ВВЕДЕНИЕ В ТЕИСТИЧЕСКУЮ ЭТИКУ 47 глава




Вечная мука есть ничто иное, как увеко­веченный миг окончательного разрыва с жизнью. В аду есть только бесконечное, темное прошедшее, и нет настоящего и будущего. Ад не есть смена моментов во времени, а навеки застывший окончательный миг, от которого уже нет перехода к какому-либо другому мигу или серии моментов. Стало быть, вся жизнь — по ту сторону ада: вся его действительность сводится к пустому миражу, который уже не соблазняет, потому что он разоблачен и побежден окончательно. «Вечный огонь», попалящий смерть, — не жестокость, а избавление и победа. Не живший во Христе во времени, в конце времен на веки извергнут «во тьму внеш­нюю», в сферу, абсолютно чуждую Христу и, ста­ло быть, чуждую жизни. «Тьма внешняя», т.е. абсолютно внебожественная действительность, очевидно, представ­ляет собою нечто такое, что не живет. Это жизнь — не действительная, а только кажущаяся. Действи­тельность ада есть действительность разоблачен­ного праведным судом Божиим вечного миража. Как может страдать то, что умер­ло второю и, стало быть, окончательною смертью? Есть ли в аду возможный субъект страдания: мо­гут ли страдать призраки? Не составляет ли страда­ние исключительный удел живущего, живого? Трудность христианского понимания ада заключается именно в том, что оно как будто вводит нечто непризрачное — муку — в царство призраков. Если все в аду есть мираж, то как может быть в нем действительным страдание?

Здесь есть с чем согласиться, и чему возразить. Пожалуй, стоит согласиться, что самое худшее в аду не боль, а бессмыслица, не физическая мука, а духовная. Ад становится страшен не смертью, но существованием, без надежды на жизнь и на смерть. Это тьма больше физической, там нет разницы между тем подняты или опущены веки. Это хуже, чем заживо быть погребенным, т.к. надежды быть не может. Самое худшее, это не только когда нет выхода, но куда уж страшнее, когда нет входа. Жить безнадежно – это ад. Жить в никуда, жить в ничто – это ад. Это ужас, к которому нельзя привыкнуть. Он подобен огню, т.к. это место разруше­ния и мучений. Однако он подобен и тьме внешней, т.к. люди пропадают в нем навсегда.

Если грех сеть отпадение от жизни, то непонятным представля­ется не то, что согрешивший умирает, а то, как он может жить. С точки зрения углубленного рели­гиозного сознания возможность греховной жизни представляется гораздо более непонятною, чем смерть грешника. Как может жить тот, кто отпал от жизни? Если все живет и движется Духом Божиим, то как же может жить неправда? Если грех есть отпадение от жизни, то почему же можно согрешить и продолжить жить, хотя бы временно? Почему греху не присуждается его, ка­залось бы, необходимое логическое последствие — немедленная и полная смерть?

Духовная смерть, или «вторая смерть » (Откр 20:14; 21:8), не означает, что ду­ша или личность впадает в небытие; скорее, она окончательно и бесповорот­но лишается общения и соединения с Богом — главной цели человека и ос­новного условия, достойного существо­вания. Не обладая им, человек гибнет, умаляется до крайнего ничтожества, погружается в бездну пустоты. Так, ав­томобиль считают погибшим, разби­тым, развалившимся не только тогда, когда его детали переплавлены или демонтированы, но и тогда, когда они повреждены настолько, что его невозмож­но починить.

«Погибель» не означает в данном случае уничтожение, иначе она не могла бы быть «вечной». На уничтожение необходимо лишь мгновение, и оно завершено. Если кто-то подвергается вечной погибели, это значит, он будет вечно пребывать в этом состоянии. «Там будет плач и скрежет зубов» (Мф 8:12; 22:13; 24:51; 25:30), что указывает на их пребывание в сознании. Нельзя наказать того, кто не существует (см. 2Фес 1:9). Уничтожение было бы не наказанием, а освобождением от всякого наказания. Нельзя испытывать мучения во веки веков, если не пребываешь в сознании во веки веков (Отк 20:10).

Уничтожить людей было бы противоречием самой их сотворенной природе, ибо они созданы по образу и подобию Божию, которые вечны (Быт 1:27). Уничтожить Свое подобие и образ в человеке означало бы для Бога поразить отражение Себя Самого. Рождением мы приговорены быть. Мы можем выбрать не жить, но не существовать. Вечные страдания являются вечным свидетельством свободы и достоинства людей, даже нераскаявшихся. Как сказал Льюис, «в конечном счете, есть только два типа людей — те, кто говорит Богу: «да будет воля Твоя», и те, кому Бог в конце концов скажет: «да будет воля твоя».[922] Гилберт Честертон как-то заметил, что ад — это памятник человеческой свободе, и — можно добавить —человеческому достоинству. Люди — не объекты для манипуляций; они сами субъекты действия, заслуживающие уважения, потому что созданы по образу Божию. Человеческие существа должны быть наказаны, если они сотворили зло, потому что они были свободны и знали, что делают. Это личности для наказания, а не пациенты для лечения.

Существования ада требует Божия праведность (Рим 2:11, Быт 18:25, Пс 72:3). Джонатан Эдвардс утверждает, что даже единственный грех заслуживает преисподней, т.к. вечный и святой Бог не может быть терпимым ни к какому греху. Каждый человек совершает множество ежедневных грехов в мыслях, словах и поступках. И все это лишь усугубляется тем фактом, что мы отвергаем беспредельное милосердие Божие. А если добавить сюда еще и готовность человека выискивать изъяны в Божией справедливости и милосердии, мы получим более чем достаточное свидетельство необходимости преисподней. Если бы мы обладали подлинно духовным сознанием, нас удивляла бы не суровость ада, а наша собственная испорченность.[923] Простая амнистия есть игнорирование зла, не принимающее грех всерьез или вооб­ще признающее за ним право на существование[924].

Предположение о том, что преходящие страдания приведут к завершающему покаянию, нереалистично. «Скрежет зубов» тех, кто находится в преисподней, служит признаком не их исправления и обращения к благочестию, а еще большего ожесточения и упрямства не покоряющихся Богу. Поэтому после некоторого срока пребывания нечестивых в преисподней, Божие наказание для них становится оправданным в еще большей, а отнюдь не меньшей степени. Если бы ад мог исправлять людей, то Иисус не предрекал бы горе тем, кто отверг Его и обрек себя на муки ада (Мф 11:21-24). Не было бы и непростительных грехов, если бы люди в преисподней могли исправиться (Мф 12:31-32). Если бы преисподняя могла перевоспитать беззаконных грешников, они были бы спасены без Христа, Который является единственным путем к спасению. Высокий процент рецидивистов и закоренелых преступников в современных тюрьмах подтверждает точку зрения, что страдание несвойственно смягчать ожесточенные сердца; оно лишь больше их ожесточает.

***

Если для первой категории крайностью был дуализм, то для второго крайность отрицания самой концепции ада. К началу эпохи Нового времени «ад» все чаще рассматривается как состояние замурованного в самом себе, не освобожденного Богом «я», а затем он становится экзистенциаль­ной характеристикой современного бытия.[925] Евангельский подход, третий, можно выразить как персонально-субстанциальный. Он превосходит как онтологическое, так и психологическое толкования, включая их в себя, и превосходя их в сумме. Критерием в таком подходе выступает «имя» Бога, личность Иисуса Христа.

Существования ада требует Божия любовь(1Ин 4:16). Она не может действовать силой, только убеждением. Бог в Своей милости не может заставлять людей любить Его. Павел в связи с этим говорит о том, что делается доброхотно, а не по принуждению (2Кор 9:7). Насильственная любовь — это уже не любовь; это изнасилование. Любящий всегда оставляет «свободное пространство» тем, кого любит. Он не навязывает им себя против их воли. Как отмечает К. С. Льюис: «Неопровержимость и Неоспоримость — два вида оружия, которые сама суть Его замысла запрещает Ему применять. Просто подавить человеческую волю [...] было бы для Него бесполезно. Он не может насильничать. Он может только приглашать»[926]. Поэтому тем, кто избирает не любить Бога, должно быть позволено не любить Его. Тем, кто не хочет быть с Ним, должно быть разрешено отделиться от Него. Отделиться от Бога позволяет пребывание в преисподней.Как сказал философ-экзистенциалист Сартр, мы «осуждены быть свободными»; наша свобода безгранична, ее единственное ограничение состоит в том, что мы не можем перестать быть свободными.[927] У Бердяева это звучит так: «Ад нужен не для того, чтобы злые получили воздая­ние, а для того, чтобы человек не был изнасилован добром».

Как мы говорили выше «смерть» означает не уничтожение, но разделение. Адам и Ева умерли духовно в тот миг, когда согрешили, но они продолжали су­ществовать и могли слышать голос Бога (см. Быт 2:17; ср. 3:10). Так же до того, как кто-то спасается, он является мертвым «по преступлениям и грехам » (Еф 2:1), но все же он является образом Божиим (Быт 1:27; ср. 9:6; Иак 3:9) и его призывают уверовать, покаяться и спастись (см. Деян 16:30-31). Это видно, напр., из следующих слов: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф 7:23; Лк 13:27). Здесь показана сама суть гибели: лишение радости и веселья, получаемых от переживания присутствия с Богом в Его Царстве. Заблудший сын считался мертвым, и его «спасение» или возвращение в дом отца означало возвращение к жизни (Лк 15:24). Грех прямо противоположен всему благому в сущности Бога. Бог вечно наслажда­ется Собой и всем тем, чем Он является, и вечно ненавидит грех. По своей сути грех — это противоречие сути Его моральных качеств. Грех противоречит святости Бога, и Он должен ненавидеть его. Грех против вечного Бога несет вечное наказание. Таким образом умирает все то, что оторвано от Бога, все, что ищет отдельной от Него жизни. Но отделение от Жизни и есть смерть, от Света - тьма, от Блаженства - скорбь, от Любви - гнев, от Логоса - безумие, от Бога - ад. «Любовь Божья хороша не тем, что она в раю. А рай хорош, потому что там Божья любовь»[928]. Поэтому легко понять Достоевского, предпочитающего быть со Христом в аду, нежели без Него в раю. Свят. Григорий Палама говорит о том, что состояние человеческой природы до грехопадения «предполагало жизнь в Боге, для которой она и была сотворена, хотя эта жизнь принадлежала не ей, но Богу; после падения, лишившись жизни в Боге, она оказалась предоставленной своим собственным силам, что было сущностным противоречием с ее назначением и привело к смерти».[929]

В чем же заключалось, с точки зрения библейского автора, блаженство обитателей Эдема? Только ли в том, что там произрастали роскошные плодоносные деревья? В конце концов, хороший палестинский садовод мог и сам вырастить такой сад, но он был бы далек от мысли, что им возрожден Эдем. Смысл «райского бытия» открывается в свете одного важного противопоставления. В Библии часто говорится о том, что созерцание Божества смертельно для человека (Исх 33, 20; Исайя 6,5). Между тем, первый человек непосредственно беседует с Богом в Эдеме. Следовательно, существует, как заметил Л. Буйе, противопоставление «между тем миром, который был до грехопадения, когда Адам и Господь Элохим беседовали лицом к лицу, как два друга, и миром теперешним, где человек уже не может увидеть Бога и от этого не умереть»[930].

От человека не зависят две вещи: первое, его обреченность на жизнь; второе, нет выбора Бога. Бог - Один, поэтому выбрать другого нет возможности, но есть возможность быть без Него. Но где найти место без Него, куда направить взгляд от Единого Я Есмь. Только в другое «я», свое. Таким образом «исполняется его желание — жить полностью в себе и обходиться тем, что он там обнаружит. И он обнаруживает там ад»[931]. В конечном счёте ответ всем тем, кто возражает против идеи ада, тоже принимает форму вопроса: „Чего, собственно, вы хотите от Бога?» Чтобы Он омыл все их прошлые грехи и, любой ценой позволил им начать всё сначала, сглаживая все трудности и предоставляя им всевозможную чудесную помощь? Но Он это уже сделал, на Голгофе. Простить их? Они не желают прощения. Оставить их в покое? Увы, боюсь, что именно так Он и поступает.[932]

Душа человека не находит в себе никакого удовлетворения. Всякий взгляд внутрь себя приносит ей огорчение. Это принуждает ее искать утешения вне себя, привязываться к предметам внешним, чтобы всячески изгладить мысль о своем действительном положении. Радость ее в этом самозабвении, и, чтобы сделаться несчастной, достаточно ей очутиться наедине с собою.[933] Рай не предлагает ничего такого, чего может желать падкая на подкуп душа. Вполне можно сказать, что лишь чистые сердцем увидят Бога, ибо лишь чистые сердцем хотят этого. Существуют вознаграждения, не замутняющие побуждений. Любовь мужчины к женщине не продажна потому только, что он хочет на ней жениться, и его любовь к поэзии не продажна потому, что он хочет её читать, равно как его любовь к физическим упражнениям не страдает недостатком беспристрастности только потому, что он хочет бегать, прыгать и ходить. Любовь по определению стремится наслаждаться своим предметом.[934] Рай есть присутствие Божие, общение с Иисусом Христом, а тем, кому Он не интересен, будет и не интересен и рай.[935]

В основе нравственных принципов Иисуса лежит Его поразительное утверждение, что жизнь, нынешняя и будущая, должна быть прожита в присутствии Бога. На этом главном утверждении и требовании основаны все суждения относительно награды: последняя и величайшая награда - это сам Бог. Тем, кто пренебрегает Евангелием Царства, чей горизонт - по причине эгоизма - ограничен исключительно этим миром, присутствие Бога обязательно станет гораздо более ужасающим, нежели что-либо, что можно обнаружить в огненном озере. Но для тех, кто ощущает присутствие Бога в этой жизни, видение Бога вблизи (Мф 5:8) есть окончательное и надлежащее завершение их странствования по жизни.

Если заимствовать название книги К. Льюиса, ад — это «великая разлука», вечная отлученность от Бога (2Фес 1:7-9). То есть, по библейскому выражению, между небесами и преисподней «утверждена великая пропасть » (Лк 16:26), так что никто не может перейти с одной ее стороны на другую. Даже атеисты полагают, что двери ада заперты изнутри. Мы осуждены на избранную нами свободу от Бога. Божественное присутствие на небесах было бы пыткой для тех, кто окончательно отверг Бога. Мучительно жить, принимая последствия собственных злонамеренных решений. Плачем и скрежетом зубов сопровождается осознание того, что мы сами во всем виноваты и заслужили такое наказание. Так в видениях мистиков в ад не отправляют, а убегают от света Божьего. Как Бог не может стерпеть в своем присутствии грех, так и грешник не может выдержать присутствие Бога.

Определение рая как присутствия Бога не исключает ни эстетики, ни этики, но превышает одно и другое. Это место, где нет противоречия между склонностью и необходимостью или между желанием и долгом. Греческий историк и публицист Ксенофонт (ок. 444-356 гг. до Р. Х.) писал много о персах и ввел слово «рай» в греческий язык.[936] Описывая образ жизни персидского царя, он говорит, что персидский царь, где бы он ни жил, везде устраивает рай, полный всех тех прекрасных и красивых вещей, которые может производить земля. Рай - прекрасное слово для описания всего прекрасного и безмятежного. Учитывая ассоциативную связь сада с жизнью во всей ее полноте, неудивительно, что он выполняет роль одного из образов, как бы обрамляющих библейский рассказ в целом (Быт 2, Отк 21).[937]

Для человека совершенство всегда представлялось в виде отгороженного сада[938] с пышной растительностью, в котором царит спокойствие. При раскрытии смысла образа рая важно помнить, что именно такой в Библии изображается предназначенная Богом для человека жизнь. Эдемский сад — не просто место, это также выражение образа жизни и состояния души. Эдем­ский сад Бог насадил Сам (Быт 2:8), поэто­му в образе изначального сада совершенст­ва и последующих есть не только описа­тельная сторона, но и предписывающая. Эстетика рая дополняется этикой. В образе огражденного ме­ста выражается четкое различие между из­начальным совершенством — идеальным прошлым — и падшим положением.

В образе райского сада, изображенного в Быт 2, можно выделить и другие темы. Одна из них — обеспечение насущных по­требностей. Этот образ имеет непреходящее и всеобъемлющее значение, но, в то же вре­мя, нет сомнений, что он вызывал дополни­тельный интерес в аграрном обществе, жившем в засушливом регионе. Сады орошались, поэтому они были местами с буйной растительностью. Сад служил символом неиссяка­емого источника изобилия и даров природы наподобие неувядающего дерева в Пс 1. Само собой разумеется, что в этом зеленом мире выражалась также красота природы. В раю сочетаются утилитарный подход к деревьям как к «хорошим для пищи» и эстетический взгляд на них как на «приятные на вид » (Быт 2:9). В прямом физическом смысле сад — это хорошо удобренное и ухожен­ное пространство, доставляющее удоволь­ствие его владельцам и жителям. Как в таковом, в нем выражаются образы обеспече­ния, красоты, изобилия и удовлетворе­ния человеческих потребностей. С ним тес­но связан образ человеческой мечты.

Одна из основных сторон образа рая — гармония. Адам и Ева изображаются живущими в гармонии с природой, как с расти­тельным, так и с животным миром. Они жили также в гармонии друг с другом. Но эта гармония на природном и человеческом уровне затмевается прямым общением Ада­ма и Евы с Богом. Сад, возможно, был ого­рожен, но он был открытым для Бога, Ко­торый посещал насажденный Им сад и «хо­дил в раю во время прохлады дня» (Быт 3:8). Когда Адама и Еву изгнали из сада, они потеряли не только ме­сто — они потеряли также духовное поло­жение, основывавшееся на свободном об­щении с Богом. Эдемский сад насадил Бог, а обычные са­ды служат выражением человеческих уси­лий и достижений, или образов приро­ды.

Основной текст — видение Нового Иерусалима, пред­ставляющего собой окруженный стеной го­род, но, вместе с тем, отличающегося хара­ктерными чертами рая с рекой, по обоим берегам которой стоят деревья жизни, при­носящие плоды для народов (Отк 22:1-2). Тогда как первоначальный рай был доста­точно уединенным местом с всего двумя жителями, небесный - населен значи­тельно больше и широко открыт (Отк 21:25). Небесный рай и, в меньшей степе­ни, первоначальный рай основываются на парадоксе: они закрыты и, вместе с тем, открыты.

Яркий, богатый символизм Апока­липсиса превосходит самое богатое вооб­ражение и открывает не только видения райского блаженства, но и возрожден­ную, радостную, святую, вечную жизнь, исполненную труда, любви и изобилия. Возможно, наиболее волнующая деталь скрыта в подтексте — в Новом Иерусали­ме нет храма, «ибо Господь Бог Вседер­житель— храм его, и Агнец» (21:22). Эта опущенная деталь, сильно превосхо­дящая ожидания иудаизма, знаменует конечное примирение с Богом.

***

Итог. Апорриматология этики раскрывает искажения ценностей аксиологиии в мире сем. Утилитарная позиция со своей склонностью к экономике, выражается в самой глубине ее падения, в «нищете». Гедонистическая позиция, ориентируемая на счастье, более чувственно касается области «страдания». Альтруистическая позиция любви свое падение заключает в феномене «рабства». Перфекционистическая позиция совершенства открывает слово «грех». И, наконец, евангельская позиция, объединяя всех, видит своим врагом «смерть».

Все пять можно рассмотреть как последствия грехопадения (Быт 3): отношения с Богом, с друг другом, с собой и землей. Аспект смерти как отлучения от Бога. Извращение естества человеческого, как потеря здоровья в страдании. «Дух начинает паразитировать на душе, питаясь ценностями не Божественными… Душа… становится паразитом тела – поднимаются страсти. Тело становится паразитом земной вселенной, убивает, чтобы питаться, и так обретает смерть».[939] Счастье новой жизни теперь лежит через страдания мук родов. Богатство мира, над которым господствовал человек, теперь господствует над ним, а человек служит ему «в поте лица добывая хлеб свой». К нему влечение ее, а он пользуется этим. «Война всех против всех» или мир века сего.

В этом смысле евангельскую хамартологию (учение о грехе) следует рассматривать с позиции: грех, как все то, что направлено против Бога, против Христа. Грех - есть антихрист. Есть только один грех - это неверие в Иисуса Христа, все другие лишь «прегрешения», оскорбляющие сущность Бога. С гедонистической позиции грех есть все, что больно, утилитарной - то, что глупость, с альтруистической - насилие, с перфекционистической - несовершенство. Оттого и разные подходы к профилактике, диагнозу и лечению человека. Все правы в своем, но в них нет истины. В истине евангельского подхода есть все, и сумма всех больше их.

 




Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: