После всякого осуждения можно простить, любое порицание может стать прощением: «судить» и «прощать» — две стороны одной медали.[445] Но для каждой стороны свои правила. Великий закон требует равенства, того, чтобы важны были действия, а не то, кто их совершает. Акт прощения, с другой стороны, требует иметь в виду человека: нельзя простить убийство и кражу, но можно — убийцу и вора. Мы всегда прощаем кого-то, а не что-то, и вот почему думают, будто может простить лишь любовь. Но с любовью или без, мы прощаем ради человека, и когда справедливость требует равенства, милосердие настаивает на неравенстве — таком неравенстве, которое подразумевает, что человек является, — или должен являться, — чем-то большим, нежели то, что сделал и чего добился.
Разумеется, подобный подход имеет последствия для христианского поведения в мире. Вопреки альтернативам насильственного изменения мира и безвольного бегства от мира, в нем открывается возможность изменения и очеловечения мира силою любви. Любовь - не дополнение справедливости; скорее, любовь есть высшее исполнение справедливости. Ибо в итоге мы будем справедливы по отношению к другому человеку не столько тогда, когда мы ему дадим то или иное, а когда примем и оценим его как человека, и когда мдаруем ему самих себя. Любовь включает в себя требования справедливости; конечно, она проявляется в активном участии каждого в деле справедливости, но она одновременно превосходит ее и тем самым исполняет ее. Она сила и свет, которые помогают в соответствии с изменяющейся ситуацией распознать и по-новому исполнить требования справедливости. В этом отношении любовь — это душа справедливости. Таким образом, любовь есть ответ на вопрос о справедливом и человечном мире; она — разрешение загадки истории. Она сущность спасения человека и мира.[446]
3. Любовь богатства в добре.
Третья грань любви рассматривается в прагматической категории. В предшествующих союзах любовь выражалась через личное как либидо, и социальное как филео. В третьем отношении, любви и богатства, любовь выражается как агапе (греч. αγάπη). Это любовь жертвенная, выраженная в экономическом измерении, как любовь расточительная. Искупительный характер такой любви, лишь подтверждает аксиологическую основу такого подхода. Агапе – любовь, которая отдает. Если любовь филео подчеркивала права, то агапе отказывается от них. Ключевым моментом любви для агапео будет: «не ищет своего » (1Кор 13:5). Это наверное самое традиционное понимание любви в истории христианской этики.
Онтологическое единство любви и богатства имеет свои сложности. Так любовь и деньги часто можно обнаружить в самых антиэтических категориях. Покупающий любовь за богатство обличается в распутстве. Но что останется от любви без богатства? Любовь без богатства, есть вера без дел. Любовь без богатства есть доброе пожелание без помощи добра. Любовь без богатства так же скудна как и богатства без любви. Такая любовь есть воссоединение метафизики без физики. Это если кто-нибудь из вас скажет им: «Идите с миром, грейтесь и питайтесь », но не даст им потребного для тела (Иак 2:16). Грош цена такой любви без богатства. Потому что такое состояние построено не на воссоединении, а на разрушении. Такое богатство всегда стяжательство. Здесь так же есть две трагедии, как две крайности: «любовь в бедности» или «пышность без любви». С одной стороны можно сказать, что любви всегда нужен будет дом, а не шалаш. Долги и нищета способны разрушить семью не меньше обиды. С другой стороны, любовь за деньги всегда будет пошлостью и насилием.
«Где сокровище ваше там и сердце ваше» (Мф 6:21, Лк 12:34). Покажите ваши чеки и я скажу вам, что вы любите. И снова мы возвращаемся к вопросу: разве можно покупать дружбу? На что Писание скажет: не просто можно, но и нужно. Приобретайте себе друзей богатством неправедным. Ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде (От Луки 16:8-9). Если ты свою дружбу не подтверждаешь вложениями и тратами, то такая «любовь в шалаше» не устоит. Людей надо любить, а пользоваться - вещами. Нельзя любить вещи, и пользоваться людьми. Именно любовь позволяет нам относится к людям как к ценности, а не как к средствам. Однако через то, что мы отдаем эти средства ради людей, делая добро.
Задавались ли вы когда-нибудь вопросам, почему благосостояние народа обычно так трагически сказывается на институте брака? Почему богатым так сложно устроить семейную жизнь? Почему примитивные народы имеют такие сильные семьи? Почему романы со счастливым концом обычно про бедных людей? Найти любовь среди сильных мира сего так же сложно, как пройти верблюду сквозь игольное ушко. У любви есть цена. И многие стали в очередь, чтоб купить ее. Стоимость для всех одна: все, вместе с самим собой. Все - для одних это удача, т.к. у них в кармане была только сдача. Для тех, кто побогаче, сложнее была задача.
Может покажется это банальностью, но любимое дело любви - любить, дарить. Спросите у человека даже с самой несчастной историей любви, и он скажет, что любовь несчастной быть не может. Он счастлив от того, что может любить более, нежели быть любимым. Самое сложное в любви - это не доставать звезды с неба, а не делать этого. Любовь - это воссоединение через расточение, от которого расточающий не отменяется, но обретается, реализуется. Так даже смерть за другого не означает конец, но имеет надежду воскресения. Всякий же сберегающий любовь теряет ее, отдающий - приобретает.
***
Наконец, стоит вернуться к самой любви в отношении себя. Может ли любовь проявить себя через саму себя? Будучи категорией бытия она не может этого. Любовь мы познаем только в отношении с другим: силой, справедливостью, богатством. Любовь через любовь не определяется, оставаясь лишь тавтологией, стремящейся к тождеству самого себя, к пустоте.
Любовь не просто одна из добродетелей. Она клей, без которого не может существовать ни одна из них. Добродетелей может быть тысячи, как кирпичей на стройке. Но без любви, как без цемента, не вывести дома. Увы, очень часто такие стройки так и стоят, что порой могут даже представиться свалкой или грудой строительного мусора. Разве вам не приходилось встречать такие примеры? Милость без любви – подачка. Справедливость без любви – воздаяние. Мудрость без любви – хвастовство. Миротворчество без любви – война. Даже само совершенство без любви – законничество.
«Любовь, есть совокупность совершенства » Кол3:14. В любви есть все. Она имеет в себе все добродетели. Любовь – это не новый уровень отношения, но совокупность всех уровней. И несчастна та любовь, что потеряла дружбу. А еще несчастней та, в которой нет уважения, не говорю уже о той, что просто не злится. Ведь если друг забыл об уважении, а только уповает на отношения, его скоро уличат в панибратстве. Отрывая лепестки, никогда не познаешь красоту розы. В любви нет частей. Все пункты – одно.
2.1.3. Теология и любовь
Любовь можно выразить как целевую причину бытия. По мнению Аристотеля, целенаправленность присуща всему на свете: дождь идет, чтобы дать влагу растениям, а апельсины и виноград растут, чтобы их ели люди. Современная наука придерживается иного мнения, т.к. ее предмет исключает замысел Создателя. Так как сама наука, исключает предмет любви. Ни для кого не секрет, что для любого ученого, исследователя в их деле необходимо сдерживать холодную беспристрастность. Иначе если кто-либо из них поддастся искушению сентиментальности, уже не может достойно конкурировать на учебном полигоне. Любой профессиональный бизнес требует хладнокровия. Это бизнес, ничего личного! В любви не так. Любовь всегда личная. Любовь всегда теплая. Любви нет дела до грамот, дипломов, медалей, кубков и большой прибыли. Любви нужен только лишь любимый. Любовь – это горячо.
Любовь, как и цель, - всегда частное, наука всегда общее. Если мы любим какого-то человека, то этот он для нас – единственный. Он – не сообщество, не сборище, не разновидность. Нельзя любить человечество, ведь человечества нет, это всего лишь термин. Если проповедник или учитель говорили вам, что Библия учит его любить, они вас обманули. Библия этому не учит, там даже нет такого слова. Христос просит нас любить Бога и ближнего, а не человечество. Имя Божие - самое индивидуалистическое слово, «Я» (Быт 3:14). Божий образ в нас - наше «я». Парадокс любви в том и состоит, что самое частное, собственное, единичное можно разделить с другим, ничего не теряя.
Для категории любви в теологии мы познаем слово «Авва», т.е. Отец (Мр 14.36; Рим 8.15; Гал 4.6). Авва служит обращением, выражающим высшую форму доверия, искренней любви, сыновней покорности, а также дружеского расположения. Бог - есть любовь (1Ин 4:8). Любовь, как самое большое, что можно сказать о том, что можно сказать. Но не в смысле обожествления бытия любви, иначе это будет культ Афродиты. Бог есть любовь, но любовь не есть Бог. Современная секуляризованая культура, такой культ превращает в теорию гуманистический наук, через определения себя собою. Так Эрих Фромм даже предлагал обозначать словом «Бог» чувство высшей преданности всему человечеству, растворяя религиозное в этическом, духовное в душевном.[447]
Бог есть любовь (1Ин 4:16). Ясности ради это предложение нужно прежде всего читать, делая ударение на слове Бог, хотя мы и привыкли подчеркивать в нем слово «любовь». Это значит, что надо исключить все дефиниции, описывающие сущность любви как человеческое поведение, как побуждение, самоотверженность, жертву, стремление к общению, чувство, страсть, служение, деяние. Все это может быть и без «любви» (см. 1Кор 13). Только знающий Бога знает любовь, но не наоборот: человек де обладает природным знанием о том, что такое любовь и потому может понять и Бога. Бога не знает никто, разве что Бог сам откроется ему. Так никто не знает и любви, разве что он познает ее в самооткровении Божьем. Таким образом, любовь - это откровение Бога. А это откровение есть Иисус Христос.[448]
Разумеется, библейское понятие любви — это не определенная разновидность того, что мы до сих пор подразумевали под этим словом в общем смысле. В библейском понимании открывается как раз противоположное, а именно: что Он и только Он — единственная основа, истина и реальность любви. Причем таким образом, что всякое естественное понимание такой любви является истинным и действительным только в той мере, в какой оно причастно своему истоку, то есть любви, которая есть Бог, открывшийся в Иисусе Христе.[449]
2.2. Справедливость
2.2.1. Онтология справедливости
Справедливость - это не социальная категория, далекая от онтологических вопросов; это категория, без которой невозможна никакая онтология. В поэтическом фрагменте видения Парменида именно Dike, богиня справедливости, сообщает ему истину о бытии. Справедливость отсюда становиться синонимом объективности. Гераклит скажет о логосе, законе, который определяет движение космоса и полиса. Согласно Платону - справедливость это функция объединения, действующая в отдельном человеке и обществе. В борьбе Сократа против софистов это было решающим моментом. Это принцип всех реальных законов. Справедливость дает римским стоикам критерий для формулирования и применения римского права. Даже при беглом взгляде на Ветхий Завет видно, что хотя мышление пророков не было метафизическим, при этом принцип справедливости декларирован как на весь Израиль, так и на все человечество вместе с природой. В позднем иудаизме такой акцент дает закону объективно существующее вечное царство. Тора предсуществует всему творению, повиновение этому закону - жизнь, неповиновение ведет к самоуничтожению.[450] Онтология любви с очевидностью демонстрируют, что любовь - это принцип справедливости. Если реальность бытия есть по сути воссоединение разделенного, то справедливость бытия есть форма, адекватная такому движению.
Справедливость область межличностных отношений. И эти отношения носят характер столкновений, именно они и делают нас людьми. Только встретив «ты», человек понимает, что он есть «я». Человек способен превзойти все ограничения и даже самого себя, кроме одного предела: это другой человек. Другой «ты» - это стена, которую нельзя убрать, пройти сквозь или использовать ее как вещь. Всякий кто пытается это сделать, разрушает сам себя, свое «я», т.к. без «ты» уже нет «я». Делая субъекта вещью, объектом, «я» отказывается от себя. Несправедливость в отношении к другому, всегда несправедливость в отношении к себе. Какая польза приобрести весь мир, а душе своей повредить? (Мф16:26) Хозяин который обращается с рабом не как с «я», отказывает себе в «я». Раб причиняет хозяину не меньший вред, чем тот ему. Внешнее неравенство уравновешивается разрушением «я» хозяина.
2.2.3. Связь справедливости с силой, богатством и любовью
1. Справедливость силы в наказании.
Справедливость - это форма бытия, в которой реализует себя сила. Она должна придать характер столкновениям бытия с бытием. И пока этой встречи не произошло, и силы не соразмерены, невозможно определить форму справедливости. Неправильное, несправедливое силовое воздействие может уничтожить жизнь. И нет таких формул или механистических теорий, которые могли бы гарантировать справедливость. Здесь важно подчеркнуть некоторые важные характеристики принципа такой матрицы. Во-первых, принцип справедливости должна быть адекватной содержанию. Так, некоторые законы справедливости в прошлом, могут быть не адекватными в сегодняшнем содержании: вместо того, чтоб соединять, они еще больше разделяют. Во - вторых, это принцип равенства всех людей в равной степени независимо от статуса, подчеркивая одну онтологичность при множестве различий в функциональности. В - третьих, важен принцип индивидуальности, который всегда смотрит на человека как на личность, а не на вещь или объект. Таким образом, духовная свобода возможна даже «в цепях», при определенных обстоятельствах. Так как если справедливость - это форма воссоединения разделенного, она должна включать и разделение, без которого нет любви, и воссоединение, в котором любовь осуществляется.
Справедливость без силы есть хаос. Справедливость была определена как форма, в которой сила бытия реализует себя в столкновении с другой силой. Справедливость имманентна силе, т.к. не существует силы бытия без адекватной формы. И всякий раз, когда одна сила сталкивается с другой, нельзя избежать насилия. Но как могут справедливость уживаться с притеснением? Ответ должен быть таким: несправедливо не насилие само по себе, а такое, которое разрушает объект, на который направленно. В словах Гегеля, что преступник имеет право на наказание, есть своя правда. Так как наказание для преступника есть не только кара, но и благо, как защита его личности от уничтожения им самим самого себя.
2. Справедливость богатства в награде.
Итак, если справедливость силы в большей степени тяготеет к институту политики, то справедливость богатства стремится к институту экономики. В первом преобладает юридическая составляющая, во втором - экономическая. При этом одна и другая может претендовать на пропорциональное измерение в количественных единицах, хотя и разных. Так справедливость силы будет насильственной, а справедливость богатства - материальной.
Несмотря на то, что часто именно материальная составляющая больше всего становится причиной несправедливости юридической, справедливость не может существовать без экономической базы. Каким образом сочетать право и экономику, это вопрос важный, и что нужно заметить, необходимый для решения, а не исключающий друг друга. Здесь стоит остановиться на вопросе: что будет, если исключить богатства из справедливости? «Кнут без пряника» -это страх без надежды, способный порождать гнев, и никогда - любовь. Это прошлое без будущего. Это послушание без веры, ведь награда лучше ориентирует, а наказание легче понимается. Кнут (негативное подкрепление или наказание) может прекратить ненужное поведение, но не учит искать и думать, рождает злость, усталость и разрушает контакт. Это только забор, но не дорога. Последнее всегда прокладывается пряником (вознаграждением или позитивным подкреплением), и обычно это куда более перспективный путь. Позитивная мотивация преумножает энергию, дарит чувство радости и счастья, желание делать больше и больше.
Все в жизни имеет форму, в то же самое время все реально существующее устремлено за свои пределы. Оно не удовлетворено формой, в которой находится. Все хочет расти. Образно говоря, молекула желает быть клеткой, клетка - объектом, растение - животным, животное - человеком, человек - богом, слабый - сильным, обособленный - соучаствующим, несовершенный – совершенным, и так далее. Это настойчивое стремление может привести к тому, что выйдя за свои пределы, оно может не достигнуть новой формы, уйдя в небытие уничтожения. Можно это назвать риском создания. В этом смысле справедливость наказания и награды удерживают форму бытия от его уничтожения в небытие через поддержку жизни бытия.
3. Справедливость любви в ответственности.
О смысле понятия «справедливости» спорили не одну сотню лет. Она изображалась языком мифов и поэзии, скульптуры и архитектуры. Однако никто не смог преодолеть двусмысленности этого понятия. Еще Аристотель отличал справедливость распределения от справедливости возмездия через принцип соразмерности. Первая со знаком плюс есть награда, т.е., что нужно дать. Вторая со знаком минус есть наказание, т.е., что нужно отнять. Но соразмерность в распределении и возмездии разная, чем порождается парадокс. Термин «соразмерная справедливость» подразумевает градацию определенных требований, с другой стороны принцип справедливости предполагает равенство. Статус человека к тому же не статичен, но постоянно меняется, он динамический. И такая изменчивость приводит к выявлению третей справедливости, творческой справедливости. Это нечто больше, чем пропорциональная справедливость и выражается в божественном милосердии, которое прощает, чтобы воссоединить. Бог не связан заданным соотношением между добродетелью и размером дани. Он может творчески менять это соотношение и делает это, чтобы удовлетворить тех, для кого, согласно пропорциональной справедливости, это было бы исключено. Поэтому божественная справедливость может показаться явной несправедливостью, т.к. оправдывает тех, кто не является праведным. Творческая справедливость - это форма воссоединяющей любви, которая карает каждый грех, но не каждого грешника. Это справедливость никого не обижает тем, что воздает меньше положенного, но некоторым усматривается больше положенного (Мф 20:1-12). При этом норма без любви будет законничеством, буква которого убивает, т.к. не может составить слова животворящего. Закон смотрит в текст, а любовь - в глаза.
Любовь часто противопоставляют справедливости, любовь имеет нечто такое, на что объективность сама по себе не способна. Любовь ставиться выше справедливости. Однако если любовь откажется от справедливости на основании того, что она всегда больше, то от этого она потеряет очень много, становясь лишь сентиментальностью. Такая снисходительная любовь лишь потворствует преступнику, являясь всегда злом для жертвы преступника. Тоже самое можно сказать и в обратной зависимости. Как только справедливость теряет любовь, она становится не справедливой, т.к. соучастие есть прерогатива любви. Выходит, справедливость справедлива благодаря неявно присутствующей в ней любви. Любовь и справедливость отличаются не по количеству, но по качеству. Любовь показывает, что справедливо в конкретной ситуации, когда перестает работать справедливость. Любовь не делает излишней справедливость. Говорят обратное те, кто хочет избежать ответственности, обязанностей и самоограничения, которое требует справедливость. В любви без справедливости, за вспышками эмоциональной отдачи, зачастую начинаются вспышки враждебности.
Здесь можно вставить широкую цитату И.В. Креевского: «Мы охотно удвоили бы наши пожертвования, только бы уменьшить наши обязанности. Как часто встречается человек великодушный и вместе несправедливый, благотворительный и неблагодарный, щедрый и скупой, расточительный на то, что не должно тратить, и скупой на то, что обязан давать; преданный по прихоти, жесткий с теми, кто имеет право на его преданность, ненавистный, может быть, в том кругу, куда поставило его провидение, и достойный любви и удивления, как скоро выходит из него; охотник в делах человеколюбия и беглец из рядов обязанностей, и воображающий, что может произвольным и часто бесполезным пожертвованием уплатить нарушение самых существенных, самых близких обязанностей. Не труды, не пожертвования, не опасности, ему противна правильность порядка. Ему легче быть возвышенным, нежели честным. Но не скажу: ему легче быть милосердным, нежели справедливым, ибо милосердие несправедливого не милосердие».[451]
***
Последнее, что нужно здесь отметить. Справедливость не определяется справедливостью будучи укорененной в бытие, но ей измеряется все, как это мы рассмотрели в отношении любви, как мы это утвердили в отношении богатства и силы. Справедливость как форма законов логики: тождества, не противоречия и исключения третьего. Сами определяют и судят, и не выводятся из других положений. Мы не определяем моральные ценности, мы просто открываем их. Справедливость есть аксиома нашей совести, которая может быть в пренебрежении, но не может быть не замечена. Она не покупается, не уговаривается, всегда нанося отпечаток вины, лекарства от которого не может быть.
2.2.3. Теология и справедливость
Справедливость можно выразить как формальную причину бытия. Форма — это не качество, не количество, не отношение, а то, что составляет суть вещи, без чего ее нет, т. е. форма — это суть бытия вещи. Все реально существующее имеет форму, будь то атом или человеческий ум. То, что не имеет форму, не имеет бытия.
Тождество справедливости выражается в теологии именем Бога: «Я есмь Тот, Кто Я Есмь» (Яхве). Бог есть данность, Он аксиома и точка. Непротиворечие справедливости можно определить титулом: «Святой», т.е. Тот, которому нет соответствия с другими. Бог - справедлив, но справедливость - не есть Бог. Культ справедливости есть академия Аполлона, но не церковь Иисуса Христа. Понятие справедливости применяется к Богу в предельном, и следовательно в символическом смысле. Бог символически мыслится как Тот, Кто судит народы в справедливости, Сам являясь критерием и эталоном. Тем самым божественный закон выше выбора между естественным и словесно выраженным законом, как волюнтаристического, так и эссенциального подхода. Его закон - это Его воля и Его природа, т.е. это откровение и онтология бытия.
2.3. Сила
О власти написано немало. Но ее тайна продолжает волновать воображение. Этимологически понятие прослеживается во многих языках. Греческое слово arehe — архэ выражает два значения — «править» и «начинать». Корень «архэ» является общим для многих слов — «архитектор», «архиепископ», «собственник», «хозяин» и др. Все эти лингвистические нюансы определяют социально-философскую традицию рефлексии по поводу понятия «власть». Итальянское слово potere («власть») происходит от разговорного латинского potere, обратного образования от potens («могущий») и других форм на pot — глагола posse — «мочь» (состоящего из двух компонентов: potis — «господин», «тот, кто может» индоевропейского происхождения и esse — «быть»). Власть — это один из наиболее расплывчатых терминов-понятий и один из самых спорных в общественных науках. Тема власти давно занимала умы философов и психологов. Давнюю историю имеет общефилософское рассмотрение феномена власти (конфуцианство, Аристотель, Эпикур, Полибий, Платон). Геродот и Плутарх уделили лидерам в области политики много внимания, превознося героев, монархов и полководцев как творцов истории. Средневековый мыслитель Никколо Макиавелли акцентировал внимание на технологии удержания власти. Власть как природное могущество и гарант мира и процветания членов общества анализируется в работах Т. Гоббса, Дж. Локка.
2.3.1. Онтология силы
С одной стороны, бытие не поддается определению, т.к. в любом определении бытие уже подразумевается. С другой, бытие определяется с помощью зависящих от него понятий, таких, которые характеризуют его метафорически. Метафоричность не будет претендовать на метафизическое основание именно этих понятий, но с помощью проб и ошибок, выделяет наиболее существенные и предельные характеристики бытия. Итак, определение бытия невозможно, но возможно кое-что в плане метафорической подсказки.
Может ли сила выразить такую встречу человека с реальностью? Как традиция Аристотеля, так и Августина, делают силу фундаментальным определением бытия-как-бытия. Более всего в этом отношении выделяется философия Ницше, как сила воли к власти. В основе этой «воли к власти» у Ницше, так же как и у Шопенгауэра - это обозначение динамического самоутверждения жизни.[452] Последнее есть, не просто стремление к социологической константе, но движение всего живого реализовать себя со все большей силой и широтой. Воля к власти - это не желание человека добиться власти над людьми, это самоутверждения жизни в ее динамическом самотранцендировании, преодолевающем внутреннее и внешнее сопротивление.
Бытие есть сила бытия. «Сила», даже при метафорическом использовании этого слова, предполагает нечто, на что она воздействует. Но если бытие и есть сила, против чего тогда направлена ее динамика? Ответ может быть только один: против небытия. Однако мыслить это небытие в терминах не парадоксального онтологии не представляется возможным. Небытие есть отрицания бытия внутри самого бытия. Бытие, которое включает в себя небытие - есть конечное бытие. Конечное, в смысле расположенности к неизбежности прекращения возможности быть. То есть, это бытие, которое имеет начало и конец, небытием до и небытием после. Небытие возможно только как отрицание бытия, т.е. у него нет отдельного собственного онтологического статуса. Негативное «живет» позитивным, которое оно отрицает. Бытие в конечном счете преобладает над бытием, не через логическое, но через экзистенциальное, через признания бесконечного во всем конечном. Ибо как небытие зависит от бытия, которое оно отрицает, так и понимание конечности предполагает, что есть что-то, что выше конечности, откуда конечное выглядит как конечное.
Каждое живое существо утверждает свое собственное бытие. Его жизнь - это самоутверждение, даже если это самоутверждение имеет форму отказа от самого себя. Всякое бытие сопротивляется тому, что его отрицает. Самоутверждение живого существа вопреки небытию - это выражение его силы бытия. Сила бытия становится явной только в процессе, в котором бытие свою силу осуществляет. Жизнь есть динамическая реализация бытия. В процессе жизни ничего нельзя логически вывести, ничто не определено априори, нет ничего окончательного, кроме тех структур, которые делают возможной динамику жизни. Жизнь включает в себя постоянное принятие решений, сознательных и не сознательных, в ответ на столкновение силы с силой, тем самым порождая столкновение бытия с бытием. Жизнь - это опыт. Каждый имеет шансы и должен рисковать, потому что его силы бытия остаются скрытой, если реальные столкновения не обнаруживают ее. Такое столкновение борьбы сил происходит как при случайном взгляде одного человека на другого, так и в самых сложных любовных отношениях, как это показывает в своем анализе Сартр («Бытие и Ничто»).[453]
2.3.2. Связь силы с любовью, справедливостью и богатством
1. Сила любви в жизни.
Можно сказать, что конструктивная социальная этика невозможна до тех пор, пока к силе относятся с недоверием, а любовь сводится к ее эмоциональным или этическим качествам. Такое разделение ведет к отрицанию или безразличному отношению к сфере политики со стороны религии. Это ведет к отделению политического от религиозного, политики от этического. И тогда не удивительно, что сила без любви проявляет себя, как насилие. Конструктивная социальная этика предполагает понимание того, что в структурах власти присутствует как элемент любви, так и элемент силы, без которого любовь превращается в беспорядочную капитуляцию. Только понимание онтологических корней силы способно преодолеть отношение между силой и насилием. Политика не может быть ни с позиции силы, ни в демократии, ни в диктатуре.
Возможна ли сила без насилия? В силе всегда есть момент «принуждения», которое в свою очередь воздействует с целью движения при отсутствии активной поддержки. Безусловно, никакую вещь нельзя вынудить к чему-то, что противоречит ее природе, это убьет ее. В этом смысле принуждение имеет свои пределы, иначе это уже не «принуждение», а разрушение. Свойство жизни всегда будет сопротивляться механистическому принуждению. В жизни всегда есть что-то спонтанное, механизм всегда причинно-следственный. Сила не есть принуждение, не насилие, но может использоваться как насилие, так и принуждение для реализации жизни, а так же игнорировать одно и другое, но всегда ради жизни. Развивая дальше эту идею, мы начнем только повторяться, говоря то, что мы обсуждали в разделе «любви силы».
С другой стороны, здесь мы снова возвращаемся к вопросу теодицеи, напряженности между силой и любовью. Вопрос, который хорошо понимается эмоционально, но не логически: «Что в Боге не хватает более любви или силы для того, чтоб преодолеть страдания?» Не будь возможности независимости от Бога, мы бы никогда не узнали, что такое любовь, сила, справедливость и богатство. Мир был бы раем спящих невинностей, инфатильным раем без реальности жизни и бытия. Такой мир есть тюрьма спящего рая. Любовь не могла сотворить такой мир, но сотворив «другой», у нее хватило сил дать жизнь такому миру. Средоточием такого пересечения любви и силы есть крест, событие Распятия, в котором страдание открывают место воскресению, жизни. Соотношение любви и силы и есть ключ преодоления небытия, а именно смерти, вины и отсутствия смысла.