Иоганн Вольфганг Гете (1749—1832)




Гете сконцентрировал в себе черты немецкого национального гения. Для Германии он значит то же, что Данте для Италии, Шекспир для Англии, Пушкин для России. Уже в ранней молодости он приобрел репутацию литературного лидера немецкого народа и заставил писателей ориентироваться на себя. Его творчество 1770—1790-х годов стало точным отражением развития немецкой словесности. В XIX веке он воспринимался как патриарх, живой классик.

Гете родился в свободном имперском городе Франкфурте-на-Майне, в состоятельной бюргерской семье. Сочинять стихи он начинает еще в детстве. В 1765—1768 годах, изучая право в Лейпцигском университете, он пишет главным образом анакреонтическую лирику в духе рококо, поет гимны любви, славит юность и красоту. В 1770—1771 годах Гете завершает образование в Страсбурге, где знакомится с Гердером и становится центром кружка «рейнских гениев». Начинается блестящий штюрмерский период его творчества. Он пишет речь «Ко дню Шекспира » и статью «О немецком зодчестве », ставшие манифестами «Бури и натиска». Его художественный арсенал обогащается народно-поэтическими традициями, появляются первые баллады: «Цыганская песнь», «Дикая роза», «Фульский король». Штюрмерство лирики Гете этого периода проявляется не только в средствах выражения («хаотичности» композиции, изобилии восклицаний, эмоциональных диалогах, свободном стихе), но и в создании нового героя, носителя черт «бурного гения» («Песнь странника в бурю», «Путник», «Магометова песнь», «Прометей»). Интерес к истории, навеянный Гердером, и увлечение Шекспиром получили наиболее яркое воплощение в прозаической драме «Гёц фон Берлихинген с железной рукой» (1771—1773), где изображен весьма активный, но не чуждый сентиментальной рефлексии герой-бунтарь.

Апофеозом раннего творчества Гете и квинтэссенцией штюрмерства в целом стал его сентименталистский роман «Страдания юного Вертера» (1774). Герой-максималист стремится осуществить в своем сердце «естественное состояние», жить по законам природы. Любовь к Лотте поглощает его целиком, становится единственным смыслом жизни, так как именно это чувство способно раскрыть истинную суть человека во всем ее совершенстве. Невозможность реализовать чувство объясняется не только тем, что Лотта уже связана помолвкой с другим. Она ценит в Вертере духовно близкого друга, беседами с которым приятно заполнять досуг, но ее жизненные приоритеты совсем другие, она ориентирована на бюргерские ценности: работа и карьера мужа, семья и хозяйство, дети, - ценности, которые разделяет и ее жених, а впоследствии муж Альберт. Ни Вертер Лотте, ни она ему не могут предоставить необходимых для счастья условий. Осознание этого Вертером приводит к полному изменению его душевного состояния, неудачам в общественной жизни, переоценке роли природы и в итоге – к самоубийству.

Роман имел грандиозный успех, Гете стал всеевропейски знаменит. Вскоре после этого, осенью 1775 года, он принял приглашение герцога Веймарского поселиться в его владениях и в результате провел там всю оставшуюся жизнь, на два десятилетия сделав Веймар центром немецкой культуры. В Веймаре Гете получил возможность максимально реализовать свои многочисленные таланты: он сделал чиновничью карьеру, принимая активное участие в самых разных сферах общественной жизни герцогства, добился значительных успехов в естественных науках (ботанике, физиологии, оптике, геологии, метеорологии) и, разумеется, не забывал об искусстве. Первые веймарские десятилетия отмечены увлечением Гете античной культурой под влиянием трактата Винкельмана «История искусства древности». В 1786—1788 годах он совершает поездку в Италию, которая помогла ему сформировать новую творческую программу, новый эстетический идеал: «благородная простота и спокойное величие». Если эстетика «бури и натиска» строилась на чувстве, интуиции, то новое отношение к искусству требует высокой интеллектуальности. В 1790-х годах, в период тесного творческого общения с Шиллером, сложилась концепция веймарского классицизма, включавшая отказ от бурных переживаний, стремление к возвышенному и отвлеченному идеалу красоты, гармонии, добра. Лирические стихи Гете этого периода становятся строже, холоднее, но приобретают совершенство и пластичность формы. Поэт может даже обозначить лирического героя тем же словом, что и раньше, но поставить в иную лирическую ситуацию и показать, как он изменился вслед за самим автором («Ночная песнь странника », ставшая фактом русской поэзии в переложении Лермонтова – «Горные вершины»). Появляются теперь и чисто философские оды и песни: «Божественное », «Границы человечества », «Моя богиня ». Из Италии Гете привез цикл написанных гекзаметром «Римских элегий ». Еще более отчетливо черты новой поэтики видны в более крупных произведениях: драмах «Эгмонт » (1787), «Ифигения в Тавриде » (1787), «Торквато Тассо » (1789); воспитательном романе, ставшем эталоном этого жанра, «Годы учения Вильгельма Мейстера » (1796), поэме «Герман и Доротея » (1797).

В начале XIX века на авансцену литературы вышли романтики, с которыми у Гете отношения не сложились: они слишком напоминали ему собственный штюрмерский опыт, от которого он уже бесповоротно ушел. После смерти единомышленника Шиллера в 1805 году Гете постепенно разочаровывается в античных идеалах, уходит в себя, ищет новые формы. Он работает над автобиографией «Поэзия и правда », вынашивает идею всемирной литературы, проходит через поздние любовные увлечения, переживает ренессанс своего лирического творчества. Под влиянием нового пристрастия – поэзии Ближнего и Среднего Востока – он называет свою новую книгу стихов 1819 года «Западно-восточный диван » (диван – сборник), а героиню – Зулейкой. Обаяние этой лирики – в сочетании мудрости, знания законов жизни с юношеской пылкостью, способностью к глубоким и сильным чувствам.

Трагедию «Фауст » Гете писал всю жизнь. Подступы к этой теме и первые наброски были сделаны еще в штюрмерский период (так называемый «Пра-Фауст »). В Италии был создан и в 1790 году напечатан «Фауст. Фрагмент ». Вплотную Гете приступил к воплощению замысла в 1797 году. Первая часть вышла в свет в 1808 году. За вторую он взялся лишь в 1825-м и закончил ее менее чем за год до смерти. Видимо, это самое масштабное, грандиозное авторское художественное произведение в западной литературе. В нем, помимо постановки важнейших, универсальных проблем бытия, была концентрированно выражена эпоха XVIII—XIX веков и жизнь крупнейшего художника. Жанровая структура «Фауста» уникальна по своей многосоставности: от рыцарского романа до мещанской драмы, от моралите до фарса. В целом это нечто среднее между драмой и эпической поэмой; некоторые эпизоды ярко лиричны, так что в «Фаусте» совместились все три рода литературы. Он не вписывается в рамки классицизма, романтизма, реализма, это скорее некий «художественный универсализм» (А. Аникст), включающий реальность, фантастику, символику, мифологию и многое другое.

Экспозиция и начало завязки, данные в «Прологе на небесах», близки к моралите. Бог и Мефистофель («дух отрицания», представитель адских сил) спорят о человеке. Объектом спора становится искатель истины доктор Фауст – представительствующий за все человечество, по мысли Гете.

 

Господь

Ты знаешь Фауста?

Мефистофель

Он доктор?

Господь

Он мой раб.

Мефистофель

Да, странно этот эскулап

Справляет вам повинность божью,

И чем он сыт, никто не знает тоже.

Он рвется в бой, и любит брать преграды,

И видит цель, манящую вдали,

И требует у неба звезд в награду

И лучших наслаждений у земли,

И век ему с душой не будет сладу,

К чему бы поиски ни привели.

Господь

Он служит мне, и это налицо,

И выбьется из мрака мне в угоду.

Когда садовник садит деревцо,

Плод наперед известен садоводу.

Мефистофель

Поспоримте! Увидите воочью,

У вас я сумасброда отобью,

Немного взявши в выучку свою.

Но дайте мне на это полномочья.

Господь

Они тебе даны. Ты можешь гнать,

Пока он жив, его по всем уступам.

Кто ищет, вынужден блуждать.

Мефистофель

Пристрастья не питая к трупам,

Спасибо должен вам сказать.

Мне ближе жизненные соки,

Румянец, розовые щеки.

Котам нужна живая мышь,

Их мертвою не соблазнишь.

Господь

Он отдан под твою опеку!

И, если можешь, низведи

В такую бездну человека,

Чтоб он тащился позади.

Ты проиграл наверняка.

Чутьем, по собственной охоте

Он вырвется из тупика.

Мефистофель

Поспорим. Вот моя рука,

И скоро будем мы в расчете.

Вы торжество мое поймете,

Когда он, ползая в помете,

Жрать будет прах от башмака,

Как пресмыкается века

Змея, моя родная тетя.

Господь

Из лени человек впадает в спячку.

Ступай, расшевели его застой,

Вертись пред ним, томи, и беспокой,

И раздражай его своей горячкой.

У этого героя был реальный прототип, ученый-чернокнижник, живший в XVI веке, о котором ходили легенды, что он продал душу дьяволу, неоднократно обрабатывавшиеся писателями разных эпох. В начале первой части трагедии, где действие происходит в средневековье, Фауст рисуется как личность противоречивая, раздвоенная. С одной стороны, он жаждет чистого и полного знания, с другой – стремится к интенсивной практической деятельности. Ни сухая наука (воплощенная в ученике Фауста, книжнике-педанте Вагнере), ни духи, вызываемые магическими средствами, не могут дать ему всего этого. Поэтому он принимает предложение Мефистофеля и соглашается отдать ему душу при условии, если его пытливый и требовательный ум удовлетворится достигнутым. Приведем формулировку договора, предложенную самим Фаустом:

Фауст

Пусть мига больше я не протяну,

В тот самый час, когда в успокоенье

Прислушаюсь я к лести восхвалений,

Или предамся лени или сну,

Или себя дурачить страсти дам, -

Пускай тогда в разгаре наслаждений

Мне смерть придет!

Мефистофель

Запомним!

Фауст

По рукам!

Едва я миг отдельный возвеличу,

Вскричав: "Мгновение, повремени!" -

Все кончено, и я твоя добыча,

И мне спасенья нет из западни.

Тогда вступает в силу наша сделка,

Тогда ты волен, - я закабален.

Тогда пусть станет часовая стрелка,

По мне раздастся похоронный звон.

Первым искушением становится любовь к Маргарите (Гретхен), завершившаяся трагично и в силу различия их натур, и из-за внешних, в том числе социальных условий. Оба влюбленных совершают преступления, Маргарита гибнет, но высшие силы оправдывают ее чистотой любви, ради которой она пошла на этот грех, и искренним раскаянием. Поэтика первой части «Фауста» во многом соответствует эпохе «бури и натиска», на которую пришлась молодость Гете.

Начало второй части посвящено рассказу о службе Фауста у императора Священной Римской империи – Мефистофель пытается прельстить его карьерой и мирской славой, но этим Фауста также соблазнить не удается. Этот фрагмент биографически отражает начало службы Гете у герцога Веймарского.

Центральные эпизоды второй части связаны с влечением Фауста к обладанию абсолютной красотой, воплощенной в образе Елены Прекрасной, античного идеала гармонии и совершенства. Путь к Елене долог и непрост, а счастье с ней преходяще и призрачно: гибнет сын Фауста и Елены Эвфорион (символ романтизма, его прототипом был Байрон), исчезает сама Елена. Постижение совершенной красоты оказывается для Фауста (как и для Гете периода «веймарского классицизма») не конечной целью, а лишь этапом, хотя и очень важным.

В финале Фауст с помощью Мефистофеля занимается осушением болот, отвоевывает земли у моря, намереваясь насадить на приобретенном им участке прекрасный сад и подарить его людям. Прожив вторую жизнь и снова состарившись, ослепнув физически и прозрев духовно, он начинает наконец понимать, в чем должна состоять его самореализация.

Болото тянется вдоль гор,

Губя работы наши вчуже.

Но чтоб очистить весь простор,

Я воду отведу из лужи.

Мильоны я стяну сюда

На девственную землю нашу.

Я жизнь их не обезопашу,

Но благодатностыо труда

И вольной волею украшу.

Стада и люди, нивы, села

Раскинутся на целине,

К которой дедов труд тяжелый

Подвел высокий вал извне.

Внутри по-райски заживется.

Пусть точит вал морской прилив,

Народ, умеющий бороться,

Всегда заделает прорыв.

Вот мысль, которой весь я предан,

Итог всего, что ум скопил.

Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,

Жизнь и свободу заслужил.

Так именно, вседневно, ежегодно,

Трудясь, борясь, опасностью шутя,

Пускай живут муж, старец и дитя.

Народ свободный на земле свободной

Увидеть я б хотел в такие дни.

Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье!

О как прекрасно ты, повремени!

Воплощены следы моих борений,

И не сотрутся никогда они".

И это торжество предвосхищая,

Я высший миг сейчас переживаю.

Перспективы будущего всего человечества он видит в коллективном труде над общим, для всех полезным делом. Это и есть то, к чему он стремился. На пороге естественной смерти он произносит заклятие, формально Мефистофель выиграл, но поскольку упоение Фауста мигом подразумевает вечное движение к счастью и идеалу и не означает застывания в пассивном переживании блаженства, отказа от бесконечного совершенствования человека, то высший суд выносит ему оправдательный приговор, ангелы возносят душу Фауста на небеса, и трагедию завершает мистический хор светлых сил в честь подвижника.

Фридрих Шиллер (1759—1805)

В отличие от Гете, Шиллер с детства познал гражданскую и материальную зависимость. Вопреки своей воле и даже воле родителей определенный в детстве в военную академию, основанную герцогом Вюртембергским Карлом Евгением, он развивался под знаком противоречия между склонностью и навязанным образом жизни, и это во многом обусловило тираноборческий пафос всего его творчества. Шиллер получил в академии медицинское образование и в начале 1780-х годов служил полковым врачом в гарнизоне Штутгарта. Его ранние произведения следуют идеям «Бури и натиска», которые хорошо ложились на его темперамент, хотя само это движение к тому времени уже исчерпало себя. Ранняя сентименталистская лирика включала в себя стихи меланхолического и обличительного характера на любовные и гражданские темы.

Первая драма Шиллера «Разбойники» (1781) исполнена юношеского максимализма. Пафос начинающего писателя обращен против тирании в любых ее формах. Образная система строится на весьма традиционном мотиве – контрасте двух центральных персонажей, братьев Мооров: Карла – на первый взгляд легкомысленного, но благородного и порядочного, и Франца, за внешней благопристойностью которого скрывается натура подлого лицемера. Встретившись со злом, царящим в обществе, Карл, оклеветанный перед отцом и проклятый им, становится главарем разбойников, вступая, по сути, в конфликт не только с обществом, но и со всем мирозданием. Он жаждет отомстить угнетателям за всех «униженных и оскорбленных» (в творчестве Достоевского критики находят немало аллюзий на Шиллера). Но избранный им путь ведет в тупик: Карл приносит в мир больше зла, чем добра, и хотя он карает злодея Франца, но вынужден, чтобы быть последовательным, убить и свою возлюбленную Амалию, а затем отказаться от дальнейшей борьбы и сдаться властям. Несмотря на поражение героя в финале, «Разбойники» всегда воспринимались как апология борьбы против несправедливости; монологи Карла относятся к числу лучших образцов революционной патетики в мировой литературе.

Люди! Люди! Лживые, коварные ехидны! Их слезы - вода! Их сердца - железо! Поцелуй на устах - и кинжал в сердце! Львы и леопарды кормят своих детенышей, вороны носят падаль своим птенцам, а он, он... Черную злобу научился я сносить. Я могу улыбаться, глядя, как мой заклятый враг поднимает бокал, наполненный кровью моего сердца... Но если кровная любовь предает меня, если любовь отца превращается в мегеру, - о, тогда возгорись пламенем, долготерпение мужа, обернись тигром, кроткий ягненок, каждая жилка наливайся злобой и гибелью!..

…Зачем такая душа не поселилась в теле тигра, яростно терзающего человеческую плоть? И это - отцовские чувства? И это - любовь за любовь? Я хотел бы превратиться в медведя, чтобы заставить всех полярных медведей двинуться на подлый род человеческий! Раскаянье - и нет прощенья! О, я хотел бы отравить океан, чтобы из всех источников люди пили смерть! Такая доверчивость, такая непреклонная уверенность - и нет милосердия!..

… Нет, этому нельзя поверить! Это сон! Бред! Такая смиренная мольба, такое живое изображение горя и слезного раскаяния... Сердце дикого зверя растаяло бы от состраданья, камни бы расплакались... И что же? О, если рассказать, это покажется злобным пасквилем на род человеческий. И что же, что? О, если б я мог протрубить на весь мир в рог восстания и воздух, моря и землю поднять против этой стаи гиен!..

…Я так несказанно любил его! Ни один сын не любил так своего отца! Тысячу жизней положил бы я за него! (В бешенстве топает ногой.) О, кто даст мне в руки меч, чтобы нанести жгучую рану людскому племени, этому порождению ехидны! Кто скажет мне, как поразить самое сердце его жизни, раздавить, растерзать его, тот станет мне другом, ангелом, богом! Я буду молиться на него!

Так Карл выражает свое отчаяние, получив письмо, в котором Франц сообщал об отцовском проклятье. Решение стать разбойником следует непосредственно за этим. А вот как Карл, уже знаменитый атаман, разговаривает со священником, пришедшим увещевать его шайку.

Видите ли, господин патер, здесь семьдесят девять человек. Я их атаман. И ни один из них не умеет обращаться в бегство по команде или плясать под пушечную музыку. А там стоят тысяча семьсот человек, поседевших под ружьем. Но слушайте! Так говорит Моор, атаман убийц и поджигателей: да, я убил имперского графа, я поджег и разграбил доминиканскую церковь, я забросал пылающими головнями ваш ханжеский город, я обрушил пороховую башню на головы добрых христиан... И это еще не все. Я сделал больше. (Вытягивает правую руку.) Видите эти четыре драгоценных перстня у меня на руке? Ступайте же и пункт за пунктом изложите высокочтимому судилищу, властному над жизнью и смертью, все, что вы увидите и услышите! Этот рубин снят с пальца одного министра, которого я на охоте мертвым бросил к ногам его государя. Выходец из черни, он лестью добился положения первого любимца; падение предшественника послужило ему ступенью к высоким почестям, он всплыл на слезах обобранных сирот. Этот алмаз я снял с одного финансового советника, который продавал почетные чины и должности тому, кто больше даст, и прогонял от своих дверей скорбящего о родине патриота. Этот агат я ношу в память гнусного попа, которого я придушил собственными руками за то, что он в своей проповеди плакался на упадок инквизиции. Я мог бы рассказать еще множество историй о перстнях на моей руке, если б не сожалел и о тех немногих словах, которые на вас потратил…

…Взгляните, он стоит так, словно призывает весь огонь небесный на шайку нечестивых; он судит нас пожатием плеч, проклинает христианнейшим "ах". Неужели человек может быть так слеп? Он, сотнею Аргусовых глаз высматривающий малейшее пятно на своем ближнем, так слеп к самому себе? Из поднебесной выси грозным голосом проповедуют они смирение и кротость и богу любви, словно огнерукому Молоху, приносят человеческие жертвы. Они поучают любви к ближнему и с проклятиями отгоняют восьмидесятилетнего слепца от своего порога; они поносят скупости, и они же в погоне за золотыми слитками опустошили страну Перу и, словно тягловый скот, впрягли язычников в свои повозки. Они ломают себе голову, как могла природа произвести на свет Иуду Искариота, но - и это еще не худшие из них! - с радостью продали бы триединого бога за десять сребреников! О вы, фарисеи, лжетолкователи правды, обезьяны божества! Вы не страшитесь преклонять колена перед крестом и алтарями, вы бичуете и изнуряете постом свою плоть, надеясь этим жалким фиглярством затуманить глаза того, кого сами же - о, глупцы! - называете всеведущим и вездесущим. Так всех злее насмехаются над великими мира сего те, что льстиво уверяют, будто им ненавистны льстецы. Вы кичитесь примерной жизнью и честностью, но господь, насквозь видящий ваши сердца, обрушил бы свой гнев на тех, кто вас создал такими, если бы сам не сотворил нильского чудовища!

Ступай и скажи досточтимому судилищу, властному над жизнью и смертью: я не вор, что, стакнувшись с полуночным мраком и сном, геройствует на веревочной лестнице. Без сомнения, я прочту когда-нибудь в долговой книге божьего промысла о содеянном мною, но с жалкими его наместниками я слов терять не намерен. Скажи им, что мое ремесло - возмездие, мой промысел - месть.

В другой ранней пьесе Шиллера, мещанской трагедии «Коварство и любовь » (1783), социальное зло более конкретизировано. В одной из сцен описаны случаи вопиющего произвола властей. Основная линия сюжета сводится к тому, что чиновничья аристократия из эгоистических корыстных соображений губит обманом любовь молодых людей, принадлежащих к разным общественным слоям. И дворянин Фердинанд фон Вальтер, и мещанка Луиза Миллер – сентиментальные характеры руссоистского типа: их «естественное чувство» оказывается бессильным против происков врагов, борьба с ними приводит к гибели. Эта пьеса отличается значительно большей достоверностью в раскрытии психологии героев. Характеры и поступки главных героев обусловлены не только их руссоистскими взглядами, но и теми привычками, которые восходят к сословным традициям и обычаям. Фердинанд, как аристократ, не желает и не умеет сдерживать свои желания, стремясь удовлетворить их, даже если для этого необходимо прибегнуть к самым радикальным средствам: бегству из страны или убийству возлюбленной. Луиза, как представительница бюргерской среды, ориентирована на семейные ценности, уважение к родителям, безоговорочное подчинение патриархальным устоям, «предустановленному порядку вещей»; на верность данному слову. Ценности общественные для нее настолько выше личных, что она, почти не колеблясь, выражает готовность пожертвовать индивидуальной любовью и отказаться от Фердинанда, если для сохранения отношений с ним необходимо пойти против общественного мнения и совершить такой предосудительный поступок, как побег. Для него же такая система ценностей непостижима, абсолютно чужда, он не может поверить такому объяснению отказа Луизы бежать с ним и находит более понятное для себя: измену. Таким образом, подозрения появляются у него еще до того, как враги затевают интригу с ложным любовным письмом, которое с помощью шантажа, играя на дочернем чувстве и бюргерской чести, заставляют написать Луизу.

В середине 1780-х годов Шиллер увлекается историей и философией, занимается преподаванием, пишет эстетические трактаты («Письма об эстетическом воспитании », «О наивной и сентиментальной поэзии»). Сближение с Гете приводит к совместной выработке концепции веймарского классицизма. Из лирики уходит штюрмерская эмоциональность, она становится более рассудочной, «поэзией мысли».

Кроме «Разбойников» и «Коварства и любви», Шиллер писал пьесы только на историческом материале («Заговор Фиеско в Генуе», «Дон Карлос », трилогия «Валленштейн »). «Марию Стюарт » (1800) можно назвать «аналитической драмой», т.е. разрабатывающей детально один, но важнейший эпизод человеческой жизни; на первом плане здесь не историческая проблематика, а психологическая – противостояние двух сильных женских характеров: английской королевы Елизаветы и ее высокородной пленницы. В «Вильгельме Телле » (1804) Шиллер возвращается к теме борьбы с тиранией, но здесь она изображается уже не как безнадежная война героя-одиночки, а как общее дело борьбы швейцарского народа с австрийским владычеством.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

История зарубежной литературы XVIII века / Под ред. З. Плавскина. М., 1991.

История всемирной литературы. Т. 5. М., 1988.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М., 1983.

Кагарлицкий Ю. И. Театр на века. Театр эпохи Просвещения. М., 1987.

Забабурова Н. В. Французский психологический роман (эпоха Просвещения и романтизм). Ростов н/Д, 1992.

Елистратова А. А. Английский роман эпохи Просвещения. М., 1966.

Жирмунский В. М. Очерки по истории классической немецкой литературы. Л., 1972.

Аникст А. А. Творческий путь Гете. М., 1986.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: