ПЕРСПЕКТИВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОТИВАЦИИ ЧЕЛОВЕКА 14 глава

В вопросе о полимотивации при взаимосодей­ствующих мотивах в советской психологии широкое признание получило выделение особого класса моти­вов-стимулов (Леонтьев, 1975. С. 202), подключаю­щихся к отдельным звеньям (действиям) выполняе­мой деятельности и обеспечивающих дополнительное побуждение именно этих звеньев. В роли мотивов-стимулов выступают любые поощрения или наказа-

ния, связанные с промежуточными целями и резуль­татами деятельности, например отметки в учебе. Представление о мотивах-стимулах изображает сложные виды человеческой деятельности как про­цесс, мотивируемый одновременно конечной целью {так называемыми смыслообразующими мотивами) и многочисленными побочными источниками побуж­дения, дополнительно подталкивающими отдельные шаги в ее направлении.

Более полная схема соотношения различных мо­тивов в побуждении сложных видов деятельности бы­ла предложена Б. И. Додоновым (1978. Гл. 2.1;

1984). Согласно этой схеме деятельность побуждает­ся следующим составом «предельных» мотивов:

«...!) удовольствие от самого процесса деятельно­сти—П...; 2) прямой результат деятельности (со­здаваемый продукт, усваиваемые знания и т. д.) —Р;

3) вознаграждение за деятельность (зарплата, повы­шение по должности, слава и т. д.) —В; 4) избежа­ние санкции, которая грозит в случае уклонения от деятельности или недобросовестного ее исполнения;

депривация страха наказания—Д» (1984. С. 127). Каждый из этих мотивов, представляющих, по су­ществу, различные формы мотивации, может вносить разный удельный вклад в суммарную мотивацию деятельности, причем как позитивный, так и негатив­ный. Обозначив количественную меру такого вклада при помощи условных цифровых индексов, можно nOj лучить формализованное выражение мотивационной структуры конкретной деятельности. Например, фор­мула П2РоВзД1-2 в отношении трудовой деятельно­сти означает, что рабочему процесс труда доставляет заметное неудовольствие, к результатам труда он равнодушен, но его мотивирует вознаграждение за работу и несколько меньше—неприятные послед­ствия ее невыполнения.

Обозначенные Б. И. Додоновым различные фор­мы побуждения деятельности в том или ином виде выделялись и обсуждались в психологической лите­ратуре. Нетрудно видеть сходство между соотноше­нием первой (П, Р) и последней (В, Д) пары выде­ленных мотивов и различением внутренней и внеш­ней мотивации (Ярошевский, 1971; Reykowski, 1970. S. 119^, в другой терминологии—интрннсивной и

экстринсивной (Хекхаузен, 1986. Гл. 12). Идея выде­ления процессуального (П) и результативного (Р) компонентов внутренней мотивации перекликается с различением К. Бюлером (1924. § 36; Biihier, 1928) функционального удовольствия и удовольствия, свя­занного с результатами активности (констатируемы­ми или предвосхищаемыми), с различением В. Г. Асе­евым (1976. С. 83) процессуального и дискретного моментов мотивации, с положением И. В. Имедадзе (19846) о совместном проявлении в поведении функ­циональных ц субстанциональных потребностей и др.

Таким образом, существование различных форм мотивации поведения достаточно широко обсуждается п признается. Однако важно не только выделять эти формы, но и, что не всегда делается, признавать их способность обнаруживаться совместно и типичность такого обнаружения. Так, спорт, согласно Д. Н. Уз­надзе, относится к ннтерогенному, т. е. внутренне мо­тивируемому поведению, побуждаемому «функцио­нальной тенденцией» (1966. С. 335). Но несомнен­ная способность спортивных упражнений доставлять функциональное удовольствие не исключает того, что человеку, особенно при профессиональном занятии спортом, не менее важными становятся результаты этих занятий и вознаграждение за них.

Основной и самый легкий вывод из рассмотрен­ных данных о полимотивации поведения состоит в том, что она представляет собой повсеместное, весьма сложное и разнообразное явление. Труднее осущест­вить синтез этих данных. Если пойти по пути про­стого их объединения, то первым шагом к предло­женной Б. И. Додоновым схеме форм мотивации, сочетающихся в побуждении отдельной деятельно­сти, следует добавить компонент, соответствующий представлению о цене деятельности. По существу это означает присоединение к побуждению деятельности альтернативной мотивации и учет того, что за ее вы­полнение человек кроме вознаграждения получает одновременно и наказание в виде потери ресурсов, а за невыполнение—награду в виде их сохранения. Понятно, что роль альтернативной мотивации особен­но возрастает в ситуациях открытого конфликта.

Далее, к данной картине относительно устойчивой полимотивации необходимо добавить многочислен-

ные и динамичные ее изменения в результате подклю­чения к ней ситуативных мотивов-стимулов и функ­ционально им противоположных мотивов-помех. Са­мые неожиданные и разнообразные обстоятельства способны внести в привычный мотивационный фон деятельности свои, подчас существенные изменения. Так, занятие, обычно выполняемое без затруднений может стать невыносимым из-за порезанного пальца' Искусственное создание мотивов-стимулов представ­ляет собой один из типичных приемов влияния на мо­тивацию другого человека, а также произвольного управления собственной мотивацией.

Следует вспомнить также, что человеку очень свойственно стараться выполнять, когда возможно, несколько деятельностей одновременно. Так, читая по дороге на работу газету, он выполняет две дея­тельности, читая ее вслух третьему лицу—три дея­тельности, побуждаемые отдельными мотивами. Лю­бая совместная деятельность людей находится под постоянным влиянием мотивации общения (Додонов, 1984); в «чужих» видах деятельности часто прояв­ляется также нравственная мотивация (Джидарьян, 1988).

Как можно видеть, данные о видах и формах по­лимотивации имеют феноменологический характер. Уточнение такого рода данных представляет наи­больший интерес до тех пор, пока не выявляет проб­лемы, способствующие их упорядочению; дальней­шее накопление феноменологии без освещения таких проблем содержит в себе угрозу стать подобным, как предупреждал У. Джеме, «словесному описанию раз­меров скал в Нью-Гэмпшире» (1911. С. 325). Рас­смотренный материал в качестве такой проблемы до­статочно остро высвечивает вопрос о механизмах по­лимотивации, тех конкретных, процессах, которые обеспечивают взаимодействие побуждений; из него к тому же следует, что этот вопрос касается непремен­но универсальной особенности психического Поиск та­кой особенности вынуждает задеть несколько проб­лем «большой» методологии.

Теория поля и полимотивация. Для описания фе­номена полимотивации несомненное преимущество пе­ред другими имеет концепция К. Левина в силу того, что «...подчеркивает важность того факта, что любое

событие есть результат множества факторов» (1980. С. 132). Топологическая развернутость, наличие вре­менной перспективы и полевая природа «жизненного пространства» делают его значительно более правдо­подобным основанием для актуализации, сохранения и взаимодействия многочисленных мотивационных оценок и побуждений, чем «пространство» корреля­ций, факторов и формул, часто используемое для описания этих явлений. Правда, теория поля соот­ветствует в основном ситуативным мотивационным взаимодействиям; возникновение полипотребностных мотивационных отношений в онтогенезе ею не охва­тывается.

Вместе с тем следует отметить, что теория поля представляет собой удобную основу именно для кон­статации и описания мотивационных взаимодей­ствий, но не для уточнения реальных носителей и механизмов этих взаимодействий³³. Впрочем, эта проблема находится в прямой зависимости от специ­фики интерпретации «жизненного пространства», в частности его онтологической природы, которая мо­жет получить различную трактовку.

Дело в том, что если феноменологическое содер­жание концепции К. Левина пользуется широким признанием, то данная им теоретическая интерпрета­ция этого материала часто оспаривается: «...Левин (Lewin, 1936) утверждал, что жизненное простран­ство складывается из психобиологичесюих явлений. Это положение было введено с тем, чтобы выйти за рамки данного в сознании (феноменально), избежать феноменологической ограниченности и возможного упрека в том, что модель жизненного пространства носит чисто менталистский характер и в конечном счете строится только на данных интроспекции. Ле­вин подчеркивает поэтому, что в модели жизненного пространства учитываются все влияющие на поведе­ние факторы и определяющие его закономерности независимо от того, переживаем мьт их или нет. Но

³³ «Основная слабость теории поля определяется тем, что в моделях личности и окружения можно представить и объяснить поведение лишь задним числом. Эта теория предоставляет не­много возможностей заранее установить значимые в определен­ных случаях условия и сделать выводы о поведении, которого следует ожидать» (Хекхаузен, 1986. Т. 1. С. 194).

отнесение жизненного пространства к явлениям пои-хобиологического порядка оказалось лишь термино­логическим обходом психофизической дилеммы» (Хекхаузен, 1986. Т. 1. С. 191). Стремление выйти за рамки феноменологии понятно и необходимо, но оно предполагает существенное изменение контекста об­суждаемых явлений и поэтому едва ли совместимо со стремлением совершить этот переход в рамках од­ного и того же психобиологического образования— «жизненного пространства». Трудность осмысления онтологического статуса этого образования, обладаю­щего признаками кентавра, несомненно способствует попыткам пересмотра концептуальных объяснений К. Левина, которые могут иметь менталистский, фи-зикалистский или часто позитивистский уклон.

Так, согласно позитивистской интерпретации «...целостное «жизненное пространство» (с его когни­тивной структурой, валентностями и силовым полем, структурой и напряжением систем индивида) пред­ставляет собой сложную систему гипотетических пе­ременных» (Madsen, 1968. Р. 140). К эмпирическим переменным теории поля К. Б. Мадсен относит толь­ко поведение («локомоцию»), потребность и цель. Но это значит, что валентности, силы, напряжения как носители мотивационных процессов являются про­дуктом научного творчества, моделирующим в теории некоторый аспект действительности, но не претен­дующим на прямое ей соответствие. Строго придер­живаясь данной интерпретации, можно утверждать лишь то, что валентности существуют в концепции К. Левина, а есть ли они в реальной жизни — неиз­вестно.

Но время показало, что позитивистское предписа­ние строжайше рефлексировать и различать факты и предположения (гипотетические переменные) не при­вело к продуктивным концепциям, наоборот, способ­ствовало появлению множества оторванных от реаль­ности теоретических схем, не менее (хотя и иначе) умозрительных, чем те, в отрицании которых эта ме­тодология возникла. Дело, по-видимому, в том, что развитие науки движется не только фактами и пред­положениями, но и верой — источником, конечно, не самым надежным, но неминуемым. В этом отноше­нии нет принципиального различия между убежде-

нием в том, что психологию можно построить на ос­нове интроспективных данных, и в том, что ее можно построить без них; как одно, так и другое относится к явлениям веры.

Вера, таким образом, определяет то, что при­знается в качестве факта. Если в структурах мозга был бы найден какой-нибудь «центр» желания или, скажем, относительно надежный его коррелят в эн­цефалограмме, как сразу появились бы и концепции мотивации, пытающиеся охватить и объяснить это состояние. А тот факт, что человек ежедневно испы­тывает сотни желаний, научным не признается, по­этому современная психология эту тему фактически не развивает. Но за подобным игнорированием субъ­ективной феноменологии не стоит ничего, кроме веры в то, что она является эпифеноменальной и не вклю­ченной в качестве неизбежного звена в регуляцию по­ведения.

Противоположная вера, предписывающая серьез­ное отношение к субъективной феноменологии, позво­ляет в большей мере онтологизировать «жизненное пространство». Непосредственный субъективный опыт говорит о том, что оно представляет собой не гипо­тетическое построение, а факт, другими словами, что оно изображает определенную реальность, а именно субъективный образ действительности. То обстоя­тельство, что это изображение может быть упрощен­ным или содержать предположения теоретического происхождения и поэтому нуждаться в уточнении, не отменяет самого факта реальной вооруженности ин­дивида субъективным образом себя и окружения, тем феноменальным полем, которое в концептуальном оформлении получило название «жизненного про­странства».

Онтологизация «жизненного пространства» в ви­де.субъективно переживаемого образа открывает возможность объединения и взаимообогащения пред­ставлений, связанных с этими понятиями. В совет­ской литературе проблема психического образа, и в частности «образа мира», разрабатывается (Леонть-ев, 1979; Смирнов, 1985) без достаточного внимания к идеям К. Левина, которые явно могли бы способ­ствовать уточнению структурных и динамических осо­бенностей образа. Выше в этом направлении была

сделана попытка ввести в «образ мира» градиент реальности.

С другой стороны, статус субъективного образа определенно изменяет трактовку носителей ситуатив­ной мотивационной динамики в «жизненном про­странстве». При таком статусе его предметное содер­жание составляют не гипотетические переменные и не физические объекты, неизвестно как связанные с потребностями индивида и приобретающие соответ­ственно им валентности, а именно субъективно отра­жаемые предметы. Валентность как способность этих предметов привлекать или отталкивать индивида при их понимании как субъективно отражаемых переста­ет быть просто констатируемым фактом и получает естественную интерпретацию пристрастного отноше­ния индивида к отражаемому в образе содержанию. Эмоции на протяжении всей истории их познания рассматривались как нечто, оценивающее отражае­мое содержание (см. Грот, 1879—1880), а когда к ним относились и желания, как побуждающее по от­ношению к нему действия (Вилюнас, 1976. С. 47— 56). Этот феноменологически очевидный факт в тео­рии поля не отрицается, а только переименован и отражен в представлениях о валентности и порождае­мых ею силах-побуждениях; едва ли нужно убеж­дать в том, что восприятие или представление пред­мета с удовольствием, неудовольствием или желани­ем означает, что он обладает валентностью, харак­тером требования.

Трактовка эмоциональных оценок и побуждений в качестве элементов и действующих сил «жизнен­ного пространства» уточняет условия их обнаруже­ния в образе, так как означает их проявление в образовании, обладающем определенной организа­цией: временной перспективой, градиентом реально­сти и др. Эта организация сказывается и на харак­тере проявления эмоций; так, согласно теории поля возникающие в нем силы (или сила возникающих эмоциональных побуждений) зависят от психологи­ческого расстояния объекта от индивида. Для проб­лемы полимотивацни особое значение имеет пред­ставление о постоянно происходящем взаимодей­ствии сил в «жизненном пространстве», которое при «менталистской» трактовке означает взаимодействие

эмоциональных оценок и побуждений. Положение о долевой природе субъективного образа, акцентируе­мое его трактовкой по образцу «жизненного про­странства», облегчает понимание взаимодействия эмоциональных переживаний, которое в виде поля приобретает онтологический базис для своего осу­ществления.

Таким образом, онтологизация «жизненного про­странства» в виде психического образа, при которой мотивационные процессы получают реальный субъ­ективный носитель—эмоциональные отношения к предметам и воздействиям, вместе с тем открывает возможность перехода от феноменологии к механиз­му полимотивации, каким является взаимодействие эмоциональных переживаний, их суммация, слияние, взаимоподавление и т. п. Любопытные предположения по этому вопросу содержит другая «пространствен­ная» концепция, возводящая слияние эмоциональных.переживаний в ранг одной из главных особенностей психического, а именно концепция В. Вундта.

Слияние чувств

Вывод, сделанный при обсуждении эмоциональ­ного процесса и утверждающий, что ситуативная ди­намика эмоций практически не отражена в современ­ных концепциях³⁴, сохраняет силу и в отношении специфического аспекта их динамики—взаимодей­ствия и слияния одновременно или непосредственно Друг за другом переживаемых эмоций в более слож­ные образования. Сказываются последствия продол­жительно господствовавших в психологии эмоций традиций, под влиянием которых внимание уделялось преимущественно поведенческим и физиологическим аспектам проблемы (Гельгорн, Луфборроу, 1966;

Candland, 1962; Lund, 1942; Tobach, 1969), эмоции рассматривались как бесприродные «промежуточные переменные» (Brown, Farber, 1951; Young, 1959) или

³⁴ Кроме уже указанных работ см.: Arnold, 1960; Cand­land а. о., 1977; Gerstmann, 1963; Plutchik, 1980; Plutchik, Kellerman, 1980; Young, 1943.

вообще устранялись из психологии (Duffy, 1968-Meyer, 1933). В условиях таких исследовательских установок, повлиявших на анализ проблемы даже на философском уровне (Bedford, 1967; Shibles, 1974) тонкие эмоциональные взаимодействия, которые про-' исходят, например, при восприятии искусства, конеч­но не могли получить отражения в теории. На этом фоне отчетливо выделяется концепция В. Вундта подчеркивающая такого рода взаимодействия.

«Гедоническое пространство». Как известно В. Вундт выделял два вида далее не разложимых «психических элементов», сочетающихся в более сложные образования—ощущения и чувства. Если ощущения соответствуют объективным внешним воз­действиям, то «чувственный тон является необходи­мым дополнением ощущения потому уже, что каж­дое ощущение принадлежит ощущающему субъекту и таким образом содержит в себе кроме объектив­ного фактора еще отношение этого субъекта к впе­чатлению, как фактор субъективный» (Т. 2. С. 437) ³⁵. Чувства необходимо «дополняют» не только ощуще-ншя, но и все сложные когнитивные структуры: что бы индивид ни воспринимал, представлял, мыслил и т. д.—любое отражаемое содержание вызывает у него определенное чувство, дополнительное субъек­тивное впечатление, производимое этим содержанием. Таким образом, концепция 'В. Вундта относится к панэмоциона льны м, т. е. утверждающим всеобщее эмоциональное сопровождение познавательных про­цессов.

Данное утверждение связано с важнейшим кон­цептуальным представлением о принципиально дихо-томном строении психического, о том, что 'в субъек­тивном образе всякое содержание получает двойное отражение: на основе тех или иных когнитивных ха­рактеристик и, кроме того, в виде чувств. Волевые

⁸⁵ Эти представления В. Вундта складывались постепенно. В первых изданиях «Оснований физиологической психологии» отмечалось, что «при описании чувств трудно избежать некоторо­го рода неясности», и они рассматривались «как третий опреде­ляющий момент ощущения» (1980. С. 488—489). Здесь будут обсуждаться взгляды, изложенные в более поздних «Основах физиологической психологии»; ссылки на эту работу будут даны указанием тома.

процессы, которые в трихотомных схемах психичес­кого выделяются в третью его составляющую, "В. Вундтом рассматривались в качестве высшей сту­пени взаимодействия чувств и развивающихся из них аффектов: «...Хотя в отдельных случаях и встречают­ся чувства, которые не объединяются в какие-либо аффекты, и аффекты, которые не заканчиваются какими-нибудь волевыми действиями, однако в общей.связи психических процессов эти три ступени, взаим-.яо обусловливают друг друга, образуя 'взаимно свя­занные члены одного и того же 'процесса, который достигает 'высшей ступени своего развития в форме долевого процесса. В этом смысле чувство может быть рассматриваемо как начало волевого действия с тем же правом, как и, наоборот, воля может рассматри­ваться как сложный процесс чувства, а аффект — как.переходная ступень между тем и другим» (1912. С. 157).

Чувствам, как и ощущениям, присущи свойства качества и интенсивности. Но если ощущения по.ка­честву 'распадаются на ряд трудносопоставимых си­стем, различающихся модальностью, то множество •всевозможных чувств составляет единый непрерыв­ный континуум, который В. Вундт изображал в виде 'трехмерного «гедонического» пространства с 'бипо­лярными осями: удовольствие — неудовольствие, воз­буждение—успокоение, напряжение — разрешение. Любое простое чувство ³⁶ соответствует в таком про­странстве отдельной точке, причем ее положение от­носительно системы осей выражает качество чувства, а удаленность ее пересечения осей (нулевой точки)— интенсивность. Таким о'бразом, качество чувства яв­ляется составным, трехмерным, правда, с 'возмож­ностью отсутствия, нулевой выраженности отдель­ных измерений: «Качественная особенность, свой­ственная всякому чувству и отличающая его от всех прочих чувств, характеризуется тем, что всегда.при­надлежит к основным эмоциональным формам — к удовольствию или неудовольствию, возбуждению или

³⁶ «Простыми чувствами следует называть такие самостоя­тельные существующие чувства, которые хотя и могут вступать в соединение с другими элементами сознания, но сами уже на самостоятельные более простые чувства неразложимы» (Т. 2. 'С. 376).

угнетению, напряжению или разрешению. Она может входить или в одно из этих измерений, или в два или во все три» (Т. 2. С. 377.). Эти три «эмоциональ-' ные формы» или измерения назывались В. Вундто.м еще компонента.ми эмоционального качества.

Как можно видеть, от традиционных представле­ний рассматриваемая концепция отличается прежде всего значительно более широкой трактовкой сферы эмоционального: 'в ней наряду с 0'бщепр.изнаваемым эмоциональным параметром удовольствия-неудоволь­ствия (который наиболее отвечает тому, чтобы отра­жать мотивационную значимость воздействий) выде­ляются еще два параметра, ставимые в зависимость преимущественно от модальности 'воздействий (воз­буждение-успокоение) и от их апперцепции, внимания к ним, ожидания-неожиданности (напряжение-разре­шение). Традиционные эмоции, такие как радость, надежда, печаль, гнев, выделялись В. Вундтом в от­дельный класс под названием аффектов и рассмат­ривались как продукт, вторая фаза развития чувств:

«Каждое более сильное чувство ведет к аффекту» причем первоначальное чувство переходит в другие» (Т. 3. С. 248). По определению аффекты представля­ют собой «формы течения чувств»; это означает, что в состоянии аффекта чувственный процесс 'совершает в трехмерн&м пространстве движение по определен­ному маршруту-форме, свойственному именно данно­му аффекту и его характеризующему.

Динамика чувств в гедоническом пространстве. Для понимания мотивационной сум'мапии важнейшее значение имеют процессы взаимодействия и слияния чувств, представляющие собой, согласно обсуждаемой концепции, одну из фундаментальных особенностей психического. Положение о неизбежном сопровожде­нии познавательных элементов субъективного образа специфическими чувствами влечет признание одно­временного существования в психическом огромного количества чувств, соответствующего множеству одно­временно воспринимаемых ощущений и 'более слож­ных когнитивных структур. В схематическом изобра­жении это означает, что в трехмерном гедоническом пространстве моментному состоянию отвечает не одна или несколько, а целая россыпь точек, каждая из которых соответствует отдельно переживаемому чув-

ству. Поскольку душевный процесс находится в по­стоянном движении, в следующий мо'мент в пережи­ваемой совокупности чувств нечто непременно меняет­ся, 'поэтому такую россыпь следует представлять пе­ремещающейся и мерцающей. Так, 'поворот головы и перевод взгляда влечет смену или смещение чувств, которые 'сопровождают зрительную стимуляцию, по­рождаемые ею. ассоциативные представления, а так­же ощущения от сокращения мышц глаз и шеи.

Именно процессы слияния вносят в такой движу­щийся хаос чувств момент системности и порядка. Дело в том, что близкие в том или ином отношении элементарные чувства объединяются по определен­ным законам, образуя более сложные чувства, при­чем такое объединение имеет многоступенчатый ха­рактер: частичные чувства первого порядка, образую­щиеся из элементарных, способны породить, взаимо­действуя и сливаясь, чувства второго порядка, те в свою очередь—третьего и т. д. В результате на основе изначального множества элементарных чувств выстраивается иерархическая пирамида 'более слож­ных чувственных образований (соответствующих уже не ощущениям, а отдельным отражаемые предметам, мыслям, их комплексам), на вершине которой нахо­дится «цельное» чувство, отвечающее целостной си­туации: «Все имеющиеся в любой данный момент в сознании элементы чувств объединяются в одну еди­ную равнодействующую чувства»; «...Нет в сознании двух одновременных представлений, хотя самых дис­паратных и независимых друг от друга, эмоциональ­ные элементы которых не объединялись бы в одно равнодействующее чувство» (Т. 2. С. 419, 420).

Так, у зрителя, созерцающего спектакль, отдель­ные чувства вызывают элементы декорации сцены, их общая композиция, музыкальное сопровождение,'от­дельные актеры, их позы, содержание высказываний, их интонации, ассоциативно возникающие мысли, а также, возможно, шепот.или увлеченность спектак­лем соседей, тесная обувь, духота в зале и т. п., что сливается в общее чувственное состояние в каждый Данный мо'мент. Итогом суммации чувств является также общее впечатление о спектакле и о посещении театра, которое кроме эстетических переживаний ох­ватывает впечатления от общения в антрактах, от

мыслей о невыполненном в этот вечер важном деле и т. п. Подобный более или менее сложный, но не­пременно динамичный чувственный процесс сопро­вождает любую другую деятельность человека.

Конечно, многие переживаемые чувства даже от­носительно высоких порядков не рефлексируются субъектом: «...Отдельные простые чувства в общем или совсем перестают различаться как отдельные со­ставные части сознания и только вносят свою долю в своеобразную эмоциональную окраску последнего, или по крайней мере отступают на задний план по сравнению с совокупным впечатлением» (Т. 2. С. 421) Чувство от музыкального сопровождения спектакля или тем более вклад в него игры отдельного инстру­мента могут вообще быть не замеченными челове­ком, поглощенным развитием сюжета, но тем не ме­нее 'внести свою, предусмотренную постановщиками, долю в динамику эстетических переживаний. Профес­сионалом же такое чувство может отчетливо выде­ляться и осознаваться. Осознанность чувств связана с 'направленностью апперцепции, рефлексирующего внимания.

Следует подчеркнуть, что происходит как про­странственная суммация одновременно переживаемых чувств, так и временная суммация 'переживаний, сче-дующих друг за другом или разделенных некоторым промежутком времени. Первому случаю соответствует возникновение чувств, например, при восприятии му­зыкального аккорда, беглом взгляде на пейзаж или человека, второму — при восприятии мелодии, спор­тивного матча, разговора и т. п. Временная суммация свидетельствует о том, что возникающие чувства не­которое время сохраняются, позволяя индивиду иметь впечатление о его движении в гедоническом простран­стве, ритмике и траектории продолжающегося чув­ственного процесса. В целом из-за слияния чувств субъект наряду со сравнительно простыми чувства­ми, отвечающими отдельным стимулам, располагает каждую секунду чувственными эквивалентами слож^-ных стимульных комплексов, а также чувственной картиной развития ситуации.

В. Вундт формулирует несколько общих принци­пов слияния чувств. Принцип «ценности целого» ут~ верждает, что сложное чувство — это всегда новое

qyscTBO, содержащее качество, которое не повторяет полностью качества его составляющих. Соединение чувств не является механическим, так как при этом они видоизменяют друг друга и видоизменяются под влиянием образующегося из них «цельного» чувства. Одно из возможных последствий возникновения но­вого качества сложных чувств обозначено в виде «принципа усиления ценности чувств при их сложе­нии». В сложном чувстве некоторые его составляю­щие могут господствовать и оказывать наибольшее влияние на его качество, причем это не обязательно самые интенсивные чувства; они могут выделяться, например, благодаря контрасту к другим составляю­щим («принцип градации элементов»). Впечатление от дизайна, модели одежды или архитектурного ре­шения может портиться или, наоборот, удачно акцен­тироваться какой-нибудь единственной деталью.

Конечно, эти отвлеченные принципы охватывают только небольшую часть реального разнообразия про­цессов слияния чувств. Наряду с универсальными принципами существуют более конкретные закономер­ности, проявляющиеся в отдельных видах отражения и деятельности и помогающие ориентироваться, на­пример, в различных формах искусства, в сложном языке мимики, интонации и других каналов невер­бальной коммуникации. Художественное творчество основано на интуитивном знании такого рода законо­мерностей, прислушивании к тому, какое чувственное 'впечатление производит создаваемое сочетание кра­сок, созвучий, форм и их динамика. Историчность ка­нонов совместимости, гармонии, красоты, конвенцио­нальных условий и правил общения говорит о том, что значительная часть такого рода закономерностей складывается в онтогенезе и является одной из форм присваиваемой культуры. Учение о чувствах В.Вундта затрагивает преимущественно ситуативный аспект их взаимодействия, проявление в сфере восприятия и представления; онтогенетическое развитие чувств, их видоизменение под влиянием опыта, фиксация сло­жившихся чувственных структур в учении разработки не получило, хотя констатируется, например, пред­ставлением об участии 'в развитии чувственного про­цесса ассоциативного опыта. Этим оно подобно уче-