Денис Драгунский
После войны и мира
После войны и мира
Три источника и три составные части нынешней ситуации
Распад СССР и роспуск Варшавского договора ознаменовали переход к постблоковому миру и, следовательно, устранение угрозы глобального конфликта, ядерного апокалипсиса и прочих кошмаров, которыми пугали детей и взрослых по обе стороны железного занавеса... Но прервем этот привычный запев. Не будем говорить, что это безусловно позитивный процесс, который, однако, поставил мир перед новыми проблемами, и вместо благостного "конца истории" (по Ф. Фукуяме) человечество угодило в "капкан демократии" (по Г. Фуллеру), и так далее, и тому подобное. Политическая реальность не только не нуждается в наших моральных оценках, но и по-своему жестоко мстит за такое, как сказал бы герой Достоевского, "высшее посягновение". Наша задача скромнее - попытаться понять, какова структура этой реальности и каков потенциал ее развития. Проще говоря, что день грядущий нам готовит в рассуждении мира и войны.
Потому что вздох облегчения, исторгшийся из коллективной демократической груди по поводу крушения коммунистической "империи зла", довольно скоро пресекся спазмою страха. И это не абстрактный страх перед столь же абстрактной возможностью советского танкового броска на Рейн или угрозой американских ракет средней дальности в Европе. Это вполне реальный, пережитой ужас Югославии и Таджикистана, Кавказа и Сомали, который проецируется на Украину и Молдову, Балтию и Калининград, Северный Казахстан и даже на благополучные страны Запада, где полно своих собственных сепаратистов, смуглокожих иммигрантов и белых расистов.
Противостояние двух гигантских военных блоков на сорок с лишним лет заморозило этнические и региональные конфликты в Европе (и отчасти в остальном мире, который так или иначе ориентировался на своих старших братьев). С наступившей оттепелью потоки национального насилия образовали глубокие промоины в дамбах мировой безопасности. Вместо аккуратной и предсказуемой "дуги нестабильности", возникшей в пору холодной войны, интенсивно формируются "пятна нестабильности" с расплывчатыми границами. Эти границы опасно сближаются. Балканы, Трансильвания, Приднестровье, Крым, Северный Кавказ, Закавказье, Ближний Восток, Центральная Азия и Восточная Африка могут в конце концов слиться в единое "пятно нестабильности", в огромную воронку, втягивающую в себя все новые и новые страны, ресурсы, человеческие жизни. Как бы то ни было, мирное демократическое развитие, на которое все так надеялись после окончания холодной войны, с каждым днем становится все более и более проблематичным. Конец блокового противостояния обозначил начало новой странной эпохи, когда само понятие о войне и мире изменилось до неузнаваемости, хот насилие и смерть остались все теми же.
Специфика постблоковой ситуации определяется не только распадом СССР самим по себе, хотя это событие и определило политический контур процессов, происходящих в мире. Однако распад Восточного блока сопровождалс - а может быть, был обусловлен? - тремя масштабными сдвигами в мировом политическом раскладе.
Во-первых, на наших глазах радикально меняются мировые структуры доминирования. Нравитс нам это или нет, но мировой порядок (а также национальный, региональный, социальный и любой другой порядок) основан на жестком принципе господства и подчинения. Кто-то контролирует и распределяет ресурсы, а кто-то вынужден этому подчиняться, при этом вынашивая или даже осуществляя планы переломить игру в свою пользу, заставить бывшего хозяина примерить кандалы и хлебнуть из рабского корыта.
Итак, прежняя система доминирования держалась на противопоставлении военных технологий малонаселенного Северо-Запада людским ресурсам слаборазвитого Юго-Востока. Эти факторы - грубо говоря, либо способность высокотехнологично уничтожать своих соседей, либо альтернативная способность заваливать вражеские танки телами своего чадолюбивого народа - делают нацию субъектом мировой политики. Равновесие между ними составляет основу политической стабильности и военной сдержанности. В настоящее время этот баланс претерпевает драматичные изменения. Страны, обладающие огромными людскими ресурсами и мощным потенциалом их прироста, начинают интенсивно развиваться экономически и, тем самым, овладевать современными военными технологиями. Тот момент, когда этот процесс завершится - то есть когда совершенная военная технология и практически неисчерпаемые людские ресурсы соединятся в одном субъекте (например, Китай или Индия), - будет началом новой исторической эпохи. Тогда под вопросом окажется реальная способность Северо-Запада играть в мировом процессе ту роль, которую он играл на протяжении последних столетий.
Что такое продажа российских атомных реакторов Ирану, а до того - продажа ракет в Индию, проблема ядерных планов Пакистана, Ирака, Северной Кореи и множество других, не столь ярких эпизодов "непозволительного поведения" стран, волей недавней истории занимающих нижние ступени на всемирной лестнице силы? Все это показатели изменения мировых структур доминирования. Этот процесс объективен и естествен, в его рамках идет индустриальное развитие Юго-Востока, а также интенсивная миграция оттуда на Северо-Запад. Но сам Северо-Запад столь же естественно заинтересован в том, чтобы заморозить или хотя бы притормозить столь резкие перемены. Но перестройка систем доминирования неостановима, и в мировом, и даже в локальном масштабе. Иллюстрация тому - события в Чечне, где небольшой, но густонаселенный и хорошо вооруженный регион оказался не по зубам федеральной армии.
- Второй момент - взрыв этнических конфликтов. Общенациональные модели консолидации, столь успешно работавшие в период индустриальной модернизации, практически повсеместно замещаются этническими и этнорелигиозными консолидациями.
На первый взгляд может показаться странным, что этносы борются за независимость, за собственную государственность в то самое время, когда свобода передвижения людей, идей, технологий и капиталов сводит на нет реальное значение государства. Однако на деле это не столько ирония истории, сколько естественный поиск новых "групп поддержки" и новых моделей консолидации в условиях разрушения старых.
Этнизация политической жизни ставит под вопрос классические ценности демократии, права человека, не говоря уже о таких базовых параметрах международной стабильности, как суверенитет существующих режимов и нерушимость границ. Хельсинкский Акт 1975 года, воспринятый как победа демократических идеалов и здравого смысла, на деле оказался последним актом государственной мудрости эпохи блокового противостояния. Эта мудрость капитулировала перед жестокой реальностью этнической вражды.
- И последнее. В конце ХХ века завершился длившийся почти двадцать пять столетий платоновский период мировой истории, период "этатизма", торжества идеи государства. Платоновские идеалы наиболее полно воплотились в советском тоталитарном государстве, а его гибель засвидетельствовала крах "этатизма" в мировом масштабе.
В условиях открытого мира, взрыва этнических конфликтов, крушени тоталитарных режимов и перестройки систем доминирования на смену "этатизму" пришла принципиально иная модель - "приватизм", бурная социальная активность вне контроля государственных институтов (я подробно писал об этом в "Знамени", № 5, 1994). В регионах, охваченных этнорелигиозными войнами, "приватизм" принимает форму "праздника непослушания", игнорирования любых законов, норм и запретов. Полевые командиры становятся деревенскими диктаторами. Целые регионы - Балканы, Кавказ, Центральная Азия - охвачены духом крестьянской войны с присущим ей аморализмом и беззаконием. Сюда же относится активность нелегального бизнеса, международный терроризм, отмывание денег, наркомафия. В этих условиях традиционные меры международного принуждения оказываются неэффективными. Например, в Ираке, несмотря на режим санкций, наблюдается настоящий торговый бум, созданный подпольными дельцами.