Есть известные правила, способствующие к уразумению смысла Писания; вижу на опыте, что их не без пользы можно преподать любителям слова Божия, дабы сии люди не только с успехом могли читать толкователей Св. Писания, но и сами объясняли бы оное другим. Сии-то правила решился я изложить для желающих и могущих принимать наставления – если только Господь благословит перо мое счастливо раскрыть те мысли, кои Он обыкновенно внушает мне в минуты моего размышления о Св. Слове Его…
Два главных предмета, кои должно иметь в виду, занимаясь ученым образом Св. Писанием: способ находить истинный смысл оного и способ сообщать или излагать сей смысл другим. Посему и я сначала буду рассуждать о том, как находить смысл, а после – о том, как сообщать оный…
Всякая наука занимается либо предметами, либо известными знаками, предметы выражающими. Нет сомнения, что все предметы мы, вообще, познаем посредством знаков, оные представляющих, но здесь предметом или вещью (res), собственно, я называю то, что само по себе не употребляется к означению чего-либо другого, например, дерево, камень, животное. Надобно, однако же, заметить, что иногда одни и те же предметы служат вместе и знаками для выражения других предметов, как, например, то древо, коим, по Писанию, Моисей усладил горькие воды Меры (Исх. 15:25), тот камень, который Иаков положил себе в возглавие (Быт. 28:11), то животное, которое Авраам принес вместо своего сына на жертву (Быт. 22:13). С другой стороны, есть знаки (signa), коих все употребление именно состоит только в означении или выражении предметов: таковы наши слова и вообще язык человеческий, ибо слова употребляем мы только для того, чтобы выразить и означить ими известный предмет. Отсюда видно, что такое называю я знаками. Именно то, что употребляется к означению предметов. Впрочем, в смысле отвлеченном, всякий знак есть вместе и предмет, ибо, что не есть предмет, то, собственно, есть ничто, но не всякий предмет есть знак. Различая, таким образом, предметы и знаки, я при рассуждении впоследствии о предметах буду говорить так (хотя бы некоторые из них могли вместе служить и знаками других предметов), что это не помешает главному разделению моего исследования на две части, по коему в одной буду рассуждать я о самых предметах, а в другой – о знаках. Пусть только читатель твердо помнит, что в первой части моего трактата мне следует рассматривать, что такое предметы сами в себе, а не что они могут еще означать кроме самих себя…
…сущность доселе продолжаемого мною исследования о предметах состоит в раскрытии той важной истины, что полнота и цель Закона и всего Св. Писания есть Любовь, и именно: «любовь к тому единственному Предмету, Который может исполнять нас радости, и любовь к тем существам, которые вместе с нами могут исполниться этой радости» (ибо о любви к самому себе заповедь не нужна)…
Отсюда, кто при истолковании слова Божия думает, что он уразумел Св. Писание или некоторую часть оного, а между тем его разумение никого не назидает в вышеизложенной двоякой любви к Богу и ближнему, тот еще не уразумел Писания. Напротив, кто извлек из оного мысли, полезные для назидания в любви, тот, хотя бы иногда и не то именно говорил, что изъясняемый им Писатель хочет сказать в известном месте, однако же, ошибка его безвредна: он, конечно, обманывается, но не лжет…
Таким образом, кто при истолковании Писания выводит другой смысл, нежели какой имел изъясняемый им Писатель, тот, конечно, обманывается, хотя виною сего обмана не Писание, которое никогда не обманывает. Но, если этот смысл, неверно извлеченный при изъяснении, назидает в любви, которая есть конец закона, то изъяснитель обманывается точно так, как обманывается путник, который по ошибке, оставив прямую дорогу, идет полем, впрочем, туда же, куда ведет и самая дорога. Само собою разумеется, что ошибочного толковника надобно поправлять, ясно показывая ему, что несравненно выгоднее вовсе не сбиваться с надлежащего пути, дабы привычка отклоняться с дороги не завела его или в слишком дальнюю, или даже в совершенно противоположную сторону. Ибо безрассудно утверждая такой смысл, какого нет у Св. Писателя, толковник нередко в таком случае встречает у Писателя другие мысли, коих никак не может связать с найденным от него смыслом. Если он чувствует, что сии последние мысли в полной мере истинны и точны, то чувствует в то же время и то, что никак не может быть истинным тот смысл, который он прежде нашел у Писателя. Отсюда, не знаю право, каким образом происходит, только происходит то, что истолкователь, пристрастившись к собственному ошибочному смыслу, вдруг начинает быть недовольнее и сердитее на слово Божие, нежели на самого себя. Это зло погубит его, если он допустит в себе усилиться ему. Никогда не надобно забывать, что мы ходим здесь верою, а не видением; но ослабеет вера там, где потеряется уважение к Св. Писанию: если же ослабеет вера, ослабеет и самая любовь. Ибо кто теряет веру, тот по необходимости теряет и любовь: нельзя любить того, чему не веришь. Напротив, кто верит и любит, тот, творя дела правды и повинуясь законам ее, поставляет себя в состояние несомненной надежды достигнуть некогда того, что любит. Посему вера, надежда и любовь составляют основание как всякого истинного знания вообще, так, в особенности, Науки изъяснения Св. Писания.
Посему, кто имеет веру, надежду и любовь, и постоянно пребывает в них, тот имеет нужду в самом Писании не столько для себя, сколько для того, чтоб назидать других. Так многие живут в пустыне, вовсе не имея у себя Библии, а вместо оной руководствуются верою, надеждою и любовью. Над ними, кажется, уже исполнилось то, что сказал Апостол: «...хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». (1Кор. 13:8). Вера и любовь так умудрила сих людей, что, держась совершенного, они уже не ищут того, что отчасти; «совершенного», говорю, настолько, насколько возможно это в настоящей жизни, ибо, в отношении к жизни будущей, никакой праведник на земле не может назваться совершенным. Посему-то сказано: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1Кор. 13:13), ибо, достигнув вечности, когда упразднятся вера и надежда, любовь наша соделается и полнее и совершеннее…
По сей причине, кто совершенно постигнет, что цель Закона «есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1Тим. 1:5), и кто все разумение Св. Писания будет основывать на сих трех добродетелях, тот смело приступай к изъяснению Слова Божия. Ибо, когда Апостол сказал «любы от чиста сердца», то сим самым показал, что должно любить одно достойное любви. К чистому сердцу он присовокупляет «благую совесть» – для надежды, поскольку тот не может надеяться достигнуть предмета своей веры и любви, кто имеет худую, мятущуюся совесть. Наконец, он говорит «и веры нелицемерный» ибо, если мы искренно веруем, то, с одной стороны, не любим ничего такого, что не должно любить, с другой, провождая жизнь правильную, надеемся твердо, так что надежда наша никоим образом не может обманывать нас…
Если слова, взятые в собственном значении, делают темным какое-либо место Св. Писания, то, прежде всего, надобно смотреть, правильно ли мы разделили оные по расстановке и должным ли образом прочли. Если, по надлежащем внимательном рассмотрении не видно будет, как должно разделить или прочитать их, то нужно прибегнуть к правилу веры (regula fidei), извлеченному из яснейших мест Св. Писания и основанному на уважении к голосу Церкви, о чем я довольно сказал в первой книге, рассуждая о предметах. Если же и после того обе части рассматриваемого места (или все его части, ежели их случится много) будут казаться неоднозначными и темными, в таком случае остается обратиться к связи (контексту) речи и рассмотреть предыдущие и последующие части текста, окружающие темное место. Тогда откроется, какое из представляющихся понятий ближе к тексту и удобнее может быть соединено с ним…
Напротив, неоднозначность (или неопределенность) выражений переносных, о которой теперь следует нам говорить, требует немалой заботливости и тщания. Прежде всего, должно остерегаться, чтоб иносказательной речи не принять буквально. Сюда-то, между прочим, относятся слова Апостола: «буква убивает, а дух животворит» (2Кор. 3:6). Ибо кто иносказание принимает буквально, как будто бы то было сказано в собственном смысле, тот мудрствует плотская; когда же душа, следуя букве, подчиняет плоти даже то, что составляет ее превосходство над животными, то есть самое разумение, это и называется смертью души. Кто следует букве, тот как неразумное животное принимает иносказательные слова за собственные, и, наоборот, не старается находить другого, высшего значения в том, что буквально выражается словом; например, ели слышит о субботе, то ничего не представляет, кроме одного из семи постоянно повторяющихся дней, или ежели слышит о жертвоприношении, то не простирает своей мысли того, что обыкновенно совершается над жертвенными животными или плодами. А сие-то и есть бедственное рабство души, когда она под знаками не может видеть самой вещи и не в состоянии простирать умственного взора своего выше телесной природы – к созерцанию вечного света…
Когда какое-либо изречение Писания содержит в себе заповедь, возбраняющую разврат или злодеяние или внушающую что-нибудь благопотребное и благодетельное для ближних, то оно всегда должно быть принимаемо в собственном смысле. Напротив, всякое изречение, предписывающее, по-видимому, нечто худое или преступное и возбраняющее благотворительность или правильное попечение о собственной выгоде, должно изъяснять в смысле высшем. Так говорится: «не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53). По-видимому, здесь предписывается нечто неестественное и даже ужасное, но по сему самому и не должно понимать сих слов таким грубым образом, а разуметь возвышеннее и духовнее. Писание говорит также: «если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его» (Рим. 12:20) Нет сомнения, что здесь предписывается благотворительность ближнему; но в последующих словах «сие ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья» внушается, по-видимому, зложелание ближнему. Нисколько не сомневайся, что последние слова сказаны фигурально и, хотя можно изъяснять их двояко, то есть и к вреду, и к пользе ближнего, но любовь должна заставить тебя отнести их к благотворительности, то есть под огненным углем ты должен разуметь не иное что, как жгучие стоны раскаяния, исцеляющие гордость врага и заставляющие его соболезновать, что он сделался неприятелем такому человеку, который помогает ему в бедности его…