От Нила к сцене
Жак Браше
Parole, parole...
Есть сокровища, которые мы прячем – и другие, которыми хотим поделиться, потому мы рады обладать ими, потому что они связаны с воспоминаниями, потому что они бесценны, потому что они воскрешают счастливые минуты.
Среди этих сокровищ есть фотографии одного любимого человека, одной легенды, одного кумира, одной звезды. Я был ее поклонником, потом журналистом, я общался с другими поклонниками. Я знаю, что такое прикасаться к недоступному существованию. Недоступному – но ставшему предметом размышлений обо всех тех минутах, потому что это помогает жить, надеяться.
Анализируя все это, я и решил открыть мою шкатулку с сокровищами, открыть всем вам, кто был поклонником и хранит верность артистам, «давно, давно, давно исчезнувшим».
Я родился в 1946 году, это значит, что я страстно прожил сказочные, мифические 60-е годы. Этот взрыв свободы, это желание пережить все, сразу, под музыку, которую мы покупали на пластинках в 45 оборотов, и которую слушали, пока они не начинали трещать на наших проигрывателях.
Мы любили эту музыку, этих кумиров молодежи и старшего поколения, которые были более доступными, чем сегодня, когда после первых хитов их запирают в стеклянных клетках, водружают на пьедестал и даже запрещают фотографировать их на концертах.
Одним словом, это была жизнь в розовом свете, в свете рока, и благодаря этому, будучи немного поклонником, немного фанатом, и очень скоро – журналистом, я собирал фотографии и воспоминания. Сегодня я предлагаю вам прогуляться среди этих воспоминаний, многие из которых вы разделите – ведь мы, конечно, пересекались на маршрутах турне, если вы были поклонниками Далиды, Кло-Кло, Джонни, Сильви, Мишель Торр, Николетты и многих других, кого я вам открою с течением времени.
Сегодня это Далида. Потому что она стала моим первым кумиром, потому что она открыла путь в 60-е, потому что она сумела перебросить мост между двумя эпохами, потому что она остается innamorata даже через пятнадцать лет после своего ухода. Потому что она остается той, кого я больше всех знал, больше всех фотографировал, больше всех встречал, у кого больше всех брал интервью, кого больше всех... все.
Я выбрал фотографии, где она наиболее прекрасна, наиболее ослепительна, чтобы сохранить о ней волшебные воспоминания, даже если в силу естественных причин они порой вызывают ностальгию. Слова... Слова...
Жак Браше,
Сентябрь 2002
Мне только что исполнилось восемнадцать лет
Далида было имя той борьбы, которую выбрала Иоланда Джильотти. Но миллионы влюбленных (одним из первых был я) ласково прозвали ее Дали.
От влюбленного поклонника к верному почитателю, я прошел все стадии чувства. Мне только что исполнилось восемнадцать лет, когда я в первый раз встретил ее... Успокойтесь, это не оригинал ее песни!
Когда я повзрослел и сделался журналистом, наши отношения, конечно, менялись, и понемногу я стал ее другом. Ничто не могло бы доставить мне большего наслаждения.
Дождь идет над нашей фотографией, поет она так верно в песне Башеле и, когда я смотрю на фотографии, где мы сняты вместе, начиная с той знаменитой, где мне только что исполнилось восемнадцать лет (прекрасный подарок), до последней, снятой с моим сыном, которому она сказала со смехом: «пришел на смену», столько воспоминаний приходят ко мне: часы ожидания перед отелем, позади театра, чтобы увидеть ее на пять минут, попросить автограф или сделать фотографию. (Я отыскал это у поклонников Клода, гораздо позже!) Бессонные ночи, когда я возвращался с концерта автостопом, когда у меня не было денег на отель, скамейки на площадях, тогда более безопасные, чем сегодня, где я проводил ночь в ожидании первого поезда, чтобы вернуться домой с концерта в Ниме, Марселе, Каннах, Юзесе... Названия, которые сейчас звучат для меня как эпохи-воспоминания. Быстрые завтраки, километры на солнце, бесконечные ожидания, вознагражденные улыбкой, автографом, фотографией и, о высшая награда, мимолетным поцелуем. Но настоящее счастье наступало тогда, когда она приглашала нас пройти за кулисы и мы могли провести с ней вечер по ту сторону сцены.
Как далеко это все... Более тридцати лет.
Постепенно состоялось наше знакомство, а потом и узнавание, ведь она не могла долго не замечать нескольких тихих безумцев, которых встречала повсюду на пути своих турне и концертов. И положение привилегированных поклонников, которое она признала за нами раз и навсегда, стало для нас бесценным подарком. Зная о наших сложностях, наших проблемах и обо всем, на что мы шли, чтобы увидеть ее, она иногда сажала нас в свой «Мерседес» и привозила домой или на вокзал... Как вспоминаются теперь эти моменты в ее уютном автомобиле, в темноте ночи, где мы ощущали ее аромат, где мы упивались словами, обращенными к нам, где видели в полу мраке ее профиль – только для нас... Бесподобные воспоминания...
L’innamorata
Из поклонника я мало-помалу превращался в журналиста, я встречался с ней как профессионал с профессионалом, но всегда с той же неизгладимой нежностью. В ответ на каждое предложение об интервью она смеялась; ведь она прекрасно знала, что мне известен любой ответ еще до того, как я задам вопрос. Но она ни разу не отказала. Кроме того, она часто звонила мне с просьбой встретить ее в аэропорту Ниццы или Марселя и послужить ей в качестве шофера. И каждый раз, приезжая в Париж, я непременно бывал на улице Оршан, в ее священной и такой жаркой пещере.
Все это оставило незабываемые воспоминания о юности, проведенной возле звезды - воспоминания сказочные; воспоминания, неотделимые от ее песен.
А потом однажды, почти без предупреждения (несмотря на два тревожных сигнала, один из которых был особенно настойчивым), ты нас оставила - нас, твоих друзей, твоих обожателей. Ты, которая пела «я хочу умереть на сцене», ты ушла одна, без лазерных лучей, без прожекторов, без занавеса, без публики, без аплодисментов... С тобой было только одно прекрасное светлое платье.
L’innamorata решила, что должна уйти. Узнаем ли мы когда-нибудь, почему? Будем ли мы по-прежнему жалеть, что не сумели понять, что не смогли ничего сделать, что не услышали призыв о помощи?
Но она была твердой, она сделала выбор, она приняла решение, и я думаю, никто и ничто не могли встать на том пути, который она выбрала – потому что она не хотела больше жить, она так решила. Можно сожалеть о ней, но нельзя ни обвинять ее, ни желать ее вернуть.
Когда Далида ушла, я собирался написать серию портретов артистов, с которыми соприкасался достаточно давно, чтобы они стали моими друзьями. Главной среди них, конечно, была Далида. За несколько недель до этого я разговаривал с ней по телефону, так как мы делали прямую передачу по радио, посвященную ее фильму «Шестой день». Мы договорились увидеться в Париже, чтобы подробнее обсудить этот новый кинематографический опыт, чтобы дополнить и уточнить ее портрет. Эта встреча так и не состоялась, и я должен сказать, что отчасти забросил тогда проект моей книги.
А потом я собрал свои записные книжки, свои кассеты, свои документы, свои фотоальбомы и начал раскладывать все это, приводить в порядок, разбирать. Естественно, что относительно Далиды у меня было бесчисленное количество документов и записанных интервью и, прослушивая их, я был удивлен, как много из того, что она доверяла мне, противоречило ее последнему жесту и многое ставило под сомнение.
Как в первый день
Но вернемся к началу: почему я выбрал Далиду и никого другого? Откуда такая безумная любовь к этой темноволосой итальянке?
Самая первая причина зависела от случая, насколько ему можно доверять: однажды вечером, когда мне было 10 лет, я получил хорошие оценки в школе, и мне разрешили посмотреть телевизор – высшее счастье. И тем вечером, в передаче Жаклин Жубер, я увидел певицу, чьи глаза были так же черны, как волосы, и чей низкий голос перекатывал звук р в песне «Bambino», как вода в реке перекатывает гальку. И я влюбился, окончательно и бесповоротно!
Постепенно это первое обожание превратилось в глубокую привязанность, в огромную нежность, в искреннюю дружбу, которая ни разу не была обманута. Проходили годы, я приближался к ней и узнавал ее все лучше и лучше.
Моя первая встреча с Далидой? Я помню ее, как будто это было вчера, и все-таки она восходит к 1961 году!
Она давала концерт в тулонской Опере, и как только я узнал о ее приезде, я был не в силах успокоиться, пока не получил обещание, что меня проводят в ее ложу... Я должен был увидеть ее в жизни.
И этот долгожданный день настал. С бьющимся сердцем я увидел, как моя богиня приближается ко мне, в прекрасном платье из синего шелка, ослепительная, ее роскошные рыжеватые волосы каскадом падали на плечи. Она была здесь, передо мной. Я смотрел на нее, впечатленный как никогда в жизни, не способный сказать ей ни единого слова. Она улыбнулась мне, я глупо улыбнулся ей в ответ, и она ушла...
Уже на улице, когда чувства схлынули и дыхание вернулось ко мне, я с сожалением подумал, что упустил шанс своей жизни. Мне столько нужно было ей сказать, нужно было попросить ее подписать мои пластинки... Слишком поздно. Я не воспользовался этим удобным моментом.
Мне пришлось подождать несколько лет, прежде чем снова встретиться с ней. И в тот раз я все наверстал, я говорил с ней, я дал ей пластинки для автографа и сфотографировался с ней. Это был 1964 год, «мне только что исполнилось восемнадцать лет, я был красив, как ребенок...» Словом, вы знаете песню. Она, увы, не сохранила обо мне воспоминание: едва ли она могла узнать меня, когда она видела меня всего пять минут, когда артисты выходили на сцену!
Гораздо позже, когда у нас уже завязалась дружба, я рассказал ей об этой первой встрече, что вызвало у нее смех.
- Я была такой впечатляющей? – сказала она мне.
Да, для восторженного обожателя она казалась недостижимой - и все же она была сама простота, и к ней так легко было подойти.
С течением лет мы привыкли узнавать друг друга. Когда я стал журналистом, она, разумеется, стала одной из первых жертв, у кого я взял интервью. Интервью, за которым последовало много других. Столько, что однажды она со смехом воскликнула:
- Что ты хочешь, чтобы я рассказала тебе? Ты знаешь мою жизнь и карьеру так же хорошо, как и я! Но несмотря на эту шутку, она не отказала мне ни в одной беседе, ни в одной статье, ни в одной фотографии, или даже в обычном бессвязном разговоре в ее ложе или за столом, после представления.
Дома
Тысячам людей Далида представлялась в высшей степени популярной певицей, в самом благородном смысле этого понятия, которое часто извращают. Она смогла воспользоваться великим шансом своего успешного дебюта, она сыграла на случае (мы знаем наизусть ее историю). Она обладала безупречной профессиональной добросовестностью и несла огромное уважение своей публике, она сумела просто-напросто стать великой дамой песни. - Я популярная певица, - сказала она мне однажды, - и я хочу остаться ею. Я не считаю это звание таким, каким его иногда презрительно присваивают мне, потому что я знаю: я могу быть популярной, просто предлагая публике красивые мелодии и тексты. Доказательство – замечательная реакция зрителей, когда я спела «Avec le temps» Лео Ферре. Это значит, что публика следует за мной и меняется вместе со мной.
Это верно; как было сказано, Далида постоянно менялась и прекрасно адаптировалась к моде, оставаясь тем самым современной в любую эпоху. Больше тридцати лет спустя песня «Bambino» остается сказочным хитом. Ее всегда слушают, она всегда заставляет мечтать и публика, видевшая ее рождение, наблюдала, как она взрослеет, и сама взрослела с ней.
Очевидно, что все время находясь в свете прожекторов, Далида неизбежно и часто становилась объектом шуток, насмешек, пародий; она видела ухищрения, далеко не всегда свидетельствующие о хорошем вкусе.
- В конце концов, - восклицала она, смеясь, - кто-то сказал: неважно, хорошо или плохо, важно, что это говорят о вас... Во всяком случае, это значит, что вы существуете!
Она принимала все это довольно отстраненно, даже если временами, возможно, страдала. Но она всегда играла свою роль с улыбкой, с пониманием, и даже поздравляла насмешника, который оставался озадаченным, смущенным, а порой становился ее другом!
Ее жизнь не была жизнью звезды, как мы это понимаем. Сколько бы она ни появлялась на первых полосах газет, ни показывалась ли в роскошных платьях, ни путешествовала ли с одного конца света на другой, ни фотографировалась ли с великими мира сего, все это было ради ее работы, ради ее публики. Единственными проявлениями роскоши для нее были дом на Монмартре и вилла на Корсике; ноги, погруженные в воду; лицо, обращенное к солнцу, которое дарило ей, как она говорила, ее лучший костюм. Море и солнце: две стихии, необходимые этой итальянке, рожденной в Египте – нельзя быть в большей степени южанкой! Две ее самых больших радости после песни и семьи. Ведь она, истинная mamma, жила в окружении своих родных: своей матери, своих братьев Бруно (который позаимствовал имя своего брата и которого Дали восхитительно называла Бррруно!) и настоящего Орландо, его супруги, своей кузины Рози и ее супруга, и мужчины, который был с ней в тот момент. Настоящий клан, куда нелегко было проникнуть! Бруно, называвший себя Орландо, брат, отец, защитник, был ее самым большим поклонником. Рози, ее любимая кузина, была как секретарем, так и нежной наперсницей. Настоящий Орландо подарил ей племянника – дорогое сокровище для этой артистки, которой всегда недоставало материнства. В этой семье все дышало нежностью, любовью, несмотря на типично итальянские крики. Они никогда не позволяли усомниться в их взаимной привязанности.
Семь лет размышлений
Как только вы входили в мир Далиды, вы неизбежно встречали двух людей: кузину Рози, которая работала рядом с ней до ее ухода, и Орландо - ее брата, ее друга, ее отца, ее продюсера и... ее поклонника номер один!
Если вы хотели по-настоящему войти в этот клан, надо было, чтобы вас приняли эти два столпа дома Дали!
Мне повезло в этом, ведь и сегодня я сохраняю с ними дружескую, нежную и надежную связь. Рози долго работала с Левоном Сайаном, продюсером Шарля Азнавура. Орландо, как он признается, до самой смерти посвятил себя сестре, чтобы увековечить память о ней... И ему это хорошо удалось, потому что когда мы слушаем радио или смотрим телевизор, Далида всегда здесь.
Заметим, что сейчас он занимается молодой провансальской певицей, обладающей большим талантом (как и прекрасным голосом), и она сделала неплохую карьеру: это Элен Сегара.
С Орландо я никогда не терял контакт. Я встретил его в январе 1996 года, когда вышла книга Катрин Риуа. Прекрасная книга в память о Далиде, и название ее повторяет обещание, данное сестре. Она сказала ему: - Ты напишешь мои мемуары.
Основой этой книги послужили воспоминания Орландо, но особенно маленькие блокноты, где Далида записывала свои мысли, свои идеи, отмечала то, что приходило ей в голову, и важные моменты своей жизни. Только после ее смерти он нашел эти блокноты, запечатанные в конверт на его имя. Ведь она знала, что он был единственным, кто не предал бы ее - как и Рози, которая принимала участие в работе над книгой, встречаясь с Катрин Риуа.
Но ему понадобилось семь лет, чтобы решиться... Семь лет размышлений:
- После ее ухода я нашел конверты, запечатанные и адресованные мне. Поглощенный горем и лишенный болезненного любопытства, я не смог тогда ничего открыть. Я поместил их все в банковский сейф. Мне понадобилось семь лет размышлений... Семь необходимых лет, чтобы решиться, наконец, распечатать эти конверты и сказать себе, что нужно подарить эти воспоминания ее публике.
- Другие не стесняются, выпуская книги воспоминаний...
- Я могу немного, но что касается меня, я хотел смягчить воспоминания и дать утихнуть горечи. Я хотел создать книгу, которая походила бы на нее, которая была бы одновременно элегантной и светлой, которая могла бы сказать все, но лишь слегка приоткрыла бы покрывало, не позволив заглянуть внутрь. Я знаю, ты понимаешь, что я хочу сказать. Совсем как та публика, которая любила ее, следовала за ней и умела прочитать то, что она пела «между строк, между слов...»
- Почему ты не написал сам?
- У меня нет ни воли, ни тщеславия, чтобы быть автором. Мне хотелось найти настоящего писателя и в то же время женщину, которая могла бы понять мою сестру по ее записям и нашим воспоминаниям. Благодаря Доминик Беснеар я познакомился с Катрин Риуа; она любила Далиду и следила за ее карьерой. Мне нравилось то, что она написала, и та манера, в которой она говорила о моей сестре, покорила меня. Я решил довериться именно ей, с ней обсудить письменные документы, с ней посмотреть все аудио- и видеоматериалы... Мы, наконец, открыли эти конверты и я, как она, обнаружил заметки, которые с течением времени она делала письменно или на кассете – заметки о ее жизни, ее профессии, ее размышлениях. Рози знала это. А я понятия не имел!
- Как осуществлялось это сотрудничество с Катрин Риуа?
- Работа продолжалась два года, из них шесть или семь месяцев она смотрела видео, читала статьи и эти заметки. Мы часто встречались, мы разговаривали по три-четыре часа подряд. Я рассказывал ей о нашем детстве и обо всем, что мать говорила нам о наших предках. Я открывал ей сердце и могу признаться, что для меня это было как изгнание злого духа. Она писала, я читал, я исправлял, Рози тоже приходила откорректировать кое-что, в первую очередь даты, потому что у нее сказочная память на числа. Благодаря всему этому мы пережили очень эмоциональные минуты.
- Как получилось, что Далида никогда не писала о себе сама?
- Она была очень стыдливой; я с трудом представляю, как она сама могла рассказать о своей жизни. Но видишь ли, многие издатели просили ее об этом. Однажды, в который раз получив подобную просьбу, она ответила так: «Жизнь не завершена, пока мы не покидаем ее. У Орландо хватит воспоминаний за двоих. Это он напишет мои мемуары». Отсюда название книги, отсюда мой долг исполнить обещание и раскрыть все это тем, кто любил ее и будет любить всегда. У них есть право знать. Я все-таки уточняю: это не книга Орландо, а книга Далиды. Я по-прежнему служу своей сестре, как делал это при ее жизни.
- Ты не боялся предать ее, рассказав то, о чем она никогда не говорила?
- Нет, ведь я так хорошо знал ее и понимал, что могу открыть, не предавая ее. Например, аборт; я знал, она хотела бы, чтобы я рассказал об этом. Нужно было сделать это в контексте эпохи и объявить, что у женщины должно быть право выбирать, иметь ли ей ребенка. С другой стороны, существует кассета с Миттераном, которую я уничтожил: их встречу слишком политизировали, и лучше ничего не добавлять. Я всегда был ее партнером, ее двойником. Я всегда знал, что нужно сделать или сказать, а чего не стоит. Далида прожила жизнь богатую, выдающуюся, незаурядную и экстраординарную, полную великих событий, огромных радостей и больших горестей. Жизнь женщины, жизнь немыслимой звезды... Я не мог хранить это только для себя.
- Не проходит момента, чтобы ты не организовал какое-нибудь мероприятие, связанное с Далидой...
- Я думаю, теперь это моя миссия. Я посвящу остаток жизни памяти моей сестры. И я хочу уточнить для всех опечаленных: я делаю это ни ради денег, ни ради собственной славы, ни даже ради ее поклонников, а прежде всего ради ее памяти. Если Иоланда ушла, то жизнь Далиды стала легендой. Она превратилась в миф. Никто не увидит, как она состарится. Она будет вечно прекрасной, и я думаю, что в большой степени поэтому она и ушла: она не хотела, чтобы публика видела, как отражается на ней ход времени. Она хотела оставить только прекрасные воспоминания, и это ей удалось. Я же должен продолжать ее дело. Будут еще и другие события, посвященные ей. Помимо дисков и видео, помимо площади на Монмартре, которая носит ее имя, помимо этой книги, переведенной на множество языков, я надеюсь посвятить ей художественный фильм, где будет рассказана ее жизнь. Все это нужно, чтобы увековечить воспоминание о ней, чтобы новые поколения знали, что она существовала. Я думаю, это лучше, чем зажигать свечи перед ее фотографией! Для меня Далида всегда среди нас...
- Говорили о музее Далиды...
- Действительно, были предложения от Вилль де Пари, но мне это кажется немного макиавеллевским: пока я буду жив, я смогу заниматься ею. Но потом? Кто примет факел? Я все еще сомневаюсь. Национальный музей уже просил у меня несколько платьев. Мне предлагали устроить аукцион, чтобы поклонники могли оставить себе что-нибудь на память о ней... Я пока не знаю. Впрочем, скоро будет большая выставка...
- Ты никогда не жалел, что перестал петь?
- Никогда! Честно говоря, я думаю, что не создан для этого. Это было юношеское безумие. Я знал, с другой стороны, что мне подходит эта профессия. Но не настолько, чтобы стать певцом. Моя миссия состояла в том, чтобы заботиться о моей сестре, которой я восхищался и которую обожал. И я без сожалений оставил певческую карьеру. Я получал столько удовольствия, радости рядом с ней!
- Как ты живешь теперь, без нее?
- Для меня она всегда здесь. Я работаю для нее, я готовлю для нее мероприятия, я никогда не говорю о ее смерти. Создав эту книгу, я очень успокоился, это уменьшило мою боль. И во всяком случае, мне не о чем жалеть, потому что это она сама решила нас покинуть. Даже если я оплакиваю ее. И потом, я всегда много работаю с молодежью, сегодня я занимаюсь Элен Сегара. Если я увековечиваю миф, это не значит, что я погружен в ностальгию и воспоминания, и когда молодые люди приходят ко мне, дверь всегда открыта... Только бы это были певицы со своим акцентом! И потом, что бы ни говорили, я не сделаю из Элен новую Далиду.
Париж, январь 1996
Я не была бы Далида...
Далида была далека от тех неприступных звезд, которые запираются у себя, как только у них вскочит прыщик на носу. Многие жители Монмартра видели, как она делает покупки – в джинсах, с шейным платком на голове. Она всегда оставалась простой женщиной, которая не относилась к себе всерьез, но серьезнее всего на свете относилась к своей профессию. Она пела со страстью, она неизменно была удивлена и счастлива той любовью, тем обожанием, которое она могла вызывать долгие годы, от поколения к поколению, у публики, которую всегда любила и уважала.
Оставаясь верной себе, она, конечно, менялась, как каждый из нас. Изменения эти были душевными и физическими, с течением лет и опыта, счастливого или несчастливого.
- После стольких лет моей карьеры, - сказала она мне однажды, - я не думаю, что в самом деле изменилась. Я только двигалась вперед, как ты, как весь мир. Эволюция – это в любом случае необходимость, глубокая потребность всех людей. Но не бывает так, что одним прекрасным утром мы смотрим в зеркало и говорим себе: я меняюсь. Мы не отдаем себе в этом отчета. Сама жизнь требует этого. Мы меняемся сначала бессознательно, в глубине души. И со временем это обязательно вызывает физические изменения. И то, и другое происходит одновременно. Песни, которые я сегодня пою, отражают то, чем я являюсь. Я не требую, чтобы песня была популярной, интеллектуальной или модной. Я хочу прежде всего чувствовать ее, быть с ней «на одной волне». Песню надо сначала прочувствовать сердцем. Я не ищу больше славы, ведь однажды я уже нашла ее. Важнее всего для меня – заниматься делом, которое стало моей жизнью; делать его честнее и искреннее всего на свете. Важны, наконец, мои встречи с публикой, которая верна мне, которая приходит увидеть и услышать меня, которая благодарит меня улыбкой.
Искренней Далида была всегда; ведь то, о чем она мне говорила, я мог сотни раз наблюдать на концертах и турне, когда следовал за ней. Как она никогда не отказывала мне в беседе, так же она ни разу не отступилась от своего статуса певицы, публичного человека. Я могу подтвердить, что она ни разу не отказалась подписать фотографию или поздороваться с поклонником. Или тем более с журналистом. Сегодня многие звезды (или те, кто считает себя ими) могли бы кое-чему поучиться у нее. Я помню, как однажды вечером, после особенно изматывающего концерта, у нее начался сильный жар, переходящий в ангину. Когда организатор любезно предложил ей воспользоваться запасным выходом, чтобы избежать встречи с толпой перед дверями, Дали вежливо, но твердо отказалась, несмотря на усиливающийся жар:
- Они пришли увидеть меня, они меня ждут. Я не могу поступить так.
И она подвергалась в тот вечер натиску толпы и до последнего листка бумаги раздавала автографы людям, чья благодарность и счастливые взгляды говорили, как они любят ее. Можно назвать это профессиональной добросовестностью, уважением к публике, любовью к делу, но эпитеты не важны; важно другое: этот поступок был достаточно редким, чтобы о нем узнали... Вот за что, помимо таланта, ее любили и ею восхищались. Вот за что ее с нежностью уважали. Ничто не дается даром, ничто не случайно в этой профессии. Публика куда менее глупа, чем о ней думают, она все чувствует, и если вы десятилетиями остаетесь на вершине славы, это не случайность. Далида была настоящей, она не делала над собой усилий, создавая сценический образ. Впрочем, я помню, как она вспылила, когда один журналист говорил ей о ее образе:
- Я ненавижу это слово, оно фальшиво звучит и ничего не значит. Что такое образ? Нечто сфабрикованное, искусственное, несуществующее, потому что его полностью выдумывают. Я не верю людям, которые создают себе образ. Я верю в то, что прежде всего нужно быть человеком.
Мужчины моей жизни
В эпоху своего первого самоубийства она решила вернуться на сцену в длинном белом платье, и конечно, вышеупомянутый журналист спрашивал ее, было ли это частью ее образа. Она возмутилась:
- Моя индивидуальность не меняется, нахожусь ли я на сцене в белом платье или у себя дома в джинсах. В настоящий момент это платье подходит мне больше всего, так я хорошо себя чувствую. Зачем же менять его? Пока я буду ощущать себя в нем защищенной, я его сохраню. В любом случае, важно не платье, а та, кто его носит! Позже она сумеет показать нам, что если та, кто носит платье, останется неизменно красивой и стройной, то ее одежда будет часто меняться и станет объектом роскоши, о котором будут много говорить.
Нужно признать, что Далида была одной из самых элегантных женщин, как на улицах города, так и на сцене. Во всех своих телевизионных передачах она демонстрировала нам роскошные наряды, бывшие предметом нашего любопытства и восхищения. В ту эпоху, когда певицы одевались так небрежно, что это доходило до смешного, Далида всех удивляла и даже была мишенью шуток для тех, кто находил ее стиль совершенно вышедшим из моды. Но она знала: помимо этого меньшинства, поклонники ценили усилия, на которые она шла из уважения к ним – даже если иногда случались курьезы, как во время передачи у Ги Люкса, когда ее грудь осталась без поддержки, став жертвой слишком узкого бюстгальтера!
Карьера Далиды не подлежала сомнению, и что бы ни говорили скептики, была исключительно успешной. Никто не в силах отрицать очевидное. Концертные туры, хиты, продажи пластинок, награды и всевозможные почести явно доказывают это. Можно ненавидеть ее или обожать, но факт остается фактом: даже после смерти она остается звездой, о которой сожалеют и которую непременно чествуют на каждую годовщину, что всегда освещается прессой. Здесь ее можно сравнить с Клодом Франсуа.
Ей многое удалось в жизни. Но удалась ли ей жизнь? Здесь был большой пробел. Она отчаянно искала решение, и кажется, что третье самоубийство – увы, удавшееся – дало определенный ответ.
После первого, о котором много писали, все задавались вопросом о продолжении ее карьеры; впрочем, сама она тоже. Позже она понемногу снова обрела свою улыбку, свою красоту. Снова выходили пластинки, снова ее видели на сцене и все шло, как прежде – может быть, еще более безумно, чем прежде – и казалось, страница перевернута. Возвратились любовные увлечения, более или менее продолжительные, более или менее известные публике, а мы, друзья, часто молчали, надеясь, что это будет к лучшему. Но пока она не покидала нас, пока она выглядела счастливой, все, как нам казалось, шло хорошо.
Молниеносное замужество, столь же молниеносные увлечения, мужчины, которыми она часто жертвовала ради своей профессии, и особенно три смерти вокруг нее, три самоубийства: ее бывший муж Люсьен Морисс, ее итальянский возлюбленный Луиджи Тенко, умерший, когда его песня не победила в Сан-Ремо, и знаменитый граф Сен-Жермен, который, после нескольких не слишком христианских проделок, покончил с собой вместе со своей новой спутницей... Даже если не она была причиной их смерти, она задавала себе много вопросов. Трое мужчин, три самоубийства, не считая трех ее собственных, одно из которых произошло под покровом молчания, а третье удалось...
Картина получается довольно мрачной и негативной. Но все-таки, когда мы обсуждали это, она сказала мне однажды: - Я глубоко убеждена, что ничто в жизни не бывает отрицательным. Каждая ошибка, каждое испытание имеют смысл. Они заставляют задаваться вопросами, и когда ты размышляешь об этом, то получаешь очень положительный опыт, ты внутренне обогащаешься. Каждый раз нужно принимать испытание как урок судьбы, оно никогда не бывает бесполезным или беспричинным. Нужно преодолеть его, выйти из него победителем. Жизнь – это повседневная школа, которая постоянно дает нам уроки. Нужно просто прожить ее, и особенно никогда ни о чем не забывать.
Эти мудрые и ясные слова она доверила мне сразу после триумфа во Дворце Спорта. Можно было ожидать, что эта разумная философия и ясность ума навсегда останутся с ней. Она выглядела так, как будто могла все преодолеть, и, что касается ее профессии, продолжать путь, усеянный звездами, хоть она и любила рисковать. Она всегда умела принимать риск. Этот Дворец Спорта был хорошим примером.
Продолжение следует