Весь день, сидя за своим столом в конторе, я чувствовал себя как на иголках. Мои отношения с Марико больше не были тайной для сослуживцев. Все считали, что наша свадьба не за горами, а так как Марико была племянницей директора, сослуживцы имели все основания мне завидовать. И вот все рушится: если Оно растреплется о нашей встрече, прощай и карьера и любовь Марико.
Во время обеденного перерыва мне казалось, будто все как-то по-другому глядят на меня. Девушки в коридоре и туалете о чем-то шептались с Марико; до меня доносилось: «Неужели вы ничего не слыхали, Марико-сан?» А мужчины наверняка уже все обсудили.
- Вот каким дураком он оказался...
- Да... Видно, между ними еще ничего не было...
- Конечно, иначе зачем бы ему...
Я опять, уже в который раз, взглянул на Марико. Она как ни в чем не бывало сидела на своем месте, уткнувшись в бумаги, и старательно стучала на машинке. Было жарко, лицо ее блестело от пота. Я перевел взгляд на Оно. Держа во рту карандаш, он деловито постукивал костяшками счетов. Записав что-то в толстую амбарную книгу, он вынул из коробка спичку и стал ковырять в ушах.
«Вот неряха», - подумал я и цокнул языком. Вряд ли он услышал это цоканье, но почему-то повернулся вдруг ко мне. Наши взгляды встретились; на хитром холеном лице Оно играла улыбка. Он многозначительно посмотрел в сторону Марико. Я понял его и, как боксер к ответному удару, стал готовиться к разговору с Оно. Во время перерыва, когда я, помыв руки, выходил в коридор, он обратился ко мне.
- У меня к тебе просьба, Ёсиока-сан.
- Какая? - весь напрягшись, спросил я.
- Я проиграл в карты. Не можешь мне одолжить немного?
- Что ты! Откуда у меня деньги? Тем более перед зарплатой.
- Гм... А на женщин они у тебя находятся? - Он пристально посмотрел мне в глаза. - Может быть, тебе дает Марико-сан? Попробую спросить у нее.
- Сколько тебе? - мой голос дрожал от бессильной злобы и стыда.
- Три тысячи иен. Можно две тысячи.
- Ладно, завтра принесу. Сейчас у меня нет.
- Только не забудь, пожалуйста, - и, напевая что-то себе под нос, Оно с независимым видом вышел в коридор.
Что мне делать? Где взять денег? У меня было около тысячи. Может, в самом деле занять у Марико? Ну нет, на это я не пойду ни в коем случае.
Я едва дождался конца работы. Вернувшись домой, долго стоял у окна, бессмысленно глядя на закат.
Больше я и близко не подойду к веселому кварталу, черт побери! Ладно, на этот раз я одолжу ему, но, если он попробует еще у меня вымогать, я ему покажу, кто такой Ёсиока Цутому. Я себя в обиду не дам. От бешенства я весь дрожал. Но если не ходить в веселый квартал, где я возьму женщину? Ведь я не монах!
Я был словно пьяный. Может быть, рассказать обо всем Марико? Что толку! Она будет лишь презирать меня. И как после этого станут на меня смотреть директор и управляющие?
Тут я вспомнил глуповато-добродушное лицо Мицу. Может, эта кретинка еще не забыла меня? Если так, то вместо веселого квартала я смогу ходить к ней. Правда, у нее слишком короткие ноги, да и талии нет, но женщины из веселого квартала ничем не лучше ее. Настроение у меня немного поднялось.
Переодевшись, я вышел из дому и сел в электричку. Через несколько минут я был на станции Канда. Я шел по грязной улице вдоль нового забора и вспоминал, как два года назад впервые оказался в этом районе. Тогда я был голоден, а из соседнего дома доносился запах еды. Впереди меня на старом велосипеде ехал старик камисибай. Женщина с ребенком на спине показала мне дорогу. И вот я снова перед этим обшарпанным грязным зданием. Старую деревянную дверь сменили на новую, стеклянную, сквозь которую я увидел Кима-сан, одетого в модный костюм. Он разговаривал со своими служащими.
- Разрешите, - приоткрыл я дверь.
- Кого я вижу! - радостно воскликнул Ким-сан. - Давно мы не встречались.
Он оглядел меня с головы до ног.
- На щеках румянец, хороший костюм... По всему видно, дела твои идут неплохо!
- Увы, - покачал я головой, - увы, Ким-сан, дела мои не очень хороши. Я пришел к вам с просьбой.
- Какой?
- Мне нужны деньги...
Не знаю, как к другим, но ко мне Ким-сан всегда относился доброжелательно. На это я и рассчитывал.
- Эх ты! Куда ж ты их тратишь? На женщин небось?
Ким-сан любил отечески пожурить, прочесть нотацию.
- Сколько тебе нужно?
- Две тысячи иен, если можно. Верну со следующей зарплаты.
Ким-сан полез в карман брюк и протянул мне два тысячеиенных билета.
- Приходи в гости. Я купил для «Лебедя» дом в Кавадзаки и скоро туда перееду.
- В Кавадзаки?
- Да. Там живет много корейцев. Некоторые держат бары. Даже турецкая баня там есть. Думаю, дела у меня на новом месте пойдут еще лучше.
...Турецкая баня... Кавадзаки... Да, да. Если та девушка сказала правду, Мицу живет в Кавадзаки,
- У меня к вам еще одна просьба, Ким-сан.
- Что? Двух тысяч мало?
- Нет, совсем другое. Мне нужно найти одну девушку. Ее зовут Морита Мицу.
Ким-сан захохотал, и зрачки его запрыгали за стеклами очков.
- Где она живет?
- Мне сказали, в Кавадзаки.
- А где работает?
- Где-то у ваших друзей - в турецкой бане или в увеселительном заведении.
- Гм... Трудно, но я попробую.
Пока мы говорили, Ким-сан то и дело посматривал на мое запястье, а когда я собрался уходить, взял меня за руку.
- А залог?
- Какой залог?
- Как какой! Вместо денег. Вернешь долг - получишь залог назад.
Он снова посмотрел на мое запястье.
- Неужели вы мне не верите, Ким-сан?
- Почему не верю? Верю. Ты хороший парень, но деньгам я верю больше, чем людям. Я старше тебя и знаю, что говорю.
Часы у меня были отечественные, не очень хорошие и недорогие. Вряд ли они стоили две тысячи иен. Но Ким-сан все же расстегнул ремешок, снял часы и положил их в карман.
***
Озираясь, Оно торопливо сунул в карман деньги и усмехнулся:
- Ты извини меня, Ёсиока-сан!
- Ладно, но больше от меня ничего не жди.
- С меня хватит. Спасибо, Ёсиока-сан!
Освещенное солнцем лицо Оно скривилось в слащавой улыбке. Я вздохнул. Одна беда миновала. Но что еще может выкинуть этот Оно?! Когда я вошел в контору, Марико, на секунду перестав печатать, улыбнулась мне и больше никто не обратил на меня внимания. Я успокоился. Оно действительно не разболтал о нашей встрече. Жалко, конечно, две тысячи иен, но ничего не попишешь, эти деньги помогли мне заткнуть Оно глотку. И пожалуй, не стоит их требовать обратно, пускай мы будем должны друг другу. Недели через две позвонил Ким-сан.
- Я с трудом нашел ее! - сказал он.
- Кого? - удивился я.
- Как кого? Забыл, что ли? Девушку, которую ты...
- А-а-а,- уже тише протянул я и прикрыл трубку рукой.
Ким-сан сказал, что до последнего времени Морита Мицу работала в увеселительном заведении в Кава-коси, которое держит один кореец. Но сейчас ее там уже нет. Выгнали...
- За что?
- Ее поймали на краже.
- Мицу украла деньги?
Я был так удивлен, что крикнул во все горло, забыв о том, что меня могут услышать Марико и сослуживцы.
Мицу - воровка! Неужели эта деревенщина с глуповато-добродушным лицом способна на воровство?
Больше Ким-сан ничего не знал, но он обещал познакомить меня с корейцем, у которого работала Мицу.
- Приходи сегодня вечером.
- Хорошо.
Положив трубку, я вытер пот. Кажется, никто не слыхал моего разговора.
Марико стучала на своей машинке. Оно ковырял в ушах, листая амбарную книгу; остальные тоже не обращали на меня никакого внимания.
...Как же она решилась на такое... Я представил себе неуклюжую и робкую Мицу, тянущую руку к деньгам. Вот дура!
Кончился рабочий день; Марико надела чехол на машинку и, поправляя прическу, улыбнулась мне. Это был наш знак: сегодня вечером побродим по городу. Я покачал головой. Может быть, напрасно? Наверное, если бы в тот день я был с Марико, между нами произошло бы то, что когда-то произошло между мной и Мицу.
На привокзальной площади у станции Кавадзакй было темно. День был хороший, солнечный, а к вечеру все небо затянуло тучами - собирался дождь. Я внимательно смотрел по сторонам, надеясь в толпе увидеть Мицу.
Новое здание «Лебедя» я нашел сразу. Там толпился народ, собравшийся на открытие нового заведения. Среди гостей прохаживался сияющий Ким-сан, на ходу давая указания обслуживающему персоналу. Я услышал знакомую песню:
Женщина, которую я бросил, Где она,
С кем она сейчас?
Заметив меня, Ким-сан приблизился, довольно улыбаясь.
- Ты, наверное, влюблен в эту девушку?
- Ничего подобного.
- Не ври, брат. Иначе ты не прибежал бы сюда. Вот и покраснел, как мальчишка.
- А где заведение этого корейца?
- Совсем рядом. Я ему уже говорил о тебе.
Женщина, которую я бросил, Где она,
С кем она сейчас?
***
В заведении корейца посетителей было меньше, чем у Кима-сан, освещение хуже, а здание совсем ветхое.
За двадцать иен я купил шарик для игры в патинко и без всякого энтузиазма стал метать. Шарик стукнулся о гвоздь, отскочил и упал в яму.
- Здесь вы никогда не выиграете, - услышал я у себя за спиной. Это шепнула высокая девица в очках. - Играйте на соседнем столе.
- И ты не боишься, что тебе попадет от хозяина? Ведь он окажется в убытке.
- Ну и пусть. А мне какое дело?
- Послушай, ты давно здесь? Не знаешь случайно Морита Мицу? Она здесь работала.
Девушка пристально поглядела на меня, совсем как та, из турецкой бани.
- Вы знаете Мицу-сан?
- Я знал ее. Где она сейчас? Говорят, она украла деньги.
- Кто вам это сказал? - возмутилась девушка. - Она спасла Паба-сан.
- А это кто такая?
Девушка подошла ко мне вплотную, и, жуя резинку, сказала:
- Наша работница. У нее на руках больной брат, и ей нужно было платить за лекарства и лечение. А хозяин наш - скупердяй, каких мало, - отказался дать ей аванс. Ну она и взяла деньги из кассы без разрешения. А Мицу - она ведь какая? Жалко ей стало Паба-сан, она и приняла все на себя. Сказала, что это она взяла деньги.
- А хозяин? Отвел ее в полицию?
- Ну что вы! У него самого рыльце в пушку больше нашего.
- Мицу вернула деньги?
- Нет. У нее столько не было. Ее заставили работать официанткой в пивном баре.
- Она приходит к вам иногда?
- Приходила один раз.
На улице был и не дождь, и не туман, а какая-то изморось, от которой лицо и волосы сразу становились влажными.
Я хотел зайти к Киму-сан, но, не увидев его в окнах нижнего этажа, прошел мимо.
Значит, с фармацевтической фабрики Мицу перешла в турецкую баню, оттуда в игорный дом и, наконец, в пивной бар. Мицу падала все ниже, как, стукнувшись о гвоздь, шарик патинко падает в яму.
Женщина, которую я бросил, Где она,
С кем она сейчас?
Эта песня преследовала меня. В самом деле, где она сейчас, эта дурочка?
Впервые я подумал, что Мицу, как и другие люди, тоже страдает и мечтает о счастье. И как другие люди, имеет право на счастье. Почему же ей не везет, как, скажем, мне? Зачем ей понадобилось взять на себя чужую вину, испортить собственную жизнь? Какую пользу принесли ей жалостливость и сострадание?
По обеим сторонам мокрой от дождя улицы стояли пивные, выкрашенные только снаружи. Все они носили названия цветов: «Красный тюльпан», «Астра», «Букет пионов».
В пивных было пусто. У дверей одной из них стояла девушка.
- Заходи к нам, милашка!
Так зазывают клиентов в веселом квартале.
- Посиди у нас. Берем недорого, обслуживаем хорошо.
Из глубины зала раздался хриплый мужской голос:
- Заткнись, свиное рыло, не умеешь гостя привлечь.
Я подошел к бару «Шафран», в котором работала Мицу.
- Заходи, милый, у нас свежее пиво!
- Я ищу Мицу-сан.
- Мицу-сан? Такой у нас нет. Но я могу заменить ее. Не пожалеешь.
- Я серьезно спрашиваю. Ее полное имя Морита Мицу. Не знаешь такую?
- А! Это вы о Сакико. Но она сегодня не работает.
- Почему?
- Пошла в больницу.
- Что с ней?
- Не знаю, кажется, прыщик вскочил.
- Меня зовут Ёсиока. - Я протянул ей листок со своим адресом. - Передай Мицу.
Поняв, что я не останусь в баре, девица грязно выругалась.
Я почувствовал сильную усталость. Не только тело - весь я словно стал ватным. Я едва плелся по сырой улице, где уже начали гаснуть огни. Впереди меня, опустив хвост, брела мокрая собака.
Мицу заболела? Что с ней? Она была такой крепкой на вид. «Если бы она не встретилась с тобой, если бы не было того - помнишь? - второго свидания, может быть, жизнь ее сложилась бы иначе, пусть не совсем счастливо - кто сейчас счастлив? - но и не плохо, то есть лучше, чем теперь.
Но я ни в чем не виноват, - я покачал головой. - Думать обо всех - сил никаких не хватит. Ведь у каждого свое несчастье...»
Да, это так. Но именно поэтому человек не должен забывать, что он на свете не один, что поступки его не остаются бесследными для другого...
Я снова покачал головой и продолжал идти, не замечая дождя, как в ту ночь в Сибуе, когда я, не оглядываясь, уходил от Мицу, а она плелась следом за мной, как собачонка.
Наутро я забыл о тоске, навеянной мыслями о Мицу. Небо после вчерашнего дождя было совершенно чистым. Солнце светило ласковое и нежаркое - таким оно бывает ранним летом.
Настроение у меня было бодрое. «Все ерунда, - думал я. - Надо работать, работать. А Мицу? Просто щепочка, унесенная водоворотом жизни на дно... Стоит ли о ней вспоминать?»
Работа в тот день у меня спорилась. Со всеми, даже с Оно, я весело переговаривался, все были мной довольны. Несколько раз меня вызывали к управляющему. Когда во время обеденного перерыва мы с Марико прогуливались, она спросила:
- Где ты был вчера вечером? Я не знала, куда деваться от скуки.
- Извини, пожалуйста, я не предупредил. У меня было неотложное дело. Нельзя было не пойти.
- А я думала, думала, чем бы заняться, и решила наведаться в Кандо, где я раньше работала.
- В Кандо? А что там?
- Разве я тебе не рассказывала? Фармацевтическая фабрика. Я там работала, просто чтобы получше узнать жизнь. Но там было очень грязно, и я быстро ушла оттуда.
- А-а, - протянул я, притворяясь равнодушным, чтобы скрыть дрожь в голосе.
- Никого из моих знакомых там не осталось.
- Не пойти ли нам в «Серебряный Париж»? - выпалил я, чтобы переменить разговор.
Марико ничего не заметила.
- А кто там сегодня поет?
- Не знаю. Впрочем, извини, я совершенно забыл, что в кармане у меня ни гроша.
- Значит, ты меня обманул, - Марико погрозила мне пальцем.- Наверное, выпивал вчера и все деньги истратил. После свадьбы этого не будет. А сегодня я заплачу.
Мы направились на Гиндза, в кафе «Серебряный Париж», слушать шансонье. Пока мы пили чай, молодые певцы исполняли свои песенки.
Прошло три дня...
В конце недели, возвращаясь домой, я увидел в своем ящике для писем открытку. На ней знакомым детским почерком было написано: «Как вы поживаете? Я узнала, что вы были в нашем баре. Прошу вас больше туда не приходить. У меня плохо со здоровьем...»
Ошибок по-прежнему было много, но теперь они не веселили меня.
На следующий день я позвонил ей после работы. Мы договорились встретиться на станции Кавадзаки. В каком настроении я ехал на станцию? Признаюсь, мне хотелось ее увидеть, но только из любопытства. С особым удовольствием я думал о том, что теперь мне не придется ходить в веселый квартал, у меня будет постоянная женщина. Опять стояла скверная погода, моросило, мои волосы и одежда были влажными.
Покуривая сигарету, я сидел в хорошо освещенном зале привокзального ресторанчика. Кошелек мой был полон: днем я получил жалованье. «Можно дать Мицу на лечение или угостить ее чем-нибудь вкусным», - думал я. Этим я как бы хотел смягчить обман, который снова ей готовил. Прошло двадцать минут, Мицу не появлялась. Когда мы разговаривали по телефону, Мицу грустно повторяла, что прийти не может; я настаивал, и в конце концов она согласилась: уж я-то знал, чем можно на нее воздействовать. Но вот прошло полчаса, а Мицу все не цоявлялась,
Я начал злиться.
Идиотка, дубина, деревенщина. Неужели она кого-нибудь нашла!
«Подожду еще полчаса и уйду», - решил я.
Но тут на зашторенную дверь чайной упала тень. Вошла Мицу. Жалкое платьице, старенький зонтик в руках, на мокрых ногах - гэта, и все те же косички. Она чем-то напоминала бездомную кошку.
- Ну здравствуй!
Она молча глядела на меня.
- Ты уже знаешь, что я приходил в «Шафран». Подошла официантка и, с любопытством оглядев нас, приняла заказ.
Принесли кофе. Мицу сидела, уставившись в стол, и не притрагивалась к чашке.
- Что с тобой? Я по тебе соскучился. Долго тебя искал. Ты не хочешь больше встречаться со мной? Что же ты молчишь? Хочешь, у нас все будет, как раньше? Помнишь тот кабачок?.. Помнишь, как старик гадал тебе? Ну? Я вижу, ты меня больше не любишь.
Мицу наконец подняла лицо и пристально посмотрела на меня.
- Не любишь?
- Нет-нет, - Мицу всхлипнула, - люблю.
- Любишь? А почему не хочешь встречаться со мной?
- Я...я...
- Что ты? Я знаю, ты работаешь в пивном баре. Ну и что? Я в этом не вижу ничего плохого.
- Но я больна.
Только теперь я заметил, какое у нее бледное лицо.
- Что у тебя? Туберкулез? Легкие?
- Нет. Я показала врачу пятна на запястье...
- Ну?
- Он сказал, что нужно тщательное исследование. Поэтому я завтра поеду в Одембу.
- В Одембу?
- Да. Там, - каждое слово Мицу выдавливала из себя с трудом, - там... есть больница.
Я сразу вспомнил наше возвращение с воскресного пикника. Где-то не доезжая Одембы мы видели странный городок в лесу. Вокруг мы не заметили ни одного дома. Кажется, это была больница для прокаженных.
- Неужели... Мицу...
Закрыв лицо руками, Мицу беззвучно плакала.
Пятна на запястье (2)
Вот уже месяц, как темно-красные пятна на запястье Мицу еще больше потемнели и увеличились - теперь они были величиной с десятииенную монету.
- Что это у тебя на руке? Фу, какие неприятные пятна, - сказал один из посетителей, потягивая пиво, и взял Мицу за руку. - Что за прыщики?
Это был хозяин магазина деревянной обуви в Кавакоси. Пьяный он всегда буянил и сквернословил; официантки его не любили, и он отвечал им тем же. Но к Мицу он относился неплохо.
- Лечиться нужно, милая, а то клиентам не очень приятно.
- Я мажу их каждый день, но не помогает.
- Брось ты эти лекарства, - мужчина поднес руку Мицу к лампе и стал внимательно рассматривать. - Что за болезнь? Надо обязательно показаться врачам.
Вошел еще один посетитель. Ота-сан, худой, нескладный человек с бледным лицом. Официантки избегали его: он так надоел им жалобами на свою жену, которая ушла от него два месяца назад, что при его появлении все затыкали уши. Одна Мицу терпеливо выслушивала его.
Он сразу заметил темно-красные пятна на руке Мицу и отпрянул от девушки, будто увидел что-то ужасное.
- Уж не подцепила ли ты то самое?
- Что вы имеете в виду? - недоумевающе спросила Мицу.
- Эту страшную болезнь, которая на «с» начинается.
Девушки у стоек засмеялись. Но Мицу ничего не поняла и ошеломленно смотрела на клиента.
- Сходите к врачу, Мицу-сан, ведь вам уже не раз говорили об этом, - ковыряя в зубах, сказала Ёсиэ.
- Но они не чешутся и не болят.
- Дело не в этом. Ты можешь нас заразить.
Мицу покраснела и опустила голову.
На следующий день она пошла в больницу Сираи, которая находилась в двух шагах от бара, возле ломбарда. Больница помещалась в маленьком старом здании; внутри было множество крохотных кабинетов с табличками на дверях: «Детские болезни», «Ухо, горло, нос», «Невропатолог», «Кожно-венерические заболевания», «Терапевт». Мицу заняла очередь к кожнику. На столе в коридоре лежали журналы и детские книжки с цветными картинками. Мицу оказалась за женщиной с ребенком - мальчиком лет пяти.
- Простите, вы не могли бы посмотреть за ним? - спросила женщина, покашливая, когда подошла ее очередь. Мицу кивнула.
- Как тебя звать? - спросила Мицу.
Бледное лицо мальчика было измазано конфетой.
- Цутому, - ответил мальчик.
Цутому. Какое совпадение! Мицу как раз думала об Ёсиоке. Знает ли он, где она сейчас? Увидеть бы его хоть на минуту.
- Сиди тихо. Мама сейчас придет.
Женщина, продолжая кашлять, вышла в сопровождении врача.
- Нужен рентген. У вас плохие легкие... Следующий...
В кабинете пахло карболкой, спиртом, йодом. В окно заглядывал высокий подсолнух. За дверями плакал мальчик. Врач, грузный мужчина в белом халате, накинутом поверх майки, внимательно осмотрел пятна на запястье Мицу.
- Давно это у вас?
- Года два. Но они не болят и не чешутся, - сказала Мицу, словно пытаясь убедить доктора, что это совсем не опасная болезнь, хотя и чувствовала все возрастающую тревогу.
Врач молча заполнял карту.
- Это можно вылечить, доктор?
Доктор кашлянул. Лицо его покрылось потом.
- Завтра обязательно сходите в клинику, там вам сделают анализ крови.
- Анализ крови?
- Вы не бойтесь. Возьмут какую-то капельку, зато точно определят, что это за болезнь. Я думаю, ничего страшного, однако нужно подтверждение. - Последние слова доктора успокоили Мицу.
Он даже не выписал лекарства.
На обратном пути в аптечном киоске Мицу купила бинт - забинтовала пятна.
На следующий день врач сам позвонил Мицу. Он спросил, была ли она в клинике. Если не была, пусть идет сейчас же, ее будет ждать доктор Тасима. Он предупрежден о ее приходе. Тон у врача был строгий, и Мицу опять охватила тревога.
Город затянула пелена дождя. Сквозь мокрые окна институтской клиники бледные, изможденные больные глядели на улицу.
Много их сидело и на длинных скамейках возле кожного кабинета. У одного мужчины вся голова была забинтована.
Мицу, которая решила, что ошиблась дверью, показала свое направление сестре, разносившей по кабинетам карточки.
- Мне сюда?
Сестра кивнула.
Мицу присела на краешек скамейки.
- Такаги-сан, Тогава-сан, Маруяма-сан... - Медсестра по очереди вызывала больных.
Казалось, этому конца не будет. Терпение Мицу лопнуло.
- Я Морита Мицу.
- И до вас дойдет очередь, - сказала сестра, равнодушно глядя на Мицу сквозь толстые стекла очков. Мицу, сразу сникнув, вернулась на свое место. Больные в очереди засмеялись.
Наконец ее очередь. Мицу вошла в кабинет, через окно бросив взгляд на улицу: по-прежнему моросило, на траве между больничными корпусами неподвижно сидела мокрая кошка.
- Разденьтесь!
Мицу растерянно посмотрела на докторов. Посреди просторного кабинета сидел полный, важный врач в белом халате, а вокруг него, тоже в белых халатах, стояли пятеро молодых людей; от смущения Мицу не могла сделать и шагу.
- Проходите и раздевайтесь, - сердито повторил толстый доктор.
Он взял Мицу за руку и стал внимательно разглядывать запястье...
- Пятна округлой формы, величиной с десятииенную монету. В середине белые точки - вероятно, соль, выделяемая потными железами... Сгустки крови...
Доктора мешали японский язык с иностранным, и Мицу, услышав незнакомое слово, каждый раз вздрагивала, колени ее подгибались.
Молодые люди, низко склонившись над рукой Мицу, глядели на нее так, словно искали потерянные деньги, и внимательно слушали толстого доктора.
- Очень подозрительно... Нет, нужно проверить. Введите вакцину...
Сестра принесла марлю, пахнущую спиртом, и шприц. Один из молодых врачей взял все это.
- Пожалуйста, не напрягайте руку... Так. Не бойтесь... - он ткнул иглой в пятно, и все снова склонились над запястьем Мицу.
- Ну?
- Пока ничего... Наверное...
- Странно... Может быть, это болезнь Гансена. Тогда...
Мицу попросили остаться в коридоре. Очередь уже значительно поредела. Исчез и мужчина с забинтованной головой.
За окном моросил дождь... Тысячи тонких, как спицы, нитей струились на фоне серой стены соседнего корпуса.
Моросил дождь... Моросил дождь...
Моросил дождь... На мокрой траве запущенного садика, между двумя больничными корпусами, неподвижно сидела мокрая кошка.
Моросил дождь...
В тот день, когда в гостинице на Сибуе ее целовал Ёсиока-сан, шел такой же печальный дождь. И небо было серым, как грязная вата... Мицу старалась представить лицо Ёсиоки-сан. Но черты расплывались, и казалось, Ёсиока плачет.
До сих пор тревожит сны мои
Взгляд их, неподвижный взгляд змеи,-
напевала негромко Мицу, чтобы заглушить тревогу. Давным-давно, помогая сестренке собираться на экскурсию, она пела эту песню.
- Морита-сан! - рядом с ней стоял молодой человек, делавший ей укол. Лицо врача было сосредоточенным. - Мне нужно поговорить с вами наедине, - он пошел по коридору, пригласив Мицу следовать за ним. Мицу вобрала голову в плечи.
Они вошли в комнату, на дверях которой висела табличка: «Библиотека кожного отделения».
Врач сел и, вытащив из кармана пачку сигарет, указал Мицу стул напротив. Вертя в руках пачку, он сказал:
- Вы слыхали что-нибудь о болезни Гансена?
Мицу отрицательно покачала головой.
- Мы не уверены, что у вас именно эта болезнь, и хотим проверить вас более тщательно, - он вынул записную книжку. - Недалеко от Одембы - всего час езды на автобусе - есть лечебница. Она называется «Воскресение». Вам нужно съездить туда. О билете не заботьтесь. Мы оплатим дорогу.
- Это очень опасная болезнь?
По лицу врача было видно, что он не знает, как ответить. Он вынул из пачки сигарету, размял ее и снова сунул в пачку.
- Ничего не могу сказать вам.
- Кто такой Гансен?
- Это врач. Датский. Но вы не беспокойтесь. Мы совсем не уверены, что у вас эта болезнь, лишь предполагаем... - молодой человек поспешно поднялся. - Вы обязательно должны съездить в эту лечебницу.
Оставшись одна, Мицу обхватила голову руками. В мозгу отдавалось: «Болезнь Гансена, болезнь Гансена».
Кто-то заглянул в библиотеку и тотчас захлопнул дверь. Болезнь Гансена... Непонятное название пугало Мицу. Но больше всего она боялась, что придется долго лечиться.
Когда она жила в Кавакоси, их сосед Камигава заболел туберкулезом. Он долго лежал в больнице, а жена его работала день и ночь, чтобы платить за лечение. Но у Мицу нет денег и на всем белом свете никого, кто бы помог ей...
Ведь у нее ничего не болит. Пятна даже не чешутся. Подумав об этом, Мицу успокоилась, встала и, взяв зонтик, вышла в опустевший коридор.
Дождь прекратился. Сквозь облака едва светило тусклое солнце. В больничном саду прохаживались больные. Кто-то окликнул Мицу.
- Вы забыли это, - молодая сестра, розовощекая, пухленькая, улыбаясь, подошла к Мицу и отдала ей сверток. У сестры были полные, белые руки. - Как хорошо, наконец-то дождик перестал! - она посмотрела на небо.
- Да... Скажите, пожалуйста, что это такое - болезнь Гансена? - задала Мицу мучивший ее вопрос.
- Болезнь Гансена? - живо переспросила сестра. - Наверное, проказа. А что?
Мицу изменилась в лице. Взглянув на нее, медсестра поняла, что допустила оплошность.
Она вскрикнула и в замешательстве убежала.
Серые стены больничных корпусов с темными окнами поплыли перед глазами Мицу. Она едва устояла на ногах, сделала шаг, второй... «Может быть, я сплю?»
Мимо Мицу, чуть не сбив ее с ног, пронеслась легковая машина.
- Ты что, очумела? Лезешь под колеса! - заорал шофер.
Мицу пошла по черной тропинке, с трудом удерживая в руках сверток.
Еще раз со страхом посмотрела на руку. Проказа! Этой болезнью болеют где-то в другом мире. У нее проказы не может быть, не может. Неужели она, Мицу, Морита Мицу, больна проказой? Нет. Нет и нет...
Она вспомнила все, что слыхала об этой болезни.
Однажды в ясный солнечный день они с матерью пошли в церковь. Возле церкви было много детей с разноцветными шарами в руках, старуха в белом переднике продавала леденцы. Мать купила Мицу леденцов. «Ешь осторожно, - сказала она, - не замажь платье».
По каменной лестнице они стали подниматься в церковь. Мать ругала Мицу, которая глядела по сторонам, но посреди лестницы вдруг прижала ее к себе и испуганно сказала: «Не ходи туда». На лестнице сидел нищий, перед ним стояла пустая тарелка. Он кланялся лысой головой, касаясь земли. Его грязные, цвета глины руки были без пальцев. Мицу стало страшно, захотелось плакать. Ей всегда хотелось плакать, когда она видела несчастных людей. И все же, крепко вцепившись обеими руками в руку матери, она не могла отвести взгляд от нищего...
- Мама!
- Что тебе?
- Отдай ему деньги!
- Не говори глупостей. Пойдем. Не надо смотреть на него.
- Почему?
- Он прокаженный.
- А что это такое?
- Если ты не будешь меня слушать, у тебя тоже отвалятся пальцы.
- А почему у дедушки отвалились?
- Потому что этот дедушка плохой. Он сделал людям много зла. Так бывает со всеми плохими людьми.
Потом на велосипеде приехал полицейский, и нищий исчез.
Слова матери глубоко запали в душу Мицу и теперь отчетливо звучали в ее ушах.
«Но разве я кому-нибудь причинила зло? Может, я не делала людям добра, но и зла я никому не сделала».
Если делать зло - значит воровать и говорить неправду, как Мицу считала с детства, ее никто не мог упрекнуть в этих грехах. Она всегда слушала мать, слушала мачеху и, когда поняла, что мешает мачехе, уехала в Токио. Здесь она старательно работала, а если ее подружка ленилась, работала за двоих.
Тропинка кончилась, Мицу вышла к трамвайной линии.
Она с утра ничего не ела, но ей и не хотелось. Хотелось лечь, закрыться с головой одеялом, забыть обо всем.
«Сон - лучший лекарь, - говорила мать, - потому что во сне человек забывает о своем горе и неприятностях, словно умирает».
Спать...
Мимо Мицу прогрохотал трамвай. Прислонившись к перилам моста, Мицу провожала его глазами. Из окон трамвая выглядывали дети, возвращавшиеся из школы. По мокрому асфальту ехали грузовики, спешили люди.
Токио... Люди торопливо бежали, не глядя на Мицу, и никто, конечно, не подозревал, о чем думает сейчас эта девушка с мрачным бледным лицом, прислонившаяся к перилам моста.
«Прыгнуть - и конец всему».
Но прыгать было страшно, очень страшно.
Она вышла на улицу Синдзуку. Не зная, куда идти дальше, Мицу зашла в столовую. Не потому, что хотела есть, просто так. Она что-то заказала и стала смотреть через большие окна столовой на ряд серых домов, на серое небо над этими домами. Незаметно взглянула на руку. Толстый доктор сказал правду: в середине темно-красного пятна были белые, как туман, точки. Мицу потрогала пятно пальцем.
«Что они понимают, эти доктора? Пятна совсем не болят».
...Когда они с матерью вернулись из церкви, мать рассказала отцу о нищем.
- Проказа? - Красное от водки лицо отца выразило удивление. - Неужели до сих пор болеют этой болезнью? Впрочем, когда я был мальчишкой, прокаженных было много. Кажется, проказа передается по наследству...
В семье Мицу никто не болел проказой. И мать умерла не из-за нее. Так откуда она может взяться у Мицу?
На другом конце стола сидела женщина с девочкой на коленях. Девочка, высвободившись из рук матери, подбежала к Мицу, держа новенькую куклу. Одета она была в голубую матроску. Приоткрыв измазанный киселем рот, девочка посмотрела на Мицу.
- Здравствуй, - впервые за этот день Мицу улыбнулась и протянула девочке руку.
Она всегда любила детей, а когда работала на фабрике, покупала соседским малышам сласти.
- Тетя, дайте еще, - просили дети.
- Хватит. Много нельзя, а то живот заболит, - ей нравилось говорить с детьми материнским тоном. Дети ее тоже любили.
Девочка с куклой, доверчиво улыбаясь, смотрела на Мицу. И вдруг Мицу, вся задрожав, отдернула руку. Потом закрыла лицо ладонями и замерла.
- Что с вами? Вам плохо? - услышала она над собой. Возле стола стоял официант.
- Нет, спасибо. Пройдет.
- Вы уронили сверток.
На Синдзуку было многолюдно. Опять моросил дождь. Нарядно одетые люди в разноцветных плащах прохаживались по мокрым тротуарам. Обнявшись, гуляли влюбленные. Их мокрые лица светились счастьем, белые зубы сверкали в улыбках.
Раньше, наблюдая счастливых людей, Мицу чувствовала себя несчастной, никому не нужной, однако сейчас она не ощущала ни горя, ни зависти. Только усталость... непреодолимую усталость...
Из окна дома слышалась песня:
Женщина, которую я бросил,
Где она...
Вдруг в толпе прохожих мелькнуло знакомое лицо. Это была Миура Марико - девушка, с которой Мицу работала на фабрике. Миура была в красивом, ярком плаще, под мышкой держала большой сверток - она только что вышла из ателье мод.
Хотя Миура была из богатой семьи - это знали все на фабрике,- она была доброй и простой в обхождении. Но, увидев Миуру, Мицу прикрылась зонтом - не потому, что не обрадовалась встрече, просто ей сейчас было не до разговоров...
Женщина, которую я бросил,
Где она...
Как отличается мир Мицу от мира Марико. Марико могла бы жить не работая, но работает, чтобы чем-то заполнить время. А попробовала бы Мицу прожить без работы! «Скоро Марико выйдет замуж за хорошего человека, а меня никто не возьмет. Кому я нужна?»
Марико счастливая, и на запястье у нее нет этих проклятых пятен.
О, как все противно! Противна Миура-сан, противен весь мир. Впервые в сердце Мицу не было ни сострадания, ни жалости. Она с ненавистью смотрела на влюбленных, в обнимку гулявших по улице. Ей было бы легче, если бы ее окружали люди, такие же несчастные, как она. Но почему она одна должна быть несчастной?
С трудом переставляя ноги, Мицу притащилась на станцию Синдзуку.
Мы все постоянно куда-то торопимся, Мицу же некуда было спешить. Оставалось одно: вернуться в Кавадзаки, в свою нору...
Она с ужасом думала о работе, представляя, как ее окружат девушки и с притворным участием станут расспрашивать.
- Надеюсь, Мицу-сан, ничего страшного? Хорошо, что не сифилис... Мы так беспокоились... Ведь тело - наш капитал... Нужно беречь себя... - звенело в ее ушах.
На станции толпились люди в плащах и с зонтами. Откуда-то несло вонью.
Купив билет, Мицу выпила стакан молока. Старик в форме Армии спасения играл на аккордеоне. Не у него ли тогда в Сибуе Мицу купила крестики... За спиной старика висела бумага с иероглифами: «Христос, взлюбивщий нас всех...»
«Бессмысленные, ничего не значащие слова. Если бог существует, почему ему нет дела до моих несчастий?
Почему я не родилась такой, как Миура-сан? Если бы я была немножко красивей, может быть, Ёсиока-сан не ушел бы от меня?
Почему каждую ночь, когда на улице сыро и холодно, я должна, стоя под дождем, заманивать клиентов, которые говорят мне в лицо: «Ну и рожа!»?»
- До Одембы...
Она прислушалась. Неужели пора? Железнодорожный служащий повторил в микрофон:
- Электропоезд до Коханды прибывает на станцию Синдзуку.
Пассажиры собрались на платформе. Нет, послышалось...
И вдруг Мицу почувствовала, как в ее груди поднимается отчаяние, которое она не может преодолеть...
Она показалась себе совершенно одинокой, беспомощной, никому не нужной, больной собачонкой, безжалостно выброшенной на улицу, которая называется жизнью.
Прислонившись к закопченной стене туннеля, Мицу, не стесняясь прохожих, громко заплакала...
Пятна на запястье (3)
В полдень, когда нависший над домами туман поредел, Мицу села в поезд.
На билете, который она судорожно сжимала в правой руке, в графе «Станция назначения» стояло «Одемба», но Мицу казалось, что было бы вернее написать: «Край света». Там живет горстка людей, оторванных от общества и связанных между собой одним несчастьем. Страшная болезнь разрушает их тело, оставляет на коже следы, как от расплавленного воска, но люди - везде люди. Они и там страдают и надеются на что-то, то есть живут.
- Внимание! Поезд до Одембы отправляется через пять минут, - сказал в микрофон чей-то скучный голос.
С крыши платформы скатывались черные капли.
- До отправления поезда в Одембу остается две минуты, - произнес тот же голос.
В вагоне было тесно и душно: запах хлорки, доносившийся из уборной, мешался с запахом сырой одежды, табака, человеческих тел. Мицу с трудом нашла свободное место и села, положив на колени зонтик и поставив у ног старенький чемодан с потертыми краями.
Места напротив нее занимала молодая пара - вероятно, муж и жена, по виду служащие. Они ели. Опустив на минуту палочки, женщина пристально посмотрела сперва на старый чемодан, потом на зонтик, а потом уже и на самое М