Как было показано в четвертой главе, научные ис-
следования являются особым видом решения задач.
Деятельность по их решению осуществляется в виде
специальных процедур и операций, детерминированных,
с одной стороны, соответствующим методом, а с дру-
гой — природой феноменов, включенных в эту деятель-
ность. Исторически, как неоднократно подчеркивалось.
когнитивная деятельность возникла на базе предметно-
практической, но, даже обособившись от нее и отчасти
противостоя ей в своих высших формах, когнитивная
деятельность содержит в себе наиболее существенные
структурные характеристики непосредственно-практиче-
ской деятельности. В процедурах и операциях, осущест-
вляемых в предметно-практической и когнитивной дея-
тельности, всегда можно усмотреть как бы две составляю-
щие. Одна из них выражает зависимость данных дейст-
вий от индивидуальных особенностей того или иного
исполнителя, группы исполнителей, этнических особен-
ностей, культурного уровня и т. д. Другая, наоборот,
концентрирует то, что объективно необходимо для выпол-
нения данной деятельности в известных границах неза-
висимо от того, в какой индивидуальной, социально-
групповой или культурной ситуации они осуществля-
ются.
Так земледелие инков, античных греков, древних
славян, узбекских хлопкоробов и фермеров Канзаса по
своей операциональной стороне, по технике, по видам
возделываемых культур, по уровню приспособления к
климатическим условиям и т. д. отличается весьма су-
щественно. Вместе с тем существуют некоторые харак-
теристики действий, которые инвариантны всем этим
различиям и по существу не зависят ни от отдельного
земледельца, ни от других социально-исторических vc-
ловий и связаны с необходимостью обработки земли
именно ради выращивания культурных растений. Об
этом инвариантном элементе, или составляющей дея-
тельности, мы и можем со сделанными оговорками ска-
зать, что она не зависит ни от человека, ни от челове-
чества. В этом же смысле в структуре любой исследова-
тельской деятельности в охватываемых ею процедурах
и операциях можно выделить такие инвариантные
составляющие, которые не зависят ни от человека, ни от
человечества и продиктованы или установлены соответ-
ствующими теоретическими знаниями.
Чем выше уровень теории, чем универсальнее ее за-
коны, тем выше степень ее независимости от познающе-
го субъекта. И так как теория особым образом отражает
в своих законах соответствующие предметные области,
то эту инвариантность можно рассматривать как функ-
цию отражения и как средство контроля «степени отра-
женности» предметной области в теории. По существу
в таком контроле проявляется критерий практики.
В чистой математике, например, в теории чисел
онтологическую систему образуют определенные число-
вые множества. Операции над числами и вычислитель-
ные процедуры осуществляются р соответствии с теоре-
мами (законами) тех или иных теоретико-числовых
теорий. Так, например, в теории делителей доказывается
теорема об алгоритме Евклида. С помощью этого алго-
ритма задача отыскания делителя определенного вида
(наибольшего, общего делителя) во множестве целых
чисел решается однозначно и автоматически раз и на-
всегда. Коль скоро теорема доказана и набор предпола-
гаемых ею действий точно установлен, а получение ре-
шения соответствующих задач гарантировано, мы можем
считать, что содержание этой теоремы не зависит ни от
человека, ни от человечества, реализуется во всех ин-
дивидуальных и социальных ситуациях идентичным об-
разом и в силу этого теорема является объективной
истиной.
Здесь важно отметить, что вопрос об истинности
устанавливается практикой, вычислительными процеду-
рами и операциями, преобразующими исходные число-
вые объекты. Однако эта практика не является пред-
метной. Предметной не является и установленная с ее по-
мощью истина. Будучи исторически первичной и наи-
более важной во всех социально значимых ситуациях,
предметно-практическая деятельность составляет ядро
и основу всех видов познания, но вместе с тем она не
идентична совокупности всех выполняемых и мыслимых
видов деятельности. Без такого разграничения построе-
ние теории познания вообще было бы невозможным.
Объективной истинностью в большей или меньшей
степени обладают все виды научного знания, выдер-
жавшие проверку практикой. Предметной истинностью
обладают лишь знания, проверяемые предметно-практи-
ческой деятельностью.
В связи с вышесказанным я считаю важным еще раз
вернуться к вопросам о наглядности и наблюдаемости
теоретических понятий. Принцип наблюдаемости явля-
ется одним из основных методологических принципов
теоретического естествознания, и прежде всего совре-
менной физики45. Наблюдаемость не следует отожде-
ствлять с наглядностью. Всякое наблюдение в конеч-
ном счете предполагает получение чувственно-наглядного
образа. Но такой образ может относиться не к наблю-
даемому феномену, а к прибору', опосредующему
наблюдение. Так, наблюдая за прохождением тока по
проводнику, мы можем зафиксировать колебания стрел-
ки на шкале амперметра или вольтметра. Зрительно
45 См., например. Методологические принципы физики.
наглядные образы стрелки, ее положения на делениях
шкалы могут быть затем с помощью понятий теории
измерения истолкованы как показатели силы или напря-
жения тока. Однако сами свойства, фиксируемые в этих
понятиях, не обладают наглядностью и являются теоре-
тическими конструктами.
В современной литературе по философии науки на-
блюдаемость часто выдвигается в качестве основного
отличительного признака, позволяющего отграничить
теоретическое знание от эмпирического. Наиболее кате-
горическим образом эта позиция сформулирована
В. А. Лекторским: «Подразделение знания на эмпири-
ческое носит исторически условный характер, так как
наблюдаемость предметов, учтенная нами при классифи-
кации знания, исторически изменяется: ненаблюдаемое
сегодня может стать наблюдаемым завтра»46. С таким
пониманием дела трудно согласиться. Конечно, грани
между теоретическим и эмпирическим знаниями в из-
вестном смысле условны и исторически меняются, они
менялись еще больше в период становления науки,
скажем в доптолемеевский период. Но при всей их ус-
ловности они реально существуют и устанавливаются
отнюдь не критерием наблюдаемости. Само заявление
о том, что феномены, бывшие ненаблюдаемыми в один
исторический момент, становятся наблюдаемыми в дру-
гой, взятое во всей своей общности, представляется мне
более чем рискованным. Обратная сторона Луны была
ненаблюдаемой во времена Конта, и он приводил это
обстоятельство как пример непознаваемости, ибо, как
почти все позитивисты, отождествлял наблюдаемость с
познаваемостью, отдавая дань традиционным взглядам
на критерий познаваемости. Практика опровергла за-
блуждения Конта. Но даже Конт никогда не думал, что
понятие «обратная сторона Луны» является теоретиче-
ским и знание об обратной стороне Луны есть знание тео-
ретическое.
Обычно теоретические и эмпирические понятия раз-
граничивают по их отношению к наблюдениям. Считает-
ся, что первые обозначают феномены, не поддающиеся
непосредственному наблюдению, тогда как вторые фик-
46 Лекторский В. А. Единство эмпирического и теоретического
в научном познаняи.— Проблемы научного метода, М., 1964,
стр. 98.
сируют доступные наблюдению предметы, процессы и
события. Следует подчеркнуть, что эмпирические или на-
блюдаемые понятия по существу фиксируют множество
свойств и отношений тех или иных феноменов, которые
способны порождать у наблюдателя определенные нагляд-
ные образы. При этом важно отметить, что между на-
глядностью и наблюдаемостью есть глубокая связь, но
нет совпадения.
Например, астрономические наблюдения за движе-
нием планет создают сложный наглядный образ движе-
ния небесных светил вокруг Земли. Образ этот является
синтетическим, поскольку возникает не в единичном
акте наблюдения, а в результате синтеза многочислен-
ных актов, имевших место на протяжении значительных
интервалов времени. Вместе с тем движение, приписы-
ваемое планетам согласно гелиоцентрической точке зре-
ния, также является наглядным, поскольку мы можем
чувственно представить себе такое движение с помощью
рисунка, воображения или оптико-геометрической моде-
ли (планетарий), но оно не является наблюдаемым (по
крайней мере земным наблюдателем).
Таким образом всякое наблюдение порождает нагляд-
ный образ, но не всякая наглядность есть результат не-
посредственного наблюдения. Тем не менее важно иметь
в виду, что, апеллируя к наблюдаемости явлений, неза-
висимо от того, идет ли речь о прямых или косвенных
наблюдениях, мы вместе с тем апеллируем к наглядно-
сти. Сказать, что те или иные теоретические понятия
могут быть редуцированы к наблюдаемым эмпирическим
понятиям, — значит сказать, что в конечном счете они
могут быть редуцированы к однозначно фиксируемому
множеству наглядных образов.
Разумеется, никто всерьез не считает чувственно-
наглядный образ черной стрелки на шкале измеритель-
ного прибора «образом» измеряемого посредством при-
бора магнитного момента частицы. Признавая, что поня-
тия, фиксирующие в теоретической форме феномены
микромира, не поддаются прямой редукции к предика-
там наблюдения и что она возможна лишь с помощью
ряда опосредований, многие современные методологи
видят в этом отличительную черту новейшего теоре-
тического естествознания. Однако я полагаю, что не-
сводимость теоретических понятий к эмпирическим есть
свойство теоретических понятий вообще.
Вопреки распространенному мнению, что опосредо-
ванный характер наблюдаемости, так же как и не-
наглядность теоретических понятий, — свойство лишь
современной неклассической науки и обнаруживается
только в высших разделах теоретической физики, химии
и биологии, я думаю, что они вообще не являются обя-
зательными признаками теоретического знания, ибо
отграничение этого последнего от эмпирического следу-
ет проводить по другим критериям.
Более того, я хотел бы усилить это утверждение,
подчеркнув, что наглядность и наблюдаемость вообще
не являются свойствами теоретических понятий, а их
теоретический смысл определяется функциями законов
науки, рассмотренными в предыдущем параграфе, в
реализации которых эти понятия участвуют. Для пояс-
нения этого положения я сошлюсь на то, что по мере
того, как понятия здравого смысла и повседневного
опыта переходят в когнитивные структуры науки, и осо-
бенно в законы теории, их смысл и значение радикаль-
но меняются. В случае, когда теоретические поня-
тия наподобие «фазового бесконечно мерного простран-
ства» возникают и сразу эксплуатируются в теоретиче-
ских структурах, это утверждение почти очевидно.
Для пояснения своей позиции я приведу несколько
примеров, не претендующих на строгую доказательность.
Понятие «глина» в обиходном языке, как правило, ис-
пользуется для обозначения определенных почвенных
образований, полезных ископаемых, используемых для
строительных работ, изготовления посуды, керамических
изделий разного назначения. В число ее признакоз вхо-
дит способность образовывать в смеси с водой пласти-
ческую массу, которая после высыхания сохраняет при-
данную ей форму, а после обжига приобретает твердость
камня. В этом смысле понятие «глина» наглядно, по-
скольку все перечисленные признаки однозначно соот-
ветствуют свойствам или качественным определенностям,
воспринимаемым нашими органами чувств. Понятие
«глина», фигурирующее в специальных трудах по гео-
логии и минералогии, включает в себя дополнительно
ряд других признаков: добавляются признаки, указываю-
щие на то, что глины есть осадочные породы, и этим
фиксирующие их происхождение. К признакам глины
относятся также сведения о размерах образующих ее
частиц. Это позволяет вводить количественное их отли-
чие от частиц других осадочных пород. Главными хи-
мическими компонентами глины являются Si'Oz (30—
70%), Al,Os(JO-40%). H,0 (5-]0%).
Такое определение глины еще не означает, что это
теоретическое понятие, ибо оно не включено в состав
какого-либо специального закона, входящего в строго
построенную теорию. Тем не менее здес'ь уже не все
признаки столь наглядны, как в предыдущем определе-
нии, и не поддаются простому наблюдению. В частности,
химический состав определяется методом специального
анализа, а структурные формы обретают смысл лишь
в контексте химической теории. Таким образом, простое
соприкосновение с теорией делает весьма привычное
понятие из сферы предметной деятельности гораздо ме-
нее наблюдаемым и наглядным, не лишая, правда, его
этих свойств полностью. Повышение теоретического
статуса понятий, введенное в структуру научных опре-
делений, я называю релятивизацией, имея в виду, что
в этой процедуре устанавливаются хотя бы частично
его отношения к законам какой-либо теории.
На более высоком уровне релятивизации самые
обычные понятия могут почти полностью лишиться на-
глядности, и их предметная идентификация становится
чрезвычайно сложной и опосредованной.
В качестве следующего примера повышения теоре-
тического статуса понятия я приведу изменение смысла
и значения понятия «вода», которое происходит в кон-
тексте современной физической и квантовохимической
теории. Изучение пространственной структуры молекулы
воды н механизма внутримолекулярных связей прошло
ряд стадий. В 1964 г. Линнетом была предложена тео-
рия строения молекул воды, опирающаяся на три посту-
лата:
1) все электроны атома или молекулы электростати-
чески отталкиваются один от другого;
2) из-за магнитного взаимодействия два электрона с
противоположными спинами отталкиваются меньше, чем
электроны с одинаково ориентированными спинами;
3) если ядра находятся в равновесном положении,
то электроны располагаются так, чтобы отталкивание
между ними было минимальным.
В книге Г; Н. Зацепиной «Свойства и структура
воды'> дается графическое изображение предполагаемой
этими постулатами пространственной конфигурации мо-
лекулы воды47. Различного рода кружочки и линии
изображают ионы, атомы и соответствующие физические
связи. Вряд ли нужно объяснять, что действительные
физические связи и включенные в них компоненты мо-
лекулы не являются чувственно воспринимаемыми и,
следовательно, наглядными и наблюдаемыми. Наблю-
даемыми в точном смысле слова являются соответствую-
щие показания приборов или, быть может, рентгено-
структурные изображения и т. д.
По мере все более глубокого изучения свойств и
структуры воды происходит все большая релятивизация
понятия «вода», и привычно связанные с ним наглядные
образы и представления, участвующие в обычных по-
знавательных операциях на уровне здравого смысла,
уступают место понятиям и когнитивным структурам,
порой не поддающимся никакой наглядной интерпрета-
ции. Тем не менее они дают глубокое и притом объек-
тивно истинное знание, которое может быть провере-
но как в теоретической, так и предметно-практической
деятельности. Конечные эмпирические следствия, нуж-
дающиеся для своей проверки в наблюдениях и экс-
перименте, обычно включают в свой состав понятия
наблюдения, подразумевающие определенные нагляд-
ные образы. Но как раз эти понятия не фигурируют в
формулировках соответствующих законов.
Наконец, я кратко остановлюсь на эволюции поня-
тия «масса» в классической и релятивистской физике.
Даже попав в уравнение классической динамики, это
понятие, по крайней мере в глазах Ньютона и его бли-
жайших последователей, по-видимому, обозначало нечто
наглядное или по меньшей мере поддающееся прямому
наблюдению. Поэтому в старых учебниках массу опре-
деляли как количество вещества. Значительно позднее
с уточнением концептуального аппарата теоретической
физики это понятие стали определять как меру инерции
тела. Создание релятивистской физики, прежде всего
специальной теории относительности, заставило разли-
чать массу покоя (т.о) и массу движения (т). Из урав-
нения
т
/•
*7 См. Зацепина Г. Н. Свойства и структура воды. М., 1974.
(где v— скорость тела, с— скорость света) следует, что
масса движения является функцией определенной вели-
чины—скорости движения тела. Неизменность массы в
классической динамике есть результат невозможности
измерить ее изменения при малых скоростях и из-за от-
сутствия технически адекватных средств измерения.
С современной точки зрения масса есть особая функ-
циональная величина, играющая роль коэффициента в
ряде уравнений классической и релятивистской физики,
служащая в подобных случаях для установления про-
порциональности других величин и отнюдь не требую-
щая для выполнения этой роли какой-либо наглядности.
Поэтому Т. Кун, утверждающий, что понятия массы в
релятивистской и классической физике несоизмеримы,
несравнимы и относятся к разным парадигмам, нахо-
дится в плену своей концепции и совершенно не прав.
Впрочем, для нас гораздо важнее не установить сомни-
тельность точки зрения Куна, а обнаружить то. что
уточнение теоретического смысла и повышение позна-
вательного статуса понятий в структуре законов как бы
обратно пропорционально их наглядности.
Отличия между теоретическими и эмпирическими
понятиями не есть отличия «уровня», а результат раз-
личной функциональной нагрузки. Перед теоретическим
и эмпирическим знаниями стоят различные цели, ц имен-
но этим определяется познавательный статус реализую-
щих их когнитивных структур. Эти замечания еще раз
демонстрируют важность рассмотрения исследователь-
ской деятельности как функции цели и вместе с тем тре-
буют не только фиксации разграничений и различий в
различных подсистемах научного знания, но и философ-
ского осмысления их более глубокого единства.
Приведенные здесь соображения не должны казаться
относящимися исключительно к области так называемых
точных естественных наук и математики. Я обращался
к определенным видам теоретического знания, исходя
из соображений его приближенности к соответствующе-
му эпистемологическому идеалу. Следует еще раз заме-
тить, что в этом направлении двигаются и другие науки.
Тот, кто читал историю Геродота, вряд ли найдет в ней
теоретические понятия. Пользуясь упоминавшимся выше
выражением Фейнмана, я бы сказал, что этот выдающий-
ся греческий историк в научном отношении стоит еще
на позиции вавилонского метода. Но уже в трудах
современных историков, особенно там, где теоретические
задачи ставятся и решаются сознательно, встречаются
теоретические понятия «исторический прогресс», «обще-
ственно-экономическая формация», «социальная струк-
тура» и т. д., в состав которых входят признаки, лишен-
ные наглядности и не поддающиеся непосредственному
чувственно-образному наблюдению. Их соотнесение с
эмпирическим базисом исторической науки представляет
столь же сложную процедуру, как и в других, рассмот-
ренных выше, случаях.
Многие научные дисциплины, такие, как биология,
экономика, социология и лингвистика, проделали за
последние 100—150 лет путь в направлении своей «тео-
ретизации», равный с содержательной точки зрения
тому, который проделала астрономия от первых египет-
ских и вавилонских наблюдений до первой теоретиче-
ской системы Птолемея за две с половиной тысячи лет.
Возможно, что мы находимся в преддверии создания в
этих и других областях исследования чрезвычайно со-
вершенных теоретических построений в относительно
недалеком будущем, и интенсивные исследования в
области философии науки, почти полностью не известные
древности, должны стать мощным катализатором этого
процесса.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие.............. 3
Введение....... \....... 5
Глава 1. Философские проблемы науки: генезис, структура,
способы исследования........ 18
1. Философия науки как область философского исследо-
вания.............. —
2. Разграничение философских и научных знаний в контек-
сте языка науки ........... 26
3. Философские проблемы, возникающие в специальных
научных исследованиях ......... 38