Договор с Польшей был заключен без уведомления Хмельницкого, его представители, посланные в Вильно, к переговорам допущены не были. Им объявили, что Хмельницкий и казаки — подданные, а потому не должны выражать свое мнение там, где их судьбу решают послы государей. Хмельницкий ответил на это заключением тайного договора со Швецией и Ракочи, направленным против Польши. Смерть Богдана Хмельницкого летом 1657 г. оборвала эти планы. Но московские хлопоты с Малороссией только начинались.
Еще при жизни Хмельницкого его преемником был избран 16-летний сын Юрий. После смерти отца он от булавы отказался, и казаки выбрали соратника гетмана, занимавшего должность генерального писаря Ивана Выговского. Против него поднял бунт казачий полковник Пушкарь, опиравшийся на голоту — бездомных, безземельных крестьян, ждавших награды за участие в освободительной войне и мечтавших стать казаками, т.е. попасть в реестровый список. Москва поддержала Выговского, который разбил бунтарей. Но отношения между казачьей старшиной и московским правительством обострялись по мере того, как росла власть воевод, присланных в Малороссию. Когда Выговский в письме царю назвал казаков «вольными» подданными, ему был сделан выговор и приказано называть казаков «вечными подданными».
Гетман вступает в переговоры с Польшей. В русской истории место Ивана Выговского закреплено безоговорочно: изменник. Современный историк выражает эту точку зрения ясно и четко: «...Выговский принял польскую сторону и заключил с Польшей политический союз — Гадячскую унию, возвращая Украину Речи Посполитой»67. Обвинение дополняется объяснением: Выговский был польским шляхтичем. Это верно, но таким же шляхтичем был и Богдан Хмельницкий. План был поддержан Запорожским войском. 6 сентября 1658 г. рада, собравшаяся в Гадяче (такая же, какая собралась 8 января 1654 г. в Переяславле) одобрила договор с Польшей.
Важнейшей статьей договора было признание Польшей самостоятельной Украины, которая называлась Великое княжество русское. Это значило, что Речь Посполитая расширяется, включая в федерацию Польши и Литвы третьего члена — Украину. Не любивший Польшу украинский историк Михаиле Грушевский неохотно признает: «С политической точки зрения это имело свои положительные стороны». Знакомство с условиями Гадячского договора позволяет говорить о замечательном успехе Выговского. Договор предусматривал: полное равенство православия и католичества на всей территории Речи Посполитой; места в сенате для киевского митрополита и пяти архиепископов; 60 тыс. реестровых казаков, в сенат выбираются не только католики, но и православные; Великое княжество русское находится под управлением гетмана, который имеет право чеканить монеты; княжество не платит податей Варшаве; в случае войны между Польшей и Москвой Малороссия может сохранять нейтралитет, но в случае нападения Москвы на Малороссию поляки приходят ей на помощь; в Киеве разрешалось открыть академию, которая пользовалась бы теми же правами, что и краковский университет; разрешалось свободно устраивать коллегии, училища и типографии, свободно печатать книги (запрещалось только оскорблять короля).
Сейм после бурных споров утвердил договор. Некоторые историки считают, что Польша не имела намерений выполнять условия договора. Он несомненно свидетельствовал, что часть казачьей старшины была недовольна присоединением к Москве, которая ответила на решение Гадячской рады, двинув войска воеводы Трубецкого против Выговского. В битве при Конотопе (июнь 1659 г.) казаки, позвавшие на помощь татар, разгромили московскую конницу, потерявшую не менее 5 тысяч человек.
Москва поспешно заканчивает войну со Швецией, которая шла больше трех лет. Кардисский мир, подписанный после долгих переговоров в 1661 г., подтвердил потерю Москвой всех завоеваний в Ливонии. Начинается вторая война с Польшей. На этот раз московские войска терпят поражение за поражением. Но это не мешает укреплять царскую власть в Малороссии. Москва умело использует разногласия между старшиной и голытьбой, междоусобицу в казачьей среде. Казачья рада, свергшая Выговского и выбравшая гетманом Юрия Хмельницкого, составила условия подчинения Москве, дополнив старые статьи Богдана Хмельницкого некоторыми новыми, взятыми из Гадячского договора. Воевода Трубецкой отверг их. В сентябре 1659 г. в Переяславле была созвана рада в присутствии московских войск. Трубецкой вынудил казаков принять новые условия, дополнявшие первый переяславский договор. Они сильно ограничивали власть гетмана и расширяли число городов, в которые назначались московские воеводы.
В Малороссии начинается смутное время: гетманы сменяют один другого, иногда одновременно два правят казачьим войском. Все более отчетливо разделяются два берега Днепра: восточная и западная, левобережная и правобережная Украина. Число гетманов увеличивается, ибо на каждом берегу появляется свой, а иногда — по два.
Идут поиски места на карте, поиски протектора, если не союзника. На протяжении полувека Украина испробовала все возможные варианты альянса с соседями. Хмельницкий выбрал Москву, Выговский — Польшу, Петр Дорошенко (в 1668 г.) выбрал турецкого султана (казачья рада, которой гетман предложил на выбор, кому подчиниться — москалям, полякам или туркам, высказалась за турок); наконец, в 1708 г. Мазепа выбрал шведов.
Малороссийские гетманы ищут в первую очередь возможность сохранить свою власть и зовут себе на помощь русских или татар, поляков или турок.
Московское государство, не торопившееся с ответом на призывы Хмельницкого, приняв решение присоединить Малороссию, не жалеет сил и средств для удержания приобретенной территории. Неудачи в ходе второй войны с Польшей побуждают царя Алексея начать поиски мирного решения. О пользе мира и даже союза с Польшей не перестает говорить Афанасий Ордин-Нащокин. Выражает согласие вступить в переговоры с Москвой польский король: переход атамана правобережной Украины Дорошенко в турецкое подданство создал угрозу вторжения султана в Польшу. Еще более ослабил Яна-Казимира мятеж (рокош) одного из влиятельнейших польских магнатов Ежи Любомирского. Польские историки считают Любиморского таким же ответственным за потерю Украины, как и Богдана Хмельницкого.
По Андрусовскому перемирию Литва осталась за Польшей, но Москва приобрела Смоленск, Северскую область и левобережную Украину. Ордин-Нащокин, ведший переговоры, добился передачи Москве Киева, стоявшего на правом берегу. Русский дипломат уговорил поляков оставить Москве Киев на два года. Киев — «мать городов русских» — уже никогда не был возвращен Польше. Современники высоко оценили успех Ордина-Нащокина: «Гремевшая в Европе слава тринадцатилетнего перемирия, которого ждали все христианские народы, воздвигает Нащокину благороднейший памятник в сердцах потомков»68.
Во время переговоров Ордин-Нащокин вынужден был преодолевать не только аргументы поляков, но и сопротивление Алексея, считавшего, что дипломат слишком уступчив. Ордин-Нащокин убеждал царя в необходимости мириться с поляками на умеренных условиях: «Взять Полоцк да Витебск, а если поляки заупрямятся, то и этих городов не надобно». Эти города остались у Польши. Но Ордин намекал в докладе царю на возможность отступиться от всей Малороссии, а не только от правобережной, ради прочного союза с Польшей. Алексей категорически такую вероятность отверг: «Собаке не достойно есть и одного куска хлеба православного (полякам не подобает владеть и западной Малороссией): только то не по нашей воле, а за грехи учинится»69.
Московский дипломат искал союза с Польшей не потому, что он питал особенно нежные чувства к полякам, которых он считал «зело шатким, бездушным и непостоянным» народом. Союз с Польшей представлялся ему началом реализации великого проекта. После заключения мира между Москвой и Варшавой присоединятся к православному царю православные христиане, живущие под султаном (молдаване, волохи). А затем соединятся все славянские народы от Адриатического до Немецкого моря и до Северного океана. Фундаментом такой будущей державы должен был быть династический союз с Польшей после избрания московского царя польским королем.
В последней четверти XVII в. план казался фантазией — прошло всего полвека после Смутного времени, которое, казалось бы, вычеркнуло Москву с геополитической карты. Не пройдет и столетия, как утопический проект Афанасия Ордина-Нащокина начнет превращаться в реальность.
Москва вынуждена была (за грехи, как полагал царь Алексей) довольствоваться левобережной, т.е. восточной Малороссией. Она укрепляет свое присутствие, не перестает ограничивать права казаков. В марте 1669 г. на раде в Глухове в присутствии пограничного воеводы князя Ромодановского был избран новый гетман — Иван Многогрешный — и приняты так называемые глуховские статьи, определявшие отношения между Москвой и Малороссией. Запорожское войско было сокращено до 30 тыс. казаков, гетман терял право непосредственного сношения с царем, в главных городах учреждаются московские воеводы. Характер новых отношений иллюстрирует судьба гетмана Многогрешного. Невоздержанный на язык, как писали современники, особенно в нетрезвом виде, гетман дерзко отозвался о царе, был обвинен в измене, приговорен к смертной казни, но помилован и сослан в Сибирь. После Переяславской рады прошло 18 лет.
Василий Ключевский критикует внешнюю политику царя Алексея, считая главной причиной ее неудач «малороссийский вопрос». По мнению русского историка, «малороссийский вопрос своим прямым или косвенным действием усложнил внешнюю политику Москвы»70, «затруднил и испортил внешнюю политику Москвы, завязил ее в невылазные малороссийские дрязги, раздробил ее силы в борьбе с Польшей...»71. Норман Девис, современный историк Польши, оценивает, политику Алексея совершенно иначе: «Практически говоря, Украина попала в зависимость от Москвы. Вечные притязания московского княжества на статус «российской империи» быстро приобретали реальный фундамент»72.
Упреки В. Ключевского могут показаться странными: каждое завоевание «усложняет» политику: появляются новые соседи, необходимо «переварить» проглоченную территорию. Смысл недовольства историка разъясняется, когда он пишет, что по Андрусовскому перемирию Москва отказалась из-за «невылазных малороссийских дрязг» от «Литвы и Белоруссии с Волынью и Подолией и еле-еле удержала левобережную Украину с Киевом на той стороне Днепра». Упреки В. Ключевского в конечном счете сводятся к тому, что присоединение Малороссии шло не так быстро и не так хорошо, как ему бы хотелось.
Взгляд на карту не оставляет сомнений: Речи Посполитой был нанесен мощный удар. Она вернула Москве все завоевания, сделанные в Смутное время, признанные русским царем в 1619 г., подтвержденные вечным Поляновским мирным договором в 1634 г., и отдала новые территории. Ослабление Польши и следовавшее за этим усиление Москвы имело одним из результатов необходимость конфронтации со Швецией. Но после Андрусовского перемирия возникла возможность московско-польского союза против северного противника. Переход правобережной (западной) Малороссии под «высокую руку турецкого султана» (что было, в частности, результатом ослабления Польши) стало сигналом к войне с Турцией, которая будет длиться последние четыре года жизни Алексея и все царствование его сына Федора. Тяжелая война, шедшая на территории Малороссии и Крыма, имела побочным результатом включение Московского государства в концерн европейских держав, не перестававших искать союзников для борьбы с Оттоманской империей, захватившей Балканы и лелеявшей далеко идущие планы продвижения на Запад.
Включение Малороссии в Московское государство имело последствия немедленные, но еще больше дальние, накапливавшиеся постепенно, решающим образом влияя на судьбу страны. В числе первых, очевидных, было ослабление Польши, что само по себе означало усиление Москвы. В числе дальних было «перенесение в Москву киевской учености», как выразился Костомаров.
В начале XVI в. капитан Маржерет констатировал: «Невежество русского народа есть мать его благочестия: он ненавидит учение, в особенности латинский язык; он не знает ни школ, ни университетов; одни священники наставляют юношество чтению и письму, но, впрочем, и этим занимаются немногие». Государство не страдало от невежества населения, нанимая, в случае необходимости, для выполнения технических функций иноземцев. Вопрос о грамотности был поднят церковью, когда началось исправление богослужебных книг. Во-первых, понадобились правщики. Во-вторых, когда произошел раскол, понадобились проповедники, умевшие доказывать правоту официальной церкви. Знания становились оружием в борьбе с раскольниками, главный идеолог которых — Аввакум — утверждал, что «ритор и философ не может быть христианином», и гордился тем, что он «простец человек и зело исполнен неведения». Церковь объявила о необходимости грамотности — не народа, конечно, но духовенства. Собор 1666—1667 гг. постановил: «Повелеваем, чтобы всякий священник детей своих научил грамоте».
Этого было недостаточно, ибо далеко не всякий священник знал грамоте. Начинает ощущаться необходимость в школах. Обращение к образованным православным, близким по языку украинцам было неизбежным. Московская православная церковь, жившая в полном симбиозе с государством, могла спокойно пребывать в сознании своего благочестия, уверенная, что, будучи церковью Третьего Рима, не нуждается в других знаниях, кроме тех, что дают апостолы. Украинское православие не имело защиты от государства, подвергалось преследованиям со стороны католической церкви, наконец вынуждено было противостоять Унии, отрывавшей верующих. Образование было сильнейшим оружием против православия. Иезуитские школы (коллегии) растут, как грибы после дождя: в Вильне, Полоцке, Ярославле Галицком, Львове, в Луцке, Перемышле, в 1620 г. в Киеве, в 1624 г. в Остроге и т.д. Образование открывало многие возможности в Речи Посполитой. Иезуитское воспитание влекло за собой отказ от православия. Шляхта украинского происхождения переходила прямо в католичество, горожане переходили в униатскую церковь.
Петр Могила, потомок древнего знатного молдавского рода, в 1633 г. назначается митрополитом в Киев. Его усилиями создается киевская коллегия, затем академия, которая дает образование православным. Н. Костомаров, биограф киевского митрополита, пишет. «Идеалом Могилы был такой русский человек, который, крепко сохраняя и свою веру, и свой язык, в то же время по степени образования и по своим духовным средствам стоял бы в уровень с поляками, с которыми судьба связала его в государственном отношении»73.
Киевская академия, ее выпускники становятся источником, в котором Москва ищет «специалистов», способных помочь повысить уровень образования московского духовенства, помочь в борьбе с расколом.
В 1640 г. Петр Могила писал царю, уговаривая устроить в Москве монастырь, в котором бы киевские монахи обучали греческой и славянской грамоте. Только через некоторое время идею Петра Могилы осуществил ближний боярин Алексея, воспитатель его старшего сына Федор Ртищев. В числе приглашенных им киевских ученых был воспитанник киевской академии, потом преподававший в ней Епифаний Славинецкий. Он стал затем главным правщиком религиозных книг, переводчиком отцов церкви, ему был поручен новый перевод Библии. До смерти он успел закончить только Новый завет и Пятикнижие. Важную роль в развитии культуры сыграл еще один воспитанник киевской академии Симеон Полоцкий, приглашенный в Москву царем. Ему принадлежат богословские сочинения, защищавшие в разгар борьбы с раскольниками официальную точку зрения, но им же написаны силлабическими рифмованными стихами комедии, которые представлялись царю. Так начиналась светская русская литература, хотя сюжеты своих комедий Симеон Полоцкий брал только из Священного писания.
«Перенесение киевской учености» в Москву было процессом трудным. Прежде всего, источник знаний казался подозрительным, зараженным «латинством», латинский язык считался «проклятым». Наука была неожиданно тяжелой. После того как стала распространяться грамота, начали ходить слухи, что самого чтения или умения писать недостаточно, что существует какая-то грамматика, различающая части речи, предложения и т.п.74 Первая «Грамматика» славянского языка была напечатана в 1629 г. Мелентием Смотрицким, бывшим некоторое время ректором киевской коллегии. Поколения русских учились по этой грамматике, несмотря на шаткость религиозных взглядов Смотрицкого, покинувшего православие и принявшего унию.
Малороссийское влияние ощущалось всюду: в богословии, — естественно, оно было наукой наук, — но также в литературе, в вопросах воспитания, морали. Катехизис, составленный Симеоном Полоцким, излагал символ веры, десять заповедей, но также давал примеры вопросов, которые могут задавать священники во время исповеди, и помогал в ответах. В катехизисе, в частности, имеется определение пьяного человека: «Тот истинно пьян, кто на другой день не помнит, что он делал и говорил, с кем шел, как домой добрался и как спать лег, а тот еще не совсем пьян, кто хотя и шатается, но все помнит». Исходя из этого определения, священник мог решать о степени греховности исповедуемого.
Через Малороссию приходит в Москву архитектурный стиль, называемый украинское барокко. Он шел с запада, через Польшу и Малороссию. Строится много церквей в Москве и Подмосковье, нарушающих прежнюю традицию. Нововведения в архитектуре свидетельствовали о силе иноземного влияния, ибо московское правительство строго следило за соблюдением норм, образцом был Успенский собор, построенный при Иване III, и предписывалось «ничего не претворять по своему замышлению».
«Киевская ученость» встречает резкое сопротивление в Москве. Это не было столкновение «прогрессистов» и реакционеров. Аввакум дословно повторяет изречение малороссийского проповедника Иоанна Вишенского: «Будь ты, мудрый латынник, с своей верой и мудростью сам по себе; а мы с своей верой и с апостольской глупостью — сами по себе». Николай Костомаров заключает портрет историка и проповедника Иоанникия Галятовского, автора книг против евреев, мусульман и католиков, словами: «Со всем своим ученым невежеством, с простонародными суевериями, привитыми в младенчестве и не выбитыми школой (которая и не старалась об их искоренении), с легковерием ко всему печатному, с раболепством ко всему, что только носит на себе притязание православной церковности, с диким изуверством, готовым жечь, топить в воде, резать всех, кто верует не так, как следует, но вместе с тем с несомненным дарованием, которое видимо в стройности изложения, в ясности слога, в удободоступности речи, и, главное, в той живости, которая всегда бывает признаком дарования... Галятовский, более всякого другого, может назваться представителем своего века в южно-русской литературе»75.
Появление малороссов вызвало осуждение в Москве, ибо их ученость, которой они хвастались, унижала местное духовенство, нарушение традиций казалось подрывом устоев, предпочтение латинского языка греческому представлялось отравлением религии. Но споры, носившие ожесточенный характер, втягивали московскую церковь в круг новых идей, вынуждали обсуждать то, что вчера еще было неприкосновенной истиной. В 1691 г., в самом начале царствования Петра московский собор признал неправославными сочинения Симеона Полоцкого, его ученика Сильвестра Медведева, казненного за участие в политическом заговоре, Галятовского, Петра Могилы и других представителей «киевской учености». Но 10 лет спустя малороссы, по инициативе Петра I, занимают места преподавателей созданной в 1686 г. московской духовной академии, названной греко-латино-славянской; преподавание идет по киевскому образцу; большинство учеников приезжают из Малороссии. Наконец, все важнейшие духовные места занимают малороссы. Московская академия была, по словам историка С. Соловьева, «цитаделью, которую хотела устроить для себя православная церковь при необходимом столкновении с иноверным Западом; это не училище только, это страшный инквизиционный трибунал». Но создание духовной академии, несмотря на охранительный характер ее функций, было важным шагом в повышении уровня православного духовенства. Таковы оказались последствия включения в состав московского государства восточной Малороссии.
Лев Гумилев, видящий причину раскола в конфликте между московской и украинской православными традициями, подчеркивает правильность выбора Малороссией Москвы тем, что «никакой дискриминации украинцев в составе России не было». Это совершенно справедливо, но касается украинцев индивидуально, а не Украины, части Московского государства, а затем Российской империи. Как Польша до нее, Москва поглощала правящий класс Малороссии. Поляки старались овладеть элитой завоеванной территории через религию, русские — открывая украинцам возможность участия в государственной жизни через администрацию, армию, церковь.
Продвижение на юго-запад было не единственным успехом экспансионистской политики Москвы. Другим направлением был север, Сибирь. Русские конквистадоры, казачьи атаманы с горсткой «вольных охотников» захватывают огромную территорию, населенную малочисленными племенами, не знавшими огнестрельного оружия. Открытое пространство, слабое сопротивление местных жителей, богатства в виде серебра, пушнины неудержимо влекут завоевателей. Василий Поярков доходит до Тихого океана, открывает Амур. Семен Дежнев, обогнув восточную оконечность евразийского материка, открыл пролив между Азией и Америкой за 80 лет до Беринга (именем которого пролив будет назван). Ерофей Хабаров завоевывает приамурские земли и Даурию. Енисейский воевода Афанасий Пашков проникает в бассейн Амура со стороны Забайкалья. Аввакум в жизнеописании посвящает много страниц своему мучителю Пашкову, жестокому, бессердечному человеку, оставляя в стороне его качества строителя империи.
Дойдя до Амура, русские впервые встретились с Китаем, претендовавшим на принадлежность этой территории богдыхану. В 1652 г. Хабаров разбил китайский отряд, мешавший его продвижению. Конфликт с неизвестной державой вызывает интерес в Москве. В Китай в 1654 г. направляется посол Федор Банков с письмом от царя Алексея, в котором перечисляются все титулы московского государя и рассказывается его родословная от императора Августа и его родственника князя Рюрика. В инструкции Байкову (она свидетельствует, что некоторые сведения о Китае в Москве имелись) запрещается падать ниц перед императором и целовать ему ногу, поцеловать руку разрешалось. Федор Байков, строго придерживавшийся инструкции, не был принят императором. В 1665 г. русские строят крепость Албазин, последующие четверть века вокруг нее концентрируется русско-китайский конфликт. В 1683 г. китайцы осаждают крепость, в 1685 г. ее захватывают и разрушают. Затем русские отстраивают Албазин, в 1686 г. китайцы вновь его осаждают. В 1675 г. русский посланник Николай Спафари был принят китайским императором, но, поскольку он отказывался падать ниц, его миссия закончилась, как и первая, ничем. Дипломатические сношения становятся более частыми, увеличивается число спорных проблем, поскольку русские принимают в подданство народы, находившиеся в зависимости от китайского императора.
В 1689 г. в Нерчинске открываются переговоры между противниками. Китайскую делегацию сопровождала 10-тысячная армия. Переводчиками служили прибывшие с китайцами два иезуита. Жербийон и Перейеза. В августе был подписан Нерчинский договор, определявший границу между двумя государствами по рекам Аргунь и Горица. Албазин, по соглашению двух сторон, был разрушен, русский гарнизон эвакуирован. Стороны договорились об условиях русско-китайской торговли.
Нерчинский договор был подписан в последний год правления Софьи, московское государство переживало очередной династический кризис. Одним из последствий договора был отказ от амурского края, который уже находился в русских руках. Но продвижение все дальше и дальше было не остановлено, а задержано. Во второй половине XIX в. российская империя вернет себе территории, утраченные в конце XVII в.
Современный историк Польши, отмечая настойчивость московского государства, откладывавшего, в случае неудачи, достижение цели, но никогда от нее не отказывавшегося, называет это качество «великолепной выдержкой москвичей, характеризующей их историю»76. Русский историк, цитируя дипломатические документы XV и XVI вв., иллюстрирующие расширение московского княжества, пишет: «На самого хладнокровного читателя сухих посольских донесений этот тяжелый, размеренный шаг Московского «каменного гостя» способен произвести впечатление какого-то давящего кошмара»77. Стоит отметить, что автор этого впечатляющего образа, Павел Милюков, когда стал в 1917 г. министром иностранных дел Временного правительства, считал главной своей задачей овладение Константинополем и проливами, иначе говоря, дальнейшее расширение российской империи, которая в это время была демократической республикой.