Идеал
не есть собрание рассеянных по природе черт одной идеи и сосредоточенных на
одном лице, потому что собирание не может не быть механическим, - а это
противоречит динамическому процессу творчества. Еще менее идеал может быть
воображением того, чего и нет и быть не может, то есть мечтою, или
украшенною природою и усовершенствованными людьми - людьми не как они суть,
а какими будто бы они должны быть. Идеал есть общая (абсолютная) идея,
отрицающая свою общность, чтобы стать частным явлением, а ставши им, снова
возвратиться к своей общности. Объясним это примером. Какая идея Шекспирова
"Отелло"? Идея ревности, как следствия обманутой любви и оскорбленной веры.
"идеализировать действительность" значит в частном и конечном явлении
выражать общее и бесконечное, не списывая с действительности какие-нибудь
случайные явления, но создавая типические образы, обязанные своим типизмом
общей идее, в них выражающейся.
лицо, в котором бы,
например, всякий узнал скупого, есть идеал, как типическое выражение общей
родовой идеи скупости, которая заключает в себе возможность всех своих
случайных явлений; Под словом "действительность" разумеется все, что есть, - мир видимый
и мир духовный, мир фактов и мир идей. Разум в сознании и разум в явлении -
словом, открывающийся самому себе дух есть действительность; тогда как все
частное, все случайное, все неразумное есть призрачность, как
противоположность действительности, как ее отрицание, как кажущееся, но не
сущее.
Не все то, что есть, только есть. Всякий предмет физического и
умственного мира есть или вещь по себе, или вещь и по себе (an sich) и для
себя (fur sich). Действительно есть только то, что есть и по себе и для
себя, только то, что знает, что оно есть и по себе и для себя и что оно
есть для себя в общем. Кусок дерева есть, но он есть не для себя, а только
по себе: он существует только как объект, а не как объект-субъект, и
человек знает о нем, что он есть, а не он сам знает о себе. Это же явление
представляет собою и человек, когда его сознание, или его
субъективно-объективное существование, заключено только в смысле или
конечном рассудке, наглухо заперто в соображении своих личных выгод, в
эгоистической деятельности, - а не в разуме, как в сознании себя только
через общее, как в частном и преходящем выражении общего и вечного: он
призрак, ничто, хотя и кажется чем-то. Но призрачность получает характер необходимости, если мы, оставив
человека с его субъективной стороны, взглянем на него объективно, как на
члена общества. Все служит духу, и истина идет всеми путями, часто не
разбирая их. действительность есть положительное жизни; призрачность - ее
отрицание. Но, будучи случайностию, призрачность делается необходимостию,
как уклонение от нормальности вследствие свободы человеческого духа. пустой, глупый человек, сухой эгоист есть призрак; но идея глупца,
эгоиста, подлеца есть действительность, как необходимая сторона духа, в
смысле его уклонения от нормальности. Отсюда являются две стороны жизни - действительная, или разумная,
действительность как положение жизни и призрачная действительность как
отрицание жизни. Отсюда же выходит и наше разделение поэзии, как
воспроизведения действительности, на две стороны - положительную и
отрицательную. Тарас бульба- утверждение действ. Как поссорились Иваны – отрицание. Всякая частность есть случайность, и если ее значение низко и пошло - она оскорбляет
человеческое, эстетическое чувство; но общее, хотя бы и отрицательной
стороны жизни, уже делается предметом знания и теряет свою случайность.
Объективность, как необходимое условие творчества, отрицает всякую моральную цель, всякое судопроизводство со стороны поэта.
Человек живет в двух сферах: в субъективной, со стороны которой он
принадлежит только себе и больше никому, и в объективной, которая связывает
его с семейством, с обществом, с человечеством. Эти две сферы противоположны: в одной он господин самого себя, никому не отдающий отчета в своих стремлениях и склонностях; в другой он весь в зависимости от
внешних отношений. Но так как этот объективный мир суть законы его же
собственного разума, только вне его осуществившиеся как явления; так как
этот объективный мир требует от него того же самого, чего и он требует для
себя от объективного мира, - то он и связан с ним неразрывными узами крови
и духа. Вследствие этих-то кровно-духовных уз нравственность выходит из
гармонии субъективного человека с объективным миром, и если та и другая
сторона позволяют ему предаться влечению сердца, нет столкновения, ни
борьбы, ни победы, ни падения, но есть одно светлое торжество счастия.
Когда же они расходятся, и одна влечет его в сторону, а другая в другую, -
является столкновение, и чем бы человек ни вышел из этой битвы -
побежденным или победителем, - для него нет уже полного счастия: он
застигнут судьбою. Если он увлекся влечением сердца и оскорбил нравственный
закон, из этого оскорбления вытекает, как необходимый результат, его
наказание, потому что отношения его к объективному миру тем глубже и
священнее, чем он больше человек.
Трагедия выражает не одно положение, но и отрицание жизни, - только
отрицание трагического характера. Мы разумеем те страшные уклонения от
нормальности, к которым способны только сильные и глубокие души. Макбет
Шекспира - злодей, но злодей с душою глубокою и могучею, отчего он вместо
отвращения возбуждает участие.
Обратимся к комедии, составляющей главный предмет нашей статьи. Ее
значение и сущность теперь ясны: она изображает отрицательную сторону
жизни, призрачную деятельность. Как величие и грандиозность составляют
характер трагедии, так смешное составляет характер комедии. Грандиозность
трагедии вытекает из нравственного закона, осуществляющегося в ней судьбою
ее героев - людей возвышенных и глубоких или отверженцев человеческой
природы, падших ангелов; смешное комедии вытекает из беспрестанного
противоречия явлений с законами высшей разумной действительности. Как
основа трагедии - на трагической борьбе, возбуждающей, смотря по ее
характеру, ужас, сострадание или заставляющей гордиться достоинством
человеческой природы и открывающей торжество нравственного закона, так и
основа комедии - на комической борьбе, возбуждающей смех; однако ж в этом
смехе слышится не одна веселость, но и мщение за униженное человеческое
достоинство, и, таким образом, другим путем, нежели в трагедии, но
опять-таки открывается торжество нравственного закона.
Всякое противоречие есть источник смешного и комического. Противоречие
явлений с законами разумной действительности обнаруживается в призрачности,
конечности и ограниченности - как в Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче;
противоречие явления с собственною его сущностью, или идеи с формою,
представляется то как противоречие поступков человека с его убеждениями -
Чацкий; то как представление себя не тем, что есть, - титулярный советник
Поприщин (у Гоголя, в "Записках сумасшедшего"), воображавший себя
Фердинандом VIII, королем испанским; то как достолюбезность или смешная
форма вследствие воспитания, привычек, субъективной ограниченности,
односторонности понятий, странной наружности, манер, при достоинстве
содержания, - эта сторона комического есть и в самом Тарасе Бульбе. Вообще
не должно забывать, что элементы трагического и комического в поэзии
смешиваются так же, как и в жизни; почему в драмах Шекспира вместе с
героями являются шуты, чудаки и люди ограниченные. Так точно и в комедии
могут быть лица благородные, характеры глубокие и сильные. Различие
трагедии и комедии не в этом, а в их сущности. Противоречие явления с
собственною его сущностию, или идеи с формою, может быть и в трагедии, но
там оно есть уже источник не смешного и комического, а ужасного Обратимся к комедии, составляющей главный предмет нашей статьи. Ее
значение и сущность теперь ясны: она изображает отрицательную сторону
жизни, призрачную деятельность. Как величие и грандиозность составляют
характер трагедии, так смешное составляет характер комедии. Грандиозность
трагедии вытекает из нравственного закона, осуществляющегося в ней судьбою
ее героев - людей возвышенных и глубоких или отверженцев человеческой
природы, падших ангелов; смешное комедии вытекает из беспрестанного
противоречия явлений с законами высшей разумной действительности. Как
основа трагедии - на трагической борьбе, возбуждающей, смотря по ее
характеру, ужас, сострадание или заставляющей гордиться достоинством
человеческой природы и открывающей торжество нравственного закона, так и
основа комедии - на комической борьбе, возбуждающей смех; однако ж в этом
смехе слышится не одна веселость, но и мщение за униженное человеческое
достоинство, и, таким образом, другим путем, нежели в трагедии, но
опять-таки открывается торжество нравственного закона.
Всякое противоречие есть источник смешного и комического. Противоречие
явлений с законами разумной действительности обнаруживается в призрачности,
конечности и ограниченности - как в Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче;
противоречие явления с собственною его сущностью, или идеи с формою,
представляется то как противоречие поступков человека с его убеждениями -
Чацкий; то как представление себя не тем, что есть, - титулярный советник
Поприщин (у Гоголя, в "Записках сумасшедшего"), воображавший себя
Фердинандом VIII, королем испанским; то как достолюбезность или смешная
форма вследствие воспитания, привычек, субъективной ограниченности,
односторонности понятий, странной наружности, манер, при достоинстве
содержания, - эта сторона комического есть и в самом Тарасе Бульбе. Вообще
не должно забывать, что элементы трагического и комического в поэзии
смешиваются так же, как и в жизни; почему в драмах Шекспира вместе с
героями являются шуты, чудаки и люди ограниченные. Так точно и в комедии
могут быть лица благородные, характеры глубокие и сильные. Различие
трагедии и комедии не в этом, а в их сущности. Противоречие явления с
собственною его сущностию, или идеи с формою, может быть и в трагедии, но
там оно есть уже источник не смешного и комического, а ужасного.
Чацкий Грибоедова
представляет собою то же противоречие идеи с формою: он хочет исправить
общество от его глупостей, и чем же? своими собственными глупостями,
рассуждая с глупцами и невеждами о "высоком и прекрасном", читая проповеди
и диспутации на балах и всякого ругая, как вырвавшийся из сумасшедшего
дома. И его противоречие смешно, потому что оно - буря в стакане воды,
тогда как противоречие Алеко - страшная буря на океане. Герои трагедии -
герои человечества, его могущественнейшие проявления; герои комедии - люди
обыкновенные, хотя бы даже и умные и благородные. Мир трагедии - мир
бесконечного в страстях и воле человека; мир комедии - мир ограниченности,
конечности. Если в комедии между действующими лицами есть герой
человечества, он играет в ней обыкновенную роль, так что в нем никто не
видит, а разве только подозревает в возможности героя человечества. Но как
скоро он является таким героем и осуществляет своею судьбою торжество
нравственного закона, то хотя бы все остальные лица были дураки и смешили
вас до слез своим противоречием с разумною действительностию -
драматическое произведение уже не комедия, а трагедия.
Но есть еще нечто среднее между трагедиею и комедиею. Может быть такое
произведение, которое, не представляя собою трагической коллизии как
осуществления нравственного закона, тем не менее выражает собою
положительную сторону бытия, явление разумной действительности, жизнь духа.
Мы выше сказали, что на какой бы степени ни явился дух - его явление есть
уже действительность в разумном и положительном смысле этого слова. Как две
полярности одной и той же силы, как две противоположные крайности одной и
той же идеи - идеи действительности, мы представили "Тараса Бульбу" и
"Ссору Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем"; теперь мы должны для
уяснения нашей мысли указать на третье произведение того же поэта -
"Старосветские помещики".
Итак, мы нашли три вида драматической поэзии - трагедию, драму и
комедию, выводя их не по внешним признакам, а из идеи самой поэзии. Для
большей определенности в этих технических словах мы должны сказать еще
несколько слов о сбивчивом употреблении слова "драма". Словом "драма"
выражают и общее родовое понятие произведений целого отдела поэзии, так что
всякая пьеса в драматической форме, трагедия ли то, комедия или даже
воде
виль, есть уже драма; потом, под словом же "драма" разумеют высший род
драматической поэзии - трагедию. Поэтому пьесы Шекспира называют то
драмами, то трагедиями, но в обоих случаях означая этими словами высший
драматический род, то, что немцы называют Trauerspiel
Много страниц про ревизора- о логике городничего, об образе хлестакова, о жене городничего ее женской натуре.
Многие почитают Хлестакова героем комедии, главным ее лицом. Это
несправедливо. Хлестаков является в комедии не сам собою, а совершенно
случайно, мимоходом, и притом не самим собою, а ревизором. Но кто его
сделал ревизором? страх городничего, следовательно, он создание испуганного
воображения городничего, призрак, тень его совести. Поэтому он является во
втором действии и исчезает в четвертом, - и никому нет нужды знать, куда он
поехал и что с ним стало.
"Горе от ума" есть явление необыкновенное, произведение таланта сильного,
могучего, а вместе с тем, что для нее уже настало время оценки критической,
основанной не на знакомстве с ее автором и даже не на знании обстоятельств
его жизни, а на законах изящного, всегда единых и неизменяемых. \
Теперь у нас в литературе господствуют и борются два рода критики -
французская и немецкая. Первая смотрит на произведение с исторической точки
зрения, то есть объясняет его и произносит ему оценку вследствие разбора
его отношений к современному обществу и к частной жизни самого автора.
Известно, что французы увлекаются дневными интересами (les interets du
jour), и каждое литературное и поэтическое произведение у них есть решение
дневного вопроса (la question du jour), то есть того, о чем говорят нынче.
Немецкая критика смотрит на художественное произведение как на нечто
безусловное, в самом себе носящее свою причину, свое оправдание и свою
оценку, по мере того как оно выражает собою общие законы духа, явления
разума, и меряет его масштабом разумной мысли. Известно, что немцы мало
занимаются эфемерными интересами текущего дня, но сосредоточивают все свое
внимание на интересах общих, мировых, непреходящих. Всякому свое!
Однако же решение вопроса: художественно или не
художественно то или другое произведение литературы - подлежит совсем не
французской, а немецкой критике, потому что решение такого вопроса
относится совсем не к истории, а к науке изящного, имеющей своим основанием - законы изящного, выводимые из разумной мысли. Всякое художественное произведение рождается из единой общей идеи,которой оно обязано и художественностию своей формы и своим внутренним ивнешним единством, через которое оно есть особый, замкнутый в самом себемир. Какая основная идея "Горя от ума"?
Пересказ комедии долгий
Чацкий решается допытаться от Софьи, кого она любит, Молчалина или Скалозуба. Странное решение - к чему оно! (а и правда к чему?8)))) буря в стаканеводы!.. И на чем основана его любовь к Софье? Любовь есть взаимное,гармоническое разумение двух родственных душ, в сферах общей жизни, в сферах истинного, благого, прекрасного. На чем же могли они сойтись ипонять друг друга? Но мы и не видим этого требования или этой духовной потребности, составляющей сущность глубокого человека, ни в одном слове Чацкого. Все слова, выражающие его чувство к Софье, так обыкновенны, чтобы\не сказать пошлы! И что он нашел в Софье? Меркою достоинства женщины может быть мужчина, которого она любит, а Софья любит ограниченного человека без души, без сердца, без всяких человеческих потребностей, мерзавца,низкопоклонника, ползающую тварь, одним словом - Молчалина. Он ссылается на воспоминания детства, на детские игры; но кто же в детстве не влюблялся и не называл своею невестою девочки, с которою вместе учился и резвился, инеужели детская привязанность к девочке должна непременно быть чувством возмужалого человека? Буря в стакане воды - больше ничего!.. И вот онприступает к объяснению. Вы думаете, что он сделает это как светский и как глубокий человек, как-нибудь намеками, со всевозможным уважением и к своему чувству и к личности той, которую, какова бы она ни была, он любит? Ничего не бывало! Он прямо спрашивает ее:
Дознаться мне нельзя ли -
Хоть и не кстати, нужды нет, -
Кого вы любите?
И этот человек волнуется любовию и ревностию! И это разговор, который должен решить участь его жизни! Наконец он прямо заводит речь о Молчалине!!. Да намекнуть девушке, не любит ли она Молчалина, все равно, что намекнуть ей, не любит ли она лакея или кучера своего отца... Софьярасхваливает Молчалина, а Чацкий убеждается из этого, что она его и не любит и не уважает... Догадлив!..
Чацкому не найдут
его кучера; он задержан в сенях и поневоле подслушивает толки о своем
сумасшествии. Это его изумляет: он далек от мысли, что он сумасшедший.
Вдруг он слышит голос Софьи, которая над лестницею, во втором этаже, со
свечою в руках, вполголоса зовет Молчалина. Лакей приходит и докладывает о
карете, но Чацкий прогоняет его и прячется за колонну. Лиза стучится в
дверь к Молчалину и вызывает его; Молчалин выходит и по-своему любезничает
с Лизою, не подозревая, что Софья все видит и слышит. Он говорит открыто,
что любит Софью "по должности", и заключает обращением к горничной:
Пойдем делить любовь печальной нашей крали!
Дай обниму тебя от сердца полноты!..
(Лиза не дается.)
Зачем она не ты?
Софья является, подлец падает ей в ноги и валяется у ней в ногах.
Софья приказывает ему встать, и чтобы заря не застала его в доме, иначе она
все расскажет отцу. Она заключает изъявлением радости, что сама все узнала
и что не было тут свидетелей, подобно тому как был Чацкий во время ее
давишнего обморока.
Он здесь, притворщица! -
кричит Чацкий, бросаясь к ней из-за колонны.
Скажите, бога ради, какой бы порядочный, по крайней мере, не
сумасшедший человек на месте Чацкого не удалился тихонько, узнав горькую
истину?.. Но ему надо было произвести трагический эффект, а вышла
преуморительная комическая сцена, где самое смешное лицо - г. Чацкий...
Нет, не то: ему надо было еще прочесть несколько проповедей... Без этого
комедия по крайней мере кончилась бы на месте, а тут она еще тянется бог
знает для чего. Окончание известно, и мы не будем о нем говорить.
Итак, в комедии нет целого, потому что нет идеи. Нам скажут, что идея,
напротив, есть и что она - противоречие умного и глубокого человека с
обществом, среди которого он живет. Позвольте: что это за новый Анахарсис,
побывавший в Афинах и возвратившийся к скифам?.. Неужели представители
русского общества все - Фамусовы, Молчалины, Софьи, Загорецкие, Хлестовы,
Тугоуховские и им подобные? Если так, они правы, изгнавши из своей среды
Чацкого, с которым у них нет ничего общего, равно как и у него с ними.
Общество всегда правее и выше частного человека, и частная индивидуальность
только до той степени и действительность, а не призрак, до какой она
выражает собою общество. Нет, эти люди не были представителями русского
общества, а только представителями одной стороны его, следственно, были
другие круги общества, более близкие и родственные Чацкому. В таком случае
зачем же он лез к ним и не искал круга более по себе? Следовательно,
противоречие Чацкого случайное, а не действительное; не противоречие с
обществом, а противоречие с кружком общества. Где же тут идея? Основною
идеею художественного произведения может быть только так называемая на
философском языке "конкретная" идея, то есть такая идея, которая в самой
себе заключает и свое развитие, и свою причину, и свое оправдание и которая
только одна может стать разумным явлением, параллельным своему
диалектическому развитию. Очевидно, что идея Грибоедова была сбивчива и
неясна самому ему, а потому и осуществилась каким-то недоноском. И потом:
что за глубокий человек Чацкий? Это просто крикун, фразер, идеальный шут,
на каждом шагу профанирующий все святое, о котором говорит.
Что такое Софья?Светская девушка, унизившаяся до связи почти с лакеем. Это можно объяснить
воспитанием - дураком отцом, какою-нибудь мадамою, допустившею себя
переманить за лишних пятьсот рублей. Но в этой Софье есть какая-то энергия
характера: она отдала себя мужчине, не обольстясь ни богатством, ни
знатностию его, словом, не по расчету, а напротив, уж слишком по нерасчету;
она не дорожит ничьим мнением, и когда узнала, что такое Молчалин, с
презрением отвергает его, велит завтра же оставить дом, грозя, в противном
случае, все открыть отцу. Но как она прежде не видела, что такое Молчалин?
- Тут противоречие, которого нельзя объяснить из ее лица, а все другие
объяснения не могут, как внешние и произвольные, иметь места при
рассматривании созданного поэтом характера. И потому Софья не
действительное лицо, а призрак. Кроме Чацкого, ни на что не похожего, все
прочие лица живы и действительны; но и они частенько изменяют себе, говоря
против себя эпиграммы на общество.
Фамусов - лицо типическое, художественно созданное. Он весь
высказывается в каждом своем слове. Это гоголевский городничий этого круга
общества. Его философия та же. Знатность, вследствие чинов и денег, - вот
его идеал жизни.
Выведем окончательный результат из всего сказанного нами о "Горе от
ума", как оценку этого произведения. "Горе от ума" не есть комедия, по
отсутствию или, лучше оказать, по ложности своей основной идеи; не есть
художественное создание, по отсутствию самоцельности, а следовательно, и
объективности, составляющей необходимое условие творчества. "Горе от ума" -
сатира, а не комедия: сатира же не может быть художественным произведением.
И в этом отношении "Горе от ума" находится на неизмеримом, бесконечном
расстоянии ниже "Ревизора", как вполне художественного создания, вполне
удовлетворяющего высшим требованиям искусства и основным философским
законам творчества. Но "Горе от ума" есть в высшей степени поэтическое
создание, ряд отдельных картин и самобытных характеров, без отношения к
целому, художественно нарисованных кистию широкою, мастерскою, рукою
твердою, которая если и дрожала, то не от слабости, а от кипучего,
благородного негодования.
Теперь нам следовало бы сказать что-нибудь о предисловии, приложенном
к изданию "Горе от ума", написанном его издателем и занимающем ровно сто
страниц. В нем содержится биография Грибоедова и критическая оценка "Горя
от ума". Что сказать об этом предисловии? - Оно написано умным литератором,
и написано живо, прекрасным языком. Что же касается до взгляда на
искусство, а вследствие этого и на произведение Грибоедова, - это суждения
в духе французской критики и "Московского телеграфа". Автор предисловия
прав с своей точки зрения, и мы спорить с ним не будем, а только повторим
стихи Грибоедова, взятые нами эпиграфом к нашей статье, и заключим ее ими:
Как посравнить да посмотреть
Век нынешний и век минувший:
Свежо предание, а верится с трудом...