ещё чарку, захмелела и рассказала свою беду. Гришку она не любит, потому что он дурак и лодырь, да и изо рта у него воняет, и он не только с ней, но и с Зойкой, что возле питомника живёт, спал. А ещё с теми студентками, что недавно к нам приезжали убирать картошку. Только Зойке и им ничего, а она вот беременная! Два месяца, как месячки не идут, уже и солёного хочется, а с жареной картошки рвёт и с дрожжевого запаха тошнит. Дома сказать — так и думать не моги, отец с матерью точно коромыслами позашибают. А если взять и родить, то кому же она с ребёночком нужна потом будет?
Короче, дело такое, хоть в петлю. А если не в петлю, то надо как-то подпольно аборт сделать.
Вообще, Вячеслав Полторак в Араппакози за умного считался. Он смотрел по телевизору программу «Время» и «Международную панораму», выписывал журнал «Огонёк» и газету «Сельская жизнь». На любой вопрос отвечал не привычное: «Дыть, эти говнюки там...», а по существу, например: «А вот агрессивный блок НАТО...» Поэтому, выслушав Марикино откровение, он налил себе и ей самого лучшего самогону и принялся думать над решением проблемы.
Одна рюмка для Вячеслава мало что значила, а вот третья для Маринки значила много — стала она пьяная орать, что пойдёт сейчас же повесится на ближайшем дереве али утопится в ближайшем колодце. Тогда мудрый дед Полторак достал атлас по оперативной гинекологии. Маринка подсела к нему и стала смотреть картинки, несколько успокоившись. Оказалось, что операции делать очень просто — на самые сложные операции было всего каких-нибудь восемь — десять картинок. А на аборт вообще только три.
Убедившись в простоте стоящей перед ним задачи, Полторак открыл ветеринарную сумку и показал инструментарий, поблескивающий белым цветом нержавеющей медицинской стали знаменитой марки 3г13. Там же были и необходимые медикаменты и шприцы. Правда, настойку черемицы, рвотное для коров, Полторак поставил в сторону: похоже, этот медикамент для аборта не подходил. А вот йодовый раствор и новокаин — это уже то что надо.
После принятия решения дело пошло споро. Полторак выпил одну за одной три рюмки своей самопальной водки «для храбрости» и Маринке налил четвёртую, да под край полную, «чтоб не волновалась и больно не было». Затем достали клеёнку, на которой Полторак обычно разделывал хрячков, и покрыли ею кровать, а сверху положили свежую белую простыню. Полторак что-то понимал в дезинфекции, поэтому прогладил простыню утюгом «для стерильности». Коровий инструмент поставили торчком в ведро с водой, но так как ждать, пока оно закипит на печке, было очень долго, Вячеслав вынес его во двор и там быстро вскипятил воду при помощи двух паяльных ламп, которыми обычно осмаливал тех же хрячков. После этого весь инструмент разложил на столе, покрытом махровым китайским полотенцем с аляпистыми птичками и цветами.
Наконец всё готово. Полторак наливает по последней рюмашке себе и Маринке, велит ей закатать юбку, снять трусы, лечь и широко расставить ноги. В стельку пьяная Маринка с благодарностью повинуется. Полторак ещё раз читает небольшой текст под картинками в атласе и закрывает книгу — больше нечего там смотреть, всё и так ясно. В первый раз в жизни Вячеслав Полторак коснулся наружного женского полового органа. Коснулся без скабрёзного желания, его тянуло глубже, к половому органу внутреннему, где и предстояло совершить операцию аборта плода. Однако при осмотре промежности у Вячеслава возникли некоторые сомнения насчёт женской топографической анатомии. Понятно, что вот эти складки есть большие половые губы, значит, между ними где-то сидит клитор. Наверное, этот смешной маленький прыщик, полностью спрятанный в каких-то непонятных складках кожи... Значит, от двух до четырёх сантиметров под ним должна быть дырка, из которой писают, уретра называется. Но никакой дырки не видно, всё как-то склеено непонятными кожными складками, и место, которое Вячеслав видел в первый раз в своей жизни, его удручающе разочаровало: какая-то неглубокая щёлка с вваливающимися внутрь скомканными тёмными и жёсткими волосами. Впрочем, сами волосы ничуть не удивили, они весьма походили на то, что росло вокруг его собственного полового достоинства. Только у мужиков волосы не забирались в непонятные сладки кожи. А вот раскрыть эту складочку двумя пальцами и посмотреть на истинную анатомию женского полового органа у Вячеслава ума не хватило.
Он решил проверить, где же уретра, простым нажатием пальца на середину щели. Палец вошел на пару сантиметров и уперся в нечто мягкое, завлекая за собой по пути волосы больших половых губ. Полторак спросил Маринку, больно ли ей. Ей больно не было. «Маринка, ты отсюда ссышь?» — для верности уточнил Полторак. «Да тута, тута, там дырка писать есть», — ответила Маринка. Полторак пошевелил пальцем, и тот вдруг провалился в глубь Маринки, уйдя ей между ног на всю длину. Ага, значит, это и есть уретра, женский мочеиспускательный канал. Ниже должно быть влагалище. Полторак вытянул остро пахнущий палец и пошёл тщательно его отмывать под навесным рукомойником холодной колодезной водой с мылом. Никаких сомнений не оставалось — вон та круглая маленькая дырочка с многочисленными радиальными складочками кожи, разбегающимися лучиками во все стороны от отверстия чуть ниже этой непонятной щели, и есть влагалище. А о том, что у людей бывает ещё и анус, Полторак как-то не вспомнил. Не смеха ради все эти описания — такой ход Вячеславовых мыслей из протокола допроса следовал.
После первичного обследования пациентки Вячеслав налил себе и ей по последней рюмке водки и сказал, что, наверное, минуты за три он управится. Только до операции чуть надо будет подождать, пока уколы подействуют. Закусив огурцом и быстренько выкурив «беломорину» перед делом, Полторак стал наполнять шприц новокаином. Ветеринарный шприц для крупного рогатого скота напоминал стаканчик с двумя колечками-ручками и поршнем с широкой рюмочкой-толкателем. Цилиндр большой, лекарства входит много. Ну и тем лучше, не зря Алексеич, тот самый коровий доктор, что отбывал с запоя в ЛТП, постоянно говорил, что сельский ветеринар завсегда умнее и сноровистей любого городского врача. Вячеслав стал тщательно обкалывать ткани, окружающие анус. Местная анестезия оказалась минутным делом, пол-литровая бутыль уместилась в четыре укола... Потом посидели, покурили. Через полчаса у Маринки занемела вся промежность. «Слышь, деда Сява, я уж табуретки под задницей не чувствую! Вроде пора...»
«Доктор» густо обмазал заднепроходное отверстие йодом и смело ввёл туда коровью кюретку. Куски слизистой и самой стенки кишки выскакивали из ануса споро и в большом количестве. Поработав кюреткой для верности ещё минуты две и убедившись, что больше из дырки ничего, кроме крови, не идёт, Полторак, довольный, закончил операцию. Маринка лежала бледная и слегка стонала.
«Вставай, Маринка, одевай трусы и иди домой — аборт тебе сделан, вон сколько гадости из тебя вышкреб. Эти красные ошмётки и есть твой недоделанный детёныш. Да ты не расстраивайся, всё хорошо, а я никому не скажу!»
Полторак был доволен честно выполненной работой. Маринка кое-как встала и надела трусы, которые тут же напитались кровью, только почему-то больше сзади. Шатаясь и оставляя за собой частый дождик красных капель, она вышла во двор, кое-как доковыляла до калитки и медленно побрела вдоль забора по тёмной улице. Но, как вы знаете, до дома не дошла, свалилась через пару сотен метров и умерла.
А как вы хотели, если у нее ближний к анусу участок прямой кишки через задний проход так варварски поотдирали, а сплетение геморроидальных вен превратили в рваные лохмотья? Такая травма в обычных условиях с жизнью несовместима.
Конечно, полувековая мужская девственность сама по себе тяжёлый случай, но от элементарного знания анатомии никак не освобождает. И уж тем более — от уголовной ответственности...
Горячая ванна
Нет, она не была утопленницей. В лёгких ни капельки воды, никаких признаков асфиксии (удушения). Нет и патологии — здоровый организм беременной женщины. Беременность трёхмесячная, тоже здоровая. Была. Правда, в момент смерти там начался аборт, но не он стал её причиной. Эта молодая женщина (а по своему незамужнему семейному статусу — девушка) получила крайний перегрев и скончалась от банального теплового удара — сварилась в горячей ванне.
Трупешник был гэбэшный, по их делу, и не со стороны, а непосредственно из их системы. Тело молодой начинающей кагэбистки. Поэтому и рассказали нам больше обычного, им самим потрепаться было приятно, перемыть косточки своей системе и её славным порядкам, в угоду которым молодые бабы по собственному желанию в ваннах заживо варятся.
Аня была одной из самых успешных студенток Пятигорского иняза. Вела активную комсомольскую работу, весьма общительная, но не болтушка, вполне здраво подходила к перспективам на будущее. Никаких особых планов не строила: четвертый курс, через год распределение учительницей иностранных языков, скорее где-нибудь по Кавказу или югу России. Ей очень нравилось Ставрополье, особенно район ставших родными Кавминвод, поэтому максимум, чего она желала, — это местное распределение где-нибудь поближе к курортам. К срочному вызову в деканат отнеслась без особого волнения: опять что-нибудь попросят сделать по общественной линии.
Однако её удивлению не было предела, когда в кабинете у декана она застала двух человек, приехавших из самой Москвы с единственной очевидной целью с нею побеседовать. Дяденьки в неприметных серых пиджачках представились обтекаемыми Иван Сергеичем да Сергей Петровичем. Долго ходили вокруг да около, говоря на ерундовые темы. Стали спрашивать о студенческой жизни, об учёбе, потом о её семье — как там мать-отец, есть ли кто ещё, а-а-а, младший братишка... Спрашивали профессионально, логически никаких выводов не сделать. Только Аня девушка умная, поняла, что всё им о ней и так прекрасно известно.
Договорились быстро. Официально она распределяется в село Троицкое, что в Калмыкии, а на самом деле едет учиться в Москву. О будущей работе ни слова. Мы, мол, сами не знаем, разведка или «контора». Подписываем стандартную «ПОНку» (подписку о неразглашении) — и всего хорошего. Приятного вам завершения института — и до встреч в Первопрестольной.
Недействительно взяли. Взяли в «контору», отучили в Дзержинке на спецкурсах, а потом направили работать среди экскурсоводов и гидов, водивших иностранные группы в Ленинграде. Задача номер один — выявление потенциальных кандидатов на вербовку среди иностранцев. Задача номер два — обеспечение мероприятий, направленных на выявление нежелательных контактов иностранцев и советских людей. И задача номер три — контроль и наблюдение за персоналом, работающим в контакте с иностранцами. Никакого тебе самопожертвования в виде долгих лет служения бойцом невидимого фронта где-то за кордоном от неё не потребовалось. Перспективы дальнейшей жизни оказались радужными и весьма денежными по советским понятиям.
Как и все сотрудники КГБ, в очереди на квартиру она не стояла — сразу по приезде в Ленинград вселилась пусть в ведомственную, но отдельную однокомнатную квартиру. А необходимость развивать неформальные контакты с потенциальными объектами разработки позволяла порой недурно прифарцовывать. При этом о всех своих деяниях Анна честно писала отчеты, а начальство весьма снисходительно смотрело на прибыль в виде оставшейся у сотрудницы модной шмотки или иного забугорного барахла. Зато «прикрышка» и внедрение были полными. Приоделась, кое-чем разжилась, да и без «левизны» зарплата штатного сотрудника «Интуриста» накладывалась на денежное довольствие офицера КГБ. Плюс всегда давались деньги на задания, а если не наглеть, то ими можно было распоряжаться с умом и кое-какой личной выгодой. Анна не наглела, Анна была профессионалом высокого класса, пусть молодой, но очень любящей свою работу сотрудницей, а главное, не какой-то там шкурой, а офицером, искренне преданным делу государственной безопасности и служению Родине. Командование об этом знало и было довольно, хотя глаз со своих сотрудников не спускало.
Только вот с личной жизнью у Анны как-то не заладилось. Служебные интересы предполагали определённую скрытность от окружающих, когда откровенные разговоры запросто идут по накатанным и отработанным схемам «интерактивного выведывания информации с параллельными контрвербовочными мероприятиями и сохранением легендированного прикрытия». А в таких случаях взаимность какая-то липовая получается. Говорили же преподы в Дзержинке: бабы, не будьте дурами, хватайте офицеров из системы, пока те рядом ошиваются, потом трудно будет. Не послушалась, не схватила. Училась, старалась, а искать толком не искала. А теперь вот и результат — с мужиками, которым можно доверять, с её мужиками, с коллегами из гэбухи, остались лишь встречи на конспиративных квартирах с отчётами под магнитофон, там тебе ни имён, ни фамилий, ни фривольностей каких. Все чётко и сухо. Доклад, задание, метод, обеспечение, материалы, техника. Говорим по делу, сидим рядом, но между нами стена. Ну как тут роман завести?
А со связями на стороне совсем плохо. Сотрудник с любовником — ха! — это уже не сотрудник. Нет, ну можно откровенно познакомиться с каким-нибудь там честным инженером, добиться признания в любви, при этом избежав с ним постели, потом написать рапорт (а перед тем тысячу объяснительных), парня год будут «просвечивать» (на этот период, конечно, от оперативной работы отстранят), потом дадут разрешение — и выходи себе замуж! Только потом, разумеется, на ту же линию уже не попадёшь. У мужа-то никаких допусков, а необходимость срочных вечерних поездок куда-то без объяснения причины понравиться ему никак не может. Поэтому обычно оперативной работе с цивильным замужеством не по пути.
Хотя мужики из КГБ женаты, в основном на дамах вне системы, но там случаи иные — чаще всего они попереженились рано, ещё в училищах, институтах или академии и не сидят «под прикрышками». А вот кто «под прикрышкой», тот для семьи в длительной командировке, а если холост, то так же воет от одиночества, как и она.
Эх, такого бы найти! Терять интересную работу и заниматься поисками мужа со стороны Анне не хотелось. Конечно, можно вообще на всё наплевать и просто зажить нормальной жизнью молодой женщины — ведь если не встречаться с диссидентами или невыездными евреями, а просто трахнуться с приятным мужиком, то из органов, пожалуй, сразу не уволят. Переведут куда-нибудь на кабинетную работу делать переводы иностранной периодики. Конечно, по сравнению с её нынешним положением это будет значительный материальный проигрыш, да и романтики абсолютно никакой. Нет, такой шанс всегда можно использовать, а пока Анна, сцепив зубы, обходила мужской пол стороной.
Она с завистью кидала взгляды на выпирающие животы случайно встретившихся беременных, на детские коляски молодых мамаш, на родителей, тянущих своих малышей в детский сад мимо окон её квартиры. Она разглядывала семейные фотографии своих подруг, повыходивших замуж и понарожавших детей. Вот оно, собранное улыбающейся группкой земное счастье заурядных учительниц периферийных школ, — у них не было оперативной тайны, но были семьи.
Она провожала взглядами влюблённые парочки, которые не вели «наружку», а просто балдели от присутствия друг друга. Она приносила с работы дорогие букеты, что дарили ей группы на прощание, а потом подолгу сидела возле них и мечтала, что их ей подарил Он.
Он, которого не было.
Анна много раз прокручивала в памяти свои институтские романы, вспоминая моменты и детали прошлых, теперь таких далёких соитий. Господи, она ведь не какая-нибудь молодая дура, она специально подготовленный офицер госбезопасности, прошедший самый тщательный психотбор и тренинг, она может за- просто совладать с собой!.. Но она не может избавиться от сопряжённой с этим совладанием обычной сексуальной фрустрации, как это называли преподаватели-психологи из её академии. Или от простого желания переспать с мужиком, как это называют все остальные люди.
И она решилась. Нет, глупостей не будет. До тридцати с хвостиком можно поискать кандидата в мужья из «своих». А вот переспать можно и с «чужим»... Ведь незаметно зацепить партнёра на стороне для неё, профессионалки, труда не составит. Контроль контролем, но не круглосуточно же... Если не заводить серьёзного романа, то риск «засветки скрытого контакта» будет минимален. Ведь это же не измена Родине! Ну, заставляет инструкция немедленно информировать начальство о любых подобных встречах — обойдутся, не девочка. Не будет пищи ни для службы внутренней безопасности, ни для политотдела, не будет и «пятна» в личном деле. А личная жизнь будет.
Ближайший выходной — четверг. В субботу вести группу итальянцев по Эрмитажу, а потом их же везти по Золотому кольцу, поэтому выходные пришлись на четверг и пятницу. Ориентировку получать в пятницу, значит, со среды на четверг и будет её ночка.
Для начала проверим «хвостик». Вообще, такое дело за сотрудником без причины не топает. Ну а если и топает, то пару раз в год по сетке случайных проверок. Сотрудник, установивший, что за ним ведётся наружное наблюдение, обязан немедленно о таком случае оповестить по команде. Это ЧП. За такое или выговор можно получить (если «сел на паранойю»), или благодарность за проявленную бдительность(если наружна была своя). Правда, тогда всё равно выговор будет, но не тебе, а тому, кто за тобой топтался, — тщательнее работать надо, товарищ.
В толпе хвостик не заметить, а если ведут двое, то и не затеряться. Аня проверяется просто и надёжно — у Пушкинского вокзала спокойно идёт вдоль забора по «железке», расстояние метров этак четыреста. В заборе сделан проход на улицу Рузовского, значит, через этот проход и выходим на эту самую улицу, затем двести метров по ней, а там спокойно ныряем в проходной двор и идём к своей лучшей подруге в гости. Поднимемся на нужный этаж и в окошко контролируем «проходняк» и «колодец». Никого — отлично! Заходим к подруге на чай, треплемся с полчаса. Маршрут от метро до подругиного дома оказывается самым кратчайшим и логичным, хоть и малоизвестным. Выйти и не засветиться на участках невозможно так же, как невозможно заподозрить проверку. От подруги прямо по направлению к метро, а как вышла за угол дома вне пределов видимости из её окон — дальше свободная птица.
А вот и зелёный огонёк такси.
— Ресторан «Янтарь», пожалуйста.
Это хороший ресторан — абсолютно не престижный, на окраине, совершенно без иностранцев, а значит, и без нашего брата. Снимайся на здоровье, одна проблема остаётся: чтоб мужика с хатой найти. Ещё сравнительно рано и к тому же будний день, в ресторане есть свободные места. Ей не нужен какой-то специальный вечерний наряд на выход: работая в «Интуристе» и крутясь среди фарцы, она носит повседневную одежду, которая получше вечерних туалетов большинства советских женщин. Войдя в зал, Аня невольно вспомнила слова «покупателя» из ПГУ, офицера-кадровика из Первого Главного управления: «Вас, дорогая, я во внешнюю разведку на пушечный выстрел не подпущу. С вами же куда выйди — провал сразу. На вас же полгорода пялится!» Вот и оставил
Аню в Союзе, о чем она сильно и не жалела. Сейчас она очень явно прочувствовала — на нее пялились. Ну и хорошо.
Метрдотель сразу постарался уяснить, подзаработать она пришла или просто так. Намекнула ему, что никаких подзаработать, но пятёрочку в руку вложила — для проститутки маловато, а для женщины с понятием и без комплексов в самый раз. Мэтр это оценил, столик дал в весёленьком месте, на виду у всего зала и близко к танцевальному «пятаку».
Однако и местная путана её оценила. Аня это поняла, просматривая меню и попутно изучая столики, пока только на предмет парней, пьющих минералку, то бишь своих родных коллег «на выпасе». Гэбешных парней не было, были военные, были менты в штатском, явно не на службе, а на отдыхе, была куча студентов и куча работяг. А ещё были две злые шлюхи — их взгляды моментально пересеклись.
Аня тренированная, ей выдержать взгляд этих баб — что на открытку посмотреть. Она только скользнула по ним, словно и не заметила. Спокойно сделала заказ, сказала официанту, что отлучится на минуту, подхватила сумочку и демонстративно медленно пошла в туалет.
Её задумка сработала на все сто — одна из путан нетерпеливо подпрыгнула и резво побежала за ней.
Разговор был короткий: «Ты как снимаешься, за так или за деньги?» — «За так». — «А раз за так, то нам дороги не переходи». — «Не перейду» — «Ты поняла?» — «Поняла». Путана стала заводиться от своей «моральной победы». Аня медленно поворачивается к ней спиной, прекрасно зная, что за этим последует. А последует за этим толчок в плечо или спину, типа прощания-угрозы с напоминанием, кто хозяйка в зале Аня этого не боится, Аня сё на это провоцирует, а сама косится на здоровенное зеркало сбоку. Не выдержала проститутка, решила толкнуть конкурентку. Аня делает шаг в сторону и немного назад, а руку, согнутую в локте, резко вверх на полукруговой захват. Вот шлюшкина рука у неё под мышкой, а в этот момент лёгонькая подсечка, и длинная ручка-ремешок от сумочки накидывается на шею. Шлюха летит на пол. Ремешок хороший, сделан из натуральной толстенной кожи, под стиль «пейзанка», столь популярный в Европе того времени. Специально для подобной возможности выбирала. Конечно, безопаснее было бы красной книжечкой перед носом помахать, да только такие варианты не для Ани, она из-за ерунды светиться не будет, да и удостоверение её с самого начала у начальника в сейфе лежит. Вот синяя книжечка сотрудника «Интуриста» — та действительно у неё есть, да и то не с собой.
Похрипела шлюха на полу, проквакала, что ошиблась, попросила не бить... На том и сошлись. «Девочки, я вас не знаю, а вы меня. Под ногами не путаться, ну а если в дальнейшем что задумаете, парней там каких позовёте или сами чего решите, — при любой попытке мести буду просто убивать». Шлюха поверила. Вышла на минуту к своей подруге, а на горле красная полоса, морда в соплях, руки трясутся. Жахнула здоровый фужер водяры и бегом из ресторана. А подруга, выслушав короткий, но с иллюстрациями рассказ «коллеги», весь оставшийся вечер на Аню смотрела подобострастно и не только кого там отбить — подойти близко боялась. Тогда времена были советские, ни мафии, ни сутенёров, каждая девочка сама по себе, а уж между собой — так вообще сплошной закон джунглей и никакой тебе организации. Да и мало про-ституток-то было, клиентуры им с избытком хватало. А уж официально — так их вообще ни одной не было — проституция и советский образ жизни по марксистско-ленинской задумке были несовместимы. Типа социалистические условия для них не подходят. Как. Сахара белым медведям.
Военные пригласили её первыми и отпали сразу — командированные, живут в гарнизонном общежитии. Менты обмывали чью-то звёздочку, там тоже ловить нечего. Студенты... Для неё это малолетки, лет на семь младше. Но смотри-ка, один смелый решил тётю на танец пригласить. Ух ты, живём с другом на квартире, — похоже, вариант безопасный. Молодоват ещё, ну ничего, мы тебя подучим, если что. И с деньгами у ребят, похоже, напряг. Давайте-ка, хлопцы, ко мне за столик. Официант, бутылку коньяка! Как зовут? Как зовут... Аней зовут, врать тут вроде не к чему, ещё где окликнут по случаю. Кем работаю? Да учительницей младших классов. Конечно, замужем, но муж в длительной командировке на Севере. Поэтому и домой ко мне нельзя, там мама и ребёнок. Да ты что, какой телефон? Телефона нет, а адрес ни за что не дам! И школу свою не скажу — ещё мне не хватало, чтоб родители моих учеников обо мне слухи распускали. А вообще-то я голодная... Да нет-нет, вы, мальчики, кушайте и ничего мне больше заказывать не надо — не в том смысле я голодная. А что вы так смутились? Я же честно и откровенно! Ах, что вас двое... Ну, тут сами решайте, хотя можно и с двоими, если не разом, конечно, а по очереди. Вы рады? Ну тогда допивайте и поехали. Нет, с собой мы ничего брать больше не будем, и у вас завтра занятия, и у меня уроки...
Это была чудная ночь! Она отыгралась за все свои «монастырские» годы. Молоденькие кобельки оказались заводными и послушными, казалось, её удовольствию не будет конца. Пока один послушно сидел на кухоньке малюсенькой однокомнатной хрущёвки, другой занимался делом. Потом они менялись. Менялись споро, и Анька не успевала остыть. Правда, больше чем на два захода никого из них не хватило, но и этого ей оказалось вполне достаточно, чтобы словить долгий яркий оргазмище, от которого, казалось, замирает сердце и обрывается всё внутри. А потом они спали — она одна на кровати, а они по жребию — кто на другой кровати, а кто на полу. Утром она встала по будильнику, сходила в душ, потом сделала кофе и яичницу на всех. Ребята снова смотрели на неё восторженными глазами и стали просить не исчезать, а приходить ещё. Вот наш телефон — ты только позвони. Она запомнила их номер и сказала, что звякнет недели через две, а там договорятся по настроению. Посоветовала влюбляться в хороших девочек и исчезла.
Аня удачно «отгуляла» итальянцев. По ориентировке были сомнения насчёт одного паренька, в смысле турист ли он или связной, выходивший на русского агента в обход посольств. Такие вещи устраивают исключительно для важных птиц, точнее, даже не для них, а для снятия их тайников. Потом «сняток» никогда не тащат через границу, его обязательно передают в посольство и переправляют безопасной диппочтой. Посольство ничего не знает об агенте. Да и трудно отследить таких — чистый въехал, чистым выехал. По обстановке Ане пришлось выполнить две «тэфэпэшки» — операции по тайному физическому проникновению, а попросту — пошустрить у него в вещах во время отсутствия хозяина. Кроме довольно дерьмовых итальянских стихов собственного сочинения, типа дневника впечатлений «объекта» о России, больше ничего интересного она не нашла, заложила жука, перефотографировала написанное и пробежалась по ним ультрафиолетовой спецлампой на предмет тайнописи.
За поездку объект себя ничем не проявил, и в конце поездки Аня влезла к нему ещё раз, просмотреть номера фотокассет и свои маркерные метки. Метки были на месте, номера совпадали. К заднему дворику гостиницы подошёл крытый грузовик с рентген-установкой, и они быстро провели полную просветку его вещей. Аня привычно закинула тяжёлый чемодан иностранца в больший пустой чемодан и бегом пустилась назад. На всю операцию от выноса до возврата ушло около пяти минут. Похоже, иностранец был чистым. Был ещё один «говноед», как кагэбешники и гээрушники называли лиц, слишком демонстративно симпатизирующих советскому строю, но и тот оказался полной пустышкой в плане оперативной разработки на дальнейшую вербовку. Во-первых, профессионально никто, абсолютно бесперспективная личность, а во-вторых, просто истероидный психопат из тех, которые готовы восторгаться чем угодно, лишь бы получить ответные симпатии окружающих. Такой будет на тебя смотреть преданными глазами ровно до пересечения границы собственного государства, где немедленно с той же преданностью всё выложит первому попавшемуся карабинеру. Кроме этих двоих, больше ничего интересного.
Аня вернулась домой, подготовила отчёт. У неё почти неделя на выходные. «Завтра пойду на «конспиративку», отчитаюсь, а вот вечером... Вечером надо сходить к подруге, всё должно быть естественно. А вот послезавтра вечером... Но перед тем надо позвонить мальчикам». Отчётом начальство оказалось довольно, похвалило хоть и за безрезультатные, но отлично проведенные ТФП; понравились и толковые психологические профили, которые она приложила к отчётам по иностранцам. Отметили высокий профессионализм и вскользь упомянули, что приближается присвоение капитана, не всю же жизнь в молодых старлеях ходить. Ну а теперь отдыхай, дочка, восстанавливайся, а там возьмёшь группу бритишей-экстремалов на месяц по Сибири.
Ну вот и вечер. В том, что её линия на круглосуточной прослушке, Аня не сомневалась. Точнее, она не сомневалась, что все её разговоры стопроцентно пишутся, хотя и не стопроцентно слушаются. Но если надо, то обязательно прослушаются, и повод дать — всего лишь набрать новый номер. Поэтому звонить будем с улицы. Она проверилась, как обычно на пути к подруге, принесла той подарок в виде итальянского дезодоранта, посидела, попила с ней кофе с ликером «Амаретто», ещё одним трофеем из недавней командировки. Затем распрощалась и пошла к давно примеченному телефон-автомату, не ближайшему, но укромному. Автомат обещающе заглотил двушку на втором гудке. «Привет! Да неужели? Ну ладно — завтра приду. Нет, не на ночь. С пяти до двенадцати. Семь часов нам, надеюсь, хватит? Хорошо. А вот денька через два можно и на ночь. Да, пожалуйста, отмойте плиту и начистите картошки к моему приходу, — я вам хоть супа сделаю и мяса нажарю, уже купила курицу и хорошей свинины. Вам, ребятки, белок нужен. Ну, пока». Всё же железная она женщина — никогда страсть у неё не возьмёт верх над разумом.
Ой, как они её ждали! Нищие студенты купили шампанского и фруктов с базара, в пустую кефирную бутылку поставили три простеньких гвоздики. Для неё! Впервые после институтской скамьи она получила цветы. Точнее, цветов ей дарят много, но это от иностранцев на работе, такие не считаются. А эти считаются — они от любовников, пусть и от двух сразу. Ребята подхватили её здоровую сумку, в которой кроме свинины и курицы оказался блок дорогих импортных сигарет, тонкая палка настоящего финского сервелата и толстый батон сырокопченого итальянского салями, пачка масла и банка растворимого кофе — всё считалось деликатесом и дефицитом. На дне сумки лежал новый махровый женский халат и простенькие тапочки. «Это нам?» — «Ну а кому же! Халат и тапочки только мне — хотя пусть это у вас побудет. Вы не против? Девочки ваши не возревнуют? Ну и ладненько».
Анна бесцеремонно разделась при них до своих кружевных полупрозрачных трусиков, и ребята как загипнотизированные уставились на её тело. Не захотев испытывать их терпение, она облачилась в новый халат и пошла на кухню. Готовить она умела и любила. Поставила суп, быстро сделала пюре, хорошенько отбила эскалопчики и нажарила ароматных отбивных. У ребят нашлось немного квашеной капусты и завалявшаяся банка зелёного горшка. Чуть чеснока, немного сахара и томатной пасты — и готов вполне приличный салат. Пока она хлопотала, её кавалеры комарами вились вокруг, по очереди прикладываясь губами то к шее, то к ляжкам. «Эй, озорники, смотрите, без засосов! Ну, вот и готово». — Аня подает на стол.
— Аннушка, ангел наш, ну-ка посмотри сюда, сейчас вылетит птичка!
Кухня озаряется резким белым светом фотовспышки. По лицам видно — никаких задних мыслей, ребята действительно хотят запечатлеть своего доброго ангела на память. Фотоаппарат устанавливают на холодильник и взводят автоспуск. Анна делает улыбку как у кинозвезды и красиво обнимает обоих кавалеров. Ещё одна вспышка — будет забавная «семейная» фотка. Анна берёт в руки фотоаппарат, «Зенит-ТТЛ», лучшая советская машинка. «Ребята, а что у вас ещё на пленке? Ничего. Тогда не жалейте. — Она открывает фотоаппарат и одним движением вытягивает плёнку из кассеты. — Давайте договоримся раз и навсегда — больше никогда никаких фотографий со мной. Нас здесь трое, и никто четвёртый нам не нужен. Почему — эго я вам объяснила ещё в ресторане. И последнее — я буду к вам приходить когда смогу, а это не слишком часто. Я всегда буду звонить перед своим приходом, и если вы сказали «можно», значит, вы автоматически выполняете мои несложные условия. Если вы не можете меня видеть по любой причине, которую мне совершенно не надо объяснять, то вы мне об этом прямо говорите, я не обижусь и перезвоню при первой своей возможности. Но если вы хоть один раз нарушите хоть одно из моих условий: никогда не фотографировать и не записывать что-либо на магнитофон, никогда не пытаться, узнать мою фамилию, мой адрес или мою школу и никогда не приводить сюда кого-либо ещё, когда мы вместе, — так вот, если нарушите хоть что-то, я просто больше никогда не приду. Конечно, я готова навсегда исчезнуть, изъяви такое желание хоть один из вас. Я не могу проконтролировать ваши языки, болтать и хвастать