Судьба сказала свое слово. 8 глава

* * *

Несколькими часами ранее, выходя на эту игру, Люциус испытывал странные ощущения. Время еще не залечило раны, оставленные позо­ром в прошлой игре, хотя прошло почти два месяца. Два месяца триум­фа Блэка. Люциус надеялся на провал Гриффиндора в следующей игре. Ведь два ключевых игрока были травмированы. Ага, размечтался!
Матч Гриффиндор-Пуффендуй состоялся через две недели после той разгромной игры. Мэтью Диллан еще не снял фиксирующие повяз­ки с рук и, естественно, не смог выйти на поле – Мадам Помфри всегда настаивала на предосторожностях при использовании заживляющих зелий. Из-за быстрых темпов кости могли срастись неправильно. Поэ­тому большинство студентов какое-то время после серьезных травм еще щеголяли повязками и гипсами. Вот и у Блэка запястье тоже было зафиксировано. Сидя на трибуне в тот день, Люциус гадал, что же предпримет хваленый Поттер – с запасными-то у них проблема. Все оказалось просто: из раздевалки вышел запасной охотник. Люциус помнил его по прошлому году – толковый паренек... лучше бы он играл в прошлой игре. Самым последним вышел Блэк. После свистка он занял позицию на кольцах. Люциус видел, что травма мешает ему: он больше работал правой, а если приходилось брать мяч двумя руками, какое-то время потом тряс левой кистью и что-то там поправлял. Но… играл. И брал почти не берущиеся мячи. Люциус с раздражением наблюдал за игрой и не мог дождаться конца матча. Он был зол на победу Гриф­финдора.
И вот сегодня у него есть шанс доказать, что он лучший, а все эти триумфы Блэка – случайность.
Заняв позицию у колец, Люциус принялся неотрывно следить за лов­цом своей команды. Он не был капитаном, не имел какого-то решающе­го голоса в команде и, если честно, не сильно переживал, как проявит себя запасной ловец. Из-за травмы, полученной на тренировке, Флинт не смог играть, а Северус Снейп был полон загадок и вполне мог, как провалить матч, так и вытянуть его. Такое уже бывало. Чем-чем, а ста­бильностью результата он не отличался.
Но разглядывал его Люциус совсем не для того, чтобы предугадать исход игры. Просто очень уж не хотелось переводить взгляд на синие точки, носившиеся над полем. Но пришлось: в его сторону полетел квофл. Люциус перехватил его и отправил Фреду Забини, наперерез которому тут же метнулась синяя молния. Охотники столкнулись и разлетелись с улыбками. Фред успел перекинуть мяч Дэвису и еще раз улыбнулся охотнику Когтеврана. Раньше Люциуса, как и других, забав­ляло, когда на поле сталкивались два «четвертых» номера обеих команд с одинаковыми фамилиями на спинах. Это была, пожалуй, самая кор­ректная борьба с участием слизеринского игрока. Фрида улыбнулась брату в ответ и метнулась в сторону направленной ей передачи. Она вышла один на один с вратарем и сильно пробила. Сильно, но мимо, и, не взглянув на Люциуса, полетела к центру. По правде говоря, он не был уверен, что смог бы взять этот мяч, лети тот в кольцо. Все его мыс­ли были направлены в одно русло. За что? Вопрос, как всегда, улетел в космос и остался без ответа.
Люциус с тоской зацепился взглядом за фамилию на мантии этой странной девушки с невозможно-зелеными глазами. В этот момент он видел лишь ее и слишком поздно заметил другого игрока, летящего к его кольцам. Попытку броситься наперерез летящему мячу решительно остановил бладжер соперника. Кажется, в прошлый раз Люциус рас­суждал о гуманности других загонщиков и неприкосновенности слизе­ринского вратаря? Что ж, все течет, все меняется. Закончить мысль он не успел: мир качнулся и опрокинул светловолосого юношу в холодную черноту.
Открыв глаза, Люциус не сразу понял, где находится. Он лежал на снегу и видел ярко-синее небо. Странно… почему-то раньше оно было серым. Пять секунд ушло на то, чтобы признать в «ярко-синем небе» мантию игрока сборной Когтеврана. Люциус попытался повернуться, и голову пронзила острая боль; он невольно застонал.
– Тихо, не шевелись, – послышался знакомый и такой успокаиваю­щий голос.
Люциус открыл глаза и утонул в двух зеленый озерах.
– Привет, – прохрипел он.
В этот миг он заметил вокруг бурную деятельность. Появилась ма­дам Помфри, Фриду оттеснили в сторону, а Люциуса вновь стала на­крывать чернота.
«Это потому, что она ушла. Без нее всегда темно», – успел подумать он и впал в забытье.
Очнулся Люциус уже в лазарете. Было пусто и прохладно. Он повы­ше натянул на себя одеяло. Голова отчаянно болела, но комната посте­пенно перестала вращаться. Спустя пару минут послышался шум отод­вигаемой ширмы и…
Как она была красива. Ради этого момента он бы сам с готовностью спрыгнул с метлы.
– Ты уже очнулся? – с улыбкой спросила девушка.
– Да!
– Как себя чувствуешь? Мадам Помфри сказала, что все будет хоро­шо, но я тайком пробралась сюда.
– Тебя могли увидеть. Не стоило.
– Хочешь, чтобы я ушла?
– Ни за что!
Наступила неловкая пауза. Фрида сидела на стульчике перед крова­тью и теребила рукава своего сине-белого свитера.
– Ты здорово выглядишь, как всегда… – произнес юноша.
– Спасибо. Как Нарцисса?
Люциус отвернулся, несмотря на острую боль.
– Я спрашиваю, потому что ты мне дорог.
– Тогда спроси, как я? – проговорил он поворачиваясь. – Мне плохо без тебя. Я…
– Люциус. В последний раз я наговорила глупостей. Ты прав. Ты исполняешь волю отца. Так и должно быть.
– А что, если я не хочу так?
– Прости, мне пора. Поправляйся.
С этими словами девушка резко встала и двинулась к выходу.
– Фрида… Фрида!
Люциус дернулся за ней, но тут же, словно подрезанный, свалился на подушки. В глазах странно защипало. Он яростно моргнул. Почему-то его не оставляла мысль, что Фрида хотела ответить что-то совсем другое.
Люциус уставился в равнодушный потолок лазарета.
«Если у меня когда-нибудь будет сын, я ни за что так не поступлю. Я спрошу о его чувствах, о его желаниях. Я никогда не сломаю жизнь своему сыну».
Так думал семнадцатилетний Люциус Малфой, еще не зная, что пройдет два года, и у него и вправду появится сын. И станет впору вспомнить эту клятву, данную самому себе в лазарете Хогвартса. Но вот не вспомнит… и лишит своего сына детства, потому что его сын внезапно окажется способным противостоять отцу, что самому Люци­усу сделать так и не удалось. Люциус перенял у отца, что непокорных нужно ломать. У его сына появится другой девиз – тот будет уверен, что ломать нужно клетки. В этом и будет разница между отцом и сыном, и в этом будет их трагедия.
Впрочем, сейчас Люциус свято верил, что исполнит это обещание и сделает своего сына счастливым. Потому что ему было плохо, потому что эта безликая ширма только что скрыла от него самого дорогого че­ловека. Она ушла, и это было страшно. Она любила, но все же ушла, и это было неправильно.
Ширма снова отодвинулась, Люциус вышел из оцепенения. Он с без­умной надеждой уставился на вошедшую девушку и понял, что глупо надеяться на повторение чуда.
– Привет, – сказала Нарцисса с улыбкой, – ты как?
– Нормально…
– Я принесла тебе бутерброды.
– Спасибо, я не голоден, – он усмехнулся. – Входишь в роль прилеж­ной жены?
Если он хотел ее задеть, то потерпел неудачу. Девушка лишь спокой­но улыбнулась.
– Стараюсь.
Откуда ему было знать, что как раз это с сегодняшнего дня она и решила делать. Потому что ничего больше не осталось.
– Ко мне приходила Фрида Забини, – зачем-то сказал Люциус. Прос­то очень уж хотелось задеть эту хладнокровную и спокойную красоту.
– Я знаю. Мы встретились в коридоре.
Опять не вышло.
– Я устал, – буркнул Люциус.
– Хорошо. Если что-то понадобится, передай записку. Поправляйся.
Она поднялась со стула и, поправив ему подушку, стремительно вы­шла.
Люциуса разобрала злость. Странно. Разве он не мечтал о красивой и покорной жене? Все благопристойно и предсказуемо, на зависть всем чистокровным семьям. Нет! Он готов был жить с непредсказуемым кошмаром, лишь бы это явление семейной жизни носило имя Фриды Забини.

* * *

Нарцисса молча шла по пустым коридорам Хогвартса и ничего не видела вокруг. Она решилась. Она забудет его и станет хорошей женой. Решение принято. Вот только легче не становится. Ноги сами привели девушку в музыкальную гостиную. Этой комнатой пользовались, когда душе хотелось чего-то светлого. Сквозь огромное, во всю стену, окно лился солнечный свет ясного морозного дня. Вдоль левой стены в не­сколько ярусов располагались места для зрителей. Иногда здесь устра­ивали небольшие домашние концерты. Все необходимые инструменты сюда приносили, за исключением одного. В центре большой комнаты всегда стоял старинный заколдованный рояль. Он никогда не смолкал. Говорили, что уже больше тысячи лет звуки его удивительных мелодий отражались от стен этой комнаты, заставляя многие поколения студен­тов вслушиваться в них и узнавать звучание своих сердец. Его создала Кандида Когтевран. Она считала, что музыка способна растопить злобу и зависть в юных сердцах. Как знать, может быть, посещение этой ком­наты предотвратило не одну трагедию за долгие десять веков.
Нарцисса подошла к резному роялю. Она знала, что стоит коснуться клавиш, и мелодия смолкнет в ожидании продолжения от рук музыкан­та, рискнувшего поспорить со звуками Вечности. Девушка присела на мягкий пуфик с изогнутыми ножками и коснулась клавиш холодными пальцами. Секунду подумала, а потом заиграла.
С детства ее учили музыке и наперебой твердили: у девочки редкий дар передавать невообразимые эмоции. Нарцисса не слишком обраща­ла внимания на похвалу. Она была талантлива и, как часто бывает с талантливыми людьми, талантлива во всем: от верховой езды до вы­шивания крестиком, от разведения роз до рисования. Нарциссе все да­валось с легкостью, поэтому ее сердце не привязывалось надолго ни к одному из детских увлечений. Кроме него. И сейчас, думая об этом своем детском капризе, солнечной радости и грозовом кошмаре всей ее жизни, она играла так, как, наверное, никогда не играла ни до, ни после этого дня. Просто сейчас она понимала о чем играет и что в эти минуты передает миру с помощью старинного рояля. Звуки лились несмолкае­мым потоком: сталкивались где-то под потолком, отражались от старых безликих стен, с легким звоном отлетали от оконного стекла, наполняя эту комнату жизнью и тоской юного сердца. Когда выплеснулось все, что накопилось в душе, Нарцисса посмотрела на свои руки, словно не веря, что это была ее музыка, мелодия ее жизни. В наступившей тиши­не резко прозвучали негромкие аплодисменты. Девушка обернулась. В дверях, прислонившись спиной к косяку, стоял Ремус Люпин.
– Я никогда не слышал ничего подобного, – тихо проговорил он, вхо­дя в комнату.
Нарцисса улыбнулась и встала из-за рояля. Комнату тут же наполни­ла грустная мелодия. Словно древний инструмент плакал о расставании с девушкой, а может, просто ему стало жаль израненное юное сердце.
Девушка подошла к нижнему ряду для слушателей и опустилась на мягкий пуфик. Ремус воспринял это как приглашение и, подойдя, при­сел на соседний. Нарцисса смотрела в пол и молчала, поэтому Люпин рискнул нарушить тишину первым.
– Как у тебя дела?
Девушка неопределенно пожала плечами и вместо ответа спросила:
– Как он?
Имени никто не произнес, но Люпин понял, о ком была эта мелодия, и о ком может спрашивать Нарцисса.
– Нормально. Делает вид, что веселится.
– Почему делает вид? – Нарцисса подняла взгляд на Люпина. – У него что-то случилось?
Люпин поежился под пристальным взглядом ясных серых глаз. Юные девушки так не смотрят. Во взгляде была мудрость веков или тяжесть принятого решения. А может и то, и другое.
– Он ушел из дома, – с трудом выдавил Люпин.
– Я знала, что так будет. Не оставляй его одного, пожалуйста. Он – существо коллективное, – Нарцисса усмехнулась. – Без вас он пропа­дет.
– Нарцисса, – начал Люпин, но девушка внезапно перебила его.
– Почему Эванс так меня ненавидит?
– С чего ты это взяла? – заюлил парень.
– Она сделала все, чтобы я не смогла поговорить с Сириусом.
– Понимаешь, – тщательно подбирая слова, начал юноша, – Лили вообще-то очень добрая, и никого не хотела обижать, просто… Она не хочет причинять Сириусу боль.
– Да кто она такая, чтобы решать, что лучше для Сириуса! Только я это знаю, – выпалила Нарцисса. – Ведь ты бы не стал расстраивать нашу встречу?
После короткого молчания Люпин поднял голову и, взглянув ей пря­мо в глаза, проговорил:
– Не стал бы.
На лице Нарциссы отчего-то появилось облегчение. Может, от со­знания того, что хоть кто-то ее понимает, но…
– Я не стал бы, но в этом, вероятно, была бы моя ошибка.
– Ошибка? – опешила Нарцисса. – О чем ты?
– Нарцисса, я не спрашиваю, почему ты выходишь замуж за Малфоя. Я не вправе судить или советовать. Но Сириус сделал выбор. Он ушел из дома, чтобы не следовать пути своих родителей, не поддерживать их бредовые идеи о чистоте крови и прочей ерунде. Понимаешь, если бы ты сама рассказала ему о том, что хочешь выйти замуж за кого-либо, он бы понял. Ему было бы больно, но он бы смог это понять и принять. Вот только.… Понимаешь, Люциус Малфой воплощает в себе все то, от чего так стремится уйти Сириус. Если бы ты намеренно хотела уничто­жить его, то не смогла бы придумать лучшего способа, чем обручение с Малфоем.
Нарцисса сидела оглушенной. В ушах нестерпимо звенело, и если бы не природная выдержка, она, наверняка, уже находилась бы в глу­боком обмороке. Так вот как выглядели ее действия в глазах Сириуса и его друзей!
– Нет! – в отчаянии выкрикнула девушка. – Я не хотела этого черто­вого брака. Я не собиралась предавать Сириуса!
– Но ты ведь не сказала ему, – мягко произнес Люпин.
– Я боялась! Или вы не допускаете такой мысли? Я не хотела делать ему больно. Да, это было глупо. Ну, так и казните меня за глупость, а не за предательство. Вы, чертовы Гриффиндорские снобы, ничего не види­те дальше своего носа, – девушка уже давно в ярости вскочила на ноги, ее глаза метали молнии в оцепеневшего Люпина, а руки были сжаты в кулаки. – Вы выдумали себе идиотские законы верности и чести. А о том, что есть обычная жизнь, которая идет не по вашим глупым прави­лам, вы просто забыли. А Сириусу не приходит в голову, что все можно было изменить, если бы он хоть на миг дал понять, что я нужна, что он готов помочь, спасти? Нет! Он просто вычеркнул меня, как несоответс­твующую его представлениям о порядочности.
Внезапно замолчав, Нарцисса отвернулась от оторопевшего Люпина и подошла к окну. Юноша смотрел на ее хрупкую фигуру. Лили всег­да утверждала, что парни западают на Нарциссу потому, что в ней те­чет кровь вейлы. Нет! Это было не так. На оборотней эти штучки не действуют, и все же Люпин испытывал слабость к этой странной де­вушке. Сейчас ее легкий силуэт на фоне огромного окна заставлял его сердце сжиматься от жалости. Ее хотелось защитить и уберечь от всего мира, наплевав на здравый смысл, который говорил, что столько силы и упорства, каким обладает это, на вид, хрупкое создание, встретишь не в каждом взрослом мужчине. Но сегодня здравый смысл молчал, и юноша видел перед собой легкоранимую молоденькую девчушку. Воз­можно, дело было в том, что ее волосы были заплетены в две косички, а серо-зеленый свитер болельщицы слизеринской сборной был слегка велик. Все это придавало ей очень трогательный вид.
– Нарцисса, – тихо проговорил он, – все будет хорошо. Еще не позд­но все изменить.
– Нет, – так же тихо отозвалась девушка, – сейчас уже нет. Мой отец сообщил сегодня, что все готово для помолвки. Ждут только нас. Я не могу так поступить со своей семьей. Ломать замки и клетки нужно было раньше.
– Тогда живи в соответствии со сделанным выбором.
Нарцисса обернулась и в упор посмотрела на него. Солнечный свет, льющийся из окна, украсил ее удивительные волосы золотой короной.
– Что ты имеешь в виду? – спокойно спросила девушка.
– Оставь Сириуса в покое. Не мучай его. Не ищи с ним встреч. При сложившихся обстоятельствах ему будет лучше без тебя. Он принял трудное решение, сломав все в своей жизни. Помоги ему, не зови за собой. Из-за тебя он способен совершить глупость. Только из-за тебя.
Нарцисса некоторое время смотрела в глаза Люпину, а потом вновь отвернулась к окну, так ничего и не ответив и дав понять, что разговор окончен. С тяжелым сердцем Люпин повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал тихий голос. Нарцисса говорила не с ним. С пустотой.
– Если я сейчас открою это окно и шагну вниз, Сириус будет пом­нить обо мне?
Этот спокойный вопрос в никуда заставил Люпина похолодеть. Он тут же ринулся к девушке и, схватив за плечи, развернул к ее себе. И снова, как тогда в поезде, ему ох как не понравилось что-то, затаивше­еся в ее глазах. Она смотрела сквозь него. Люпин с силой встряхнул ее за плечи:
– Нарцисса, послушай меня внимательно. Все это пройдет. Сейчас плохо и страшно, но это пройдет. Слышишь? Ты не имеешь право де­лать глупости!
– Почему? – равнодушно спросила девушка, по-прежнему глядя в никуда.
– Нарцисса, пройдет год, два, и у тебя появится замечательный сын или дочь. Неважно. Твой ребенок будет удивительным созданием. Ты поймешь это, когда впервые увидишь его улыбку, почувствуешь его за­пах. Ты почувствуешь себя нужной и незаменимой. И неважно, на кого он будет похож внешне. Важно, что в нем будет искра, и он перевернет этот глупый мир с ног на голову. Твой ребенок это сможет, я знаю. Ты будешь гордиться своим сыном или дочерью. И в день его триумфа ты будешь первой, с кем он поделится. Ты нужна ему, а он тебе. Зачем ты хочешь сейчас его убить? За что? Без тебя не будет его. Подумай.
С этими словами он легко поцеловал девушку в макушку и быстро вышел из комнаты. Ему больше нечего было сказать. Он чувствовал смертельную усталость и отчаянно надеялся, что его слова достигли затуманенного разума девушки. Теперь выбор за ней. Он же сделал все, что мог. Почему все так глупо?
Юноша с силой пнул ногой каменную стену.

Первый раз.

В первый раз сердца стук заглушает все звуки.
Только блеск этих глаз, только теплые руки,
Стойкий запах грозы и тепло его тела.
Только он. Только ты. Ты ведь это хотела?

Юноша с силой пнул ногой каменную стену.
Раз, другой, третий.
– Черт! Заперто!
– Малфой, – робко начала, наблюдавшая все это со стороны Герми­она, – тебе не кажется, что вероятнее всего сломается твоя нога, а не стена, которой тысяча лет?
Светловолосый юноша раздраженно обернулся на ее слова:
– Чем язвить, придумала бы что-нибудь дельное.
Он вновь направил волшебную палочку на главный вход Хогвартса.
– Малфой, ты уже три раза пытался. С чего решил, что в четвертый сработает?
– Терпение и труд все перетрут. Знаешь старую добрую пословицу?
– Я-то знаю. Удивлена, что и ты тоже, – парень что-то раздраженно прошептал. Его настроение, подпорченное ее глупой просьбой расска­зать про быт слизеринцев, испортила окончательно закрытая напрочь дверь Хогвартса.
– Грейнджер, смею напомнить, что в гостях у Темного Лорда заги­бается не мой приятель. Так что лучше включи мозги и думай, почему дверь закрыта.
– Потому что каникулы закончатся только завтра. Вдобавок на дворе два часа ночи. Ты ожидал, что тебя встретит весь преподавательский состав? – девушка ехидно подняла бровь.
Она тоже переживала и не знала, что делать. Но не могла удержаться от ехидства. Просто этот парень, медленно закипающий и раздраженно пинающий тяжелые дубовые двери, был таким живым и настоящим.
– Так! Кажется, это единственный выход.
С этими словами Малфой подобрал с земли свою метлу и быстро вскочил на нее. Гермиона молча наблюдала.
– Ну?
– Что «ну»?
– Ты остаешься здесь или вместе со мной пытаешься проникнуть в замок?
Девушка, скорчив недовольную мину, приблизилась к Малфою и, не дождавшись протянутой руки (нечего было так язвить), взялась за пле­чи юноши и села позади. Малфой оттолкнулся ногами от земли, и они взмыли в небо.
– Малфой, что мы делаем? – не открывая глаз, рискнула уточнить планы девушка.
– Ищем открытое окно. Ты смотришь с первого по пятый. Я – все что выше.
– Малфой, я боюсь высоты. Я не могу смотреть вниз.
– О Мерлин! Чтобы я еще когда-нибудь взялся за что-то серьезное с девчонкой! Я смотрю нижние этажи, ты – верхние.
Гермиона молча проглотила обиду. Сама виновата. Знала же, что не способна на долгосрочные подвиги. Если быть честной, Малфою нуж­но просто медаль давать, учитывая их специфические взаимоотноше­ния. Девушка вздохнула и начала всматриваться в темные окна замка. Что будет, если они не смогут попасть внутрь? Как дать знать, что они здесь?
– Малфой, – внезапно озарило девушку, – а давай пошлем Дамблдо­ру сову!
– Давай, – живо откликнулся слизеринец подозрительно веселым го­лосом. – У тебя в каком кармане сова?
– У меня нет совы, у меня есть кот, и он дома, – осознав свою глу­пость, пробурчала Гермиона.
– Ну не расстраивайся, – с притворным сочувствием проговорил Малфой. – Твоя идея была просто великолепна. Ну подумаешь, неболь­шая неувязка: мы хотим послать Дамблдору сову, чтобы он впустил нас в замок, но чтобы послать сову, нужно сначала попасть в совятню, кото­рая находится в вышеупомянутом замке, и вдобавок...
– Малфой, не ерничай!
– Ну, тогда избавь меня от выслушивания твоих грандиозных пла­нов!
– Ты никогда не думал, почему тебя все терпеть не могут? – раздра­женно спросила девушка.
– Уверяю, Грейнджер, не все. Те, кто мне нужен, от меня без ума.
– Но это же все неискренне. Ты же просто добиваешься симпатии одних, в то время как другие…
– Почему неискренне? Просто до большинства мне нет никакого дела. А избранные симпатизируют мне очень даже искренне. Спроси у них сама, если мне не веришь.
Спрашивать Гермиона не собиралась, потому что и так знала: поло­вина девчонок школы была от него без ума. Особенно те, кому посчаст­ливилось делить с ним вечера и ночи. И тем не менее…
– Малфой, ну не могут же тебе быть безразличны окружающие?
– Почему не могут?
– Потому что это неправильно.
– Почему? – повторил юноша. Они уж облетели половину замка вок­руг, и пока ничего. Пустые безликие окна.
– Просто… ты же живешь с людьми, это неправильно.
– Ой, Грейнджер, а я тебя всегда умной считал, – поразил ее Мал­фой.
Хорошо, что держалась крепко – так и с метлы свалиться недолго. Наверное, это новый способ от нее избавиться. А он продолжил:
– Ты говоришь как учитель, плохо знающий свой предмет, – выда­ешь кем-то придуманные «истины», даже не потрудившись подумать, почему мне должно быть дело до чужих и малознакомых людей. Я не Поттер, не герой всего волшебного мира. Мне не нужно всеобщее обо­жание.
– Гарри это тоже не нужно.
– Да? Откуда же у него тогда этот комплекс «дайте всех спасти! Пусть меня любят еще больше!»?
– Гарри и так любят.
– Да ну, Грейнджер! Просто его модно любить. А ты-то сама знаешь, о чем он думает, чего боится, кроме общеизвестного Темного Лорда, чего он хочет от жизни? А?
– Знаю, наверно… – неуверенно проговорила Гермиона.
– Вот видишь. Ты бросилась за ним в пекло просто потому, что он – символ, звезда, без него вся борьба потеряет смысл. Он – эдакое пере­ходящее знамя. А на самом деле ты ничего о нем не знаешь.
– Неправда! Гарри не переходящее знамя. Для меня – нет.
– Ну, интимные подробности меня не интересуют, – быстро сказал Малфой.
– А я и не собираюсь тебя в них посвящать. Ты сам похож на плохого учителя, ты совсем не понимаешь того, о чем говоришь, и ничего не знаешь о Гарри!
– Уверена? – лениво протянул Малфой. – Тебя удивит, сколько всего я знаю о Поттере.
– Зачем тебе это? – Гермиона напряженно ожидала ответа, уставив­шись на его светлую макушку.
– Эй, Грейнджер! Минус десять баллов Гриффиндору, – в лучших традициях Снейпа внезапно рявкнул Малфой, заставив Гермиону под­скочить и сильнее вцепиться в его талию.
– Не поняла… – пробормотала девушка.
– Кто из нас отвечал за верхние этажи? Ничего тебе нельзя пору­чить.
С этими словами он резко направил метлу ввысь, и тут Гермиона увидела открытое окошко на самом верху огромной башни.
– Что это за окно? – Гермиона старалась не смотреть вниз и держать­ся как можно крепче. Малфой оказался гонщик еще тот.
– Насколько я могу судить, кабинет Трелони.
Они подлетели к открытой створке, и Малфой, остановив метлу, стал внимательно вглядываться внутрь окна.
– Так, вовнутрь влететь не удастся.
– Почему?
– Посмотри сама, – Малфой слегка отклонился влево, давая Гермио­не возможность заглянуть в комнату.
Он оказался прав. Открыто было не все окно, а лишь одна створка сантиметров пятьдесят шириной. Вторая была плотно прикрыта. По-видимому, не обошлось без заклинания. А напротив открытой части окна стояло огромное трюмо, так что влететь в комнату на метле, похо­же, было проблематично.
– Малфой, – позвала Гермиона, – а может, попробуем?
– Не-а, – энергично замотал головой парень. – Не выйдет. Слиш­ком маленький угол для поворота. Не впишемся. Придется залезать внутрь.
Гермиона нервно сглотнула, а Малфой, приблизившись к окну, начал внимательно его изучать. Наконец он произнес.
– Я пойду первым. Сможешь повисеть пять секунд одна и никуда случайно не улететь?
Гермиона нервно закачала головой. Малфой, не оборачиваясь, по­чувствовал ее ответ и тяжко вздохнул. Потом что-то прошептал в адрес заучек-гриффиндорок. Гермиона не расслышала и, поразмыслив, реши­ла, что к лучшему. Почему-то упорно думалось, что он вряд ли произ­нес что-то лестное.
– Ладно, – наконец пробурчал Малфой и начал осторожно переби­раться на подоконник.
Гермиона с ужасом наблюдала за тем, как он поставил на наклонный карниз сначала одну, потом вторую ногу. Левая рука его по-прежнему крепко удерживала метлу, не давая ей двинуться с места.
– Так, смотри. Держишь метлу прямо и никуда не отклоняешься. Я здесь и, если что, помогу.
С этими словами он отпустил руку и, не отводя взгляда от девушки, на ощупь попытался открыть створку пошире.
Естественно, стоило ему отпустить руку, как метла тут же начала дрожать и вибрировать. Наверное, волшебные метлы тоже чувствуют, когда их боятся. Внезапно Гермиону резко повело в сторону, и она, не удержав древко, начала соскальзывать с метлы. Малфой, увидев, что метла рванула в сторону от окна, попытался ее удержать, при этом одна его нога от резкого движения соскользнула с карниза. Он начал падать, но, к счастью, траектория его полета пересеклась с траекторией метлы. Малфой выругался и повис двумя руками на метле, как атлет на турни­ке. Все эти дергания метлы из стороны в сторону, заставили Гермиону окончательно выпустить древко из рук и устремиться навстречу навер­няка неприветливой земле.
Девушка зажмурилась и… почувствовала резкий рывок. Какая-то не­ведомая сила схватила ее за руку чуть повыше локтя и зажала подобно тискам. При ближайшем рассмотрении вышеуказанная неведомая сила оказалась Драко Малфоем, который теперь удерживал их обоих на весу, цепляясь лишь одной правой рукой за древко беснующейся метлы.
Гермиона начала тихо паниковать. Насколько хватит его сил? Сни­зиться они не смогут. Метлой в таком положении не порулишь. Достиг­нув крайней ступени отчаяния, Гермиона услышала напряженный го­лос:
– Все хорошо. Никто не падает! – интересно, он сам себе верит?
Но почему-то этот напряженный голос вернул ее к действительности и, как ни странно, успокоил. Девушка спросила:
– Скажи, что мне делать? Я в метлах ничего не понимаю.
– Если сможешь достать палочку, примени к метле заклятие левита­ции и попробуй направить ее к окну.
На то, чтобы достать палочку, понадобились считанные секунды. Гермиона очень торопилась. Хоть Малфой и молчал, она чувствова­ла, что ему с каждой минутой все трудней и трудней удерживаться за скользкое дерево. Девушка прошептала заклинание и слишком сильно дернула метлу к окну. Малфой резко прижал ее к себе и она, поняв, что от нее требуется, обхватила его рукой с палочкой за талию, чтобы хоть как-то облегчить свой вес.
Наконец метла с глухим стуком коснулась злосчастного карниза, и девушка подняла ее чуть повыше. Малфой ту же нащупал опору ногами и, не выпуская Гермиону, забросил метлу в комнату. Что-то со звоном разбилось. Наверное, один из хрустальных шаров профессора прори­цаний.
Малфой чертыхнулся и ловко перебрался на подоконник, осмотрел­ся в комнате и втянул Гермиону за собой. Лишь удостоверившись, что она твердо стоит на ногах, он легко спрыгнул на пол кабинета.
Гермиона спрыгнула следом и огляделась. Оказывается, метла попа­ла в чайный сервиз, стоящий на низком столике. Однако никто не вышел на звук, комната по-прежнему казалось мертвой и пустынной. Девушка перевела взгляд на слизеринца и поразилась – все-таки и Малфой тоже человек. Как-то порой это забывалось. Но сейчас Гермиона с тревогой наблюдала, что последствия стресса дают о себе знать. Убедившись, что в комнате все спокойно, парень прислонился спиной к стене рядом с окном и, закрыв глаза, молча сполз вниз и замер. Гермиона осторожно приблизилась и в темноте попыталась разглядеть его лицо. К счастью, из окна лился лунный свет, делая юношу, сидящего у ее ног, похожим на серебряного ангела, только очень уставшего. Его веки были плотно закрыты, на лбу выступили бисеринки пота. И только тут Гермиона за­метила, что он автоматически потирает левое плечо.
– Малфой, – тихо прошептала девушка.
Он тут же открыл глаза и отнял руку от плеча. Внимательный взгляд заставил Гермиону замолчать.
– Грейнджер, научись летать на метле, а. Ничего же сложного!
– Прости, – пробормотала девушка и добавила, – что с твоим пле­чом?
Малфой тут же резко оттолкнулся от стены и выпрямился разжав­шейся пружиной:
– Со мной все в порядке. С чего ты взяла?
– Ты держался за плечо. Я видела.
– Поменьше бы ты смотрела и побольше делала, – буркнул парень. – Мое плечо, хочу и держусь!
– Да не претендую я на твое плечо! Просто дай оказать тебе первую помощь. Это наверняка растяжение, если не разрыв, так нельзя остав­лять. Я умею оказывать первую помощь.
– Грейнджер, вот вытащим Поттера, и будешь хвастаться перед ним своим умением, а меня оставь в покое!
С этими словами он поднял метлу с пола и направился к двери.
Девушка сердито последовала за ним. Ну зачем нужно быть таким упрямым ослом! Ведь себе же хуже делает. Ей-то совсем его не жалко. Но глядя на то, как он осторожно спускается по веревочной лестни­це, ведущей из кабинета, Гермиона призналась себе, что лукавила. Ей было, конечно же, жалко. Тем более, что травму он получил из-за нее.
«Надо и правда научиться летать», – пообещала себе девушка и тут же усмехнулась. После стирания памяти она вряд ли об этом вспом­нит.
Малфой ждал внизу, и Гермиона начала спускаться. Она почти доб­ралась до пола, когда люк над головой с треском захлопнулся, заставив девушку от неожиданности подскочить и сорваться с лестницы. Было невысоко, и она, разумеется, преспокойно приземлилась бы на ноги, если бы эти самые ноги не запутались в проклятой веревке. Малфой подхватил ее у самого пола, не позволив упасть. Почувствовав под но­гами опору, Гермиона подняла на него голову, ожидая гневной тирады: ведь ему должно быть больно. Но вместо этого встретилась с глазами, в которых плясали чертики. Кажется, парень с трудом сдерживал смех.
– Что? – возмущенно спросила девушка.
Может, стоило промолчать, но она терпеть не могла, когда над ней смеются.
– Знаешь, – странным голосом проговорил Малфой, – я начинаю ис­кренне сочувствовать Поттеру и Уизли. Как они умудрились дожить до семнадцати лет, столько времени проводя с тобой? Вот, оказывается, почему Поттер не вылезает из лазарета. А эти истории про спасение Мира уже потом придумываются?
Гермиона открыла рот – высказать этому наглецу все, что думает. Но промолчала. Что она могла сказать? Что совершая вылазки с Гарри и Роном, всегда знала, что рядом друзья, что они помогут, поддержат, а от него не знаешь, чего ожидать? Да если быть честной, она никогда так не нервничала в обществе всех знакомых парней вместе взятых. Это все он виноват, что она сегодня такая неуклюжая. Ну не признаваться же ему в этом! Гермиона закрыла рот и шагнула по направлению к лестничному пролету. Сзади отчетливо слышалось фырканье и хрюканье.
– Малфой, – рявкнула Гермиона и обернулась.
Тот шел сзади, стараясь сделать серьезную мину, что явно плохо уда­валось. Девушка посмотрела в его лицо и прыснула. Через минуту они уже хохотали, как сумасшедшие, не понятно над чем. Наверное, сказа­лось нервное напряжение. Отсмеявшись, Гермиона вдруг произнесла:
– Слушай, а почему у Трелони окно оказалось открытым? Она же никогда не проветривает класс.
– Не знаю, – весело сказал Малфой, поравнявшись с ней и бесшумно ступая по каменным ступеням башни, – может, она его проветривает раз в год перед первым сентября. Или может, у нее привычки изменились.
– Если бы изменились, ты бы заметил?
– Не по адресу. Я бросил прорицание в конце третьего курса.
– Серьезно? – удивилась Гермиона.
– Да ну. Мне надоело тратить время на выслушивание всякой чуши.
– Кстати, – сказала Гермиона, – по идее, Трелони должна была знать, что мы ворвемся в ее кабинет, и принять соответствующие меры.
– Вот она и приняла – окно открыла.
Оба снова прыснули.
Все пока шло спокойно и без эксцессов. До того момента, пока они не вошли в один из коридоров. Из открывшейся двери в противопо­ложном конце коридора показалась Миссис Норрис, а шаркающие шаги возвестили о том, что она там не одна.
Еще не сообразив, что делает, Гермиона схватила Малфоя за рукав и тут же почувствовала, что его рука вывернулась, и он тоже сжал ее сви­тер в районе локтя. Гермиона еще лихорадочно оглядывалась в поисках укрытия, а слизеринец уже резко дернул ее в сторону и затащил в нишу за доспехами. В коридоре было темно, и только кое-где горели факелы. К счастью, как раз эта ниша была погружена в полумрак.
Гермиона слушала стук сердца в ушах и смотрела на юношу, стоя­щего напротив. Он был очень близко, и они все еще сжимали в руках рукава друг друга. Девушка со странно замирающим сердцем разгляды­вала его лицо. Она никогда не решилась бы на это, если б не видела, что он сейчас совершенно не обращает на нее внимание. Он прижимался головой к стене и внимательно смотрел в сторону коридора, повернув голову налево. При этом взору Гермионы предстал его упрямый подбо­родок и напряженно сжатые губы. Девушка внезапно подумала, каково это: целовать Драко Малфоя, и тут же сама испугалась своих странных желаний. Лезут же глупости всякие! Чтобы как-то отвлечься, она повер­нула голову направо и посмотрела в темный коридор. Ничего не видно. Девушка скользнула взглядом по спутнику и обнаружила, что в его ле­вой руке откуда-то взялась волшебная палочка, и он крепко сжимает ее, готовясь использовать, если это понадобится. Рука слега подрагивала. По-видимому, напрягать ее было больно.
Рядом прошаркал Филч и тут же скрылся. Подождав еще несколько секунд, Малфой опустил палочку и отцепился от рукава Гермионы.
– Пойдем? – прошептал он, все еще вглядываясь в полумрак кори­дора.
Вместо ответа Гермиона неожиданно прыснула.
– Что? – недоуменно посмотрел на нее парень.
– Малфой, а зачем мы прятались? – еле сдерживая смех, прошептала девушка. – Нам же нужно как можно быстрее попасть к Дамблдору, и вообще мы не сделали ничего плохого.
Гермиона еле держалась на ногах и никак не могла перестать хи­хикать. Не соображая, что делает, она уткнулась в плечо юноши и по­чувствовала, что он беззвучно трясется от смеха. Чуть успокоившись, Малфой прошептал в ответ:
– Наверно, все дело в привычке. При виде Филча я всегда чувствую себя виноватым.
– Я тоже, – тихо ответила Гермиона, и улыбка исчезла с лица, когда она заметила расстояние между ними, вернее его полное отсутствие.
Девушку бросило в жар. Она почувствовала биение его сердца сов­сем рядом, запах его туалетной воды, от которого начинала кружиться голова. Такое с ней было впервые. Гермиона нерешительно подняла го­лову и встретилась с его глазами. В них сейчас не было ни привычной насмешки, ни злости, только что-то…
– Нам пора, – резко сказал Малфой и отцепил от себя Гермиону, которая, оказывается, успела положить руки ему на плечи. Гермиона в ужасе уставилась на свои ладони, быстро сжимая кулаки и опуская руки от греха подальше. Да что же за день сегодня такой!
Малфой тем временем быстро скользнул вдоль стены, не глядя на девушку и стараясь не касаться ее. Гермиона молча поплелась следом. Неужели он тоже что-то почувствовал? Иначе ведь сказал бы