— Она подумала, что наблюдение за одной из реакций Дивергента на реальную версию моделирования, будет захватывающим, — говорит он, подталкивая меня вперед, заставляя идти. Его дыхание щекочет мне волосы. — И я согласился. Видишь ли, изобретательность — одно из тех наших качеств, которые нужны Эрудитам.
Он выкручивает мне руки так, что царапает мозоли на костяшках моих рук. Я смещаюсь влево прямо на ходу, пытаясь расположить одну из ног между его продвигающимися ногами. С жестоким удовольствием замечаю, что он хромает.
— Иногда творческий потенциал кажется расточительным, нелогичным… если речь не о великой цели.
Я останавливаюсь и, что есть сил, ударяю пяткой прямо ему между ног. Звонкий крик застревает у него в горле, останавливаясь прежде, чем вырвется наружу, и его руки на мгновение ослабевают. Этого времени мне вполне достаточно: я выкручиваю тело настолько сильно, насколько могу, и вырываюсь на свободу. Не представляю, куда побегу, но должна бежать, должна. Он хватает меня за локоть, притягивая назад, и вонзает большой палец в рану на моем плече, вкручивая, пока мои глаза не застилает от боли и я не начинают кричать настолько громко, насколько позволяют легкие.
— Я видел на видеозаписи, что тебя вроде бы ранили в это плечо, — признается он. — Кажется, я прав.
Мои колени подгибаются, и он хватает меня за воротник, волоча к лифту. Ткань режет горло, душит меня, я за ним не успеваю. Тело пульсирует давней болью.
Когда мы достигаем лифта, парень ставит меня на колени рядом с женщиной из Искренности, которую я видела ранее. Она и четверо других сидят между двумя рядами лифтов под наблюдением вооруженных Бесстрашных.
— Я хочу, чтобы один пистолет всегда был приставлен к ней, — говорит Эрик. — Не нацелен на нее, а приставлен.
Мужчина-Бесстрашный прижимает к моей шее дуло своего пистолета. По телу пробегает дрожь. Я смотрю на Эрика. Его лицо красное, глаза слезятся.
— Что случилось, Эрик? — говорю я, вскидывая брови. — Боишься маленькой девочки?
— Я не глуп, — отвечает он, проводя руками по волосам. — Подначивания маленькой девочки, возможно, срабатывали со мной прежде, но больше это не сработает. Ты — лучшая служебная шавка, которая имеется в их распоряжении, — он склоняется надо мной. — Которая, я уверен, совсем скоро будет раздавлена.
Одна из дверей лифта открывается, и Бесстрашный солдат выталкивает из нее Юрая, чьи губы окрашены кровью, к короткой шеренге Дивергентов. Юрай смотрит на меня, но я не могу прочитать выражение его лица, чтобы понять, преуспел ли он или потерпел неудачу. Если он здесь, то, вероятно, потерпел неудачу. Теперь они найдут всех Дивергентов в здании, и большинство из нас умрет.
Наверное, должно быть страшно, но вместо этого меня разбирает истерический смех. Я кое-что вспомнила. Возможно, у меня нет пистолета, зато в заднем кармане имеется нож.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Маренич Екатерина, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова
Редактура: Анастасия Лапшина, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Я начинаю отводить руку назад, медленно, сантиметр за сантиметром, поэтому солдат, охраняющий меня, ничего не замечает. Двери лифта снова открываются, появляется еще больше Дивергентов в сопровождении предателей-Бесстрашных. Искренняя справа от меня хнычет. Пряди волос прилипли к ее губам, которые стали влажными то ли от слюней, то ли от слез, сложно сказать. Моя рука тянется к углу заднего кармана. Я останавливаю ее, пальцы дрожат от нетерпения. Нужно дождаться момента, когда Эрик будет достаточно близко. Сосредотачиваю свое внимание на собственном дыхании, воображаю воздух, заполняющий каждую часть моих легких, я вдыхаю и выдыхаю, вся моя кровь, окисленная и не окисленная, перемещается к моему сердцу и обратно.
Легче думать о биологии, чем о шеренге Дивергентов, сидящих между лифтами. Мальчик Искренности, которому на вид не больше одиннадцати, сидит с левой стороны от меня. Он храбрее женщины справа — уставился на Бесстрашного солдата, стоящего перед ним.
Вдох-выдох.
Кровь приливает к конечностям. Сердце — сильная мышца, самая сильная мышца в теле с точки зрения долговечности. Все больше Бесстрашных прибывает, сообщая об успешных зачистках определенных этажей «Морг Центра». Сотни людей без сознания на полу, они застрелены не пулями, чем-то другим, и я понятия не имею, чем. Я думаю о сердце. Теперь не о своем, а о сердце Эрика, и о том, как пусто станет в его груди, когда оно больше не будет биться. Несмотря на свою ненависть, я действительно не хочу убивать его, по крайней мере, не ножом, я не хочу видеть, как жизнь покидает его тело. У меня появился шанс сделать что-то полезное, и, если я хочу ощутимо навредить Эрудитам, то должна отнять у них одного из лидеров.
Замечаю, что никто не приносит девочку из Искренних, которую я предупредила у лифта, значит она, должно быть, все-таки убежала. Хорошо.
Эрик складывает руки за спиной и начинает вышагивать туда-сюда перед шеренгой Дивергентов.
— Мой приказ заключается в том, чтобы забрать в штаб Эрудитов только двоих из вас, — сообщает Эрик. — Остальные будут казнены. Есть несколько способов определить, кто среди вас наименее полезен.
Его шаги замедляются, когда он приближается ко мне. Я напрягаю пальцы, собираясь схватить ручку ножа, но он проходит недостаточно близко. Эрик продолжает идти и останавливается перед мальчиком слева от меня:
— Мозг заканчивает свое развитие в двадцать пять лет, — говорит Эрик. — Поэтому твои способности Дивергента развиты не полностью.
Он достает оружие и стреляет.
Приглушенный крик вырывается из моего горла, когда мальчик резко падает на землю, и я закрываю глаза. Каждая мышца в моем теле напрягается, но я сдерживаюсь. Жди, жди, жди. Не думай о мальчике. Жди. Я открываю глаза и смаргиваю слезы.
Своим криком я заслужила внимание Эрика, теперь он стоит прямо передо мной, улыбаясь.
— Ты тоже слишком молода, — замечает он. — Далека от завершения в развитии.
Он делает шаг в мою сторону. Кончики моих пальцев приближаются к ручке ножа.
— Большинство Дивергентов получают два результата в тесте на способности. Некоторые получают только один. Никто и никогда не получал три, не из-за способностей, а просто потому, чтобы получить такой результат, ты должен отказаться от выбора, — говорит он, продолжая приближаться.
Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть ему в лицо, на металл, мерцающий в его пустых глазах.
— Мое начальство подозревает, что ты получила два, Трис, — признается он. — Они думают, что ты просто смесь Отречения и Бесстрашия — самоотверженная до идиотизма. Или это храбро быть на грани безумия?
Я обхватываю рукоятку ножа и крепко сжимаю. Он наклоняется ближе.
— Между нами… я думаю, ты, возможно, получила три результата, на вид ты довольно упрямый человек и отказалась бы сделать простой выбор просто потому, что тебе сказали это сделать, — замечает он. — Не хочешь просветить меня на этот счет?
Я подаюсь вперед, вытаскивая из кармана руку с ножом, закрываю свои глаза и вонзаю лезвие. Не хочу видеть его кровь. Чувствую, как нож входит, затем вытаскиваю его обратно. Все мое тело подчинено ритму сердца. Шея липкая от пота. Открываю глаза в тот самый момент, когда Эрик резко падает на землю, а затем — хаос.
У Бесстрашных-предателей нет смертельного оружия, только то, которым они стреляли прежде, таким образом, основная борьба идет за настоящие пистолеты. В это время Юрай освобождается от одного из захватчиков и сильно бьет его кулаком в челюсть. Жизнь уходит из глаз солдата, и он падает, пораженный. Юрай берет оружие и расстреливает ближайших к нам Бесстрашных-предателей.
Я хватаю пистолет Эрика и на миг закрываю глаза. Когда я снова открываю их, то вижу, что Бесстрашных в комнате стало раза в два больше. Выстрелы звучат в моих ушах, все начинают бежать, и я падаю на пол. Прикасаюсь к стволу пистолета и вздрагиваю. Мои руки слишком слабы, я не могу удержать его.
Чья-то сильная рука хватает меня за плечи и толкает к стене. В правом плече вспыхивает боль, я вижу татуировку символа Бесстрашных на шее спасителя. Тобиас поворачивается, приседает около меня, чтобы защитить от выстрелов и отстреливается.
— Скажешь мне, если кто-то подойдет сзади, — велит он.
Я внимательно смотрю через его плечо, обвив вокруг него свои руки, сжатые в кулаки.
Число Бесстрашных в комнате продолжает расти, Бесстрашных без синей нарукавной повязки — верных Бесстрашных. Моя фракция. Моя фракция пришла, чтобы спасти нас. Как вышло, что они остаются в сознании?
Бесстрашные-предатели бегут подальше от лифта. Они не были готовы к нападению, тем более со всех сторон. Некоторые все еще оказывают сопротивление, но большинство бежит к лестнице. Тобиас стреляет снова и снова, пока не заканчиваются пули и спусковой механизм не издает характерный щелкающий звук. Мой взгляд становится расплывчатым от слез, и руки тоже бесполезны для стрельбы из пистолета. Я разочарованно вскрикиваю сквозь стиснутые зубы. Я не могу помочь. Я ничего не стою.
На полу стонет Эрик. Все еще живой.
Выстрелы постепенно прекращаются. Моя рука влажная. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что она вся в крови — крови Эрика. Вытираю руку о свои брюки и моргаю, пытаясь остановить слезы. В ушах звенит.
— Трис, — зовет Тобиас. — Можешь опустить нож.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Маренич Екатерина, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова
Редактура: Анастасия Лапшина, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Тобиас поведал мне следующее:
Когда Эрудиты подошли к холлу у лестничной клетки, одна из них не стала подниматься на второй этаж. Вместо этого, она побежала на один из самых высоких этажей в здании. Там ее встретила группа верных Бесстрашных, включая Тобиаса, они вывели девушку по пожарной лестнице, которую предатели Бесстрашные не закрыли. Верные Бесстрашные собрались в холле и разделились на четыре группы для одновременного штурма лестниц и захвата предателей Бесстрашных, сгруппировавшихся у лифта.
Предатели Бесстрашные не были готовы к такому сопротивлению. Они полагали, что все Дивергенты без сознания, поэтому сбежали. Женщиной Эрудитом была Кара — старшая сестра Уилла.
Вздохнув, позволяю куртке соскользнуть с плеч и осматриваю рану. Обнаруживаю в своем плече металлический диск размером с ноготь. Вокруг поврежденного участка пятно из синих нитей, словно под поверхностью кожи крошечные вены, наполненные синей краской. Хмурюсь и пытаюсь извлечь диск, руку пронзает острая боль.
Стиснув зубы, втискиваю лезвия ножа под диск и поддеваю его. Кричу в зубы, боль устремляется по моему телу, заставляя мир почернеть. Но я продолжаю продвигать лезвие настолько быстро, насколько могу, ровно до тех пор, пока диск не показывается над моей кожей настолько, чтобы можно было зацепить его пальцами. На основании диска игла.
Сжимаю зубы, беру диск в руки и тяну в последний раз. На этот раз игла полностью выходит из моего тела. Она меньше мизинца и вся испачкана кровью. Игнорируя текущую по руке кровь, держу диск и иглу на свету над раковиной.
Если судить по синей краске на моих руках и игле, нам что-то ввели. Но что? Яд? Взрывчатое вещество?
Мотаю головой. Если бы нас хотели убить, то расстреляли бы всех, кто оказался без сознания. Независимо от того, что именно нам ввели, оно не предназначалось для нашего убийства.
Кто-то стучит в дверь. Я осознаю, что не имею никакого понятия о том, как оказалась в общественном туалете.
— Трис, ты там? — приглушенным голосом спрашивает Юрай.
— Да, — отвечаю я.
Юрай выглядит лучше, чем час назад: он смыл кровь, на его лице снова здоровый румянец. Я внезапно обнаруживаю, что он чертовски привлекателен: прекрасно сложен, живые темные глаза, бронзово-коричневая кожа. Должно быть, он всю жизнь слыл красавчиком. Только те парни, что с юного возраста наделены привлекательной внешностью, могут улыбаться столь заносчиво. Не то, что Тобиас, который смущается, когда улыбается, словно удивлен, что ты вообще решила на него посмотреть.
Мое горло болит. Кладу иглу и диск на край раковины.
Юрай переводит взгляд с меня на иглу, потом на струйку крови, стекающую с моего плеча на запястье.
— Большая, — говорит он.
— Не заметила, — отвечаю я. Беру бумажное полотенце, чтобы промакнуть кровь на руке. — Как остальные?
— Марлен шутит, как обычно, — улыбка Юрая растет, оставляя ямочки на щеках. — Линн ворчит. Подожди, ты что, выдернула это из собственной руки? — он показывает на иглу. — Боже, Трис. У тебя что, совсем нет нервных окончаний?
— Думаю, мне не помешает повязка.
— Думаешь? — Юрай качает головой. — Тебе бы льда на лицо. В общем, все уже очнулись. Там настоящий сумасшедший дом.
Я касаюсь щеки — того места, по которому Эрик заехал пистолетом, нужно намазать заживляющим кремом, чтобы не было синяка.
— Эрик мертв? — не знаю, что именно желаю услышать в ответ.
— Нет. Некоторые Искренние решили его вылечить. — Юрай хмурится, уставившись в раковину. — Вот тебе еще кое-что о благородном обращении с заключенными: Кан допрашивает его в приватной обстановке. Нас там видеть не хотят. Чтобы сохранить мир или что-то в этом роде.
Я фыркаю.
— Да. Во всяком случае, никому не выпадет шанса его помучить, — замечает он, присаживаясь на край раковины рядом со мной. — Зачем штурм и все эти поиски? Почему просто не перебить?
— Понятия не имею, — отвечаю я. — Единственный смысл, который вижу я — им требовалось понять, кто Дивергент, а кто нет. Но это не может быть единственной причиной их поведения.
— Я не понимаю, почему именно мы. Я имею в виду, попытки контролировать армию вполне понятны, но это? Это выглядит бесполезным.
Хмурюсь, прижимая чистое бумажное полотенце к плечу, чтобы остановить кровотечение. Он прав. У Джанин уже есть армия. Так почему бы не перебить Дивергентов?
— Джанин не хочет убивать всех, — говорю я медленно. — Она знает, что это нелогично. Без фракций общество не работает, ведь каждая фракция обучает людей под конкретные нужды. Ее цель — контроль.
Бросаю взгляд на свое отражение в зеркале: моя челюсть припухла, а на руке все еще заметны следы от ногтей. Отвратительно.
— Она планирует другое моделирование, — говорю я. — То же, что и раньше, но на этот раз желает убедиться, что все либо под ее влиянием, либо мертвы.
— Но моделирование длится вполне определенный период времени, — замечает парень. — Если попытаешься сделать что-то конкретное, ничего не выйдет.
— Правильно, — вздыхаю я. — Не знаю. Не понимаю, — я поднимаю иглу. — Не понимаю, для чего это нужно. Речь явно не о моделировании с помощью инъекций для однократного применения. Почему в нас стреляют иглами и просто оставляют без сознания? Это не имеет никакого смысла.
— Не знаю, Трис, но сейчас под нашей ответственностью огромное здание, заполненное напуганными людьми, и с этим нужно что-то делать. Пойдем, найдем тебе повязку, — он делает паузу, а затем произносит. — Можно попросить об одолжении?
— О чем речь?
— Не говори никому, что я Дивергент, — он прикусывает губу. — Шона — моя подруга, и я не хочу, чтобы она меня боялась.
— Конечно, — отвечаю я. — Буду держать это в секрете.
Я не сплю всю ночь, вытаскивая иглы. Спустя несколько часов перестаю быть аккуратной, просто вытаскиваю, как получается.
Узнаю, что Искреннего мальчика, застреленного Эриком, звали Бобби, и что Эрик находится в стабильном состоянии, и что из сотен людей в штабе Искренних только восемьдесят не были ранены иглами, семьдесят из которых Бесстрашные, среди них и Кристина. Всю ночь ломаю голову над дисками, сыворотками и моделированием, пытаясь разгадать вражеские планы.
Утром снимаю повязку и иду в столовую.
Джек Кан назначил нашу встречу на полдень, возможно, после еды мне удастся немного поспать.
Вхожу в столовую и вижу Калеба.
Он подбегает ко мне и осторожно обнимает, чем вызывает вздох облегчения. Мне казалось, настал тот момент, когда я больше не нуждаюсь в брате, но теперь не уверена, что такое вообще возможно. Я расслабляюсь буквально мгновение и замечаю Тобиаса за плечом Калеба.
— С тобой все хорошо? — спрашивает Калеб, отстраняясь. — Твоя челюсть…
— Ничего, — говорю я. — Просто распухла.
— Я слышал, они захватили группу Дивиргентов и начали их отстреливать. Слава Богу, тебя среди них не было.
— Вообще-то, была. Но убили только одного, — говорю я и сдавливаю пальцами переносицу, чтобы уменьшить давление на голову. — Но я в полном порядке. Когда ты вернулся?
— Минут десять назад. Я пришел с Маркусом, — сообщает он. — Как наш единственный политический лидер, он почувствовал, что его долг — быть здесь. Мы услышали о нападении только час назад. Новостям требуется некоторое время для передвижения среди Афракционеров. Один из них видел Бесстрашных, штурмующих здание.
— Маркус жив?! — мы не видели его мертвым, я лишь предположила, что это так, пока мы бежали к Дружелюбным, чтобы объединиться. Я не уверена на счет собственных чувств по этому поводу. Возможно, разочарована, так как ненавижу за его отношение к Тобиасу? Или чувствую облегчение, так как последний лидер Отреченных все еще жив? Реально ли чувствовать одновременно и то, и другое?
— Они с Питером сбежали и вернулись в город, — поясняет Калеб.
От новости, что Питер все еще жив, мне определенно не полегчало.
— Ну, и где он?
— Там, где ты и ожидала, — отвечает Калеб.
— Эрудиты, — говорю я и трясу головой. — Что за… — но не могу подобрать слов. Совершенно очевидно, что мне необходимо расширить свой словарный запас.
Лицо Калеба на секунду искажается, затем он кивает и касается моего плеча.
— Ты голодна? Хочешь, принесу тебе чего-нибудь?
— Да, пожалуйста, — говорю я. — Скоро вернусь, ладно? Мне необходимо поговорить с Тобиасом.
— Хорошо, — Калеб сжимает мою руку и уходит, вероятно, чтобы встать в длинную очередь за едой.
На протяжении нескольких секунд мы с Тобиасом стоим в метре друг от друга.
Он медленно подходит ко мне.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
— Меня стошнит, если придется еще хоть раз отвечать на этот вопрос, — признаюсь я. — В моей голове нет пули, не так ли? Значит, я в порядке.
— Твоя челюсть очень распухла. Ты выглядишь так, будто у тебя за щекой еда. А еще ты только что пырнула Эрика ножом, — хмурясь, напоминает он. — Неужели у меня недостаточно оснований, чтобы спросить, в порядке ли ты?
Я вздыхаю. Мне нужно рассказать ему о Маркусе, но я не хочу делать это здесь, слишком много людей вокруг.
— Да, я в порядке.
Его рука дергается, будто он хотел дотронуться до меня, но передумал. Потом он одумывается и обнимает меня, прижимая к себе.
И вдруг я понимаю, что еще не раз позволю другим рисковать, что буду вести себя, как эгоистка, лишь бы иметь возможность быть рядом с Тобиасом, не причиняя ему боль. Все, чего хочу, это спрятать лицо у него на груди и забыть обо всем на свете.
— Мне жаль, что я так долго к тебе пробирался, — шепчет он в мои волосы.
Вздыхаю и касаюсь его спины кончиками пальцев. Я бы могла стоять так до тех пор, пока не упаду в обморок от истощения, но это, увы, невозможно. Я отступаю и признаюсь:
— Мне нужно поговорить с тобой. Давай, найдем место потише?
Он кивает, и мы уходим из столовой. Один из Бесстрашных, мимо которого мы проходим, кричит:
— О, смотрите! Это Тобиас Итан!
— Я видел твоего папочку, Итан! Ты уже готов спрятаться? — кричит другой.
Тобиас выпрямляется и застывает, будто кто-то не просто издевается, а наставил на него оружие.
— Да, будешь прятаться, трус? — несколько людей начинают смеяться.
Прежде, чем Тобиас успевает среагировать, я хватаю его за руку и веду в сторону лифта. Он выглядел так, будто собирался ударить кого-то, а то и чего похуже.
— Я собиралась рассказать тебе. Он пришел вместе с Калебом, — признаюсь я. — Они с Питером бежали из Дружелюбия.
— Чего же ты ждала? — спрашивает он, но не резко. Его голос звучит как-то отстраненно.
— Это не та новость, которую следует озвучивать в столовой, — замечаю я.
— Справедливо, — соглашается он.
Лифта мы дожидаемся в тишине.
Тобиас кусает губы, уставившись куда-то в пространство. Он делает это вплоть до восемнадцатого этажа, который оказывается пустым. Здесь меня обволакивает тишина, она успокаивает меня подобно объятиям Калеба. Я сажусь на одну из крайних скамеек в комнате для допросов, Тобиас подтягивает к себе стул и располагается напротив.
— Мне казалось, их было два, — замечает Тобиас, глядя на стул.
— Да… — подтверждаю я. — Я, то есть… в общем, он выпал из окна.
— Странно, — говорит он и садится. — Итак, о чем ты хотела поговорить? Только о Маркусе?
— Нет, не только о нем. С тобой… все в порядке? — спрашиваю я осторожно.
— В моей голове нет пули, не так ли? — замечает он, глядя на свои руки. — Значит, я в порядке. Давай поговорим о чем-то другом.
— О моделировании, — начинаю я. — Но прежде, давай обсудим кое-что другое. Твоя мать думала, что следующим шагом Джанин будет поиск Афракционеров. Судя по всему, она ошибалась, и мне не понятно, почему. Искренние не выглядели готовыми к бою, хотя…
— Хорошо, подумай об этом, — говорит он. — Рассмотрим ситуацию с точки зрения Эрудитов.
Я смотрю на него.
— А что? — произносит он. — Если ты не справишься с этой задачей, то остальные и подавно.
— Ну, хорошо, — отвечаю я. — Нападение на Бесстрашие и Искренность вполне логичны. Афракционеры, в отличие от нас, не сконцентрированы все в одном месте.
— Верно, — поддерживает он. — Кроме того, когда Джанин устроила нападение на Отреченных, она получила доступ к документам. Моя мать рассказывала, что Отреченные фиксировали всех Дивергентов, из чего следует, что именно оттуда Джанин узнала, что среди Афракционеров Дивергентов больше, чем среди Искренних. Потому-то они и не стали следующей целью.
— Все сходится. Теперь снова расскажи мне о сыворотке, — прошу я. — В ней несколько составляющих, верно?
— Две, — говорит он, кивая. — Передатчик и жидкость для моделирования. Передатчик обменивается информацией с мозгом через компьютер и наоборот, а жидкость влияет на мозг, помещая тебя в моделирование.
Я киваю.
— Передатчик можно использовать лишь единожды, ведь так? Что происходит потом?
— Он растворяется, — говорит Тобиас. — Насколько я знаю, Эрудиты еще не разработали передатчик, предназначенный более чем для одного моделирования. Хотя моделирование во время атаки на Бесстрашие длилось намного дольше, чем любое другое из известных мне.
Слова "насколько я знаю" застревают у меня в голове. Джанин провела всю свою взрослую жизнь, разрабатывая сыворотку. Если она до сих пор охотится за Дивергентами, значит, вероятнее всего, по-прежнему одержима созданием более совершенной версии этой технологии.
— Что такое, Трис? — спрашивает Тобиас.
— Ты это видел? — говорю я, указывая на повязку, скрывающую мое плечо.
— Не то чтобы, — отвечает он. — Мы все утро таскали раненых Эрудитов.
Я снимаю край повязки, показывая рану — к счастью, кровотечения прекратилось, обнажая участок кожи, покрытый синим красителем, который даже не выцвел. Лезу в карман и вынимаю иглу, оставляя ее лежать на ладони.
— Во время атаки они не пытались убить нас. Они стреляли в нас этим, — сообщаю я.
Тобиас касается рукой омертвевшей кожи вокруг раны на моем плече. Постоянно находясь рядом с ним, я не заметила, что со времени инициации он сильно переменился: отрастил щетину, а его волосы стали длиннее, чем я когда-либо видела, они достаточно густые, чтобы распознать их истинный цвет: коричневый, а не черный.
Он забирает у меня иглу и обращает внимание на металлический диск у ее основания.
— Она, вероятно, была заполнена теми синими чернилами, что остались в твоей руке. Что случилось после расстрела?
— Они закинули в комнату цилиндры с газом, все потеряли сознание. То есть все, кроме Юрая, меня и остальных Дивергентов.
Тобиас не выглядит удивленным. Я щурюсь.
— Ты знал, что Юрай Дивергент?
Он пожимает плечами:
— Конечно. Я прошел его моделирование.
— И ты никогда не говорил мне об этом?
— Закрытая информация, — говорит он. — Опасная информация.
Чувствую вспышку злости — у него от меня столько тайн — и пытаюсь заглушить ее. Конечно, он не мог признаться, что Юрай Дивергент из уважения к частной жизни Юрая. Логично.
Я прочищаю горло.
— Знаешь, ты спас наши жизни, — говорю я. — Эрик вел на нас настоящую охоту.
— Я думал, мы уже перестали считать кто кому и сколько раз спас жизнь, — он адресует мне долгий внимательный взгляд.
— Так или иначе, — говорю я, нарушая тишину. — Выяснив, что все спят, Юрай побежал наверх, чтобы предупредить остальных, а я пошла на третий этаж, чтобы узнать, что происходит. Эрик сопровождал Дивергентов к лифтам, пытался выяснить, кого из нас имеет смысл взять с собой. Он предполагал взять только двоих, но я не знаю, зачем.
— Странно, — замечает Тобиас.
— Есть идеи?
— Думаю, с помощью игл вводят передатчики, — говорит Тобиас. — А газ — это аэрозольная версия жидкости, которая воздействует на мозг. Но зачем… — между его бровями появляется складочка, — Ох. С помощью сна она выявляет Дивергентов.
— Думаешь, это единственная причина?
Он качает головой и смотрит прямо мне в глаза. Темная синева его глаз настолько мне знакома, что кажется, будто она способна поглотить меня целиком. На мгновение хочется, чтобы так и произошло, я смогла бы избежать этого места и всего, что успело произойти.
— Ты, скорее всего, обо всем догадалась, — говорит он. — Но хочешь услышать мои возражения. Я не собираюсь тебе противоречить.
— Они изобрели передатчик длительного действия, — произношу я.
Он кивает.
— Теперь все мы можем участвовать в нескольких моделированиях, — говорю я. — Возможно, их будет так много, как того захочет Джанин.
Он снова кивает.
Я шумно выдыхаю.
— Это очень плохо, Тобиас.
В коридоре за комнатой допросов он останавливается, прислоняясь к стене.
— Значит, ты ударила Эрика, — говорит он. — Это случилось во время нападения? Или у лифта?
— У лифта, — говорю я.
— Я не могу понять одного, — начинает он. — Ты была внизу и могла просто убежать. Но вместо этого ты решаешь вступить в бой с армией Бесстрашных, одна. И, я готов поклясться, у тебя с собой не было пистолета.
Я сжимаю губы.
— Это правда? — требовательно спрашивает он.
— Почему ты уверен, что я была безоружна? — хмурюсь я.
— Ты не прикасалась к оружию со времени атаки, — говорит он. — Я понимаю почему, ведь произошедшее с Уиллом, но…
— Между этими вещами нет ничего общего.
— Нет? — его брови взлетают вверх.
— Я сделала то, что должна была сделать.
— Да. Но пора тебе с этим завязывать, — говорит он, отходя от стены и приближаясь ко мне. Коридор Искренних достаточно широк, чтобы сохранять между нами необходимое мне расстояние.
— Ты должна остаться с Дружелюбными. Ты должна оставаться в стороне.
— Нет, не должна, — возражаю я. — Ты думаешь, что знаешь, как будет лучше для меня? Ты и понятия не имеешь. С Дружелюбными я сходила с ума. Сейчас же снова чувствую себя… нормально.
— Этого недостаточно, если учесть, что ты ведешь себя, как психопатка, — заявляет он, — твое вчерашнее поведение нельзя назвать смелостью. Это даже не глупость — это самоубийство. Ты хотя бы иногда берешь в расчет свою собственную жизнь?
— Конечно! — восклицаю я. — Я пыталась сделать что-то полезное.
Несколько секунд он просто смотрит на меня.
— Ты больше, чем просто Бесстрашная, — говорит он спокойным голосом. — Но если хочешь быть, как они, попадая в нелепые ситуации без особых на то причин и увлекаясь местью врагам, не задумываясь, нормально ли это, продолжай. Возможно, тогда тебе станет лучше, но я в этом не уверен.
Я сжимаю кулаки и стискиваю зубы.
— Ты не должен оскорблять Бесстрашных, — говорю я. — Они приняли тебя к себе, когда тебе некуда было идти. Обеспечили хорошей работой. Подарили всех твоих друзей.
Я прислоняюсь к стене и уставляюсь в пол. Плитка черно-белая во всем здании, но в этом конкретном коридоре она уложена в шахматном порядке. Перестаю фокусироваться и замечаю то, во что не верят Искренние — серый. Возможно, Тобиас и я тоже в него не верим.
Мне становится настолько тяжело, что кажется это намного больше, чем я способна вынести, и я, должно быть, скоро упаду.
— Трис.
Я смотрю в пол.
— Трис.
Поднимаю глаза и смотрю на него.
— Я просто не хочу потерять тебя.
Мы продолжаем стоять. Я не озвучиваю свои мысли, потому что это значило бы, что он прав. Одна часть меня хочет быть потерянной, она изо всех сил пытается присоединиться к родителям и Уиллу, не желая испытывать боль потери. А другой части меня интересно, что же будет дальше.
* * *
— Так ты ее брат? — спрашивает Линн. — Полагаю, нам известно, у кого здесь хорошие гены.
Выражение лица Калеба меня смешит: напряженные губы и округлившиеся глаза.