как университетской дисциплины




В XVIII-начале XX века

 

Важной характеристикой, позволяющей оценит условия развития философии, как университетской дисциплины, является статус философии. Это понятие отражает "…некоторое восприятие, в большей или меньшей степени связанное с "объективными" признаками, но все же субъективная оценка имеет вполне объективное следствие"[62]. Статус - "приписываемая" характеристика, поэтому он изменяется, воспринимается и оценивается различным образом. Эта оценка зависит от ресурсов, которыми владеет дисциплина, и от оценки её значимости, как представителями других дисциплин, так и самими представителями дисциплины. В состав ресурсов входят: система подготовки кадров, наличие вакантных мест, оснащенность дисциплины учебными пособиями и специальной литературой, возможность осуществлять коммуникацию через специализированные журналы.

При анализе статус философии как университетской дисциплины, стоит учитывать развитость ее когнитивных и социальных признаков. Под когнитивными признаками понимается, то как воспринимались: предмет философии как учебной и научной дисциплины и виделись возможные варианты их изменения; шкала критериев оценки результатов философствования; понятийно-методологический аппарат и его специфичность по сравнению с другими дисциплинами и возможности его пополнения за счет методологического и теоретического взаимодействия с ними; содержание учебных программ, функциональность дисциплины и значимость для других дисциплин. К социальным признакам относиться: социальная структура дисциплины (философские кафедры, философские школы, группы власти, коммуникативные группы) и степень ее институализации (система воспроизводства кадров, преподавательский состав). Так же при анализе статуса философии, определяются факторы внешней среды: механизм взаимодействия с обществом и государством, способ сохранения уровня когнитивной самостоятельности, присутствие политической заинтересованности в развитии или не развитии этой дисциплины.

Исследуя статус философии и институализацию философии как образовательной дисциплины в России, следует не забывать о некоторых специфических особенностях её развития. Во-первых, она до второй половины XIX века развивалась в образовательных учреждениях двух типов: Духовных Академиях и университетах, которые представляли собой фактически разные интеллектуальные и культурные пространства, и только после "рекрутирования" академических кадров в конце 60-х гг. для образования кафедр философии в университетах – состоялся первый реальный значимый контакт. Во-вторых, преподавание философии находилось под постоянным контролем государства. Университет в России также был создан "высочайшей волей монарха", по немецкой модели и формировался под государственным надзором. Философия в силу своей возможной политико-идеологической ангажированности изначально привлекала пристальное внимание: с одной стороны, как потенциальный рассадник вольнодумства, и, с другой - как потенциально эффективное средство укрепления в умах просвещаемой молодежи идеи легитимности этатистских и патерналистских функций государства. Разной была судьба преподавания философии в духовных академиях и университетах, так в отличие от университетов оно в духовных академиях не прерывалось.

Традиция преподавания философии восходит к Киево-Могилянской Академии, Ртищевской и Спасской школе, Славяно-греко-латинской академии (в которой братья Лихуды читали философские курсы в большей степени в европейско-католическом духе, что повлекло к закрытию философских классов до 1704 г.). Но преподавание философии в духовных образовательных учреждениях было столь слабым[63], что к началу XIX века учебный процесс находился в полном упадке, и только после вмешательства государства, учредившего Духовные Академии (Устав Духовных Академий 1809 г.) и потребовавшего грамотных священнослужителей, ситуация стала меняться. Обязанность профессора философии заключалась в знакомстве студентов с философскими концепциями, необходимо было "…вести их прямо к самим источникам философских мнений и в них показывать им как первоначальные их основания, так и связь разных теорий между собою", но делать это нужно таким образом, чтобы каждый профессор был "внутренне уверен, что ни он, ни ученики его никогда не узрят света высшей философии, единой истинной, если не будут его искать в учении христианском"[64].

Основой философских курсов Киево-Могилянской и Московской Славяно-греко-латинской академии был схоластизированный аристотелизм, но постепенно среди преподавателей стал формироваться интерес к картезианской философии, что нашло отражение в курсах Амвросия Дубневича и Георгия Щербатского. Гораздо более значительную роль в философском образовании сыграла вольфианская философия. Очень многие выпускники русских академий XVII века, изучавших философские сочинения Хр. Вольфа, стали профессорами Московского Императорского университета – Н.Н. Поповский, Я.П. Козельский, С.Е. Десницкий, А.А. Барсов, Д.С. Аничков, А.М. Брянцев. "Наибольшим влиянием и авторитетом среди учебников вольфианской философии, преподаваемой изучаемой в русских духовных академиях и семинариях, пользовались книги Фридриха Христиана Баумейстера (1698-1785), который был наиболее известным последователем философских учений Лейбница и Вольфа, разрабатывал и пропагандировал почти все разделы их философских систем"[65]. Вольфианство в духе Браумейстера в духовных академиях получило распространение как предмет преподавания и дидактическая философская дисциплина. Оно одобрялось, так как не противоречило открыто православной церкви и идеологии самодержавия. Философия представлялась не как наука, ведущая к истине, а как дисциплина, тренирующая ум, информирующая учащихся о различных мнениях относительно мира и его познания, но при этом декларировалось, что философских мнений много, а истина одна – она содержится в Писании[66].

Изначальная идеологическая ориентированность философии, чтение ее в христианском духе обеспечили преподаванию философии в Духовных Академиях статус благонадежной дисциплины, которая подчинялась действию внутриакадемического контроля и цензуры, и по сравнению с перипетиями философской кафедры в университете – стабильное, спокойное существование.

 

2.1. О перипетиях преподавания философии

с XVIII века по 70-е гг. XIX века

 

Первый период институализации философии как учебной дисциплины в университете с 1725 по 70-е года гг. XIX века - можно назвать "подготовительным". М.Н. Ершов в очерке "Пути развития русской философии", фактически сводящий философскую традицию к университетской философии, писал: "Два условия следует признать необходимыми для развития любого философского движения, как диктуемые самим внутренним ходом мирового развития философии: одновременная наличность в любом философском движении и глубокого традиционализма и смелой оригинальности... Что же касается до условий возникновения и развития философии в России, то они таковы, что до сих пор не представили еще возможности сложиться на русской почве подлинной философской традиции. Факт капитальной значимости, мимо которого нельзя пройти, тот, что целый громадный период в развитии философии в России стоит под знаком крайне неблагоприятных условий для этого развития, препятствовавших нормальной постановке преподавания"[67].

Только к концу 90-х гг. XIX в. сложились все компоненты, характеризующие философию как самостоятельную университетскую дисциплину. Университетская система и преподавательский корпус в XVIII в. были импортированы в Россию, поэтому так же как в Германии философский факультет считался для слушателей начальным "общеобязательным этапом". На философском факультете предполагалось изучать логику, метафизику, математику, физику, элоквенцию, историю, историю философии, практическую философию, этику, натуральную философию.

Формально первым высшим учебным заведением был университет при Петербургской Академии наук. Правда, о результатах его деятельности М.В. Ломоносов напишет: "…При здешней Академии Наук не токмо настоящего университета не бывало, но еще ни образа, ни подобия университета не было"[68].

Первым профессором философии в Академии наук, возглавившим кафедру логики, метафизики и морали – стал Г. Бильфингер, но вскоре занявший кафедру экспериментальной и теоретической физики, а философская кафедра перешла к Х. Мартини. Но в 1727 году Шумахер сообщил Х. Мартини, что Академия не нуждается в профессоре метафизики и логики, и тот уехал на родину. В 1730 году профессором логики и метафизики стал Х. Гросс. Но вскоре и он прервал преподавание, только с 1742 года лекции по философии были возобновлены. Было сделано сообщение, что "Григорий Теплов, адъюнкт академии, философию практическую Волфову порядком Тиммиговым толковать публично будет слушателям"[69].

Г.Н. Теплов (1717-1779) учился в невской семинарии, был послан за границу в Германии; с 1736 г. – студент при Академии наук, переводчик; с 1742 г. – адъюнкт натуральной истории; с 1746 г. – советник при Академической канцелярии; с 1767 г.- тайный советник, а с 1775 г. – сенатор. Г.Н. Теплов был первым из русских, кто стал читать философию и одним из первых кто позаботился о создании на русском языке популярного пособия по философии – " Знания, касающиеся вообще до философии, для пользы тех, которые о сей материи чужестранных книг читать не могут"(1751). Он воспринял философию в духе вольфианства и так её представлял: "Философией называем и изъясняем науку, которая в себе заключает действие разума такое, через которое кто может предложение некоторое, из праведных и прямых начал законными следствиями доказать, или называем такое знание, через которое можем вещь доказывать через её причины или от известных вещей знать неизвестные. Философ ничто без доказательств"[70]. Цель философии видел в общем просвещении человека: "…философское познание, как мы и прежде особливо о том показали, есть прямой путь к познанию вещей, ибо, когда я ведаю, что о скоте, дереве, камне и прочем вообще, то ведаю уже тоже и о всех сих вещах особенно. Чего ради не только польза из того происходит, но и забава непосредственная. Как тот человек не пользу приносит в жизни себе, который зная вещам или случаям многие причины, легко может и к другим вещам праведные заключения делать? Мы уже по натуре так сделаны, что всегда тем веселимся, когда нечто знаем, чего другой не знает, а Философ, который всем вещам и их бытностям знать должен причины. В том наипаче перед другими незнающими преимущество имеет, что чувствовать может, сколь великая ему из философии его утеха"[71].

В 1748 году из Саксонии приехал И.А. Браун, ставший профессором логики, метафизики и нравоучительных наук, который регулярно читал лекции вплоть до начала 60-х годов. О И.А. Брауне было объявлено, что он "…читать будет публично введение во всю философию, таким образом, чтоб первые основания всех философских наук в преизрядном порядке слушали, познали, и во основание употребить Наставления философские в пользу академическую Тиммигом сочиненные, а приватно толковать будет математический курс и философию натуральную или физику с правами натуральными и народными"[72]. О характере деятельности И.А. Брауна можно судить по следующей записи в расписании Санкт-Петербургского университета на первый семестр 1766 года значилось, что "Иосиф Адамович Браун, теоретической и практической философии Профессор, окончив прошедшего году введение во всю философию, такоже Логику и первую часть Метафизики, в первые шесть месяцев нынешнего году, по понедельникам, вторникам и четвергам, с 9 по 11 часов по утру преподавать будет прочие её части; а по пятницам в те же часы Философскую Историю, Метафизику толковать будет по употребленным здесь к сему сокращенным Тиммиговым философским наставлениям, а Историю Философскую по расположению первоначальных её оснований Гейнекциеву, кои находятся в первых основаниях его Логики и нравоучительной Философии"[73].

Преподавание философских дисциплин – метафизики, логики, нравоучительной философии осуществлялось под контролем канцелярии Университета. Устав 1747г. предписывал профессорам философии, "чтобы они не учили ничему противному православной вере, добронравию и форме правительства. Профессора должны были представлять в канцелярию конспекты своих лекций для суждения о том, не уклоняются ли они от ученья православной веры и не сомневаются ли они в славном состоянии государства"[74].

Начавшаяся научная дисциплинаризация и эмансипация математики, астрономии, химии, физики не отразилась на специализации профессуры и не ощущалась членами университетского сообщества. Так, физика еще не вполне отделилась от метафизики, и способы умозрительной аргументации использовались в науке, а научный опыт - для решения философских проблем. "Способ познания считался универсальным для всех областей знания, как опытного, так и умозаключительного, что породило феномен энциклопедизма, выражавшегося в том, что "ученый" в то время обычно был специалистом во многих областях" [75]. Например, в "Росписи Академических часов" за 1730 г. значилось, что Я. Германус, бывший профессором математики, отбыл в Базель как профессор моралики, Г. Бильфингер был профессором от философии в Тюбинге, а назначен был профессором от физики, Г. Фольфган, магистр от философии назначен профессором от физики.

Подобное положение дел сохранялось и в Московском университете почти до конца XVIII века: Д.С. Аничков, будучи ординарным профессором логики, метафизики и чистой математики, читал лекции по психологии, естественному богословию, а профессор И.М. Шаден, доктор философии, читал лекции по логике, метафизике, этике, мифологии и древней словесности. На философском факультете был введен штат из четырех профессоров философии, которые читали основные философские дисциплины: метафизику, логику и нравственную философию. Преподавание состояло из лекционных и практических занятий, которые проводились в виде публичных диспутов. В декабре 1755 года под руководством первого штатного профессора философии И.-Г. Фроманна состоялся первый диспут. На обсуждение были предложены следующие тезисы:

"1. Логика не есть навык и орудие к познанию прочих наук, но действительно между науками должна почитаться.

2. Логика приносит великую пользу, хотя и не избежала совсем от подозрения, будто бы она не была полезна.

3. Логика не есть только умозрительная наука, но и к действию клониться.

4. Однако, несмотря на то, прочим наукам по справедливости предпочитается.

5. Кто не имеет знаков подобного понятия, о том не должно думать, будто бы имели идею только смешанную (конфузную).

6.Знак возможности какой-нибудь вещи состоит в том, когда мы разумеем способ, как она в бытие прийти может.

7. А знак бытия в том, когда она или себя самую понимает, или другим представляться может.

8. Душа человеческая сама себе известна.

9. Однако не всегда имеет подобные о вещах идеи.

10. Исправление разума есть начало исправления душевной воли…"[76].

Преподаватели философии не видели необходимости в специальной концептуализации предметного поля философии, так как философия считалась "синтетическим учением" и преподавалась в рамках лейбнице-вольфианской парадигмы, по преимуществу приглашенными из-за границы иностранными преподавателями или отечественными, завершившими свое образование в Германии и Англии (Д.С. Аничков, Е.Б. Старейщиков, И.М. Снегирев, А.А. Барсов). И.М. Снегирев, так определил место философии в системе преподавания в университете: "Сначала в Московском Университете прочим наукам предшествовало изучение Философии, как матери всех свободных наук, которую в Университетском здании первым начал преподавать на русском языке Профессор Философии, Красноречия и Ректор Гимназии Поповский, читавший в 1755г. первую вступительную лекцию о содержании, важности и круге Философии"[77].

На протяжении XVIII и первого десятилетия XIX века отношения с властью у философии были вполне идиллические, если возникали проблемы, то они носили скорее личностный характер как в отношениях Шумахера и Х. Мартини, так как закончившие за границей образование первые выпускники Московского университета вполне представляли границы дозволенного, и не успели воспитать в себе еще "вкуса" к самостоятельному мышлению, и претензии на оригинальность проявлялись лишь в упражнениях в элоквенции (красноречии).

Например, А. М. Брянцев (1749-1821), в 1787 г. защитил диссертацию на тему "О критериях истины", в 1788 г. получил звание экстраординарного, а в 1795г. ординарного профессора логики и метафизики, читал курсы логики, метафизики, нравоучительной философии и психологии после кончины Д.С. Аничкова в 1788 году. Он излагал столь эклектичные воззрения, что у исследователей его творчества возникли проблемы отнести его вольфианцам, картезианцам или даже к кантианцам. Осторожность, приобретенная за время службы цензором, и эклектизм обеспечили требуемую нейтральность его неоригинального философствования. Вот как он излагал закон сохранения, заимствованный у Декарта: "Закон всеобщего сохранения, который можно производить от закона предположенного, и как некоторым философам угодно, из закона непрерывности. Если рассудим мы о началах, на которых сей закон основание свое имеет: то для утверждения сего во всей вселенной наблюдаем мы опыты, показывающие нам везде разрешения, а при разрешении везде опять новые соединения, но нигде не примечаем недостатка сил природы в целом. Если же вникнуть во внутренность уничтожения, то мы не имеем довольной причины все на свете уничтожить. Известные Философы Картезий, Билфингер и Мендельзон основание доказательства в рассуждении сего закона заимствуют из свойств Божией неизменимости. В природе ничего не пропадает, ни одна пылинка не уничтожается. Все её действующие силы целы. Всякое существо продолжает свое бытие. В новых образах токмо и бесчисленных смешениях и видах прежние существа паки возникают"[78].

Философия только институализировалась – шел процесс оформления кадрового состава, обретали свое "лицо" философские кафедры Московского, Петербургского, Дерптского, Казанского университетов, апробировалась система "испытания" на присвоение ученых степеней, концептуально оформлялись читаемые философские курсы, бывшие компиляциями из немецкой философии. Представители других специализаций могли выступать как критики. Так медицинские профессора Зыбелин и Скиадан выступали против "злоупотребления ума нынешних мнимых философов", что означало в действительности попытку привлечь внимание власти к латентно происходящему среди преподавателей философии отходу от вольфианской парадигмы и отклонению к Канту, что, естественно, властью было пресечено (Шаден был отстранен от преподавания). После Французской революции 1789 года критика философии усилилась нападки на просветительскую философию.

Даже сами преподаватели философии критиковали философию, но философию неправильную, в отличие от той правильной которую преподавали сами. Так, А.М. Брянцев в речи "О состоянии наук в России под покровительством Павла Первого", произнесенной в Московском университете, подчеркивал "практический дух" российского образования из которого исключаются вредные науки, а сохранившаяся философия имеет практическую ориентированность. " Как сие, так и многие другие ученые заведения России одушевляются вообще некоторым, так сказать практическим духом, который все, касающиеся до наук, склоняет ко всеобщей пользе и выгоде. Те бесполезные спекуляции, которые ни к чему другому не служат, как только к замешательству и отягощению головы, и которые, подобно метеорам, сверкают только несколько времени, совершенно изгнаны из училищ российских. Того, что токмо прямо полезно, что токмо нужно, что не в одних классах и не на одних кафедрах, но свыше и в общественной жизни выдерживает пробу, того только здесь ищут, тем только и занимаются. И потому математические науки, Натуральная и Всемирная история, риторика, науки о народах и землях, врачебная наука и отчасти юриспруденция с учением древних и новых языков, суть предметы наставления, сим общеполезным духом, который частью имеет свой корень в первоначальном основании институтов, а частью в известном общем расположении публики, отличаются главные российские училища от иностранных, в которых тонкости схоластической философии и не нужные исследования бесполезной критики, кажется, для того только оставлены, чтобы уступить место еще бесполезнейшим играм праздных и недельных умов"[79].

В 1801 году ординарный профессор философии Московского университета П.А. Сохацкий, по видимому, стремясь подчеркнуть отличие преподаваемой в университетах философии от опасных модных течений, писал: "Тлетворный и ядовитый источник тысячных вреднейших лжемудроствований в Науках Философических, Нравственных и Политических…, источник оных фанатизмом наполненных, умоисступленных лжемудрований, которые в последние десятилетия истекшего века рассеяны на умы коварными мечтателями, самовластно присвоившими титло философов, а по самой истине позорных извратителей неосторожного человечества"[80].

В период "мягкой либерализации" при Александре I были восстановлены старые университеты – Дерптский (1802) и Виленский (1803), открыты новые – Казанский (1804), Харьковский (1805), Киевский (1834). 1804-1819 гг. университеты получили небольшую самостоятельность, после того, как Советам Университетов было дано право управлять хозяйственно-административными делами и организовывать преподавание. По уставу 1804 года были введены выборные начала в университете, стала действовать система научных степеней и званий, что способствовало привлечению к преподавательской деятельности отечественных выпускников. Благодаря деятельности нового попечителя Московского университета М. Н. Муравьева, проведшего реформы, которые современники назвали вторым основанием московского "храма науки", призвавшего в Россию иностранных профессоров, среди которых был И.Ф. Буле.

Философские дисциплины были одними из самых посещаемых курсов, так как, с одной стороны, дворяне, завершившие свое образование несколькими годами "состояния" в университете, из любопытства и желания быть в курсе модных "умственных" течений посещали их, с другой стороны, философия входила в систему подготовки гимназических учителей.

В своих лекциях профессора И.Ф. Буле, А.И. Галич, П.П. Лодий, И.Б. Шад популяризировали идеи Канта, Фихте, Шеллинга, и в их лице обозначился тип "философа-последователя", хотя "философ-преподаватель" по-прежнему занимал на университетских кафедрах доминирующее положение, но он приобрел в изменившейся культурной атмосфере черты "популяризатора". Например, профессор Московского университета И.Ф. Буле (1805-1812) в пропедевтических целях читал популярную философию, издавал "Журнал изящных искусств", публикуя статьи на нравственно-политические, педагогические, этические темы. Занимая сразу две университетские кафедры, И.Ф. Буле читал лекции по истории философии, естественному праву, философским системам Канта, Фихте и Шеллинга, логике и опытной психологии на нравственно-политическом отделении; по истории и теории изящных искусств, греческой и римской литературе на словесном отделении. К особым заслугам Буле перед русской наукой следует отнести выпуск им в течение трех лет еженедельной газеты "Московские ученые ведомости" - первого научного периодического издания в Москве. "Кроме публичных лекций в Московском университете, Буле давал у себя на дому частные уроки любителям, которые ценили глубокомысленные и красноречивые наставления сего эклектичного философа и филолога, распространявшего между ними любовь к классической словесности, археологии и философии. Карамзин, писавший тогда историю российского государства, пользовался его советами. Многие ученые общества приняли Буле в свои сочлены"[81].

Политика правительства в отношении философии выражена в "Начертании об отправлении Студентов Санкт-Петербургского педагогического института в чужие края" (1808): "В нынешнем состоянии Философических наук, после различных перемен правилами ею претепенных в последнем веке, учение оной подвержено особливым затруднениям, и молодой человек имеет теперь, более чем когда-либо, нужду в удобном введении к благоразумному плану учения и в хорошем наставлении, чтоб сделаться прямым философом, полезным гражданином и не быть подвержен опасности быть рассказчиком пустых умствований или бессмысленным распространителем мистических заблуждений"[82]. Дано предписание о том в какой последовательности изучать философию: вначале эмпирическая психология, эстетика, логика, а потом метафизика. Причем, предупреждаются преподаватели, что метафизика "… издавна служит игралищем различных сект и имеет великое влияние на направление мыслей, то молодой человек еще более имеет нужду в хорошем наставлении оной, чтоб избежать угрожающих ему в нашем веке опасностей"[83]. Эта инструкция была, весьма вероятно, составлена П.Д. Лодием[84], который довольно много сделал для организации преподавания в Санкт-Петербургском университете.

В Манифесте от 24 октября 1817 года было заявлено о реформе народного просвещения, которая была победой консервативных политических сил: "… желая, дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения, признали мы полезным соединить дела по Министерству Народного Просвещения с делами всех вероисповеданий, в состав одного управления под названием Министерства Духовных дел и Народного Просвещения. Само собой разумеется, что к оному присовокупляются и дела Св. Правительствующего Синода"[85]. С 1819 г. политика либерализации завершилась, так как, реализуя Карлсбаденское постановление о борьбе с революционными стремлениями для оздоровления системы образования из гимназий и университетов были исключены почти все философские курсы. Было решено, что философия "отравляет все науки" – начались гонения. М.А. Магницкий, Д.П. Рунич, З.Я. Карнеев – попечители, соответственно Казанского, Петербургского, Харьковского университетов "искореняли" дух вольнодумства. Вдохновители этого наступления были кн. А.Н. Голицын и М.А. Магницкий. Последний писал: "…князь мира сего и идолопоклонством, и развращением нравов, и философиею на распространение своего владычества действует". В результате их деятельности часть профессоров либо была уволена без права преподавания, либо была вынуждена читать свои предметы в обличительном смысле [86]. Университетская корпорация была деморализована, еще и не начав мыслить, коллеги подобострастно приветствовали действия попечителей "об удалении профессоров, которые при осмотре не были одобрены <в итоге> связуемые духом христианской любви, все члены, все сословия университета, взаимно оказывали друг другу чинопочитание и уважение"[87].

В 1823 г. Магницкий обратился к министру с официальной запиской о необходимости запрещения преподавания философии, так как "…нет такого способа излагать ту науку не только согласно с учением веры, ниже безвредно для него"[88]. Главное правление училищ не поддержало столь радикальных мер не поддержало и постановило, что курс философии, очищенный от нелепости новейших учений, необходим в высших учебных заведениях. Против Магницкого выступили К.А. Ливен (попечитель Дерптского учебного округа), А.А. Перовский (попечитель Харьковского учебного округа), И.М. Муравьев-Апостол (член главного правления училищ). Члены главного управления училищ не хотели, чтобы запрещение философии компрометировало Россию в глазах Европы.

И.М. Муравьев-Апостол составил записку о преподавании философии, в которой отразилась позиция наиболее просвещенной части администраторов по отношению к философии. "Как во всех образованных землях законодатели усматривают, что нет никакой возможности воспретить рассуждать о предметах, на которых мысль человеческая обращаются беспрестанно и так сказать, невольно, что нигде и никто не помышлял вовсе запрещать учение философии в университетах и гимназиях, а довольствовал единственно тем, чтобы давать сему учению такое направление, которое бы ручалось за пользу и безопасность оного. Поистине я говорю за пользу, ибо противу философизма, т.е. злоупотребления философии, нет лучшей защиты как здравая философия, пред которой как дым исчезают все начала противные спокойствию, мудрости и святости Религии. К сему еще в заключении сказать должно, что как философские понятия находят во всех науках и служат им основанием, то курс философии почитал всегда необходимым приуготовлением к учению богословия, правоведения и врачебной науки, и потому логика и краткой курс теоретической и практической философии всегда преподавались в гимназиях и семинариях, как местах, где юношество готовится к университетскому учению.[89]

В результате по университетам ситуация с чтением курсов по философии была следующей. В Московском университете с 1821 г. по 1850 г. курсы не читались, так как после смерти А.М. Брянцева на кафедру философии никого не утверждали. В Петербургском университете были последовательно уволены профессора А.П. Куницын и А.И. Галич, так как их книги "О естественном праве" и "История философских систем" были признаны "противными вере и властям, установленным от Бога", а с 1825 г. читали профессора М.А. Пальмин и Я.В. Толмачев, преподававшие по Баумейстеру и Карпе, то есть в рамках лейбнице-вольфианской парадигмы. В Харьковском университете вместо высланного И.Б. Шада читал "что-то" нейтральное А.И. Дудрович до 1831 г. После него до 1834г. читал лекции Ф.Ф. Чанов, в послужном списке которого было и состояние в должности квартального надзирателя и последующее преподавание в гимназии и директорство в училище – человек к философии не имевший прямого отношения, но пытавшийся по собственному определению быть приемником Шада и Дудровича: "Я буду руководствоваться умозрением первого и нравоучением второго, и по мере старания моего сколь возможно точнее преподавать учение их, мало помалу привлеку внимание слушателей и возобновлю память сих незабвенных наставников"[90]. В Казанском университете, лично инспектировавшемся Магницким в 1820 г., ориентировались на его инструкцию, в которой было отмечено, что на "лекциях философии слушатели должны удостоверяться, "что все, что не согласно с разумом св. Писания, есть заблуждение и ложь и без всякой пощады должно быть отвергаемо", поэтому после увольнения Г.И. Солнцева часть курсов упразднили и временно читал философию права естественного профессор Городчанинов, близкий Магницкому, а после 1824 г.: "Сергеев был переведен на кафедру философии до 1833г., читал естественное право как применение метафизики нравов к внешним справедливым поступкам" [91].

Очевидно, что все, что было сделано в начале века, для укрепления статуса философии как университетской дисциплины, было потеряно: число читаемых курсов сократилось, нормальной подготовки преподавателей не происходило, кафедра философии в отличие от других привлекавшая пристрастное внимание власти не соблазняла магистров, предпочитавших другие кафедры. Содержательно лекции по философии, читавшиеся в духе вольфианской парадигмы, студентов не удовлетворяли и большим интересом не пользовались, в отличие от лекций естественников в вводных курсах в разделе методологии, излагавших натурфилософские идеи. Министерство просвещения прочно взяло антифилософский курс – так, в журнале Департамента народного просвещения иронизировали о статусе философии: "Никогда с таким уважением не говорили и не писали о Философии, как ныне! Желают ли, например, похвалить сочинение? Уверяют, что оно Философическое. Хотят ли унизить оное? Говорят: Автор пишет не по-Философски"[92], а между тем "… ни древняя, ни новая философия не доставили человеческому роду никакой пользы; что, напротив, во все времена порождали они только заблуждения и сбродство"[93].

С середины 30-х гг. власть в лице министра просвещения С.С. Уварова изменила негативное отношение к философии на утилитарное – "каждый из профессоров должен употребить все силы, дабы сделаться достойным оружием правительства". Было решено, что философия должна стать "полезной" государству, и в программу высшего образования включили курсы по логике и психологии, истории философии. Причем, эти курсы читали профессора, лично одобренные С.С. Уваровым и ревностно проводившие идею "православие, самодержавие, народность" на своих лекциях. В это время к типу "философа-преподавателя" добавляется "философ-идеолог" или точнее "преподаватель-идеолог" (М.П. Погодин, С.П. Шеварев, П.М. Терновский, О.М. Бодянский).

А.А. Фишер[94], которого исследователи считают "типичным представителем правительственной философии николаевской эпохи", 20 сентября 1834 года на торжественном собрании Санкт-Петербургского университета, произнес речь "О ходе образования в России и об участии, какое должна принимать в нем философия", в которой сказал: " Главная цель моя – доказать, что в системе образования, которому следует правительство, изучение философии не составляет, как думают некоторые, занятия пустого и бесплодного; что участие, которое должна принимать эта Наука в будущих успехах просвещения, чрезвычайно важно, и что это мощное притяжение, которое правительство оказывает даже на философские идеи, не только не препятствует надлежащему ходу ума человеческого, но напротив служит благотворным щитом, предохраняющим нас от гибельных следствий многообразования – этого чудовищного порождения нашего века"[95]. Он отмечает, что философия изначально входила в систему высшего образования: " Философия с самого начала включена была в число наук, долженствовавших разлить волны благотворительного света на возрожденную Россию, и до сих пор пользуется в ней столь же великодушным покровительством как прочие наук"[96].

Подчеркивает отличие истинной философии от новомодных течений, против которых направлены меры правительства и естественно их одобряет: "Правительство старается воздвигнуть против всех этих разрушительных теорий ограду более прочную, открывая просвещенному юношеству софистические хитрости, к коим прибегают демагоги, чтобы придать самой наглой лжи своей наружность истины… Распространением только здравой философии правительство надеется разоблачить и привести в смущение отвратительные чудовище, псевдофилософию, прежде чем успеет она осквернить Россию своим ядовитым дыханием"[97]. Он утверждал:"... участь этой науки вовсе не так безнадежна, как хотят уверить нас некоторые, психологические методы, введенные Декартом, дали непоколебимую точку опоры… Если строгая и глубокая критика, коею обессмертил себя Кенигсбергский философ, умерила преувеличения метафизиков; если проведена была демаркационная линия между философией как наукой и философией, как истолкованием традиционных идей веры… то собственно философия не страдала от этих переворотов, она более укреплялась в своих владениях… на основе коих она должна почитаться царицей наук, основной наукой"[98]. А.А. Фишер преподавал психологическую антропологию, логику, метафизику и нравоучительную философию, опираясь на сочинения Крауса, Фриза, Шульце, Гейнрота, Т. Рида и Х. Вейсе, Шлейермахера, Шефтсбири и Д. Стюарта. Этот эклектизм был необходим, чтобы доказать полезность философии, которая вместе с религией "готовит роду человеческому честных и добродетельных граждан". А.А. Фишер утверждал, что "…потребность философии для человека очевидна не только из естественного стремления к познанию истины, но и из стремления его к действованию, - стремления ему врожденного и непреодолимого, так что мы нисколько не сомневаемся признавать, вместе с Платоном, св<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: