Мы жили в одной комнате на первом этаже, без отопления, электричества, воды – было интересно. Когда пришла первая зима, нам было очень холодно. Я брал всех, кто нуждался в приюте: наркоманов, алкоголиков, тех, кто освободился из тюрьмы, проституток, больных СПИДом. Я не спрашивал, не выяснял, кто они, я говорил: «Войдите». У нас была одна комната: женщины жили в одном углу, мужчины в другом.
Но вы знаете, что мир любит атаковать, когда видит усилия, направленные ко Христу.
Позвонил епископ – у нас не было телефона, и он позвонил знакомому и сказал, чтобы тот передал мне, – и попросил меня зайти к нему. Я пришел. Епископ сказал мне: «Ты не можешь жить там». Я спросил: «Почему?» – «Потому что ты смущаешь людей тем, что делаешь». – «Чем?» – «У тебя вместе живут мужчины и женщины. А какой ты тогда монах, если живешь в одном помещении с женщинами? Ты можешь проводить там весь день, можешь там работать, но вечером возвращайся в Синод». Я этого понять не мог, но подчинился.
В городе у меня был друг, которого я знал еще до того, как стал православным. Он владел зданием примерно в 15 кварталах от того места, где был наш дом. Он услышал о том, что я больше не могу там жить, и сказал: «Вот квартира тебе здесь. Она ближе к вашему дому, чем Синод».
Я не мог понять и реакции моих братьев-священников. Митрополит попросил меня прийти к нему. Он спросил: «Отец, ты чистый?» Я сказал: «Нет, я грешный». Он говорит: «Нет, я не это имею в виду. Ты здоров?» – «Не знаю, мне кажется, что да». – «Твои братья-священники озабочены». – «Хорошо, что они за меня беспокоятся! А я даже не знал, в курсе ли они, чем я занимаюсь». Он говорит: «Нет, я не о том. Мы знаем, что ты берешь людей со СПИДом. Отцы не хотят причащаться с тобой из одной Чаши. Они боятся заболеть. И они ходатайствовали, чтобы я попросил тебя причащаться последним». И я подумал: где же мы находимся? что же происходит?
На следующей неделе я пошел на богослужение. Был прекрасный епископ: старый, очень духовно собранный. Увидев меня, он подбежал ко мне и совершил передо мной земной поклон. Мне показалось, что он меня с кем-то перепутал, и я сказал: «Владыка, встаньте». Он ответил: «Я хочу облобызать твои ноги». – «Мои ноги? Почему?» – «Потому что ты лобызаешь ноги Христовы, заботясь о бедных, а мы этого не делаем».
Схиархимандрит Иоаким (Парр)
Зачем уходить?
Мы не должны жить, убегая от города. Но мы не можем жить ценностями, которыми живет город. Если вы живете ими, вы умрете вместе с ними.
Когда мы в нашем первом монастыре жили в городе и мужчины стали приходить и присоединяться к монашеской братии, я сказал, что замок у нас есть только снаружи, внутри его нет: «Вы можете уйти в любое время. Если есть что-то такое, чего вы возжелали за пределами обители, идите. Вы должны оставить мир, потому что если вы принесете мир сюда, внутрь, вы уничтожите то, что есть и здесь, и там. Ничего не сохранится, ничто не будет спасено».
Господь готов спасать город ради одного праведника – мы можем спасать Церковь и мир через святых людей. Хотите быть святыми? Многие говорят: «Святость не для меня, я не святой». Мы настолько зависимы от страстей! Страсть – это повторение грехов, грехи становятся цепями, и так мы порабощаемся ими. Мы стали рабами этого мира. И если его не оставить, то мы умрем с этим. Вы оставили его? Желаете ли вы всей душой Господа? Господь говорит: «Ищите прежде Царствия Божия, и все остальное приложится вам». Очень трудно смотреть на людей, у которых нет огня внутри. Когда ты приходишь к людям, которые называют себя христианами, и не видишь в них горения, стремления ко Христу, это выглядит, как похоронное бюро: все ожидают погребений. Каков признак присутствия Духа Святого? – Радость! Я хотел, чтобы вы посмотрели на себя. Страшно! Страшное собрание! Где ваша радость?
Расскажу об одной поездке. Сколько помню себя, я никогда не ходил без подрясника. В нашем братстве мы даже иногда и спим в подрясниках. Всё время в них. Так вот, когда я жил еще в Нью-Йорке, раз в 11 вечера мне позвонил епископ и сказал, что один человек умирает в больнице в Бронксе, в довольно сыром районе города, и попросил пойти туда и причастить его. Ехать нужно было на нескольких электричках. Полтора часа дороги. Я приехал в больницу, поговорил с человеком, исповедовал и причастил его. На обратном пути – это было уже после 1 часа ночи – я снова сел в поезд. В вагоне с каждой стороны по три двери. На первой станции никто не зашел, я был единственный пассажир; на второй – то же самое. На третьей же в другой конец вагона зашел мужчина. Вошел – и смотрит через весь вагон на меня. Смотрит очень внимательно. И я подумал: «Господи, это, наверное, моя ночь». Он направился ко мне, подошел, наклонился, продолжая пристально смотреть. И говорит:
– Что это еще такое?
– Что ты имеешь в виду?
– Почему ты так одет?
– Я священник, – говорю.
– Что за священник еще?
– Православный.
– Иудей, что ли?
– Нет, христианин.
– А-а-а, понятно. Я был католиком, но больше я не католик.
– Почему же?
– Я не верю в эти вещи.
– Во что конкретно ты не веришь?
– В нашей католической церкви священник говорил нам, что он молится над хлебом и над вином, и хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми. Я в это не верю. Никто в это не верит. А сам-то ты веришь?
Я говорю:
– Да.
– Но люди не верят!
– Верят!
Он говорит:
– Значит, они никогда не уходят домой.
– О чем ты?
– Твои прихожане никогда не уходят домой!
– Не понимаю, о чем ты говоришь…
Тогда он мне сказал:
– Ты мне говоришь, что хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа. Значит, Христос там, так?
– Так.
– Тогда зачем они уходят домой? По какой причине? Если Христос вот тут, то – зачем уходить? А у людей есть дома, дети, работа, другие заботы какие-то – они и уходят. Значит, вы не веруете.
Сретенский монастырь. Евхаристический канон
А вы веруете? Мы говорим только, что верим. Бог говорит нам: «Что вы сделали меньшим вашим братьям и сестрам, вы сделали Мне». Как мы будем стоять лицом к лицу перед Богом в Судный день? Как мы относились друг к другу, к незнакомцам, к потерянным людям? Я спросил одного из ваших священников о правилах и ограничениях для семинаристов: «Могут ли воспитанники уйти в субботу после всенощной?» Он ответил: «В общем-то нет. Нужно оставаться в семинарии. Некоторые только ходят к ближайшей станции метро, чтобы повидать своих девушек». Вы – сумасшедшие. Провести вечер на всенощной, отдавая свою жизнь Богу, – ваша душа уже готова принять Тайны на Литургии, а ваша кровь кипит какой-то женщиной! Вы что, сумасшедшие? Да, сумасшедшие. Вы принадлежите миру.
Повторюсь: единственный способ выжить, прожить в городе, быть в миру, но быть не от мира – не иметь ценностей мира. Не привносить эти ценности мира в семинарию, в монастырь и даже не заботиться о них.
Духовник мне сказал, когда мы только начали нашу общину и к нам стали приходить мужчины, желающие принять монашество: «Не доверяй никому, доверяй только Богу. И не пытайся угождать кому-нибудь, кроме Бога. Каждого люби, никого не суди, а Господь о тебе позаботится». У нас действительно ничего не было – я и сейчас пытаюсь удерживать братство от заботы о вещественном. Люди спрашивают: «Отец, что тебе нужно для монастыря?» Я отвечаю: «То, в чем мы действительно нуждаемся, вы нам дать не можете. Нам нужно спасение». – «Я понимаю, но надо-то что тебе?» – «Ничего не надо». – «Но я бы хотел помочь!» Я говорю: «Тогда придите и посмотрите сами. Что захотите дать, то и дайте. Мы ничего не ожидаем от вас». Люди всегда приходят, они очень щедры.
Ужин есть. Веры – нет
Наш митрополит настоял на том, чтобы в нашем братстве не находились бездомные, – он сказал, что для монахов это неприемлемо. Мы помогали людям в течение всего дня, но на ночь они должны были уходить. И мы получали иногда консервы, чтобы раздавать их людям, которые приходят к дверям обители. И вот получилось так, что у нас продуктов уже почти не осталось, а из денег только 2 доллара 57 центов – билет на электричку. В дверь позвонили. Брат спустился, открыл дверь, потом говорит: «Отец, тут одна женщина стоит. Говорит, что приехали ее внуки. А дочь находится в реабилитационном центре для наркоманов. У нее нет денег, чтобы даже накормить детей». Я ему сказал: «Отдай то, что у нас есть». – «Но у нас же нет почти ничего!» – «Вот это почти ничего и отдай!» Он не хотел отдавать: «А мы-то что будем делать?» Я говорю: «Не беспокойся об этом – это Господу надо. Отдай ей, что есть». Он наполнил сумку продуктами, отдал женщине. Прекрасный человек, но пока еще не там, не на Небесах. Что-то он все-таки отложил в сторону – на всякий случай. Я это увидел, спросил: «Что это там в стороне лежит?» Он говорит: «Я не заметил». Тогда и это тоже отдали женщине – она все взяла, а брат очень расстроился. Он был полноватый, беспокоился за количество калорий. Я ему говорю: «Не беспокойся, давай помолимся, и Господь нам поможет».
Во время вечерни опять зазвонил звонок – а на богослужениях у нас двери всегда заперты. Кто-то звонил долго, настойчиво. Меня спрашивают: «Может, все-таки открыть?» Я говорю: «Нет. Если им нужно, они подождут, если нет – уйдут». После вечерни я сказал, чтобы посмотрели, кто звонил. Мне ответили, что там уже, наверное, никого нет: 15 минут назад последний раз звонили. Брат спускается – внизу у двери ждет женщина. Она говорит: «А я думала, что никого нет дома». Он ей объяснил, почему дверь бывает закрытой. Она: «Я должна увидеть священника по имени Иоаким». – «Отец наверху, подожди здесь».