Вхождение в Царство Божье не подразумевает только лишь становление субъектом, добровольно подчинившимся суверенности Божьей; оно также подразумевает соучастие в Его правлении.[1705] Удивительный парадокс заключается в том, что человек царствует со Христом только тогда, когда он отказывается от всех возможностей царствовать самому. Иисус определил, что «царствовать» не является некой благосклонной привилегией, раздаваемой по желанию, но привилегией другого рода, а именно такой, которая приходит после отвержения всех желаемых привилегий и, более того, самой жизни (Мк 10:39; Мф 20:22). Желая быть царем, человек попадает в рабство. Соглашаясь быть рабом, он становится царем.
«Христианин по-прежнему редкая птица, белая ворона среди тех, кто его окружает — даже если вокруг него люди, которые громогласно говорят о своем христианстве. Христианину, даже если он отчетливо осознает свою связь с миром и свою ответственность за все события в мире, с ним не по пути; тем более ему не по пути с миром, который лживым и громким голосом кричит о своем христианстве. Повинуясь направляющему их голосу, они идут своим собственным путем — в большом и малом. В своих мыслях, речах, делах они были и остаются чужаками, которые притягивают недоброжелательное внимание окружающих. Одним они кажутся аскетами, другим — гедонистами и соглашателями; здесь их считают индивидуалистами, там — коллективистами; одни обвиняют их в педантизме, другие — в вольнодумстве; для кого-то они — представители буржуазии, для кого-то — анархисты. Они почти никогда не принадлежат к правящему большинству. Ни при каких условиях они не будут плыть по течению. Они сомневаются в том, что кажется само собой разумеющимся; в то же время они не склонны к тотальному отрицанию окружающего мира, так что они вряд ли найдут друзей среди революционеров любого толка. Их свобода проявляется не только в мыслях, но и в поступках — в поступках, которыми они никогда не будут подстраиваться под окружающих».[1706]
2.2.3.1.2. Царство Церкви
Если первая крайность растворяла Царство в политике, то вторая растворяет его в Церкви. Уравнивание Царства Божьего и церкви - довольно распространенное заблуждение.[1707] С периода Августина и до реформаторов главенствовала точка зрения, согласно которой в том или ином смысле Царство следовало отождествлять с церковью.[1708] Сегодня такой взгляд почти не находит сторонников, причем даже среди некоторых католических ученых. Церковь — это народ Божий, его нельзя отождествлять с Царством. Между Царством и церковью, бесспорно, существуют тесные взаимоотношения, но они не идентичны.
Как в римской, так и восточно-православной традиции мы сталкиваемся с нарушением границы, поставленной служению общины сверху. Оно происходит тогда, когда церковь приписывает себе функции, исполняя которые она, словно Его наместница в земной истории, находится по отношению к Иисусу Христу не в подчиненном, а в равном или практически даже в первенствующем положении. Речь идет о самой церкви, ее жизни, ее институтах и организациях, особенно же о совершении таинств, как вверенных ей «средств благодати», а в римской традиции еще и о ее власти, осуществляемой через церковное учительство. Церковь якобы существует и действует в истории, как и Он сам, богочеловеческим образом: в ее человечества осуществляется божественная реальность и власть. Таким образом, она далеко выходит за рамки простого свидетельского служения и тем самым отказывается от него. Но и за пределами этих исторически сложившихся традиций в христианстве — хотя и с более или менее выраженной и оформленной опорой на их устремления — нет недостатка в представлениях и попытках придать постановлениям церкви характер полубожественньтх решений, ее служениям — полубожественный авторитет, ее провозвестию — вид полубожественных откровений.[1709] Церковь не есть свет, но свидетельствует о свете. Она может светиться лишь в Его единном и истинном сиянии. И она совершает не больше, но меньше. Ей угрожает опасность служить не свету, но тьме, если она отказывается оттого, чтобы соблюдать четко очерченную линию положенной ей сверху границы.
Действительно, в проповеди Иисуса о Царстве его община играла важную роль. Однако для того, чтобы утверждать, будто Иисус, проповедуя Царство галилейским крестьянам, имел в виду будущую Церковь, потребуется слишком много оговорок и уточнений. Это почти все равно, что спрашивать, на каком компьютере Павел писал свои послания. Церковь, Тело Христово, это принадлежащее лично Богу общество людей: призванные, искупленные, сделанные новыми и составляющие один народ, подчиненный одному Царю.[1710] В то время как Царство заключается в суверенности Бога, церковь - это общение личностей, составляющих один народ под руководством этой суверенности.
Классическое разделение понятий Царства и Церкви предоставлено новозаветным теологом Дж. Леддом, который приводит пять доказательств тому что эти понятия различаются в учении Иисуса. Во-первых, слово «царство» в ряде высказываний Иисуса нельзя заменить словом «церковь» (Деян 8:12, 19:8, 20:25, 28:23,31). Иисус нигде не сравнивает учеников с «царством». Царство создает или производит Церковь. Церковь свидетельствует о Царстве.[1711] Церковь – является орудием Царства. Церковь – хранитель Царства.[1712] Так что отождествлять Царство с Церковью, - в лучшем случае, ставить телегу впереди лошади. В худшем - полный анахронизм.
Божье Царство абсолютно над всеми людьми. Среди них есть бунтари, отвергающие Его царствование, но Бог никоим образом не сброшен с трона и не складывает Своих полномочий. Он остается Богом и Царем, несмотря на какие бы то ни было человеческие решения. В притчах о Царстве, всегда есть роль худого и доброго.
2.2.3.1.3. Хилиазм Царства
Для хилиазма Царства находим склонность не в смешении с каким либо институтом, а наоборот с разделением Царства и политики, которое носит хронологическое измерение, для которого характерно видеть Царство как эсхатологию. Ожидание мессианского царства на земле хорошо известно из истории еврейской и христианской надежды: наступит день, когда придет Мессия и все сегодня угнетенные и страждущие восстанут и будут царствовать с Ним над своими врагами. Только после этого наступит конец сего мира в контексте нового творения. О «Тысячелетнем царстве» говорилось символично, и отсюда название «хилиазм» (от греч. chilia, «тысяча») для этого ожидания исполнения надежды в истории. Такая надежда известна ранней церкви; но чем больше христианская церковь акцентировала внимание на вере в загробную жизнь индивидуальных душ, тем больше хилиастическая надежда загонялась в религиозное подполье сект.[1713]
Древняя Русь так же не знала вопросао смысле жизни.[1714] «Человек, яко трава днис его » (Пс 102, 15) — краткий миг на пороге Вечности. Чаяние будущего веканеудержимо влекло в монастыри и паломнические странствия, побуждало вкладывать целые состояния в созидание и благоукрашение храмов, налагать на себя обеты. Спасти для Вечности свою бессмертную душу, не попуская ее расточаться на призрачные соблазны, порабощаться животным страстям, и всячески стараясь «прилеплятися Богови», — такими смысловыми лучами возгревалось древнерусское благочестие.
В начале XIX века, светскими пророками хилиазма можно считать Огюста Конта, Сен-Симона: «Все народы на земле стремятся к одной цели, она состоит в том, чтобы перейти от правительственного, феодального, военного режима к административному, промышленному и мирному… Господство людей на земле будет уничтожено… На место сакрального, милитаристского, авторитарного государства придет экономическое государство. Господство священников и правоведов будет заменено психо- и социотехнологиями».[1715] История заканчивается в истории. Индустриальное общество будет «первым обществом без истории», без всякой возможности для трансценденции или транцендирования. Человек становиться в нем «послеисторическим». Это технический хилиазм. Как небесный Град Божий, согласно ветхозаветнему пророчеству, не имеет храма, так и современный мегаполис уже безрелигиозен и населен людьми будущего века. В таком граде без Бога, появляется своя апокалиптика, если в древней, ожидали бедствий и искали убежище в мире, чтоб скрыться от несчастий, то современные ищут убежище в катастрофе, хаос видеться созидательным, ничто - плодотворным. Если уничтожить этот мир, то ему на смену придет новый.
Учение Иисуса о Царстве не укладывалось ни в одну из ранее известных людям схем. Предпочтительнее было бы не строить собственные домыслы по поводу учения Иисуса, но признать, что иногда Он говорил о Царстве как о настоящем, иногда же — как о будущем. С одной стороны, Бог присутствует в Иисусе, когда Он совершает чудеса, учит о духовной жизни, приводит в соответствие с Собою мир. С другой, Царство наступит тогда, когда Иисус вернется. Лэдд говорит: «большинство ученых сошлось на том, что в каком-то смысле Царство является и настоящим, и будущим. …ученые попытались разрешить эту проблему, допустив, что Царство всецело находится в будущем, однако оно столь близко, что его силу можно ощутить уже теперь, как можно увидеть зарю до восхода солнца, как можно увидеть знамения этого Царства, хотя не его самое».[1716]
Немало споров производит слова h[ggiken (перфект от eggizw) «приблизилось», «пришло», «прибыло» (Мк 1:15). Греческий глагол основывается на прилагательном ejggu, означающем «рядом», «близко», «вблизи». Глагол может использоваться для описания чего-либо, что находится очень близко, причем так близко, как будто это что-то уже присутствует, как напр., Мф 26:46 и далее: «Приблизился предающий Меня. И когда еще говорил Он, вот, Иуда... пришел… ». Фактическое прибытие Царства, безусловно, имеется ввиду в Матфея 12:28: «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло [e[fqasen] до вас Царствие Божие ». В данном случае два царства столкнулись друг с другом; царствование Бога преодолевает правление сатаны. Параллельный стих у Луки 11:20 звучит так: «Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло ( e[fqasen ) до вас Царство Божие ».[1717]
Итак, чем больше Царство Божье представлялось как бытие иного мира, тем более полной становилась альтернатива этому царству зла и смерти, и на практике оставался только жест мистического отказа или внутрь обращенного безразличия. Но чем более конкретно понималось Царство Божье, тем менее важным становился христианский нонконформизм и тем явнее большие церкви утверждали себя как нравственные и религиозные институты в обществе и переименовывали свой век в «христианский век». Тогда Царство Божье становилось просто символом развития и прогресса человечества. Христианство переставало быть альтернативой и не предлагало своим современникам никаких - «последних» решений.[1718]
Разрешите продолжить цитирование Мольтмана:[1719] «Если христиане думают об основе своей надежды, о «человеческом царстве Сына Божьего», то эти два пути, «великое отрицание» и многочисленные формы приспособления, становятся просто маргинальными явлениями. Основа христианской надежды зиждется на вере в распятого Сына человеческого. Именно в нём совершенно иное Царство Божье наступило на земле. Поэтому оно «сокрыто под крестом» (Лютер) и возникает только во время испытаний и борьбы. Следование за распятым Иисусом отдаляет христиан от этого «преходящего мира», иметь который они могут только «как неимеющие » его (1Кор 7:29). Следование за распятым Иисусом создает, однако, силу для для воплощения любви в этих возможностях, которые человек имеет или находит. Эта любовь овладевает этой жизнью, как если бы она заключала в себе все, что есть, и в то же время она знает, что то, что есть, еще не все. Она страстно отрицает себя, как если бы со смертью все заканчивалось, и все же она надеется на воскресение мертвых. Она находит Бога в конкретном, и все же она знает, что все конкретное трансцендируется Богом». Он Творец мира, однако большинство игнорируют и насмехаются над Ним. Он единственный Бог, но при этом всегда находятся те, кто оспаривает это: Египет, Вавилон, Рим, Париж.
2.2.3.1.4. Мистика Царства
Если хилиазм Царства делал разделение хронологическое, то мистика Царства делает его пространственным, как реальность потустороннюю, т.е. не имеющую отношения к физическому миру. В большинстве случаях последнии две крайности легко уживаются друг с другом. Всем известное сочетание «Церкви и государства» указывает на существующее с древности разделение двух институтов, упорядочивающих и определяющих жизнь людей, на две ветви. Одна из структур власти — государство — видела в земной жизни, в первую очередь, самостоятельную ценность; другая — Церковь — рассматривала ее как средство для достижения духовных целей. Более того, сочетание «Церковь и государство» подразумевает некоторую напряженность, возникающую между этими установлениями даже в обществах, не стремящихся отделить их друг от друга.[1720]
Начало такого разделения нужно искать в сочинении «Федон» Платона, где телесное обвиняется во всем зле, т.к. требует тысячи хлопот о нем, вдобавок подвержено недугам, наполняет нас желаниями, страстями, страхами, недавая поразмыслить. «А кто виновник войн, мятежей и битв, как не тело и его страсти? Ведь все войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их нас заставляет тело, которому мы по-рабски служим» (2, 24-25). Так одна из гностических сект - наасены - дошла до утверждения о том, что мир есть «грязное творение». Эта мысль перекликается с некоторыми позднеантичными сентенциями - человек как «мешок с нечистотами» у Марка Аврелия, материальный мир как «разукрашенный труп» у Плотина.
История спасения в Ветхом Завете не является духовной, мистической или абстрактной. Подобно тому, как Бог изначально создал людей для жизни на земле, он планировал, что его народ — Израиль, инструмент обетования в благословении человечества, будет иметь землю для жительства. Таким образом, вся сфера экономической жизни Израиля функционировала как мерило, или измерительный стандарт их верности (или неверности) требованиям завета Божьего. Земля являлась лакмусовой бумажкой для отношений Израиля с Богом. Таким образом, земля в экономическом аспекте служила мерилом состояния дел в двух других аспектах: жизни Израиля как сообщества и отношениях с Богом. Если подсчитать количество упоминаний земли в обетованиях патриархам, то она явно занимает главенствующее место. Из сорока шести обетований в текстах от Бытия до Судей только семь не упоминают о земле, тогда как двадцать девять говорят исключительно о ней. Этическое содержание богословия земли раскрывали две темы: божественный дар и принадлежность Богу. С одной стороны, земля принадлежала им по обетованию, как дар от Яхве, с другой стороны, земля все еще принадлежала Яхве, и он отстаивал нравственные принципы ее использования.[1721]
Философские установки, отвергающие сверхъестественное, сначало в сочинениях Иммануила Канта, согласно которому вера - это «постулат практического разума»: она связана с нравственностью, но безразлична к исторической объективности и не является объектом рассмотрения чистого разума. Согласившись с кантовским отделением религии от разума и от истории, Шлейермахер (Schleiermacher) и Ритшль (A. Ritschl) отождествляют религию с мистикой и с эмоциями. Разуму и истории неинтересна религия, рождающаяся в сердце, без каких-либо рациональных аргументов и исторического объективизма. Христос веры не укоренен в Христе истории: даже если критика уничтожает Евангелие и Христос истории уменьшается в размерах до минимума, Его религиозное значение остается неизменным.[1722]
Часто в христианском богословии можно встретить мнение, что тема «земли» есть чисто ветхозаветная, которая в Новом Завете в значительной степени уступает место Христу.[1723] Но Иисус не отрицал, а утверждал символику Земли.[1724] Утверждал, давая ей иное осмысление. Большинство современников Иисуса считали, что они по-прежнему в некотором смысле находятся в плену. Они могли бы сказать вместе с Ездрой и Неемией: мы вернулись в свою землю, но мы все еще рабы. Иисусова Весть - долгожданная Весть об освобождении рабов. Кроткие наследуют землю, а голодные и жаждущие - насыщаются.
Справедливо, что может создаться впечатление, что тема Земли затрагивается в словах и делах Иисуса до странного редко. И дело здесь в том, что Его слова подрывали привязанность к земле как к одному из главных символов еврейского мировоззрения.[1725] Он передвигался и возвещал Царство не только в пределах Галилеи, но и в языческом по преимуществу Декаполисе. Он переходил с территории Антипы (там - Капернаум и Хоразин) на территорию Филиппа (там - Вифсаида). Он также ходил за пределы иудейской территории, в район Тира и Сидона. По всей видимости, Иисус прекрасно понимал символическую в географическом плане роль Иерусалима (в частности, в отношении Иерусалима к Галилее), но лично для него одна из основных особенностей Иерусалима состояла в том, что это город, где убивали пророков. Похоже, Иисусово чувство места соответствовало его чувству идентичности и, как мы увидим, времени и цели. Он пришел не реабилитировать символ Святой земли, но включить его в иное осуществление Царства, - осуществление, которое охватит все творение.
«Евангелие» для Павла — не набор приемов массовой христианизации. И не система пусть даже очень важных богословских построений. Это весть о том, что Иисус Христос — Господь всего: мира, вселенной, земли, неба, всех воздушных и безвоздушных пространств, всех китов и водопадов, всех черепах и всех деревьев. Достаточно это понять, — и тут же видишь полную бессмысленность существующих в нашем мозгу губительных разделений между «проповедью Евангелия», с одной стороны, и, так сказать, «социальным служением» или «борьбой за справедливость», с другой. Благовествовать, — значит, нести миру весть о том, что над ним воцарился Иисус, и если нам не хочется па каждом шагу противоречить самим себе, мы должны не только сообщать эту радостную новость, но везде, где только можно и как только можно, утверждать Его Царство. Смысл не в том, чтобы, как иногда говорят, «привести политиков к вере». От нас требуется другое — привести весь мир к престолу Христа. Иного выбора Благая весть нам не оставляет.[1726] История Царства, подчеркнуто отделенная, но не оторванная от мира, пребывающая в связи и взаимодействии с ними — некий внутренний круг в некоем внешнем круге.[1727]
Тринадцатая глава Послания к Римлянам вовсе не оправдывает вседозволенности и самодурства властей. Напротив, она очень четко указывает начальствующим на их место: власть властью, но ответ за нее придется дать Богу. Что же касается правосудия, оно нужно нашему увязшему в грехах миру примерно затем же, зачем нужен замок на входной двери. Но при этом не стоит забывать, что над всеми земными судьями стоит высший Судия. А поскольку и начальствующие, и судьи должны будут ответить перед Богом, открывшимся в Иисусе Христе, они должны переосмыслить саму сущность и цели вверенной им власти.[1728]
Реформация сознания христанства как «всеобщего священства» при Лютере, необходимо расширить до «всеобщего царствования» христиан. Чего не возможно, без «всеобщего пророчества». Если проблемой для Ветхого Завета было тираническое злоупотребление властью для личного обогащения и престижа. То перед Новым заветом стоит искушение подчинение религиозных обычаев политическим целям — выживанию и независимости собственного новорожденного государства. Религия обслуживает государственую идею индентичности, как аргумент для войны с другими. Так христианство национализируется, что протеворечит «православию», которое должно быть «в истине», т.е. служить только Иисусу, который и есть Истина; «в духе», т.е. не на это не на той горе, выходя за рамки географических пределов. Ставя национальный интерес выще интереса Царства есть дезертирство для политики Царства. Поэтому лучшее утверждение Царства есть служение Церкви не в политике, но для политики.
Тема «земли» не толко расширялась в масштабах, но и подвергалась внутренней критики. Если положение безземельного означало невозможность участия в заветных благословениях Израиля, ненадежность точки опоры в «израильской мечте». То Иисус потряс самонадеянно возведенные подмостки, окружавшие израильское богословское учение о владении и благословении. Он бросил вызов тем, для кого собственность (воспринимаемая как Божье благословение) превратилась в бога: «Пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах » (Мф 19:21). Живущим без материального имущества или не придающим ему значения обещается величайшее наследие, на которое мог только надеяться израильтянин: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное... Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Мф 5:3, 5). Говоря о Себе, истиннейшем из израильтян, Иисус сказал: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову » (Мф 8:20; Лк 9:58). Павел тоже писал об отказе Христа от «собственности»: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба » (Флп 2:6-7).[1729]
Отсутствия ясного учения «земли» имеет глубоко богословские и нравственные последствия. Новозаветный акцент на нашей вере в Личность, а не место, не отменяет образ «земли», но реформирует. Христианское отношение к власти не должно быть аполитичным, но глубоко должно реформировать политическую позицию Царства. Имманентное было порождено трансцендентным и продолжается им поддерживаться, и разрыв между ними и порождает катастрофу. Но в начале не было так, обязанность 'adam, поскольку он был создан из ‘dama (Быт 2:7), было ухаживания и защита сада.
Идея что земля является собственностью Бога, была широко распространенна в культурах соседей Израиля (напр., в культе Ваала), однако будет трудно утвердить что такая концепция заимствована из ханаанского фона. Мысль что, Яхве является истинным владельцем земли, укоренена достаточно глубоко и до попыток синкретизма в Израиле.[1730] В Ветхом Завете земля упоминается более двух тысяч раз, в Новом 248 раз.[1731] Удел левитов, которые не имели «никакой части среди братьев, т.к. Бог был им наследием», говорит не о независимости от земли. Но о том, что Бога не должно искать в безопасности обладания землей, но лишь в Боге, дающем землю.[1732]
2.2.3.2. Характер Царства
Говоря о политике в богословии, мы соглашаемся не с аполитичностью христиан, но с политикой Царства. Карл Барт описывая христианство как партию, дает строгое назначения такому подходу. «Исповедание веры не может осуществляться только в умозрительной, теоретической сфере. Все люди живут «здесь и сейчас», и каждый христианин рано или поздно осознает необходимость разрешить для себя вопросы присутствия и значения веры и Церкви в современном мире — не для того, чтобы получить ясные ответы на эти вопросы, но чтобы свидетельствовать о Христе. Эти вопросы разрешаются с момента возникновения христианства — с момента, когда многие люди почувствовали необходимость свидетельствовать своим братьям о Христе; эту необходимость не в силах отменить никакие исторические процессы. Апостольское служение обращено к вечности — но осуществляется в определенном времени и принимает во внимание современные события. Апостольские речи обращены к высшей реальности, но не оторваны от реальности жизненной. Апостолов вдохновляет Дух вечный, а не дух времени, но они говорят со своими современниками об их жизни — жизни недолгой и подверженной переменам. Поддерживать чью-то точку зрения, принадлежать к чьей-то партии — значит подчинять свою волю, свои личные интересы общим интересам. Быть партией — это нечто другое, это другая ступень, другой этап; быть партией — значит проявлять собственную волю, собственную инициативу громким голосом, который не сливается с голосом хора, говорить то, чего требует исповедание Христа. Церковь, которая боится запятнать себя прикосновениями к грязной и грубой реальности; Церковь, которая боится громко заявить о своей точке зрения; Церковь, которая не дерзает быть партией, да будет осторожна! На ней обязательно появится такое пятно, которого не смыть и не скрыть — пятно дьявола. Ибо у дьявола нет лучшего союзника, чем Церковь, которая радеет только о своей доброй славе и чистых одеждах, Церковь, которая погружена в умозрения и нейтральна к окружающей действительности. Церковь, которая больше всего заботится о трансцендентной сущности Царства Божия (которой нелегко, если вообще возможно, принести какой-либо вред), — это сторож, уснувший на своем посту. Нельзя допустить, чтобы это произошло».[1733]
2.2.3.2.1. Принцип поклонения
Ни один из современных монархов не имеет реальной власти. В Великобритании Елизавета II и еще несколько членов королевской семьи вот уже в течение полувека формально руководят государством, но ни для кого не секрет, что политическая власть принадлежит совсем другим людям. Королевская власть стала всего лишь красивым, но отжившим символом. Однако на протяжении большей части истории человечества все обстояло иначе. Цари были правителями, военачальниками, премьер-министрами, архитекторами, судьями и законодателями.[1734] Слово царя, его воля это и есть сам закон. В этом смысле Иисус больше походил на Ирода Великого нежели на Елизавета II. Христианство, в политическом смысле, монархия, а не только пример царя, как это пытается представить либерализм.
Светское употребление «царства» (гр. basileia) может обозначать, во-первых, царскую власть и, во-вторых, владение, на которое эта власть распространяется.[1735] Царство Божье – это царствование или царственное правление Бога. Царство Небесное, Царство Отца и просто Царство – это варианты выражения одного и того же новозаветного заявления, а именно, что Бог есть Царь.[1736] Греческое слово basileia, как и древнееврейское מלכות, означает не столько царство, сколько царствование; это скорее не сфера или группа людей, но Бог в действии.[1737] Принять Царство – значить подчинить свою жизнь Иисусу Христу. Когда мы принимаем Христа мы принимаем Царство, т.е. позволяем Богу править в нашей жизни. Там где Бог Царь, там свершается Его воля. Дальман очень выразительно объясняет значение слова מלכות:
«Никаких сомнений не остается в том, что, как в Ветхом Завете, так и в иудейской литературе, малхут, когда применяется к Богу, всегда подразумевает именно «царственное правление», а не «царство», как будто бы имелась ввиду некая территория, находящаяся под Его управлением. Сегодня, так же как и в древности, восточное понятие «царство» не связано с политикой в нашем смысле, с народом или землей под руководством какой-либо конституции, но заключается в «суверенности», охватывающей определенную территорию».
Как указывает Маршалл, Царство Божье «не просто осуществление суверенной власти Бога — это некая структура, создаваемая Богом, и состоит эта структура из людей»[1738]. Итак, мы должны понимать Царство Божье не только как динамическое осуществление его власти или правления, но и как структуру: Божью «общину», «общество», «дом» или семью».
Божье Царство, в одном смысле, абсолютно над всеми людьми. Среди них есть бунтари, отвергающие Его царствование, но Бог ни коим образом не сброшен с трона и не складывает полномочий. Он остается Богом и Царем, несмотря на какие бы то ни было человеческие решения. С другой стороны, Новый Завет, в основном, посвящен Царству Божьему, как правлению добровольно подчиняющимися субъектами, которые исповедуют суверенные заявления Бога как наивысшие и окончательные.
Царство пришло в историю. Иисус учил, что Царство, грядущее во славе в конце времен, уже пришло в историю в Нем самом, в Его служении. Искупительное правление Божье вошло в царство Сатаны, дабы освободить людей от власти зла. При этом Царство приходит в конце времен. Эсхатологическое пришествие Царства будет означать «пакибытие» (Мф 25:31-46), обновление и преображение всего материального. Царство— это Бог в действии. Оно пришло в мир во Христе и действует в мире через Церковь. Когда Евангелие Царствия будет проповедано Церковью по всей вселенной, во свидетельство всем народам, Христос вернется (Мф 24:14) и принесет с собой Царство в славе.
Власть находится не в распоряжении дьявола, а в руках Бога, дарующего его другим. Бог сотворивший небо и землю и всякую тварь: в Бытие 1 главе, в переходе от 11 к 12 не перестает быть Богом Элохим и Яхве. За призванием Авраама мы видим обетования в котором благословляются «все племена земные» в его имени (Быт 12:3). Избрание Израиля, не есть отказ от мира, «будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля» (Исх 19:5). Или начало 23-го псалма «Господня земля и все что наполняет ее, вселенная и все живущие в ней» (ст.1, см. Пс 148:11).