Со времен Античности максима «Gnothi seauton»[940] не раз становилась исходным пунктом философского вопрошания. С.С. Хоружий обратил внимание на чрезвычайно интересный парадокс: антропологическая тема оказывается в современном христианском сознании едва ли не самой слабо разработанной, хотя христианство является наиболее антропологической по своей основной духовной интенции из всех мировых религий.
Весь ход исторического развития философии показывает нам тенденцию поиска ею своей специфики и независимости от «соседей»: религии и науки. Специфика эта, очевидно, заключается ни в уходе в трансцендентное и ни в замыкании в имманентном, а в нахождении сущностно - глубинных связей этих уровней бытия и в их непосредственной проявленности в жизни человека. Взаимное содержательное «снятие» онтологии и гносеологии выдвигает на первый план антропологию. Органическое родство выделенных блоков философии и образует специфику философии как познания бытия из человека (онтология), через человека (гносеология) и для человека (аксиология).[941]
Открывая раздел «антропологии этики», уже как аксиома предполагает равенство всех людей, несмотря на их различие в культурных особенностях. Иначе мы говорим уже не о «чужих» культурах, но о «других».[942] Вслед за Цицероном, который противопоставлял древнему римскому идеалу homo romanos новый и более высокий идеал homo humanus. Этика антропологии вслед лучшим традициям гуманизма и библейского откровения о ценности каждого человека, как «образа Божия», рассматривает человека как субъект всех культур и времен. Богословские и философские ответы на вопрос «что есть человек?» в свою очередь не охватывает специфически христианский вопрос о человеке.
В данной главе «Антропология этики» мы подводим итоги систематического учения евангельской этики. Все вопросы, связанные с пониманием человеком, не только важны, но и невероятно сложны. С незапамятных времен человек знает о себе, что он – объект, достойный самого пристального внимания, но именно к нему во всей его целостности, со всем, что в нем есть, он как раз и боится приступить. Порой он делает такую попытку, но уже вскоре, подавленный множеством возникающих здесь проблем, отступает с безмолвной покорностью и либо пускается в размышления о всевозможных материях, за исключением человека, или расчленяет этого человека, т.е. самого себя, на части, которыми удобно оперировать порознь, без особых хлопот и с минимальной ответственностью. Неслучайно в современном мире существует огромное множество определений, большинство которых скорее запутывает, чем объясняет понятие человека. «Ecce homo!»[943], - сказал Пилат указывая на Христа, а Ницше озаглавил так свою автобиографию. Однако ставя вопрос о самом себе, человек вступает в конфликт с самим собой: он сам себе ставит вопрос о самом себе, он объект и субъект в одном месте, он ставит вопрос, сам же и отвечает. Однако не думать он об этом не может, т.к. наград за ответ – счастье. Вот так загадка человека и его тайна становятся беспокойством человека, как одной из наиболее характерных черт его сущности. Не по своей инициативе задает себе этот вопрос человек, но познает его в своем страдании.
Для того чтобы определить, что такое счастье, нужно ответить на вопрос: что же такое человек? Для этого надо ответить на вопрос, в чем сущность человека? Понимание человека, есть и его диагноз, а так же рекомендация для самой профилактики. Сегодня существует более четырехсот школ теорий личности и каждая готова поделиться своим рецептом счастья. Если вы рассматриваете человека с позиции бихевиоризма, то обращаете внимания на обстоятельства жизни человека, стремясь уменьшить раздражители окружающей среды. Если вы сторонник психоанализа, то ищете корни в прошлом, в бессознательной основе ментального. Если вас интересуют восточные религии, то вам необходимо набраться терпения и самодисциплины. Если вы идеалист, то вам рекомендованы интеллектуальная терапия и добродетель. Если человек лишь экономическое существо, то его участь - спрос и предложения. Если человек политическое существо, ему место в толпе. Если человек сексуальное существо, то ему требуется удовлетворение. Если вас интересует национализм, тогда ваш жребий - исполнить гражданский долг. Если вы материалист, то вас утешит только революция. Если вы нигилист, то вы знаете, что лекарства на самом деле нет. «Небеса современного человека оказались под землей – это понятно, ведь он стоит на голове, а на ней не устоишь. Как жаль, что человек родившийся верх ногами, так и не понял, что если встать на ноги, вид совсем другой, прекрасней».[944]
Хотя практически все из вышеперечисленных определений человека не лишены оснований, их нельзя принять за абсолютную истину. Ведь человек нечто большее, чем экономическое или социальное существо; больше, чем половое существо или биологический вид; больше, чем представитель своего народа или определенной расы; больше, чем свободное существо или частичка вселенной. Все эти взгляды ограничены материальной стороной человеческой природы. Но нельзя впадать и в другую крайность, которая характерна для тех, кто стремится отстаивать чисто религиозную точку зрения. Для них человек представляется «духовным существом». Такое определение человека, как и многие другие, отражает только часть правды и является ограниченным. Человек не является животным, но он не является и ангелом, он не есть исключительно духовное существо, как и не является исключительно материальным.
В данной главе будет изложено христианское представление антропологии, через метафизическое разделение человека на предельные реалии: душу, дух, тело и плоть. Хотя эти понятия часто синонимичны у различных авторов Священного Писания, при этом достаточно четко отслеживаются в библейском богословии. Рассматривая характеристику состава человека, важно не упускать из виду за универсальным индивидуального. Так, если человек есть сущность общего, то личность есть абсолютная незаменимость, в ее однократности и несравнимости. Личность есть не застывшее понятие, как готовая данность, но она неизменное в изменяемом, единство в многообразии. Личность как «я» не есть замкнутая субстанция, но в ней скрыты бесконечные возможности. Монада замкнута, закрыта, не имеет окон и дверей, но для «я» открыта бесконечность. Личность есть исключение, а человек - правило. Поэтому все индивидуальное - незаменимое.
Следует ли разводить понятия «человеческой природы» и «сущности человека»? По нашему убеждению, несомненно. Человеческая природа способна к пересотворениям. Сущность человека неизменна, поскольку она выражает онтологические основы его бытия.
5.1. Душа
С самых ранних времен душа человека понималась, как трихотомия: ума, чувств и воли; такая классификация сохраняется и по сей день (по крайней мере у тех, кто ее признает). По такой траектории строил свою антропологию Платон, у которого есть три добродетели из них следующие: мудрость, мужество, рассудительность. Отсюда и три сословия для идеального мира: правители, войны и крестьяне с ремесленниками. Однако такая система не выдержала ни испытание времени, ни жизни. И вся конструкция рушится, несмотря на всю ее строгость, точность и жесткость, а может быть как раз и из-за того, что она строгая, точная и жесткая. Упущенный элемент, несмотря на то, что он находился всегда на поверхности, завладеет пристальным вниманием только спустя пару тысячелетий. Это элемент мягкости, гибкости, проницаемости, мы зовем его «сердце», которое не есть ни воля, ни разум, ни чувства. Сердце имеет свое измерение, видение, логику, «зная такие доводы, которые уму не известны».[945]
Поэтому в данном разделе мы оттолкнемся от другой конструкции души, дихотомической: идеалистической и иррациональной. К идеалистической части души относится чувство и разум. К иррациональной - воля и сердце. Когда мы говорим, что человек — это личность, мы хотим сказать, что он не только кусок материи, особая часть природы, каковой являются такие особые элементы природы, как атом, колос, муха, слон. Да, человек — это животное и индивид, но не такой, как другие. Человек — это индивид, который управляет собой через разум и волю. Он существует не только физически, ибо в нем сокрыто нечто более богатое и более высокое — познание и любовь. В философских понятиях это означает, что в плоти и костях человека таится душа, которая ценнее всей вселенной.
5.1.1. Идеально - иррациональное измерение души
Идеалистическое и иррациональное души в истории человечества разделяло не одно поколение и не одну религию, тем более философию и антропологию. Сторонники каждой из позиций, упиваясь своей обоснованностью, методологией и содержанием, нещадно обрушивались на противников. Для того чтоб понять, в чем суть их разногласия, попробуем определить их измерения.
Идеалистическое понимается как аполлоновское, т.е. упорядоченное, гармоничное; в противоположность дионисическому, т.е. опьяняющему, художественному, иррациональному. Инструмент идеалиста - язык, а слово его - продукт. Для иррационалиста инструментом является кисть, которая выражает то, что не может быть высказано. Отсюда только по формату изложения слога уже можно с наибольшей долей вероятности определить философскую ориентацию философа. Так слог идеалистов всегда точен и поэтому нередко суховат (Аристотель, Кант, Гегель), слог же иррационалиста более сладок, хотя загадочен и расплывчив (Ницше, Кьеркегор).
В истории мысли идеализму принадлежит ветвь первенства от начала. Так, в античности можно легко проследить культ Единицы, Абсолюта, который славится оформленностью, цельностью, выступая, как подобает прекрасно упорядоченному космосу. Напротив, безграничное, бесконечное считалось не совершенством и даже вызывало страх. Идеализм, для которого присуще предпочтение всеобщего над индивидуальным, простерся в своих владениях до эпохи Средних веков, включая их в себя.
Идеализм есть «любовь к мудрости», иррационализм - «любовь к жизни». Философия жизни сложилась как протест против классического понятия бытия в рационалистических и механистических мыслительных моделях, а так же против выдвигаемого Гегелем требования систематического выведения картины мира исключительно из духа или понятия. В противовес им философия жизни постулирует точку зрения, согласно которой определяющим для всех областей действительности является присущее жизни динамическое, уникальное и подталкивающее к развитию творческое начало, а так же делает акцент на становлении, а не на бытии.
Иррационализм, можно сказать, есть конец философской мысли, а может быть и кризис мысли. Сегодня за окном постмодерн, для которого единица и общее есть лишь игра разума, а реальность познается во множестве, и кто отрицает это, будет признан виновным в спекуляции. Для иррационализма важно единичное, личное, а не целое и абсолютное. Иррационализм разъединяет всеобщее на частности, сущее на сущности. Началось это с Нового времени, а апогея такая тенденция достигла в ХХ веке, когда неповторимость индивидуального жизненного опыта становится центральной темой экзистенциальной философии.
Идеализм стремится к консерватизму (от лат. conservare - беречь, сохранять), устремление на сохранение традиций и порядка, и крайне неохотно допускает новшества. Консерватизм выступает в первую очередь против либерализма и социализма. За исключением своих крайностей, он оперирует к потребности преемственности, стабильности и безопасности, объясняя этим свое неприятие к изменениям. Иррационализм - противоположность идеализму, делает ставку на либерализм, новшество, развитие, реформы и перемены.
Идеализм тяготеет к «слову», которое необходимо связано с подлежащим. Иррационализм к «имени», которое более свободно, но не менее значимо. Слово - конкретно, а имя - символично. Слово несет смысл, а имя - значение. Так, «звезда утренняя» и «вечерняя» - одна по смыслу, но не по значению, не по имени.
Идеализму свойственны чувства восприятия иного, оттого эмпиризм и позитивизм всегда вхожи в его салоны. Иррационализм ограничивается переживаниями, где есть место лишь экзистенциалистам. Идеализм взаимодействует «с другим», и без иного он пуст, иррационализму же достаточно самого себя. Субъект-объектные отношения принципиально исключают равноправность сторон, ибо разум направлен на познание вещи, объекта, чужого мира, зависимо от активной субъективности. Они друг другу всегда «другие», это не исключает их дружбу, но не братство.
Как политические программы ни идеализм, ни иррационализм не оправдали своих надежд. Сверхчеловек иррационализма показал возможно самую страшную страницу историю человечества, «Освенцим» лишь один из памятников такой программы. Воля за пределами разума сводит людей за область человеческого, и даже животного, в звериное.
Зло максимально игнорируется в идеализме, при этом максимально онтологизируется в иррационализме. Бытие идеализма - сущее, небытие идеализма - возможное. Бытие иррационализма - жизнь, небытие - уничтожение. Но ни иррациональное, ни идеальное не есть зло, только лишь друг для друга, как другое.
Что же можно сказать о Посвящении, которое делает ставку на разум, чтоб «избавить людей от страха и сделать их господами»? Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно так начали рассуждение в «Диалектике Просвещения»: «…Наконец-то просвещения планета воссияла под знаком триумфального зла».[946] Разум, который обещал безопасности, служит системам вооружения, корпорациям массового уничтожения в индустриальных масштабах. Разум, который обещал хлеба, служит управлению мира, в котором все области жизни подчинены законам экономики и рынка. Посвящение оказалось тьмою. То, что вначале было направлено на природу, обернулось на человека, как на вещь в этом мире. То, что должно было быть покорено, ныне господствует. Просвещение, как и восстание Сверхчеловека, в конечном счете возвращается к мифологии. Вера в волю, равно как вера в разум, где история представляется доказательством исторического прогресса человечества с возможностью «самого большого счастья для наибольшего числа людей», было самым массовым и самым продолжительным проектом человечества, рухнувшим об острие меча Первой и Второй ХХ века.
Итак, идеализм учит разумно через сомнение (Декарт), вечное отрицания себя (Гегель). Иррационализм волей через полегание, сердцем через веру. Для первого функция аналитическая, для последнего - синтетическая. Так, Дильтей противопоставил науки о природе, которые характеризуются принципом идеализма, стремления к объяснению, наукам о духе, которым свойственен иррационализм, с принципом понимания. Идеализм просит доказательства, а иррационализм - обоснования.
Сомнение и вера могут проявляться как по отношению к утверждениям, так и по поводу личности и предмета. Недоверие, которое высказывается в отношении к какому-либо лицу, можно свести к пропозициональному сомнению. Скепсис по отношению к личности часто включает нечто большее, чем просто сомнение в истинности утверждения о том, что это лицо существует. Особенно часто это связано с недоверием. О важности такого доверия говорят слова Иисуса: «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте» (Ин 14:1). Очевидно, Иисус не просто велит ученикам верить, что есть Бог и Он сам, Иисус. Господь ни единым словом не упрекнул Фому, а тот не раскаялся в своем скепсисе, это было сомнение ради научения. Скептик сомневается не только потому, что не имеет ответа на свои вопросы, но потому, что он убежден: ответа нет и быть не может. В другом случаи индивид ничего не ставит под вопрос ради научения, ему даже не нужен скепсис, поскольку его подозрительность — это не что иное, как завуалированное отрицание. Оно просто говорит «нет» перед лицом свидетельств (тогда как скептик утверждает, что никаких свидетельств нет).[947]
Идеализм рождает мысли, мысль не зависит ни от субъекта, ни от внешнего мира, согласно Карлу Попперу, она принадлежит к «третьему миру» - к миру продуктов человеческой души. Иррационализм рождает движение, однако без мысли, такая перестановка суммы поменять не может. Только в ХХ веке мы все глубже понимаем необходимость одного для другого, хотя это было сказано давно. Аристотель определяя архе как «то первое, откуда то или иное есть, или возникает, или познается». В качестве начал сущего он признает материальную и формальную причину, в качестве начал возникновения - причину движения и цель. Идеализм строит физику и сущность метафизики. Иррационализм - личность и этику. Природа признается бессознательной и казуально детерминированной взаимосвязью явлений, дух же - принципом сознания и свободы. Знания всегда необходимы, обоснованы, подлежащие, напротив стремления, которые всегда спонтанны, свободны и целенаправленны.
Идеализм и иррационализм встречаются в слове «жизнь», которая с одной стороны понимается как самодвижение, с другой - это движение невозможно без того, что двигать. Отсюда две конкурирующие друг с другом трактовки жизни: у идеализма - механистическая, у иррационализма - виталистическая. Для идеализма время - hronos (обыкновенный момент), для иррационализма - kairos (уникальный момент).
В гносеологическом ключе иррациональное и идеальное соединяются в интенцию (от лат. intentio - стремление) - направленность мышления или воления. Так у Эдмунда Гуссерля наше сознание никогда не бывает пустым, но всегда направлено на что-то, мышление всегда связанно с волей, идеальное с иррациональным. Калькулятор еще не интеллект, т.к. в нем нет самосознания и самодвижения, «внимания в сторону». Итак, ХХI век ставит задачу осмысления связи мышления и воли, после столь мучительных родов решения связи чувств и мышления (рационализма и эмпиризма). Согласно Серену Кьеркегору, решение конституирует «субъективность» человека, делая его ответственным. Откладывая решение означает подвергать себя опасности утраты самого себя. Человек, не говорящий ни «да» ни «нет», становится абстракцией, его имя превращается в называние. Поэтому только в свете понимания человека столь различные программы могут быть выраженный в наивысшей всеобщей взаимосвязи: идеального и иррационального.
Св. Писание, и теологи указывают, что есть различные элементы спасительной веры, а именно: интеллектуальный (чтобы обрести спасение, надо знать факты, о которых говорит Св. Писание); эмоциональный (надо согласиться, что для тебя как личности приемлемо то, о чем ты знаешь как о всеобщем); волевой (человек вручает свою жизнь тому, во что он верит).[948]
5.1.2. Культура души [949]
Слово «культура» (лат. cultura) означает «обработка», «земледелие», иначе говоря - это возделывание, очеловечивание, изменение природы как среды обитания. Изначально относилось к возделыванию земли и с тех пор сохранило некоторую связь с идеей плодородия. Смысл этого слова часто ограничивают сферой искусства, но правильнее понимать культуру как общую модель поведения того или иного народа. В самом понятии заложено противопоставление естественного хода развития природных процессов и явлений и искусственно созданной человеком «второй природы» - культуры. Культура, таким образом, есть особая форма жизнедеятельности человека, качественно новая по отношению к предшествующим формам организации живого на земле.
Прежде всего в космической реальности в качественном и субстанциальном смысле разграничиваются живые и неживые существа. С философской точки зрения, главной характерной особенностью живого существа является его способность к деятельности, которая исходит от живого субъекта и имеет своей целью улучшение самого субъекта. Не упуская из виду физических, химических и биохимических характеристик живого существа, качественный и ни к чему не сводимый скачок явления под названием «жизнь» становится возможным благодаря реальной способности живого существа быть причиной и целью собственных действий: именно это и означает «имманентное действие».[950]
Хотя в Библии термин «культура» отсутствует, с первых же ее страниц становится ясно, что мужчина и женщина созданы Богом как культурные существа. В Бытие творение предстает как система связей между Богом, землей и людьми. Человек — наиболее сложное из живых существ, обладающее рядом принципиально нередуцируемых к органической жизни характеристик. В их числе — разумность, способность к производительному труду, символизации и организации в сообщества, функционирование которых не предопределено удовлетворением биологических потребностей. В процессе многовековой истории своего осмысления эти качества отлились в четыре понятия-мифологемы, являющиеся своего рода центрами притяжения мысли, стремящейся постичь природу человека, — Homo sapiens. Homo faber. Homo symbolicus. Homo politicus. См. схема № 2.4.
Homo sapiens. Под разумностью человека следует понимать разум самосознающий и активный, по крайней мере — в тенденции и развитии, т.к. пассивная разумность (структурированность) свойственна всему существующему в космосе, а элементы сознания присущи многим животным.
Homo faber. Активность разума выражается в реализации способности к продуктивному труду. Предполагает планирование деятельности, пусть смутное и меняющееся по ходу реализации, и намерение, пусть и неосознаваемое отчетливо в части своих итоговых целей. Этим труд отличается от деятельности животных, которая может качественно и структурно превосходить работу, выполняемую людьми, и достигает этого в ряде случаев.
Homo symbolicus. Способность к символизации представляет собой нечто большее. Ее сущность вкратце может быть определена как умение вычленять смысл, идею или свойства и, перенося их в иной материальный носитель, придавать им новое функциональное значение, которое имеет своим происхождением человеческую субъективность. Ни одно живое существо на земле не выстраивает междоусобной и природой символическую среду, на это способен только человек.
Homo politicus. Социум выступает как результатом, так и предпосылкой разумной трудовой деятельности человека, отливающейся в «третий мир» — символов и искусственных объектов. Итак, чтобы общество существовало, людям приходится действовать согласованно. Иначе говоря, нужен порядок. Эта идея родилась уже в древней космологии. Слово «космос» и означало «порядок». Порядок — это относительная слаженность в мире, в сфере человеческой деятельности. Каждый сознательный человек должен подчиняться воле других и следовать общим установлениям.
В определенном смысле человек является животным по преимуществу, представляя собой универсальное животное, в чем-то сходное со всеми известными науке существами. Однако он не тождественен, и даже не подобен ни одному из них (за исключением человекообразной обезьяны, которую никто никогда не видел). У человека нет биологической специализации в отношениях с окружающей средой; будучи самым незащищенным в зоологическом смысле, он тем не менее является наиболее пластичным в отношении приспособления. Последняя способность доводит человека до отрицания себя как животного. В этом самоотрицании он сохраняется, но уже в ином качестве; приспосабливаясь к среде, человек приспосабливает среду под себя. В. Несмелов размышляет: [951]
« На каждом шагу природа говорила человеку, что он – не бог, а ничтожество: голодом и холодом и всякими другими напастями она постоянно разрушала претензию человека на особое положение в мире и постоянно утверждала полную зависимость его от случайных щедрот природы. Но одно уже то обстоятельство, что человек мог обольстить себя желанием божественной жизни, что он мог не удовлетвориться своим действительным положением в мире и отвергнуть это положение, – одно уже это обстоятельство само по себе доказывает, что человек – не случайное порождение земли и не прирожденный раб природы. Ведь простое животное никогда не создает относительно себя никаких иллюзий и потому никогда не отрицает существующей для него действительности. Для простого животного даже чувство жестокой боли, даже мучительное страдание насильственной смерти не отрицают собою действительность, а только неизменно утверждают ее; потому что в области животной мысли всякое страдание ограничивается только сознанием простого факта, что вместе с приятными явлениями жизни в действительности существуют и неприятные явления, и если они существуют, то с ними ничего не поделаешь, потому что такова уж действительность. Если бы животные рассуждали иначе, то они могли бы, конечно, и отрицать действительность, и если бы они отрицали ее, то могли бы и стремиться к ее изменению, и если бы они стремились к ее изменению, то наверное хоть чем-нибудь заявили бы миру об этих стремлениях, но никаких таких заявлений от начала веков мир не видал. Животные живут только потому, что они явились на свет, и один только человек живет потому, что он может творить свою жизнь».
О каждом живом существе на нашей планете в принципе можно сказать: оно сложилось окончательно. Животное действует так, как записано в его инстинктивной программе: пауки безошибочно плетут паутину — орудие лова; птицы совершают дальние перелеты без навигационных приборов; пчелы строят соты, не подозревая о необходимости предварительного архитектурного проекта… Жесткая генетическая запрограммированность приводит к тому, что на многие поступки, которые легко совершает человек, животные просто неспособны. Животное знает меру. Лошадь отличает травы съедобные от несъедобных — подсказывает инстинкт. Голодная кошка сначала осторожно попробует молоко, а лишь потом начнет лакать его, если оно нормальное. Медведь не станет есть про запас. У человека все эти пищевые отправления нарушены. Инстинкт слеп и глух.
Живым существам для реализации процессов их естественного существования нет никакой нужды выходить за рамки этих процессов. Напротив, для животных в собственном смысле слова это означает их гибель. Дело не в том, что хотя «пчелы посрамляют многих архитекторов», те все-таки предварительно имеют замысел своего детища в голове. Но ни одно животное, даже самое находчивое, не меняет самой ситуации. Человек не только носитель идеи, но и ниспровергатель, и, главное, творец. Объяснить это через аргумент «естественной потребности» означает фактически ввести чудо в пространство естественных причинно-следственных отношений без именования его таковым. Однако, чудо — это нечто, что никогда бы не произошло в природе как таковой, будь она предоставлена самой себе.[952]
П.А. Флоренский пишет, что участие в культуротворчестве – это сопротивление хаосу, процессам распада, смерти, которые протекают в душах людей после грехопадения. Без образования человек – животное на уровне пещеры. Культура – это путь от зверочеловека к Богочеловеку. Если нет культуры, нет ничего, это и есть ад.[953]. Культура – это следствие и внешнее выражение внутреннего творчества души. Памятники культуры – окаменевшие творения души[954]. Итак, культурная жизнедеятельность есть участие в Божьем плане спасения мира на уровне социума. Мир – это поле для возделывания и посева слова. Культура в целом поднимает нас над животным существованием, раскрывает и развивает человека как личность. Критика культуры, проводящаяся с евангельских позиций, не должна выходить за пределы разоблачения иллюзии ее абсолютной значимости. Культура не имеет подлинного значения только перед лицом вечности и смерти, в эсхатологической перспективе. Культура - это феноменальный результат истории, то, что остается во времени, когда время непосредственного культуротворчества прошло. Поэтому считается, что культура бессмертна, но бессмертие ее символическое. Оно радикально отличается от бессмертия онтологического, подразумеваемого христианской верой.[955].
В онтологическом горизонте культуру можно оценить как мир искусственный в точном смысле этого слова, пребывающий «между» миром естественным или природным, с одной стороны, и духовным, сверхъестественным — с другой. Человек обладает способностью влиять как на природу, так и на духовный мир, поскольку он сам выступает связующим звеном между ними, но над их бытием человек не властен. Культура есть душевное отражение антропологии. Культура постоянно создается и утрачивается. Антрополог не только считает, что люди имеют определенные нормы поведения, нарушения которых наказываются в большей или меньшей степени. Ему также понятно, что даже неодобренные системы поведения подпадают под определенную модальность. С позиции стороннего наблюдателя кажется, что люди бессознательно придерживаются каких-то планов или способов поведения, которые запрещены или маловажны с точки зрения моральных норм.
Пол Радин указывает, что так называемый примитивный человек обладал теми же самыми данными интеллекта, что и современный человек. В группах людей, считающихся «примитивными», были личности, которых с полным правом можно назвать философами, т.к. у них были высокоразвитые умственные способности. Языки аборигенов доказывают, что они мыслили абстрактно.[956] Согласно Писанию поручение труда отсылает нас еще к первым людям. Адам должен был «возделывать и хранить» Эдемский сад (Быт 2:15). И даже после грехопадения труд остается наказом-поручением божественного попечения и благодати (Быт 3:17-19). В поте лица своего возделывает человек пашню для своего пропитания, и вскоре область человеческого труда охватывает все поле от экономики до науки и искусства (Быт 4:17). Речь идет о труде, укорененном в раю, о соработничестве человека в творении. Благодаря такому труду создается мир вещей и ценностей, которые предназначены к прославлению Иисуса Христа и служению Ему. Нет иного творения из ничего, кроме божественного творения, но есть создание нового на основе первого творения Бога.[957]