Зас e дан i е кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою "стенограмму".
Якименко сидитъ противъ и докуриваетъ свою папиросу.
-- Ну, и номеръ, -- говоритъ Якименко.
Отрываю глаза отъ бумаги. Въ глазахъ Якименки -- насм e шка и
удовлетворенье поб e дителя.
-- Вы когда-нибудь такую б... видали?
-- Ну, не думаю, чтобы на этомъ поприщ e товарищу Шацъ удалось бы
сд e лать больш i е обороты...
Якименко смотритъ на меня и съ усм e шкой, и съ любопытствомъ.
-- А скажите мн e по сов e сти, тов. Солоневичъ, -- что это за новый
оборотъ вы придумали?
-- Какой оборотъ? {208}
-- Да вотъ съ этимъ санитарнымъ городкомъ?
-- Простите, -- не понимаю вопроса.
-- Понимаете! Что ужъ тамъ! Чего это вы все крутите? Не изъ-за
челов e колюб i я же?
-- Позвольте, а почему бы и н e тъ?
Якименко скептически пожимаетъ плечами. Соображен i я такого рода -- не
по его департаменту.
-- Ой-ли? А впрочемъ, ваше д e ло... Только, знаете ли, если этотъ
сангородокъ попадетъ ГУЛАГу и товарищъ Шацъ будетъ пр ie зжать вашего брата
наставлять и инспектировать...
Это соображен i е приходило въ голову и мн e.
-- Ну что-жъ, придется Борису и товарища Шацъ расхлебывать...
-- Пожалуй -- придется... Впрочемъ, долженъ сказать честно...
семейка-то у васъ... кр e пколобая.
Я изумленно воззрился на Якименко. Якименко смотритъ на меня
подсм e ивающимся взглядомъ.
-- На м e ст e ГПУ выперъ бы я васъ вс e хъ къ чортовой матери, на вс e
четыре стороны... А то накрутите вы зд e сь.
-- То-есть, какъ это такъ -- "накрутимъ"?
-- Да вотъ такъ, накрутите и все... Впрочемъ, это пока моя личная точка
зр e н i я.
-- А вы ее сообщите ГПУ -- пусть выпустятъ...
-- Не пов e рятъ, товарищъ Иванъ Лукьяновичъ, -- сказалъ, усм e хаясь,
Якименко, ткнулъ въ пепельницу свой окурокъ и вышелъ изъ комнаты прежде,
ч e мъ я усп e лъ сообразить подходящую реплику...
___
Внизу, на крылечк e, меня ждали Борисъ и Юра.
-- Ну, -- сказалъ я не безъ н e котораго злорадства, -- какъ мн e кажется,
мы уже влипли... А?
-- Для твоей паники н e тъ никакого основан i я, -- сказалъ Борисъ.
-- Никакой паники и н e тъ. А только эта самая мадемуазель Шацъ работы
наладитъ, хл e ба не дастъ, и будешь ты ея непосредственнымъ подчиненнымъ.
Такъ сказать -- неземное наслажден i е.
-- Неправильно. За насъ теперь вся остальная публика.
-- А что она вся стоитъ, если твой городокъ будетъ, по твоему же
предложен i ю, подчиненъ непосредственно ГУЛАГу?
-- Эта публика ее съ e стъ. Теперь у нихъ такое положен i е: или имъ ее
съ e сть, или она ихъ съ e стъ.
На крыльцо вышелъ Якименко.
-- А, вс e три мушкетера по обыкновен i ю въ полномъ сбор e?
-- Да, такъ сказать, прорабатываемъ результаты сегодняшняго
зас e дан i я...
-- Я в e дь вамъ говорилъ, что зас e дан i е будетъ занимательное.
-- Повидимому, тов. Шацъ находится въ состоян i и н e которой... {209}
-- Да, именно въ состоян i и н e которой... Вотъ въ этомъ н e которомъ
состоян i и она находится, видимо, л e тъ пятьдесятъ... Видеманъ уже три дня
ходитъ, какъ очум e лый... -- Въ тон e Якименки -- небывалыя до сихъ поръ нотки
интимности, и я не могу сообразить, къ чему онъ клонитъ...
-- Во всякомъ случа e, -- говоритъ Борисъ, -- я со своимъ проектомъ
попался, кажется, какъ куръ во щи.
-- Н-да... Ваши опасен i я н e которыхъ основан i й не лишены... Съ такой
стервой работать, конечно, невозможно... Кстати, Иванъ Лукьяновичъ, вотъ вы
завтра вашу стенограмму редактировать будете. Весьма существенно, чтобы эта
фраза товарища Шацъ насчетъ вождей -- не была опущена... И вообще
постарайтесь, чтобы вашъ протоколъ былъ сд e ланъ во всю м e ру вашихъ
литературныхъ дарован i й. И, такъ сказать, въ расчет e на культурный уровень
читательскихъ массъ, ну, наприм e ръ, ГУЛАГа. Протоколъ подпишутъ вс e...
кром e, разум e ется, товарища Шацъ.
Зам e тивъ въ моемъ лиц e н e которое размышлен i е, Якименко добавляетъ:
-- Можете не опасаться. Я васъ, кажется, до сихъ поръ не подводилъ.
Въ тон e Якименки -- н e которая таинственность, и я снова задаю себ e
вопросъ, знаетъ-ли онъ о бамовскихъ спискахъ или не знаетъ. А вл e зать въ
парт i йную склоку мн e очень не хочется. Чтобы выиграть время для размышлен i я,
я задаю вопросъ:
-- А что, она д e йствительно близко стоитъ къ вождямъ?..
-- Стоитъ или лежитъ -- не знаю... Разв e въ дореволюц i онное время.
Знаете, во всякихъ тамъ "глубинахъ сибирскихъ рудъ", на полномъ безптичьи --
и Шацъ соловушко... Впрочемъ -- это вымирающая порода... Ну, такъ протоколъ
будетъ, какъ полагается?
Протоколъ былъ сд e ланъ, какъ полагается. Его подписали вс e, и его не
подписала тов. Шацъ. На другой же день посл e этого зас e дан i я тов. Шацъ
сорвалась и у e хала въ Москву. Всл e дъ за ней вы e халъ въ Москву и Якименко.
ТЕОР I Я СКЛОКИ
Мы шли домой молча и въ весьма невеселомъ настроен i и. Становилось бол e е
или мен e е очевиднымъ, что мы уже влипли въ нехорошую истор i ю. Съ проектомъ
санитарнаго городка получается ерунда, мы оказались, помимо всего прочаго,
запутанными въ какую-то внутрипарт i йную интригу. А въ интригахъ такого рода
коммунисты могутъ и проигрывать, и выигрывать; безпарт i йная же публика
проигрываетъ бол e е или мен e е нав e рняка. Каждая парт i йная ячейка,
разсматриваемая, такъ сказать, съ очень близкой дистанц i и, представляетъ
собою этакое уютное общежит i е зм e й, василисковъ и ехиднъ, изъ которыхъ
каждая норовитъ ужалить свою сос e дку въ самое больное
административно-парт i йное м e сто... Я, въ сущности, не очень ясно знаю -- для
чего все это д e лается, ибо выигрышъ -- даже въ случа e поб e ды -- такъ
грошевъ, такъ нищъ и такъ зыбокъ: просто парт i йный портфель чуть-чуть
потолще. Но {210} "большевицкая спаянность" д e йствуетъ только по адресу
остального населен i я страны. Внутри ячеекъ -- вс e другъ подъ друга
подкапываются, подсиживаютъ, выживаютъ... На сов e тскомъ язык e это называется
"парт i йной склокой". На уровн e Сталина -- Троцкаго это декорируется идейными
разноглас i ями, на уровн e Якименко-Шацъ это нич e мъ не декорируется, просто
склока "какъ таковая", въ голомъ вид e... Вотъ въ такую-то склоку попали и мы
и при этомъ безо всякой возможности сохранить нейтралитетъ... Волей неволей
приходилось ставить свою ставку на Якименку. А как i е, собственно, у Якименки
шансы съ e сть товарища Шацъ?
Шацъ въ Москв e, въ "центр e " -- у себя дома, она тамъ свой челов e къ, у
нея тамъ всяк i е "свои ребята" -- и Кацы, и Пацы, и Ваньки, и Петьки -- по
существу так i е же "корешки", какъ любая банда сельсов e тскихъ активистовъ,
коллективно пропивающихъ госспиртовскую водку, кулацкую свинью и колхозныя
"заготовки". Для этого центра вс e эти Якименки, Видеманы и проч i е -- только
у e здные держиморды, выскочки, пытающ i еся всякими правдами и неправдами
отт e снить ихъ, "старую гвард i ю", отъ призрака власти, отъ начальственныхъ
командировокъ по всему лицу земли русской, и не брезгающ i е при этомъ
р e шительно никакими средствами. Правда, насчетъ средствъ -- и "старая
гвард i я" тоже не брезгуетъ. При данной комбинац i и обстоятельствъ средствами
придется не побрезговать и мн e: что тамъ ни говорить, а литературная
обработка фразы тов. Шацъ о близости къ вождямъ -- къ числу особо
джентльменскихъ пр i емовъ борьбы не принадлежитъ. Оно, конечно, съ волками
жить, по волчьи выть -- но только въ Сов e тской Росс i и можно понять настоящую
тоску по настоящему челов e ческому языку, вм e сто волчьяго воя -- то
голоднаго, то разбойнаго...
Конечно, если у Якименки есть связи въ Москв e (а, видимо, -- есть,
иначе, зач e мъ бы ему туда e хать), то онъ съ этимъ протоколомъ обратится не
въ ГУЛАГ и даже не въ ГПУ, а въ какую-нибудь совершенно незам e тную извн e
парт i йную дыру. Въ состав e этой парт i йной дыры будутъ сид e ть как i е-то Ваньки
и Петьки, среди которыхъ у Якименко -- свой челов e къ. Кто-то изъ Ванекъ
вхожъ въ московск i й комитетъ парт i и, кто-то -- въ контрольную парт i йную
комисс i ю (ЦКК), кто-то, допустимъ, им e етъ какой-то блатъ, наприм e ръ, у
товарища Землячки. Тогда черезъ н e сколько дней въ соотв e тствующихъ
инстанц i яхъ пойдутъ слухи: товарищъ Шацъ вела себя такъ-то --
дискредитировала вождей. В e роятно, будетъ сказано, что, занимаясь
административными загибами, тов. Шацъ подкр e пляла свои загибы ссылками на
интимную близость съ самимъ Сталинымъ. Вообще -- создается атмосфера, въ
которой чутк i й носъ уловитъ: кто-то вл i ятельный собирается товарища Шацъ
съ e сть. Враги товарища Шацъ постараются эту атмосферу сгустить, нейтральные
станутъ во враждебную позиц i ю, друзья -- если не очень близк i е -- умоютъ
лапки и отойдутъ въ стороночку: какъ бы и меня вм e ст e съ тов. Шацъ не съ e ли.
Да, конечно, Якименко им e етъ крупные шансы на поб e ду. {211} Помимо
всего прочаго, онъ всегда спокоенъ, выдержанъ, и онъ, конечно, на много
умн e е тов. Шацъ. А сверхъ всего этого, товарищъ Шацъ -- представительница
той "старой гвард i и ленинизма", которую снизу подмываютъ волны молодой
сволочи, а сверху организац i онно ликвидируетъ Сталинъ, подбирая себ e кадры
безтрепетныхъ "твердой души прохвостовъ". Тов. Шацъ -- только жалкая,
истрепанная въ клочки, т e нь былой героики коммунизма. Якименко --
представитель молодой сволочи, властной и жадной... Бол e е или мен e е толковая
парт i йная дыра, конечно, должна понять, что при такихъ обстоятельствахъ
умн e е стать на сторону Якименки...
Я не зналъ, да такъ и не узналъ, как i я д e ловыя столкновен i я возникли
между тов. Шацъ и Якименкой до нашего пресловутаго зас e дан i я, -- въ
сущности, это и не важно. Товарищъ Шацъ вс e мъ своимъ существомъ, вс e хъ
своимъ видомъ говоритъ Якименк e: "я вотъ всю свою жизнь отдала м i ровой
революц i и, отдавай и ты". -- Якименко отв e чаетъ: "ну, и дура -- я буду
отдавать чуж i я, а не свою". Шацъ говоритъ: "я соратница самого Ленина".
Якименко отв e чаетъ: "твой Ленинъ давно подохъ, да и теб e пора". Ну, и такъ
дал e е...
Изъ всей этой грызни между Шацами и Якименками можно, при изв e стной
настроенности, сд e лать такой выводъ, что вотъ, дескать, тов. Шацъ (кстати --
и еврейка) это символъ м i ровой революц i и, товарищъ же Якименко -- это
молодая, возрождающаяся и нац i ональная Росс i я (кстати -- онъ русск i й или,
точн e е, малороссъ), что Шацъ строила ГУЛАГ въ пользу м i ровой революц i и, а
Якименко истребляетъ мужика въ пользу нац i ональнаго возрожден i я.
Съ теор i ей нац i ональнаго перерожден i я Стародубцева, Якименки, Ягоды,
Кагановича и Сталина (русскаго, малоросса, латыша, еврея и грузина) я
встр e тился только зд e сь, въ эмиграц i и. Въ Росс i и такая идея и въ голову не
приходила... Но, конечно, вопросъ о томъ, что будутъ д e лать якименки,
добравшись до власти, вставалъ передъ вс e ми нами въ томъ аспект e, какого
эмиграц i я не знаетъ. Отказъ отъ идеи м i ровой революц i и, конечно, ни въ какой
м e р e не означаетъ отказа отъ коммунизма въ Росс i и. Но если, добравшись до
власти, якименки, въ интересахъ собственнаго благополуч i я и, если хотите, то
и собственной безопасности, начнутъ сворачивать коммунистическ i я знамена и
постепенно, "на тормозахъ", переходить къ строительству того, что въ
эмиграц i и называется нац i ональной Росс i ей (почему, собственно, коммунизмъ не
можетъ быть "нац i ональнымъ явлен i емъ", была же инквизиц i я нац i ональнымъ
испанскимъ явлен i емъ?), -- то тогда какой смыслъ намъ троимъ рисковать своей
жизнью? Зач e мъ предпринимать поб e гъ? Не лучше ли еще подождать? Ждали в e дь,
вотъ, 18 л e тъ. Ну, еще подождемъ пять. Тяжело, но легче, ч e мъ прорываться
тайгой черезъ границу -- въ неизв e стность эмигрантскаго быт i я.
Если для эмиграц i и вопросъ о "нац i ональномъ перерожден i и" (этотъ
терминъ я принимаю очень условно) -- это очень, конечно, набол e вш i й, очень
близк i й, но все же бол e е или мен e е теоретическ i й {212} вопросъ, то для насъ
вс e хъ трехъ онъ ставился какъ вопросъ собственной жизни... Идти ли на
смертельный рискъ поб e га или мудр e е и патр i отичн e е будетъ переждать? Можно
предположить, что вопросы, которые ставятся въ такой плоскости, р e шаются съ
н e сколько меньшей оглядкой на парт i йныя традиц i и и съ н e сколько бол e е
четкимъ разд e лен i емъ желаемаго отъ сущаго -- ч e мъ когда т e же вопросы
обсуждаются и р e шаются подъ вл i ян i емъ очень хорошихъ импульсовъ, но все же
безъ ощущен i я непосредственнаго риска собственной головой.
У меня, какъ и у очень многихъ нын e шнихъ росс i йскихъ людей, годы войны
и революц i и и, въ особенности, большевизма весьма прочно вколотили въ голову
твердое уб e жден i е въ томъ, что ни одна историко-философская и
соц i алистическая теор i я не стоитъ ни одной коп e йки. Конечно, гегелевск i й
м i ровой духъ почти такъ же занимателенъ, какъ и марксистская борьба
классовъ. И философск i я объяснен i я прошлаго можно перечитывать не безъ
н e котораго интереса. Но какъ-то такъ выходитъ, что ни одна теор i я р e шительно
ничего не можетъ предсказать на будущ i й день. Бол e е или мен e е удачными
пророками оказались люди, которые или только прикрывались теор i й, или вообще
никакихъ д e лъ съ ней не им e ли.
Такимъ образомъ, для насъ вопросъ шелъ не о перспективахъ революц i и,
разсматриваемыхъ съ какой бы то ни было философской точки зр e н i я, а только о
живыхъ взаимоотношен i яхъ живыхъ людей, разсматриваемыхъ съ точки зр e н i я
самаго элементарнаго здраваго смысла.
Да, совершенно ясно, что ленинская старая гвард i я доживаетъ свои
посл e дн i е дни. И потому, что оказалась н e которымъ конкуррентомъ сталинской
ген i альности, и потому, что въ ней все же были люди, дерзавш i е см e ть свое
сужден i е им e ть (а этого никакая деспот i я не любитъ), и потому, что вотъ
такая товарищъ Шацъ, при всей ея несимпатичности, воровать все-таки не
будетъ (вотъ куритъ же собачьи ножки вм e сто папиросъ) и Якименк e воровать не
позволитъ. Товарищъ Шацъ, конечно, фанатичка, истеричка, можетъ быть, и
садистка, но какая-то идея у нея есть. У Якименки н e тъ р e шительно никакой
идеи. О Видеман e и Стародубцев e и говорить нечего... Вся эта старая гвард i и
-- и Рязановъ, и Чекалинъ, и Шацъ -- чувствуютъ: знамя "трудящихся всего
м i ра" и власть, для поддержки этого знамени созданная, попадаютъ просто
напросто въ руки сволочи, и сволочь стоитъ вокругъ каждаго изъ нихъ, лязгая
молодыми, волчьими зубами.
Что будетъ д e лать нарицательный Якименко, перегрызя глотку
нарицательной Шацъ? Можетъ-ли Сталинъ обойтись безъ Ягоды, Ягода -- безъ
Якименки, Якименко -- безъ Видемана, Видеманъ -- безъ Стародубцева и такъ
дал e е? Вс e они, отъ Сталина до Стародубцева, акклиматизировались въ той
специфической атмосфер e большевицкаго строя, которая создана ими самими и
вн e которой имъ никакого житья н e тъ. Все это -- професс i оналы сов e тскаго
управлен i я. Если вы ликвидируете это управлен i е, вс e мъ имъ д e лать въ м i р e
будетъ р e шительно нечего. Что будутъ {213} д e лать вс e эти чекисты,
хл e бозаготовители, сексоты, кооператоры, предс e датели завкомовъ, секретари
партъ-ячеекъ, раскулачиватели, политруки, директора, выдвиженцы, активисты и
проч i е -- имя же имъ лег i онъ? В e дь ихъ милл i оны! Если даже и не говорить о
томъ, что при переворот e большинство изъ нихъ будетъ зар e зано сразу, а посл e
постепенной эволюц i и будетъ зар e зано постепенно, -- то все-таки нужно дать
себ e ясный отчетъ въ томъ, что они -- "спец i алисты" большевицкаго
управленческаго аппарата, самаго громоздкаго и самаго кроваваго въ истор i и
м i ра. Какая професс i я будетъ доступна для вс e хъ нихъ въ услов i яхъ
небольшевицкаго строя? И можетъ-ли Сталинъ, эволюц i оннымъ или революц i оннымъ
путемъ, сбросить со своихъ счетовъ милл i она три-четыре людей, вооруженныхъ
до зубовъ? На кого онъ тогда обопрется? И какой слой въ Росс i и ему пов e ритъ
и ему не припомнить великихъ кладбищъ коллективизац i и, раскулачиван i я и
лагерей Б e ломорско-Балт i йскаго канала?
Н e тъ, вс e эти люди, какъ бы они ни грызлись между собою, -- въ
отношен i и къ остальной стран e спаяны кр e пко, до гроба, спаяны кровью, спаяны
и на жизнь, и на смерть. Имъ повернуть некуда, если бы они даже этого
хот e ли. "Нац i ональная" или "интернац i ональная" Росс i я при Сталинскомъ
аппарат e остается все-таки Росс i ей большевицкой.
Вотъ почему нашей посл e дней свободной (т.е. съ воли) попытки поб e га не
остановило даже и то обстоятельство, что въ государственныхъ магазинахъ
Москвы хл e бъ и масло стали продаваться кому угодно и въ какихъ угодно
количествахъ. Въ 1933 году въ Москв e можно было купить все -- т e мъ, у кого
были деньги. У меня -- деньги были.
___
Мы пришли въ нашу избу и, такъ какъ e сть все равно было нечего, то
сразу улеглись спать. Но я спать не могъ. Лежалъ, ворочался, курилъ свою
махорку и ставилъ передъ собою вопросы, на которые яснаго отв e та не было. А
что же дальше? Да, въ перспектив e десятил e т i й -- "кадры" вымрутъ, "активъ"
-- сопьется и как i я-то таинственныя внутренн i я силы страны возьмутъ верхъ. А
как i я это силы? Да, конечно, интеллектуальныя силы народа возросли безм e рно
-- не потому, что народъ учила сов e тская жизнь. А физическ i я силы?
Передъ памятью пронеслись торфоразработки, шахты, колхозы, заводы,
м e сяцами немытыя лица поваровъ заводскихъ столовокъ, годами недо e дающ i е
рабоч i и Сормова, Коломны, Сталинграда, кочующ i е по Средней Аз i и таборы
раскулаченныхъ донцевъ и кубанцевъ, дагестанская маляр i я, эшелоны на БАМ,
д e вочка со льдомъ, будущая -- если выживетъ -- мать русскихъ мужчинъ и
женщинъ... Хватитъ ли физическихъ силъ?..
Вотъ, я -- изъ кр e пчайшей мужицко-поповской семьи, гд e люди умирали "по
Мечникову": ихъ клалъ въ гробъ "инстинктъ естественной смерти", я -- въ свое
время одинъ изъ сильн e йшихъ {214} физически людей Росс i и -- и вотъ въ 42
года я уже с e дъ... Уже зд e сь, заграницей, мн e въ первые м e сяцы посл e б e гства
давали 55-60 л e тъ -- но съ т e хъ поръ я л e тъ на десять помолод e лъ. Но т e,
которые остались тамъ? Они не молод e ютъ!..
Не спалось. Я всталъ и вышелъ на крыльцо. Стояла тихая, морозная ночь.
Плавными, пушистыми коврами спускались къ Свири засн e женныя поля. Л e в e е --
черными точками и пятнами разбросались избы огромнаго села. Ни звука, ни
лая, ни огонька...
Вдругъ съ Погры донеслись два-три выстр e ла -- обычная истор i я... Потомъ
съ юга, съ диковскаго оврага, четко и сухо въ морозномъ воздух e, разд e ленные
равными -- секундъ въ десять -- промежутками, раздались восемь винтовочныхъ
выстр e ловъ. Жуть и отвращен i е холодными струйками проб e жали по спин e.
Около м e сяца тому назадъ я сд e лалъ глупость -- пошелъ посмотр e ть на
диковск i й оврагъ. Онъ начинался въ л e сахъ, верстахъ въ пяти отъ Погры,
огибалъ ее полукольцомъ и спускался въ Свирь верстахъ въ трехъ ниже
Подпорожья. Въ верховьяхъ -- это была глубокая узкая щель, заваленная
трупами разстр e лянныхъ, верстахъ въ двухъ ниже -- оврагъ былъ превращенъ въ
братское кладбище лагеря, еще ниже -- въ него сваливали конскую падаль,
которую лагерники вырубали топорами для своихъ соц i алистическихъ пиршествъ.
Этого оврага я описывать не въ состоян i и. Но эти выстр e лы напомнили мн e о
немъ во всей его ужасающей реалистичности. Я почувствовалъ, что у меня
начинаютъ дрожать кол e ни и холод e ть въ груди. Я вошелъ въ избу и старательно
заложилъ дверь толстымъ деревяннымъ брускомъ. Меня охватывалъ какой-то
непреоборимый мистическ i й страхъ. Пустыя комнаты огромной избы наполнялись
какими-то т e нями и шорохами. Я почти вид e лъ, какъ въ углу, подъ пустыми
нарами, какая-то съежившаяся старушонка догрызаетъ изсохшую д e тскую руку.
Холодный потъ -- не литературный, а настоящ i й -- заливалъ очки, и сквозь его
капли пятна луннаго св e та на полу начинали принимать чудовищныя очертан i я.
Я очнулся отъ встревоженнаго голоса Юры, который стоялъ рядомъ со мною
и кр e пко держалъ меня за плечи. Въ комнату вб e жалъ Борисъ. Я плохо понималъ,
въ чемъ д e ло. Потъ заливалъ лицо, и сердце колотилось, какъ сумасшедшее.
Шатаясь, я дошелъ до наръ и с e лъ. На вопросъ Бориса я отв e тилъ: "Такъ,
что-то нездоровится". Борисъ пощупалъ пульсъ. Юра положилъ мн e руку на лобъ.
-- Что съ тобой, Ватикъ? Ты весь мокрый...
Борисъ и Юра быстро сняли съ меня б e лье, которое д e йствительно все было
мокро, я легъ на нары, и въ дрожащей памяти снова всплывали картины: Одесса
и Николаевъ во время голода, людо e ды, торфоразработки, Магнитострой, ГПУ,
лагерь, диковск i й оврагъ...
НАДЕЖДА КОНСТАНТИНОВНА
Посл e отъ e зда въ Москву Якименки и Шацъ, бурная д e ятельность ликвидкома
н e сколько утихла. Свирьлаговцы слегка {215} пооколачивались -- и у e хали къ
себ e, оставивъ въ Подпорожьи одного своего представителя. Между нимъ и
Видеманомъ шли споры только объ "административно-техническомъ персонал e ".
Если цинготный крестьянинъ никуда не былъ годенъ, и ни ББК, -- ни Свирьлагъ
не хот e ли взваливать его на свои пайковыя плечи, то интеллигентъ, даже и
цынготный, еще кое-какъ могъ быть использованъ. Поэтому Свирьлагъ пытался
получить сколько возможно интеллигенц i и, и поэтому же ББК норовилъ не дать
ни души. Въ этомъ торг e между двумя рабовлад e льцами мы им e ли все-таки
н e которую возможность изворачиваться. Вс e списки лагерниковъ, передаваемыхъ
въ Свирьлагъ или оставляемыхъ за ББК, составлялись въ ликвидком e, подъ
техническимъ руководствомъ Надежды Константиновны, а мы съ Юрой переписывали
ихъ на пишущей машинк e. Тутъ можно было извернуться. Вопросъ заключался
преимущественно въ томъ -- въ какомъ именно направлен i и намъ сл e дуетъ
изворачиваться. ББК былъ вообще "аристократическимъ" лагеремъ -- тамъ
кормили лучше и лучше обращались съ заключенными. Какъ кормили и какъ
обращались -- я объ этомъ уже писалъ. Выводы о Свирьлаг e читатель можетъ
сд e лать и самостоятельно. Но ББК -- это гигантская территор i и. Въ какой
степени в e роятно, что намъ тремъ удастся остаться вм e ст e, что насъ не
перебросятъ куда-нибудь на так i я чортовы кулички, что изъ нихъ и не
выберешься, -- куда-нибудь въ окончательное болото, по которому люди и
л e томъ ходятъ на лыжахъ -- иначе засосетъ, и отъ котораго до границы будетъ
верстъ 200-250 по м e стамъ, почти абсолютно непроходимымъ? Мы р e шили
съор i ентироваться на Свирьлагъ.
Уговорить Надежду Константиновну на н e которую служебную некорректность
-- было не очень трудно. Она слегка поохала, слегка побранилась -- и наши
имена попали въ списки заключенныхъ, оставляемыхъ за Свирьлагомъ.
Это была ошибка и это была грубая ошибка: мы уже начали изворачиваться,
еще не собравъ достаточно надежной информац i и. А потомъ стало выясняться. Въ
Свирьлаг e не только плохо кормятъ -- это еще бы полб e ды, но въ Свирьлаг e
статья 58-6 находится подъ особенно неусыпнымъ контролемъ, отношен i е къ
"контръ-революц i онерамъ" особенно зв e рское, лагерные пункты вс e оплетены
колючей проволокой, и даже административныхъ служащихъ выпускаютъ по
служебнымъ поручен i ямъ только на основан i и особыхъ пропусковъ и каждый разъ
посл e обыска. И, кром e того, Свирьлагъ собирается вс e хъ купленныхъ въ ББК
интеллигентовъ перебросить на свои отдаленные лагпункты, гд e
"адмтехперсонала" не хватало. Мы разыскали по карт e (карта вис e ла на ст e н e
ликвидкома) эти пункты и пришли въ настроен i е весьма неут e шительное.
Свирьлагъ тоже занималъ огромную территор i ю, и были пункты, отстоящ i е отъ
границы на 400 верстъ -- четыреста верстъ ходу по населенной и,
сл e довательно, хорошо охраняемой м e стности... Это было совс e мъ плохо. Но
наши имена уже были въ Свирьлаговскихъ спискахъ.
Надежда Константиновна наговорила много всякихъ словъ о {216} мужскомъ
непостоянств e, Надежда Константиновна весьма уб e дительно доказывала мн e, что
уже ничего нельзя сд e лать; я отв e чалъ, что для женщины н e тъ ничего
невозможнаго -- ce que la femme veut -- Dieu le veut, былъ пущенъ въ ходъ
рядъ весьма запутанныхъ лагерно-бюрократическихъ трюковъ, и однажды Надежда
Константиновна вошла въ комнатку нашего секретар i ата съ видомъ Клеопатры,
которая только что и какъ-то очень ловко обставила н e коего Антон i я... Наши
имена были оффиц i ально изъяты изъ Свирьлага и закр e плены за ББК. Надежда
Константиновна с i яла отъ торжества. Юра поц e ловалъ ей пальчики, я сказалъ,
что в e къ буду за нее Бога молить, протоколы вести и на машинк e стукать.
Вообще -- посл e урчевскаго зв e ринца, ликвидкомовск i й секретар i атъ
казался намъ раемъ земнымъ или, во всякомъ случа e, лагернымъ раемъ. Въ
значительной степени это завис e ло отъ Надежды Константиновны, отъ ея милой
женской суматошливости и покровительственности, отъ ея шутливыхъ
препирательствъ съ Юрочкой, котораго она, выражаясь сов e тскимъ языкомъ,
"взяла на буксиръ", заставила причесываться и даже ногти чистить... Въ свое
время Юра счелъ возможнымъ плевать на Добротина, но Надежд e Константиновн e
онъ повиновался безпрекословно, безо всякихъ разговоровъ.
Надежда Константиновна была, конечно, очень нервной и не всегда
выдержанной женщиной, но вс e мъ, кому она могла помочь, она помогала. Бывало
придетъ какой-нибудь инженеръ и слезно умоляетъ не отдавать его на
растерзан i е Свирьлагу. Конечно, отъ Надежды Константиновны de jure ничего не
зависитъ, но мало ли что можно сд e лать въ порядк e низового бумажнаго
производства... -- въ обходъ всякихъ de jure. Однако, такихъ инженеровъ,
экономистовъ, врачей и прочихъ -- было слишкомъ много. Надежда
Константиновна выслушивала просьбу и начинала кипятиться:
-- Сколько разъ я говорила, что я ничего, совс e мъ ничего не могу
сд e лать. Что вы ко мн e пристаете? Идите къ Видеману. Ничего, ничего не могу
сд e лать. Пожалуйста, не приставайте.
Зам e тивъ выражен i е умоляющей настойчивости на лиц e онаго инженера,
Надежда Константиновна затыкала уши пальчиками и начинала быстро твердить:
-- Ничего не могу. Не приставайте. Уходите, пожалуйста, а то я
разсержусь.
Инженеръ, потоптавшись, уходитъ. Надежда Константиновна, заткнувъ уши и
зажмуривъ глаза, продолжала твердить:
-- Не могу, не могу, пожалуйста, уходите.
Потомъ, съ разстроеннымъ видомъ, перебирая свои бумаги, она жаловалась
мн e:
-- Ну вотъ, видите, какъ они вс e л e зутъ. Имъ, конечно, не хочется въ
Свирьлагъ... А они и не думаютъ о томъ, что у меня на рукахъ двое д e тей... И
что я за все это тоже могу въ Свирьлагъ попасть, только не вольнонаемной, а
уже заключенной... Вс e вы эгоисты, вы, мужчины. {217}
Я скромно соглашался съ т e мъ, что нашъ братъ, мужчина, конечно, могъ бы
быть н e сколько альтруистичн e е. Т e мъ бол e е, что въ дальн e йшемъ ход e событ i й я
уже былъ бол e е или мен e е ув e ренъ... Черезъ н e которое время Н. К. говорила
мн e раздраженнымъ тономъ.
-- Ну, что же вы сидите и смотрите? Ну, что же вы мн e ничего не
посов e туете? Все должна я, да я. Какъ вы думаете, если мы этого инженера
проведемъ по спискамъ, какъ десятника...
Обычно къ этому моменту техника превращен i я инженера въ десятника,
врача въ л e кпома (л e карск i й помощникъ) или какой-нибудь значительно бол e е
сложной лагерно-бюрократической махинац i и была уже обдумана и мной, и
Надеждой Константиновной. Надежда Константиновна охала и бранилась, но
инженеръ все-таки оставался за ББК. Н e которымъ устраивалась командировка въ
Медгору, со свир e пымъ наставлен i емъ -- оставаться тамъ, даже рискуя отсидкой
въ ШИЗО (штрафной изоляторъ). Мног i е на время вообще исчезали со списочнаго
горизонта: во всякомъ случа e, немного интеллигенц i и получилъ Свирьлагъ. Во
вс e хъ этихъ операц i яхъ -- я, мелкая сошка, переписчикъ и къ тому же уже
заключенный, рисковалъ немногимъ. Надежда Константиновна иногда шла на очень
серьезный рискъ.
Это была еще молодая, л e тъ 32-33 женщина, очень милая и привлекательная
и съ большими запасами sex appeal. Не будемъ зря швырять въ нее булыжниками;
какъ и очень мног i я женщины въ этомъ м i р e, для женщинъ оборудованномъ
особенно неуютно, она разсматривала свой sex appeal, какъ капиталъ, который
долженъ быть вложенъ въ наибол e е рентабильное предпр i ят i е этого рода. Какое
предпр i ят i е въ Сов e тской Росс i и могло быть бол e е рентабильнымъ, ч e мъ бракъ
съ высокопоставленнымъ коммунистомъ?
Въ долг i е вечера, когда мы съ Надеждой Константиновной дежурили въ
ликвидком e при св e т e керосиновой коптилки, она мн e урывками разсказала
кое-что изъ своей путаной и жестокой жизни. Она была, во всякомъ случа e, изъ
культурной семьи -- она хорошо знала иностранные языки и при этомъ такъ,
какъ ихъ знаютъ по гувернанткамъ, а не по самоучителямъ. Потомъ -- одинокая
д e вушка не очень подходящаго происхожден i я, въ жестокой борьб e за жизнь --
за сов e тскую жизнь. Потомъ -- бракъ съ высокопоставленнымъ коммунистомъ --
директоромъ какого-то завода. Директоръ какого-то завода попалъ въ
троцкистско-вредительскую истор i ю и былъ отправленъ на тотъ св e тъ. Надежда
Константиновна опять осталась одна -- впрочемъ, не совс e мъ одна: на рукахъ
остался малышъ, разм e ромъ года въ полтора. Конечно, старые сотоварищи
бывшаго директора предпочли ее не узнавать: блаженъ мужъ иже не возжается съ
"классовыми врагами" и даже съ ихъ вдовами. Снова пишущая машинка, снова
голодъ -- на этотъ разъ голодъ вдвоемъ, снова м e сяцами наростающая жуть
передъ каждой "чисткой": и происхожден i е, и покойный мужъ, и совершенно
правильная презумпц i я, что вдова разстр e ляннаго челов e ка не можетъ очень ужъ
пылать коммунистическимъ энтуз i азмомъ... Словомъ -- очень плохо. {218}
Надежда Константиновна р e шила, что въ сл e дующ i й разъ она такого faux
pas уже не сд e лаетъ. Сл e дующ i й разъ sex appeal былъ вложенъ въ максимально
солидное предпр i ят i е: въ стараго большевика, когда-то ученика самого Ленина,
подпольщика, политкаторжанина, ученаго л e совода и члена коллег i и Наркомзема,
Андрея Ивановича Зап e вскаго. Былъ какой-то промежутокъ отдыха, былъ второй
ребенокъ, и потомъ Андрей Ивановичъ по e халъ въ концентрац i онный лагерь,
срокомъ на десять л e тъ. На этотъ разъ уклонъ оказался правымъ.
А. И., попавши въ лагерь и будучи (р e дк i й случай) бывшимъ коммунистомъ,
им e ющимъ еще кое-какую спец i альность, кром e обычныхъ "парт i йныхъ
спец i альностей" (ГПУ, кооперац i я, военная служба, профсоюзъ), ц e ной трехъ
л e тъ "самоотверженной", то-есть совс e мъ уже каторжной, работы заработалъ
себ e право на "совм e стное проживан i е съ семьей". Такое право давалось очень
немногимъ и особо избраннымъ лагерникамъ и заключалось оно въ томъ, что
этотъ лагерникъ могъ выписать къ себ e семью и жить съ ней въ какой-нибудь
частной изб e, не въ барак e. Вс e остальныя услов i я его лагерной жизни: паекъ,
работа и -- что хуже всего -- переброски оставались прежними.
Итакъ, Надежда Константиновна въ трет i й разъ начала вить свое
гн e здышко, на этотъ разъ въ лагер e, такъ сказать, совс e мъ ужъ
непосредственно подъ пятой ОГПУ. Впрочемъ, Надежда Константиновна довольно
быстро устроилась. На фон e кувшинныхъ рылъ сов e тскаго актива она, къ тому же
вольнонаемная, была, какъ работница, конечно -- сокровищемъ. Не говоря уже о
ея культурности и ея конторскихъ познан i яхъ, она, при ея двойной зависимости
-- за себя и за мужа, не могла не стараться изъ вс e хъ своихъ силъ.
Мужъ ея, Андрей Ивановичъ, былъ невысокимъ, худощавымъ челов e комъ л e тъ
пятидесяти, со спокойными, умными глазами, въ которыхъ, казалось, на весь
остатокъ его жизни ос e ла какая-то жестокая, e дкая, незабываемая горечь. У
него -- стараго подпольщика-каторжанина и пр. -- поводовъ для этой горечи
было бол e е ч e мъ достаточно, но одинъ изъ нихъ д e йствовалъ на мое воображен i е
какъ-то особенно гнетуще: это была волосатая лапа товарища Видемана, съ
собственническимъ чувствомъ положенная на съеживающееся плечо Н. К.
На Андрея Ивановича у меня были н e которые виды. Остатокъ нашихъ
лагерныхъ дней мы хот e ли провести гд e -нибудь не въ канцеляр i и. Андрей
Ивановичъ зав e дывалъ въ Подпорожьи л e снымъ отд e ломъ, и я просилъ его
устроить насъ обоихъ -- меня и Юру -- на какихъ-нибудь л e сныхъ работахъ,
ч e мъ-нибудь врод e таксаторовъ, десятниковъ и т.д. Андрей Ивановичъ далъ намъ
кое-какую литературу, и мы мечтали о томъ времени, когда мы сможемъ шататься
по л e су вм e сто того, чтобы сид e ть за пишущей машинкой.
___
Какъ-то днемъ, на об e денный перерывъ иду я въ свою избу. Слыш