ЛЮТЕР И ЭРАЗМ: СХОЛАСТИЧЕСКИЙ ГУМАНИЗМ И РЕФОРМАЦИЯ
ДэниэлПройс (1982)
https://www.ctsfw.net/media/pdfs/preuslutheranderasmus.pdf
Современники Эразма и Лютера говорили, что «Эразм отложил яйцо церковной реформы, и вылупился Лютер". В некотором смысле это утверждение можно считать истинным, поскольку нет никаких сомнений в том, что оба они были встревожены злоупотреблениями, распространенными в церкви того времени, и озабочены необходимостью эту церковь реформировать. Это правда, что у Эразма и Лютера было много общего. Оба они были учеными и были привержены продвижению образования. Оба критиковали обскурантизм и массовое невежество монахов. Обоим были отвратительны аморальность и симония католической верхушки того времени, и оба выступали за возвращение к изучению Писания. Изучая отношения между Эразмом и Лютером, будет, вероятно, более важным для понимания их отношений отметить различия, существующие между ними - различия личностей, целей, идеалов и особенно убеждений и преданности. Уместно, чтобы эти различия изучались, ибо, несмотря на все, что Эразм и Лютер, возможно, имели общего, они никогда не объединялись в стремлении к одной и той же цели. Несмотря на все, что могли сделать как друзья, так и враги, Эразм и Лютер выбрали бы разные пути (1).
Артур Мак-Джифферт определяет гуманизм как «возрождение интереса к греко-римской древности, характеризуемое прежде всего новым энтузиазмом в отношении классической литературы" (2). Эразм был гуманистом, восставшим против преобладающей схоластики того времени. Он оставил монашескую жизнь, очень плохо подходившую тогда для тех, кто хотел учиться. Он был также разочарован колледжем Монтегю в Париже, где ежедневно делался упор на схоластику, а другие науки подавлялись. Эразм посвятил себя изучению того, что он назвал Bonaeliterae, добрые книги (3). Он был хорошо образован на латыни и сам выучился греческому. Его письма, книги и памфлеты были написаны исключительно на латыни. В течение большей части своей жизни он знал латынь лучше, чем родной голландский язык. Он не нашел времени, чтобы изучить любые современные языки. Эразм интересовался классикой и, как и другие гуманисты того времени, переделывал свою латынь согласно классической модели. Гуманисты считали хороший латинский стиль необходимым признаком образованного человека, а Эразм вообще был признан самым талантливым стилистом своего времени. Что бы он ни делал и кем бы он ни был, он всегда оставался гуманистом (4).
Но Эразм считал себя «христианским гуманистом» (5). Долгое время его забота о возвращении к классике диктовалась озабоченностью возвращением к простой вере апостолов и ранней Церкви. Эразм однажды заявил, что вся цель его жизни является двоякой: "побуждать других взращивать интерес bonaeliterae и приводить его в гармонию с логикой" (6). На самом деле жизненная цель Эразма заключалась, конечно, в познании Писания и Бога. Его приверженность изучению Писания очевидно во многих его письмах, где он осуждал духовенство за то, что оно скрыло Евангелие. Особенно он критиковал церковь за то, что она сделала много дополнений к простому учению Христа и апостолов. Было бы ошибкой, однако, учитывая все, что сделал Эразм, Приравнивать гуманизм к лучшему пониманию Иисуса и Павла или даже Писания в целом. Большая часть средневекового богословия была ближе к Писанию, чем гуманизм Эразма (7).
Тем не менее многие считали, что миролюбивый гуманизм Эразма и стремительный евангелизм Лютера были совместимы. В течение трех лет после публикации Лютером 95 тезисов в глазах людей все еще не было невозможным, чтобы Лютер и Эразм могли объединить свои силы (8). Попытки и друзей, и врагов поместить Лютера и Эразма в один лагерь не улавливали факторов, предвещавших явный разрыв, который в конечном итоге произошел между ними.
Трудно описать отношения, которые существовали между Лютером и Эразмом перед диатрибой последнего "О свободе воли" и последующей книгой Лютера "О рабстве воли". По меньшей мере, они были отмечены неоднозначностью. Эразм с немалым уважением относился к тому, что делал Лютер. Лютер критиковал злоупотребления в церкви так же, как и Эразм. Еще в 1523 году Эразм сказал: «Я преподавал почти все, во что верил" (9). В этом он четко видел свое сродство с Лютером. В то же время он не только хвалил Лютера, но и критиковал его. Эразм был миролюбивым и добрым человеком, и считал, что в Церкви не будет ничего хорошего, если благовестие начнет возбуждать людей и вызывать волнения - а Лютер своим неумеренным стилем часто делал именно это. Полемика Лютера всегда держала главный удар критики Эразма. Таким образом, Эразм очень уважал то, что Лютер говорил, но не одобрял того, как он это говорил.
Лютер также очень уважал Эразма. Даже после того, как он получил его "Свободу воли", он благоговейно приветствовал его, и Меланхтон мог сказать в письме Эразму: «Лютер желает тебе здравствовать" (10). Лютер считал Эразма великим ученым и защищал его от тех, кто презирал ученость и хорошее образование. Лютер оценил знание Эразмом греческого языка и был особенно благодарен за публикацию им греческого Нового Завета. С другой стороны, Лютер с подозрением относился к учению Эразма. Он считал, что Эразм был более посвящен литературе, чем распространению истины. Уже в октябре 1516 г. Лютер написал Спалатину о том, что он не согласен с интерпретацией Эразмом праведности закона и с его взглядом на первородный грех. Лютер просил Спалатина не разделять эти взгляды Эразма.
При всех своих различиях Лютер и Эразм остались в дружеских отношениях друг с другом (11). Эразм, по сути, оказался защитником Лютера в большей части своей переписки. Для понимания этого следует учесть два фактора. Во-первых, Эразм как гуманист прежде всего отстаивал образование, причем бесплатное. На Лютера часто нападали люди, которые даже не читали его работ. Лютера обвинили в ереси, и требовали от него отречения даже прежде, чем его выслушать. Эразм боялся гнета над серьезным образованием, который несомненно возник бы в случае расправы над Лютером. Угроза Лютеру также была угрозой программе гуманистических реформ Эразма. Эразм снова и снова подчеркивает, что если кто-то ошибается, его следует вразумлять, а не предавать смерти. Также необходимо правильно понять Лютера, чтобы опровергнуть его (12).
Во-вторых, Эразм был поражен чистотой жизни, которую он видел в Лютере. Во многих из своих писем Эразм указывает на добрый пример, который Лютер подавал своей благочестивой жизнью, особенно в отличие от многих его обвинителей. Его уважение к благочестию Лютера выражается в одном из писем к курфюрсту Фридриху Саксонскому: "Любой, кто знает этого человека, одобрит его жизнь, ибо он далек насколько это возможно от подозрений в жадности и честолюбии и морально безупречен... Лучший удел для христианина - это жизнь, достойная имени Христа. Если мы найдем ее, нам будет нелегко заподозрить кого-либо в ереси. Тот, кто обвиняет в ереси другого, должен сам явить в себе героя, достойного христианина, явить увещание с любовью, мягкость в исправлении, справедливость в суждении, милосердие в осуждении. Поскольку никто из нас не свободен от ошибок, почему мы должны так сурово придираться к другим людям? Почему мы предпочитаем скорее покорить человека, чем исцелить его, подавить, нежели научить? Тот, Кто один свободен от всех ошибок, не переломил надломленной трости и не угасил курящегося льна" (13).
В большинстве писем, в которых он ссылается на Лютера, Эразм защищает либо благочестие Лютера, либо его право быть услышанным. Некоторое изменение отношений можно заметить у Эразма после Лейпцигского диспута в июле 1519 года. Лютер защищался здесь от н в гусизме. Эразм никоим образом не хотел быть связанным с гуситской ересью, и становится более критичным к Лютеру именно после лейпцигской дискуссии. Он боялся беспорядков, которые Лютер неизбежно вызывал в церкви с его неумеренным стилем (14). Эразм продолжает защищать Лютера, но теперь гораздо более косвенным образом. В марте 1521 года Эразм писал: "Конечно, я предпочту, чтобы он исправился, нежели был убит. Те, кто хочет, чтобы Лютера сварили или зажарили, могут добиться своего. Много ли значит сейчас жизнь одного человека? И все же мы должны думать о всеобщем мире". Однако защита Эразмом Лютера была всегда двоякой. Он защищал его как человека, но не то, чему он учил. Почти каждое его письмо, защищающее право Лютера быть услышанным или благочестие его жизни, отвергает содержание его сочинений. Эразм с самого начала видел опасность в том, что он называл неумеренностью. Противники Лютера причисляли Эразма к его делу. Таким образом, чем больше атаковал Лютер, тем больше устремлений Эразма было разрушено, и Эразм возмущался тем, что препятствовало гуманистическому продвижению к более широкому знанию (16). В результате Эразм счел за благо заявить, что он вовсе не читал Лютера и не отвечает ни за что из того, что он пишет. Мир был необходимостью, если Эразм должен был провести свои реформы в Церкви, но Лютер создал в ней потрясения. Эразм желал создать средний путь, чтобы порядок, мир и реформы могли быть принесены в Церковь.
Мнение Лютера об Эразме изменилось уже до Лейпцигского диспута. В письме к Иоганну Лангу в 1517 году он говорит: "Я читаю нашего Эразма, и мое мнение о нем с каждым днем ухудшается. Он мне действительно нравится, ибо он смело и умело судит монахов и священников. Но я опасаюсь, что он недостаточно продвигает дело Христа и Божью благодать, в которой он гораздо более невежествен, чем Лефевр д' Этапль, хотя и больше знает как богослов... Мнение того, кто приписывает что-то воле человека, не сильно отличается от мнения того, кто совсем не знает благодати" (17). Мало того, что Эразм помельчал в глазах Лютера, но уже в 1517 г. Лютер обнаружил у него положения, которые в конечном счете приведут к разрыву и неизбежному противостоянию между ними. Чем больше лютеране пытались выставить Эразма в качестве сторонника своего движения, тем больше римская церковь оказывала давление на Эразма, чтобы заставить его осудить Лютера и прервать всякую связь с еретиками. Враги Эразма, противники гуманизма, преднамеренно поместили его в лагерь Лютера, чтобы злоупотребить гуманистической программой и навлечь на всех гуманистов подозрение в ереси.
Короче говоря, на Эразма стало оказываться давление с обоих сторон, и Лютер не сразу понял, в каком тот положении. Он наверняка знал, что Эразм неоднократно отказывался писать против него, но к апрелю 1524 года Лютер опасался, что Эразм может сдаться под давлением Соответственно, он написал Эразму письмо, чтобы предупредить его о возможном конфликте. Лютер в этом письме критикует Эразма за отсутствие мужества. Он говорит, что никогда не пытался влиять на Эразма, чтобы сразиться с ним или каким-то образом заставить подвергнуть себя опасности, продвигая дело Лютера. Он даже сдерживал тех, кто хотел написать книги против Эразма. Он сочувствует роттердамцу, потому что он знает, какая великая ненависть и давление направлены на него, но он призывает его остаться в стороне и не участвовать в конфликте: «Я прошу,между тем, чтобы, если вы ничего не знаете, вы остались лишь зрителем этой борьбы, а не присоединялись к нашим врагам, и особенно не издавать против меня никакой книги, поскольку я буду писать против Вас (18).
Письмо Лютера, по-видимому, не имело желаемого эффекта. Эразм ответил ему быстро и в первый раз указал, что на самом деле может быть ко благу Евангелия, если он возьмется за перо против Лютера. Он сказал Лютеру, что те, кто оказывают на него давление, просто не позволят ему стать сторонником того, что он воспринимает как трагедию. Его нежелание писать против Лютера было очевидно даже теперь. Но четыре месяца спустя его "Диатриба" все же была написана. Эразм закончил ее в начале сентября 1524 года. 6 сентября он написал письма Меланхтону и герцогу Саксонскому, в которых объяснял, почему он опубликовал свою книгу. Он настаивает на том, что он сам не хотел ее писать, но подвергся давлению тех, кто не позволял ему молчать, и указывает, что письмо Лютера к нему подвигло его писать против Лютера (19). Лютер предупредил Эразма, чтобы он не писал против него, и это было что-то вроде негласного соглашения не писать и не публиковать чего-либо друг против друга. Эразм, чтобы очистить себя от обвинения в сговоре с Лютером, наконец, взял на себя обязательства перед Римом.
Лютер не ответил Эразму сразу. В то время он был занят работами против «небесных пророков». Он должен был ясно определить свое отношение к крестьянским бунтам. Он также женился и обнаружил, что обязанности брака требуют все больше времени (20). В то же время Меланхтон ответил Эразму. Его диатриба была спокойно получена в Виттенберге. Он поблагодарил Эразма за умеренность, проявленную в ней, и заверил его, что ответ Лютера будет столь же умеренным. 15 месяцев спустя Лютер ответил своим «Рабством воли».
Отношения между Эразмом и Лютером больше не были дружелюбными. Но Лютер также не хотел участвовать в боях с Эразмом. В своем последнем письме Эразму он сказал, что они не должны съедать друг друга. Он согласился бы не писать против Эразма, если бы тот тоже сдержался бы. Но когда Эразм повернул перо против Лютера - тот ответил более чем равным энтузиазмом в отношении дебатов. Оскорбительные и саркастические высказывания, направленные против Эразма, у него в изобилии. Эразм атаковал позицию Лютера, но воздержался от нападения на Лютера лично. Интеллект, логика и мотивы также являются объектом его критики. Лютер не хочет указывать, где Эразм даже не христианин в своем письме и мышлении. Мнение Лютера об Эразме и его "Свободе воли" очевидно уже в его введении (20). Что касается Лютера, Эразм ничего не сделал, кроме того, что он утвердил Лютера в том, во что тот уже верил. Ибо, хотя ты плохо разумеешь и пишешь о свободной воле, все равно я тебе должен быть немало благодарен за то, что ты столь сильно укрепил мое собственное суждение, за то, что я увидел, как человек такого таланта, рассуждая о свободной воле, приложил все свои силы, но до такой степени ничего у него не вышло, что стало еще хуже, чем было прежде. Это лучшее доказательство того, что свободная воля — чистейший обман, подобно тому как было с женщиной из Евангельской притчи: чем больше врачи ее лечили, тем хуже ей становилось (Мк.5.26). Поэтому я был бы тебе еще благодарнее, если бы ты стал из-за меня определеннее, подобно тому как я стал из-за тебя тверже" (21). Намерение Лютера ясно. Он надеется научить Эразма, и он намеревается уничтожить учение о «свободной воле». Личное отношение к Эразму очевидно во всем трактате. "Рабство воли" не было вызвано враждебностью к Эразму, хотя Лютер показывает, что ему было досадно, что Эразм считал его достаточно невежественным, чтобы использовать против него глупые аргументы. Лютер пишет против Эразма так резко, ибо он убедился из его слов, как далеко они стоят от того, во что он верит.
Первая ссора Лютера с Эразмом касается нелюбви последнего к конкретным утверждениям. Эразм заявил: "До сих пор меня восхищали утверждения, в которых я мог с готовностью укрыться от мнения скептиков, где это допускается неприкосновенной властью святого Писания и указов Церкви, которым я везде охотно подчиняюсь, независимо от того, понимаю ли я ее предписания или нет" (22). Лютер, с другой стороны, отвечает: Да оставят нас, христиан, скептики 20 и академики, да пребудут с нами те, которые высказывают свои убеждения вдвое упорнее, чем сами стоики. Сколько раз, спрашиваю я, требовал апостол Павел плерофории, а значит, наивернейшей и крепчайшей убежденности? В Послании к римлянам, в главе десятой он называет это исповедью: "Исповедь устами ведет к спасению" (Рим.10.10). И Христос говорит: "Кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я перед Отцом Моим" (Мтф.10.32). Петр повелевает нам давать ответ в том, что имеется только еще в уповании (1 Пет.3.15). Что еще надо сказать? Нет у христиан ничего более известного и более прославленного, чем убеждение. Отмени убеждения, и ты отменишь христианство. Даже Святой Дух был им дан с неба затем, чтобы славить Христа и исповедовать Его все время до самой смерти; умереть за исповедание и утверждение мнения — разве это не убеждение? И наконец, Дух утверждает с такой силой, что Он даже приходит и обличает мир во грехе (Иоан.16.8), словно вызывая его на битву. И Павел наказал Тимофею проповедовать, настаивать вовремя и не вовремя (2 Тим.4.2). Весьма смешным показался бы мне тот проповедник, который сам нетвердо верит и не настаивает на том, что он проповедует. Я б отправил такого в Антикиру полечиться! Но зачем я, дурачина эдакий, понапрасну трачу слова и время на то, что ясней солнца! Какой христианин согласится с тем, что надо пренебречь убеждениями? Это все равно, что одним махом уничтожить всю религию и все благочестие или, иными словами, утверждать, что не существует никакой религии, никакого благочестия и вообще никакого учения! В чем же ты все-таки убежден: в том, что ты не любишь убеждений и что этот образ мыслей ты предпочитаешь противоположному?" (23).
Эразм считал, что не всегда мудро говорить правду; иногда ее надо удерживать ради мира. Лютер говорит: "Доктринальную истину следует проповедовать всегда, открыто, без компромиссов и никогда не должно приходить в голову ее утаивать" (24). Разница между Лютером и Эразмом заключается в необходимости прояснить утверждения, которые были в центре всего противоречия между ними. Для Эразма, который считал многие вероисповедные утверждения нежелательными, было неестественно заключить, что Писание было неясным. Но Лютеру, который придерживался столь дорогих ему утверждений, необходимо было сохранять различительность Писания. Лютер осуждает Эразма за его нежелание самому делать такие утверждения или позволять это другим. Он точно резюмирует положение Эразма в словах: "Одним словом, к чему ты говоришь, что ты не думаешь, что это вопрос, который чего-то стоит, пока он не нарушает мира?" (25). Для гуманистического учения Эразма четкость мало что значила. Он подчеркивал скорее жизнь, чем догму. Для Эразма благочестие состояло в следовании за Христом, и Христос пришел, чтобы научить нас любить. Что Бог указывает ясно - так это прежде всего "предписания о доброй жизни" (26).
Таким образом, Лютер и Эразм были не согласны в смысле самого Евангелия. Для Лютера Евангелие было посланием Божьей благодати во Христе, которая провозглашает прощение грешника без каких-либо заслуг с его стороны (Begnadigung). Для Эразма оно было серией евангельских советов. С помощью Божественной благодати человек может соблюсти их и сделать себя приемлемым в глазах Бога. Благодать была для него не столько Божьей милостью ради Христа, сколько милостивым даром, который позволит человеку делать добрые дела (Begnadung) (27). Поэтому для Эразма было нелегко понизить важность свободной воли. Он не мог считать существенным утверждение, что человек не свободен, если ему необходимо следовать за Христом. Лютер, однако, считал, что ничто не может быть более важным, чем определить, имел ли человек свободную волю. Эразм решил, что усилия по установлению свободы или рабства воли были нерелигиозными, праздными и излишними. Лютер ответил: Если ты полагаешь, что вопрос о свободе воли христианам не необходим, то, пожалуйста, сойди с арены - у нас с тобой нет ничего общего, потому что мы полагаем, что он необходим. Если, как ты говоришь, неблагочестиво и чрезмерно, если излишне знать, всегда ли Господь ведает наперед, способна ли наша воля совершать что-нибудь для вечного спасения, или мы только подчиняемся действию благодати, совершаем ли мы добро и зло по чистой необходимости или же, вернее сказать, подчиняемся, то спрошу я тебя, что ж тогда благочестиво? Что важно? Что полезно знать? Если же все это, Эразм, вообще не имеет значения, то это уже слишком, и это трудно объяснить твоим невежеством! Ты немолод, достаточно пожил среди христиан, долго размышлял о Священном писании, однако сам не дозволяешь нам сколько-нибудь тебя извинить и думать о тебе хорошо! И такую-то нескладицу паписты тебе прощают и терпят по той причине, что ты пишешь против Лютера" (28).
Лютер настаивает на Эразме, что человеческая воля находится в рабстве, что у человека нет никакой способности делать что-либо активное вещах, Которые относятся к вечному спасению. Он описывает волю по существу как животное. "Воля человеческая находится где-то посередине, между Богом и сатаной, словно вьючный скот. Если завладеет человеком Господь, он охотно пойдет туда, куда Господь пожелает, как говорит об этом псалмопевец: "Как скот был я перед Тобою, и я всегда с Тобою..."; если же владеет им сатана, он охотно пойдет туда, куда сатана пожелает. И нет у него никакой воли бежать к одному из этих ездоков или стремиться к ним, но сами ездоки борются за то, чтобы удержать его и завладеть им" (29). Лютер подчеркивает, что он когда он говорит о рабстве воли, он говорит только о вопросах, относящихся к спасению, У человека есть «свободная воля» в отношении его денег и владений, как говорит Лютер, «в отношении не того, что выше его, но того, что ниже его" (30).
Эразм утверждал, что если воля человека в рабстве, он будет вынужден творить зло. Тогда Бог был бы несправедливым, осуждая человека за зло, которое Он Сам внес в человека. Но ответ Лютера указывает на ошибочный взгляд Эразма на первородный грех и падшее состояние человека: "Поэтому, когда говорится, что Бог ожесточает или творит в нас зло (а ведь ожесточать — это и значит творить зло), никто не должен думать, что Бог поступает так, словно бы Он порождал в нас зло. Ведь ты не думаешь, что Он какой-то злобный трактирщик, который сам зол и в злобе льет яд в беззлобный сосуд или же готовит в нем яд, а сам сосуд здесь ни при чем — он всего лишь приемлет или терпит злобность отравителя. Потому что, слушая, как мы говорим, что Бог творит в нас как добро, так и зло, что мы по чистой необходимости подвластны Богу-Творцу, могут подумать, что человек сам по себе добр или, по крайней мере, не зол, но терпит зло от Бога. Они недостаточно понимают, сколь неусыпно печется Бог-Творец о всяком своем творении и не дозволяет, чтобы какое-нибудь из них бездействовало. Однако тот, кто вообще хочет хоть сколько-то это уразуметь, должен помнить, что зло Бог творит в нас, т. е. с нашей помощью, потому что мы злы по своей природе, а Бог добр и, подвергая нас действию своего всемогущества, при своей доброте Он творит зло плохими орудиями, хотя даже и зло это Он, конечно, употребляет во славу свою нам во спасение" (31).
Таким образом, человек неизбежно творит зло, потому что Бог не приостанавливает Свое всемогущество из-за развращенности человека, а люди сами не могут изменить это состояние. Все последующие аргументы Лютера против Эразма представлены, чтобы доказать, что воля человека находится в рабстве, но в то же время сам человек, который вынужден действовать в рамках всемогущества Бога, добровольно выбирает зло и справедливо принимает Божье осуждение. Лютер спорит таким образом, чтобы не довести человека до отчаяния, но избавить его и привести к упованию. Только тот, кто понимает, что он потерян, беспомощен и не способен сделать что-либо для своего вечного спасения, будет смотреть на свободную благодать Бога во Христе как на ответ на свою дилемму. С другой стороны, Эразм, что стремился дать человеку некоторую свободу воли, чтобы он мог надеяться спасти себя, только заставил человека отчаиваться, потому что он не может достойно соблюсти «евангельские советы» Бога.
Невозможно, чтобы отношения между Лютером и Эразмом могли остаться без изменений после публикации "Рабства воли". Слишком много аргументов было приведено обоими, слишком много возникло критических замечаний. Многие основные разногласия стали очевидными. Ни Эразм, ни Лютер больше не могли видеть другую сторону в прежнем свете. Лютер узнал дух и богословие Эразма слишком хорошо, и Эразм слишком почувствовал критику, сарказм и упрямство Лютера. В письме к Лютеру в апреле 1526 года Эразм горько жалуется на отношение к нему. "Весь мир знает вашу природу. Действительно, вы так направили свое перо, что никто не писал против меня так жестоко и злобно" (32). Он говорит, что путаница в Церкви возникла из-за бесплодного гения Лютера, который «не поддается советам лучших друзей, но следует в любую сторону за самыми глупыми мошенниками" (33). Он заканчивает в явно оскорбительном тоне: "Я хотел бы, чтобы вы не были так удовлетворены тем, что имеете. Можете желать мне проклятий и дальше, если Господь не повернет их обратно" (34). Лютер, осуждая Эразма, также был откровенен. В письме к Юстусу Йонасу в 1527 году Лютер описывает Эразма как гадюку с смертельными укусами" (35), а в другом письме называет его Иудой (36). В 1529 году Лютер все равно говорил бы о глупости Эразма как "человека, издевающегося над всей религией" (37). Дружеские или, по крайней мере, мирные отношения, которые Существовали между гуманистом и реформатором, окончились. Лютер и Эразм больше не будут рассматриваться как защитники одного и того же. Их убеждения были разными; их пути расстались.
1. AlbertHyma, ErasmusandtheHumanists (NewYork: FS Croftsand CO.,1930), p. 10.
2. ArthurCushmanMcGiffert, A HistoryofChrkrianThought (NewYork:CharlesScribner'sSons. 19501. 11. 379.
3. Gottfried G. Krodel, "Luther, ErasmusandHenry VIII," ArchivfurReformationsgeschichte, LIII (1962), 74.
4. McGiffert, p. 379.
5. Carl S. Meyer, "MelanchthonasEducatorandHumanist," CTM, XXXI, 9 (September, 1960), p. 535.
6. PS Allen, The AgeofErasmus (Oxford: ClarendonPress, 19 14), p. 134.
7. AlbertHyma, RenaissancetoReformation (GrandRapids, Michigan: Wm.B. EerdmansPublishingCompany, 1951), p. 247.
8. JI Packerand OR Johnston, TheBondageofthe Will(F1erning H. RevellCompany, 1957), p. 25.
9. PreservedSmith, Lulher'sCorrespondenceandOtherContemporaryLetters, 2 vols. (Philadelphia: TheLutheranPublication Society, 1913 -1918), 11, 198.
10. Ibid., 11, 255. 11. Ibid., I, 42. 12. Ibid., I, 371. 13. Ibid., I, 179-181.14. Krodel, p. 72.
15. Smith, I, 494. 16. Allen, p. 163.17. Smith, I, 54-55.18. Ibid., 11, 228-230.19. Ibid., 11, 249-251.
20. Packer, p. 39.21. Ibid., p. 65.
22. GordonRupp, ed., Luther andErasmus: Free WillandSalvarion ("LibraryofChristianClassics," XVII; 1969), p. 37.
23. Packer, pp. 66-67.24. Ibid., p. 95.25. Ibid., p. 69.26. Rupp, p. 40.
27. F. E. Mayer, "HumanWillinBondageandFreedom: A StudyinLuther'sDistinctionofLawandGospel," CTM, XXII, 10 (October, 1951,) p. 719.
28. Packer, p. 74. 29. Ibid., pp. 103-104. 30. Ibid., p. 107. 31. Ibid., p. 206. 32. Smith, 11, 369.
33. Ibid., 11, 370. 34. Ibid., 11, 370. 35. Ibid., 11, 416. 36. Ibid., 11, 420. 37. Ibid., 11, 48 1-482