Глава 10
К рубежу XIX–ХХ столетий нефтяная отрасль превратилась в серьезный фактор экономического развития.Особенно для стран со значительными запасами нефти, к числу которых относилась и Россия.Столь мощный ресурс усиливал ее модернизационный потенциал страны, в реализации которого участвовало, какгосударство, так и икрупныечастные игроки.Российская«нефтянка» принадлежала к наиболее монополизированным отраслям экономики со значительным присутствием иностранного капитала, и на ее примере нам будет легче понять общую природу отечественного капитализма, который сложился в последние двадцать лет существования империи.
Нефтяное дело в России начиналось с разработки природных богатств Апшеронского полуострова, где расположен город Баку. Переход этой территории от персидских ханов к царскому правительству (1806) не внес в отрасль практически никаких изменений.Добыча осуществлялась примитивным колодезным способом и оставалась на низком уровне, ей соответствовала и перерабатывающая промышленность. Хотя к 1872 году в Баку и окрестностях насчитывалось 57 перегонных заводов, общее количество произведенного керосина составило менее 400 тыс. пудов. Многие из этих так называемых заводов (глиняных мазанок с одним перегонным кубом и холодильником) работали нерегулярно и выпускали топливо крайне низкого качества.[1] Такое положение стало следствием отсталой откупной системы, существовавшей с 1808 года. Получая промыслы во временное пользование, откупщики интересовались лишь ростом выручки и не заботились о техническом развитии, так как оно требовало затрат. Отмена в 1872 году откуповоказала огромное влияние на бакинскую нефтяную промышленность,открыв дорогу для необходимых технических усовершенствований и нововведений. Теперь участки передавались в частные рукис публичных торгов за единовременную плату;при этом разрешался беспрепятственный поиск нефти на всех казенных землях.Этим временем обычно и датируют начало российской «нефтянки». За 1870–1880-е годы отрасль достигла заметного прогресса, весь район покрылся буровыми вышками(в 1873 году их было всего 17, а в 1879 – уже свыше 300). Общая добыча нефти за этот период выросла в пятнадцать раз (с 1,4 до 20,9 млн пудов), а производство керосина – в шесть с половиной раз (с 1,2 до 7,9 млн пудов),[2]и довольно быстро бакинская продукция потеснила с русского рынка американский керосин.
Приведенные цифры хорошо известны, однако сами по себе они не позволяют понять, чтоже представляло собой хозяйство, призванноене только насытить внутренний рынок, но и выйти на международный уровень. В 1880-е годы появилось множестворазличных нефтяных компаний, но подавляющеебольшинство из них небыли готовы к прогрессу в этой перспективной отрасли. Достаточно посмотреть, кто находился тогда на «виду».Серьезным авторитетом среди азербайджанских предпринимателей пользовался Г.З. Тагиев – абсолютно безграмотный человек, с трудом ставивший свою подпись под документами. После случайной встречи в поезде со своим знакомым Цатуровым в видного нефтяника преобразился специалист по галантерейной торговле А.И. Манташев (Манташянц). Цатуровжелал разрабатывать нефтяной участок, пожалованный вдове Кутаисского губернатора кн. Гагариной, но не знал с чего начать(и кроме того, едва читал по-армянски), а потому вовлек в дело более коммуникабельного Манташева.[3]При этом Тагиев, Цатуров и им подобные заседали в учрежденном Совете Съезда бакинских нефтепромышленников – в шутку его называли Советом безграмотных.[4]Как-то инженер горного департамента министерства финансов К.А. Скальковский, председательствовавший на одном из заседаний этой организации, почти час объяснял участникам, почему необходимо упорядочить добычу на промыслах, как модернизировать производство, но переводегоречизанял не более пяти минут. Чиновникаудивила такая краткость, апереводчик из местныхобъяснил:подробнее не надо, поскольку они все равно в этом деле ничего не понимают.[5]
Неудивительно, что буровые работы велись как попало, без какой-либо регламентации,по усмотрению«бизнесменов». Их главной заботой было – углубиться в недра иоткрыть нефтяной фонтан, причем с наименьшими затратами. Инженеры-химики, приезжавшие на нефтепромышленные съездыв Баку из России, постоянно говорили о недопустимости такого ведения дел. Среди них был и Ю.М. Тищенко, рекомендованный министерством финансов управляющим делами Совета Съездов; этот выпускник Мюнхенского политеха был известен профессиональными публикациями понефтяной промышленности.[6] Большой вклад в ее становление внес В.И. Рагозин, создатель химической лаборатории в Нижнем Новгороде; он не уставал предупреждать: «Мы ведем эту промышленность (нефтяную. – А.П.) самым варварским способом».[7]Те же предостережения относились и к переработке. ВАмерике около 80% сырьевой добычи использовалось для получения тех или иных товаров, а в России этот показатель не превышал 30%: остальное просто выбрасывалось, точнее, выливалось в море.[8]Архаичной была и транспортировка нефти от скважин к переработке: в бурдюках или бочках, погруженныхна арбу. Интересная подробность: идею«скинуться» на устройство общегонефтепровода от промыслов в заводской район бакинскиепредприниматели подняли на смех, не веря в перспективы этого начинания.[9]Они остались равнодушны даже к получению необходимых, казалось бы, кредитов под залог нефти и бурового имущества. В финансовом плане все их активы так и виселимертвым грузом, увеличиваятем самым стоимость производства.[10]Работавшие в этом регионе банки, сетовали: выдача ссуд под нефтепродукты никак не прививается, хотя всем добытчикамнастойчиво рассылаютсяразъяснения и предложения самых льготных условий.[11]
Вопиющая безалаберность местных «самородков» удивительным образом сочеталась в них с уверенностью всобственных недюжинных силах. Лидеры нефтянкипостоянно требовали свободы предпринимательства: только в этом случае они высвободят богатства, лежащие в земле, ниспровергнут иностранцев и вернут деньги,утекавшие за границу.[12]Чем на самом деле могло обернуться это требование, представить несложно: российская нефтяная отрасль никогда серьезно не встала бы на ноги.Ее подняли те, кто оказался в состоянии освоить передовые технологии и внедрить правильный менеджмент. Прежде всего это известная фирма «Братья Нобель». Располагая средствами от поставоквооружений в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, эти выходцы из Швеции обосновались в Баку годом позже. Один из братьев арендовал ряд участков нефтеносной земли и купил небольшой керосиновый завод. Так было положено начало товариществу с капиталом в 3 млнрублей.[13] В первую очередь для налаживания эффективной эксплуатации Нобели пригласили специалистов из США и Галиции, где разрабатывались месторождения. Они использовали мировые достижения в способе бурения, в устройстве кубов для непрерывной перегонки нефти и т.д.[14]Самое пристальное внимание уделили транспортировке: собственными силами построили первый трубопровод, который совсем недавно осмеяли местные кадры. Можно согласиться с выводом одного из ведущих сотрудников нобелевской фирмы К.В. Хагелина: «Технически дело было налажено превосходно. На промыслах бурили по американской системе дешево, завод давал много и очень хорошего качества керосина. Его развозили по всей России, продавали оптом и в розницу со своих складов… расчет был на то, что в каждой крестьянской избе керосиновая лампа заменит лучину».[15]Неудивительно, что компания быстро выдвинулась на лидирующие позиции: в 1885 году на ее долю приходилось около 1/3 добычи (с учетом купленной нефти) Бакинского района, 1/3 производства керосина и½ торговли нефтепродуктами.[16]
На высоком уровне было поставлено делотакже и вБатумском нефтепромышленном и торговом обществе, основанном учредителями Поти-Тифлисской железной дороги А.А. Бунге и С.Е. Палашковским. С открытием этой ветки бакинский керосин получил беспрепятственный доступ за границу. Прогнозировалось, что эти инженеры-предприниматели составят реальную конкуренцию американцам, пытавшимся зацепиться за русский рынок.[17] На I Съезде нефтепромышленников (1884) подчеркивалось: в регионе лишь две компании – «Братья Нобель» и Батумское общество – профессионально ведут дело, вкладывая значительные средства, исследуя рынки сбыта, в том числе и заграничные. Иными словами, «они знают, куда идут», в отличие от других, живущих «задним, запоздалым умом».[18]Однако вскоре Батумское общество перешло в руки французского банкирского дома Ротшильдов: прежние собственники размещали облигации в основном во Франции и практически все ценные бумаги оказались в распоряжении Ротшильдов. Используя серьезные финансовые затруднениякомпании, в 1886 году они завладели ее акциями, переименовав Батумское общество в Каспийско-Черноморское; вместе с пакетом акций им досталось 19 десятин богатейшихнефтеносных участков и керосиновый завод.[19]В результате Ротшильды укрепились в России. Интересно, что ониделали акцент не на производительной деятельности, а на расширении торговых операций. С Нобелями, к этому времени прочно обосновавшимися на внутреннем рынке, соперничать было трудно, и банкиры занялись поставкой русской нефти на рынкимеждународные, гдеконкурировали с американской компанией «Стандарт Ойл». Используя свои финансовые возможности, Ротшильды скупали у бакинских производителейкеросиндля экспорта.[20] Средние и мелкие заводчики вступали в контрагентские отношения – в немалой степени из-за действий Нобеля, теснившего их на внутреннем рынке; заключая контракты на пятилетний срок, они получали гарантированный сбыт своей продукции.[21]
При сложившейся структуре российской нефтяной отрасли на передний план выдвинулись две проблемы. Первую проблему представляливзаимоотношения гигантов (Нобелей и Ротшильдов), с одной стороны, иместных предпринимателей – с другой. Крупные игроки неуклонно наращивали свое влияние, диктовали условия, и атмосфера накалялась. В 1889 году на V Съезде нефтепромышленников от лица более чем семидесяти заводчиков было заявлено: «Надежды на какое-нибудь более справедливое отношение с ихстороны к мелким сотоварищам невозможно; прошлое этих фирм… показало, что они способны только безжалостно давить слабого… положение наше совершенно безвыходное, и в самое короткое время нам грозит полное разорение».[22] Второй проблемой стало то, что российские нефтепродукты вышли на мировой рынок в тот момент, когда сферы влияния были уже поделены. России, в отличие от США, пришлось затратить больше времени на внутреннее насыщение, а потому на внешних рынках она оказалась в подчиненном положении.Международным центром торговли являлась Англия; через нее шли торговые потоки, циркулировавшие в интересах двух групп: американской «Стандарт Ойл», который осуществлял поставки в Европу, и британской «Шелл», обосновавшейся на Дальнем Востоке, на азиатском и африканском побережьях.Более того, англичанеоперировали также и русской нефтью, поступавшей к ним через Ротшильдов.[23]Царское правительство оказалось перед лицомсложной задачи: в жестких условиях расширить прямое присутствие российской «нефтянки» на мировых рынках. Очевидно, что решить эту задачу можно было только при внутриотраслевой консолидации и наращивании предложения по конкурентным ценам.Так что две названные выше проблемы на практике оказывались тесно взаимосвязанными.
Как известно, в этосамое время аналогичные задачи решались в Соединенных Штатах. Поначалуамериканский рынок был столь же разношерстным и раздробленным, как и российский. В 1870-х годах множество компаний вели между собой беспощадную борьбуза доминирование. Успех сопутствовал тем, кто добивался лучших условий транспортировки нефти;первостепенное значение имел вопрос о тарифах. Как известно, первопроходцем здесь явилсяДж. Рокфеллер, перешедшийотстроительства железных дорог к следующему этапу – прокладке трубопроводов. К 1882 году уцелевшие в жестком противостоянии нефтепромышленники, числом около пятидесяти, собрались под его руководством, чтобы образовать союз и прекратить междоусобицу из-за цен и рынков сбыта.Был подписан договор:участники обязывались передать свою собственность и акции в руки избранного комитета (типа траста) для управления нефтяными активами. Всем им выдавались свидетельства, и по ним выплачивались соответствующие дивиденды; хотя каждое предприятие работало по-прежнему, комитет наделялся правом нормировать производство и закрывать заводы – на время или даже навсегда.[24] Таким образомотрасль поднялась из развалин, идоходы траста стали ощутимо расти; Рокфеллер контролировал около 90% нефтепереработки в стране.[25]Очевидно, что в данном случае структурирование отрасли тоже происходило снизу – посредством рыночных механизмов.Крупный бизнес выступил здесь, по аналогии с железнодорожным хозяйством, в роли модернизатора –теперь уже нефтяной отрасли, выведя ее на высокий качественный уровень.
Для России американский нефтяной опыт служил ориентиром – не только в техническом, но и в организационно-коммерческом плане.Использовать его были не прочь и Нобели, и Ротшильд, и местные фирмы.От имени последних выступил Тагиев: «Каждый из нас в отдельности не может достигнуть и сотой доли тех результатов, которых может достигнуть торговое товарищество при конкуренции с американцами, имеющими преимущества перед нами в торговой опытности».[26]Он призвал объявиться на средиземноморских рынках во всеоружии, т.е. с керосином дешевым и высокого качества, и вытеснить оттуда заокеанскую продукцию.[27]Напомним российский экспортный расклад начала 1890-х годов: Каспийско-Черноморское общество – 44,4%, Нобели – 15,8%, группа Манташев–Тагиев – 10,9%; остальные 29% приходились на 19 средних и мелких структур.[28] Кроме Ротшильдов и Нобелей, никто не мог похвастаться хорошим знанием иностранных рынков, поэтому остальныепроявлялиинтерес к созданию единой организации, участие в которой обязывало бы всех – и сильных, и более слабых. В тоже время не могли не беспокоить две крупнейшие компании, которые держали в общей сложности 60% нефтяного вывоза и желализавладетьэкспортными потоками, вступив в самостоятельное соглашение со «Стандарт Ойл». В этом случае вся российская «нефтянка» попала бы в зависимость от глобальных интересов: ведь Ротшильды, ориентировавшиеся на английскую «Шелл», уже давно были инкорпорированы в мировые рынки, а Нобелиактивно стремились отвоеватьтам место.
Исходя из этого, и строили они свою политику в России; например, «Братья Нобель», ведя переговоры о создании общего экспортного синдиката,одновременно устанавливали отношения с американским «Стандартом», пытаясь утвердиться на германском рынке. В Гамбурге нефть американцев и Нобелейпомещалась чуть ли не в одном терминале, а агенты тех и других дружно согласовывали объемы ввоза и стоимость. Причем немцы, недовольные высокими ценами на керосин, старались развязать конкуренцию нашей нефти с американской, предлагая различные льготные условия. В вою очередь, российский МИД представил записку, перепечатанную немецкими официальными газетами, где доказывалось, что Германия – перспективный и удобный для нас рынок сбыта. Это вызывало недовольство Нобелей, посчитавших, что дипломаты лезут не в свое дело.[29]В свете сказанного становится более понятно, почему единый экспортный синдикат для борьбы за мировые рынки не мог быть создан снизу. Проектируемые объединения оказывались непрочными из-за противоречий между участниками и начинали разваливаться, еще не начав действовать. Такая судьба постигла «Бакинский стандарт», образованный Манташевым, Тагиевым, Лианозовым и Шибаевым(планировалось соглашение на 10 лет с продажей по заранее устанавливаемым ценам). Не осуществилась также идея Русского нефтяного союза, продвигаемая инженером В.И. Рагозиным. А «Союз семи фирм», создаваемый под эгидойНобелей для достижения более комфортных условий с Ротшильдами, в конце концов, не устроил сторонников «Бакинского стандарта». Все эти провалившиеся попытки достаточно полно описаны в литературе.[30]
И все-таки обстановкав отрасли побуждала к действиям. Объединиться не удалось, и в дело вмешалось министерство финансов, взяв на себя трудную задачу: привести к одному знаменателю интересы производителей.[31]Комиссия при министерстве, куда последние были приглашены, фактически приняла форму съезда: съехались 75% заводчиков, действовавших в Баку, за исключением группы Манташева–Тагиева. Теперь согласование разверстки вывоза топлива в рамках единой организации происходило уже на правительственной площадке.[32]И хотя существовавшие противоречия никуда не исчезли и даже воспроизводились вновь, на этом этапевозникло одно принципиальное обстоятельство: в минфиновской комиссии акцент был сделан на гласное, публичное обсуждение проблем, работа подробно освещалась бакинской и петербургской прессой. Новый подход кореннымобразом отличался от той кулуарной возни, которая сопровождала частные переговоры, инициируемые тем же Нобелем. Когда никто ни о чем толком не был информируем, что создавало питательную почву для недоверия.[33] Заметим, представители нобелевской фирмы продолжали настаивать на нежелательности огласки, требовали устранить с заседаний газетчиков.[34]И это понятно: многие участники переговорного процесса под эгидой минфина не хотели видетьНобелей(как и Каспийско-Черноморское общество Ротшильдов) своим торговым агентом.[35]Обе эти фирмы демонстрировали, мягко говоря, невнимание к менее сильным партнерам. Например, Нобели ходатайствовали о кредите Госбанка на перевозку керосина по дороге Баку–Батуми – но исключительнодля себя. Даже ко всему привычный в коммерческом плане С.Ю. Витте был вынужден напомнить, что такая мера должна рассматриваться в рамкахвсей отрасли, а потомуцелесообразно говорить от лица всех заинтересованных участников.[36]
Здесь следует сказать подробнее обупомянутой железной дороге Баку–Батуми. Коммерческая стратегия в нефтяном бизнесе строилась нальготной транспортировке продукции; это был тот самый рычаг, с помощью которого «Стандарт Ойл» получил доминирование(заключив соглашение о тарифной скидке с соответствующими железнодорожными компаниями). Закавказская линия, о которой идет речь, как и многие другие в России, к этому времени оказалась в собственности казны. Поэтому разговор шел о получении правительственных льгот на перевозку. Если бы эта железнодорожная ветка по-прежнему оставалась в частных руках, ситуация была бы принципиально иной.Акционеры дороги, учредив свое Бакинское нефтепромышленное и торговое общество, изначально стремились использовать транспортные возможности в ущерб остальным.Местный бизнес регулярно направлял жалобы на Палашковского в министерство путей сообщения, перечисляя многочисленные уловки, которые обеспечивали привилегированное положение его собственной компании.[37]Кроме того, незадолго до национализации Палашковский с Бунгеуступили активы не кому-нибудь, а Ротшильдам. И если бы такой лакомый кусок достался этим финансовымдеятелям, мало бы ни кому не показалось.
Поэтому когда в 1886 году ветку Баку–Батуми национализировали, весь нефтяной бизнес вздохнул с облегчением.С государством можно былозатевать выгодные игры, и Бакинский биржевой комитет начал забрасыватьминфинпосланиями.Начав с причитаний о тяжелом положении и о беспросветном будущем, нефтяникиходатайствовали о снижении тарифа на перевозку.[38]Мол, вывоз керосина за рубеж обходится имслишком дорого и недалек тот час, когда производство вовсе остановится.[39]Однако в правительстве с удивлением обнаружили, что предлагаемое снижение тарифа исходило из цены в 5,5 коп. за пуд, тогда как стоимость керосина в Баку на тот момент составляла лишь 2,5 коп.[40]Этот фортельколлег наверняка одобрилбы и сам Рокфеллер!Реакция жеминистерства финансов вполне ожидаемой: снижение следует рассчитывать, исходя из уровня бакинского рынка, а не дорогого английского.Иначе все тяготы принимаемой тарифной меры ляжетисключительно на дорогу, а точнее – на казну, тогда как керосинозаводчики получат одни только выгоды, особенно в случае повышения цен.Положительное решение вопроса возможно лишь в том случае, если не будут предъявляться крайние требования и если снижение тарифа не повлечет крупных потерь для казны.[41]Причем рассматривается данная мера как временная, пока не возобновится рост нефтяных котировок.[42]
В конченом счете правительству удалось справиться с различными «подводными течениями» и добиться объединения нефтеэкспортеров в единую организацию. Для этогоминфинпошел на создание двух групп. Первуюсоставили Нобель с Ротшильдами, а также целый ряд небольших производителей; продажа керосина на заграничных рынках осуществлялась черезвыбранных торговых агентов в лице двух этих крупнейших фирм. А бакинские компании Манташева, Тагиева, Лианозова, Мирзоева и др.,наотрез отказавшиеся к ним присоединяться, составили вторую группу; торговым агентом в ней стал Манташев. В начале 1894 годадве эти группы образовали Союз керосинозаводчиков России, каждому члену которого назначалось определенное число паев.[43] Согласно произведенному разделу Европа (за исключением Балканских государств) закреплялась за Нобелями и Ротшильдами с их партнерами. Рынок Балкан, Ближнего и Среднего Востока с портами Африки на 2/3 получала вторая группа, ей также предоставлялось 25% от дальневосточного сбыта.[44] В начале 1895 года в Петербурге министерством финансов были собраны производители, которые обеспечивали уже 90% вывоза. На совещании пришли к решению слить обе группы; паевой принцип сохранился, но произошло сокращение доли крупных фирм и, соответственно, увеличение фактического участия фирм средних и мелких.[45]
Отечественная нефтяная отрасль была, таким образом, структурирована. Нетрудно заметить,что этот процесс имел принципиально отличие от американской: в Соединенных Штатах движущей силой выступила могущественная компания «Стандарт Ойл», а в России – министерство финансов, то есть государство. Для этихотличий имелись объективныепричины, и дело вовсе не в очередном свидетельстве российской отсталости, как уверяют некоторые. Почему жеРотшильд или «Братья Нобель»,располагая всеми технико-профессиональными и финансовыми ресурсами, не выполнили модернизационную функцию по заокеанскому образцу?Дело в том, что«центр тяжести» «Стандарт Ойл» всегда оставался в Соединенных Штатах, итранснациональный статускомпании немногоев этом смысле менял. Известный принцип «что хорошо для Форда – хорошо для Америки»полностью применим и в данном случае. Для Ротшильдов же Каспийско-Черноморское общество представляло собой всего лишь одну из частей могущественной корпорации, тесно спаянной в нефтяном бизнесе с английской «Шелл». Наш рынок они воспринимали с позиций корпоративной выгоды и руководствовались исключительно коммерческой логикой, которая для России никогда не была ключевой. Нобелиотличались от Ротшильдовлишь тем, что позже начали встраиваться в мировой рынок. Но они страстно мечтали стать равными другим глобальным игрокам и рассматривали Россию в качестве плацдарма, с которого можно подступиться к осуществлению своей мечты. Если бы им (или Ротшильдам) удалось выступить в роли «Стандарт Ойл» и фактически подмять под себя российский рынок,российская «нефтянка» неизбежно перестала бы обслуживать интересы нашей страны.А остальные представители отечественной отрасли, как мы видели,были не в состоянии самостоятельно обеспечивать ее прогресс. В этих условиях функцию модернизатора могло эффективно выполнить только государство, так как «центр тяжести» министерства финансов находился в Российской империи, а не где-то за ее пределами.
Союз керосинозаводчиков России прекратил существование в 1898году – из-за неразрешенных противоречий прежде всего с теми же Нобелями. Как отмечали исследователи,будучи членами Союза, онине оставили попыток координировать свои действия со «Стандарт Ойл», что приводило к сбоям русской торговли в европейских странах.[46]Тем не менее, в целом усилия государства по структурированию отраслипринесли очевидные плоды(хотяв литературе наэтом аспектеакцентируется мало внимания). Начался бурный рост «нефтянки»: российская добыча увеличилась с 226 млн пудов в 1890 году до 700 млн пудов к 1901.[47] В этот период наша нефтепромышленность шла«нога в ногу» самериканской! Однако неожиданно все изменилось: события, именуемые в историографии как первая русская революция, повлекли за собой коллапс нефтяного хозяйства, от которогооно так ине смогло оправиться.
Замечено, что революционное движение в Баку отличались повышенной остротой. Здесь заправлялиОрганизация балаханских рабочих братьев Шендриковых, Союз бакинских рабочих и т.д.Например, Шендриковы инициировали –вопреки планам большевиков – грандиозную декабрьскую стачку 1904 года, переросшую в национальную резню. Советская историография относила их к откровенным «зубатовцам», т.е. агентам охранного отделения, действующим в рабочей среде.[48] Однако судя по документам, ни Бакинское жандармское управление, ни департамент полиции в Петербурге не имели ни малейшего представления о лидерах этих организаций.[49] Получив агентурные сведения, что одного из зачинщиков рабочие называют «Илюшкой», местные власти с трудом установили его личность. Это и был недоучившийся в Петербургском университете Илья Шендриков, связанный с заграничными революционными кругами.
Забастовочная волнав Баку нарастала постепенно;конфликты происходили чаще и бакинские стачкиоказались более продолжительными, чем российские.[50] Уверенно сказать, кто последовательно разогревал массовые беспорядки на промыслах, сегодня трудно. Однако еще до революции многие указывали на прямую заинтересованность глобальных фирм в сдерживании подъема нашей «нефтянки». Интересен такой факт: эсер В.М.Чернов пишетв своих мемуарах, что Нобели «выписали себе» в Бакинский район одного из революционных предводителей Марка Натансона, освобождавшегося в начале ХХ столетия из очередной ссылки,[51]и тот оказался на службе в Бакинской городской управе. Вместе с этой вестью вскоре пришла и другая: «где-то на Кавказе свила себе гнездо большая тайная типография». Причем она не принадлежала какой-либо партии, а работала на революционное движение вообще.Чернов и его сподвижники по эмиграции не сомневались, что это «рука Марка».[52]Не менее любопытно мнение фабричного инспектора Батумской области Д.Я. Сущевского, хорошо знавшегоместную обстановку: «Планомерность организации забастовок в Батуми и Баку, большие денежные средства, которыми были снабжены рабочие… указывают на то, что забастовки были организованы людьми с обширными капиталами, интересы которых требовали крушения экспорта русского керосина. Таковыми являются конкуренты последнего на мировом рынке: “Стандарт Ойл”, “Европейский нефтяной союз”, учрежденный немецкими банками…К ним примкнули Нобель и Ротшильд. Из 157-ми резервуаров для хранения нефтепродуктов в Батуми – 102 находятся в их руках. Из 30-ти пароходных обществ, работающих на экспорт, 22 принадлежит им. Им понадобилось ограничить вывоз за границу русского керосина, что и было исполнено».[53]С этимвыводом соотносятся и такие данные: в ходе беспорядков, уничтоживших около 60% бакинских промыслов,«пострадали преимущественно армянские фирмы, а уцелели главным образом крупные иностранные…».[54]
Прокатившиеся погромы незамедлительно сказались на российском экспорте. Например, если в 1904 году потребление керосина в Англии покрывалось Россией и США практически поровну, то в 1908 году русская нефть обеспечивала всего 12,4%, а американская –78,2% керосина. Тоже самое происходило во Франции. В 1904 году на долю России приходился 71% потребляемогоэтой страной керосина, а на долюСША – лишь 14,3%; в 1908 году наш удельный вес во французском снабжении упал до 14,5%, в то время как американский повысился до 61,3%.[55]Падение сталоследствием разрушения перегонных заводов: до беспорядков действовали 65 предприятий, а всего через несколько лет – 32.[56]После всех этих перипетий сокрушительное поражение России в нефтяной гонке с Америкой былозакономерным. В 1911 годуу нас было553,8 млн пудов нефти, тогда как добыча Штатов достигла громадной цифры – 1 млрд 738 млн пудов.[57]И это положение невыправилось даже сначалом эксплуатации новых нефтеносных районовРоссийской империи.
За первое десятилетие ХХ века о себе заявили Терская область, Кубань (Майкоп), Ухтинский район, Фергана и Южный Урал. Если в начале столетия вне Баку добывалось лишь 5% сырья, то через десять лет этот показатель вырос до 21,4%.[58]Все указывало на неплохие перспективы новых территорий, однако надежды эти не оправдывались. Освоение здесь начиналось иначе, чем в свое время в Баку. Там, как было сказано выше, в 1880–1890-х годахцарил настоящий производственный бум: земля буквально покрылась лесом вышек.Теперь все тоже были охвачены горячкой – только не хозяйственной, а финансовой; движущей силой были не хозяйственные потребности, а чисто спекулятивный интерес. Все началось с Майкопского района, подвергшегося настоящему финансовому нашествию, организатором которого выступила лондонская биржа.Видавшие виды дельцы утверждали, что подобного всплеска не наблюдалось последние лет пятнадцать. Слово «Майкоп» производило на британскую публику впечатление, сравнимое со словом «Клондайк».[59] Для разработки майкопской нефти было учреждено свыше пятидесяти компаний с общим акционерным капиталом 150 млн руб. Прогнозировали, что «Нью-Баку» составит конкуренцию закавказскому району.Начался такой ажиотаж, чтоминистерство торговли и промышленности вынуждено было приостановить выдачу разрешений на разработку.[60] Однако о сколько-нибудь серьезных объемахдобытого сырья ничего не было слышно.И никого не интересовало, что добыча здесь более затратная: средняя глубина скважины достигала свыше 600 сажен, тогда как в Баку – 175–180.[61]Вместо этих сведений в английских обществах, созданных подмайкопскую нефть, фигурировали сообщения о доходах, полученных через выпуск новых акций и облигаций.[62]
Чтобы повысить доверие публики, некоторые компании имитировали бурную деятельность: выписывали оборудование, которое не использовалось, нанимали штаты сотрудников и т.д.Но все подобные расходы выглядели мелочью по сравнению с размахом биржевых операций с ценными бумагами.[63]Ситуация живо напоминала железнодорожное строительство в России времен министра финансов М.Х. Рейтерна. Однако в случае с Майкопом дело было не в банальной спекуляции, что выяснилось, как только вся эта клоунадаестественным образом лопнула и проявились интересы глобального бизнеса. В первую очередь имеется в виду «Европейский нефтяной союз», учрежденный при участии немецкого «Дойче банка», Нобеля и тех же Ротшильдов. К этому времени «ЕНС» установил контроль над нефтяным комплексом Румынии, и тот стал быстро развиваться: имевшая в начале ХХ века ничтожные объемы (1 млн пудов вывоза), к 1910 году местная нефтепромышленность производила уже 82 млн пудов, экспортируя более 35 млн.[64]Причем вся внешняя торговля концентрировалась в руках «Европейского нефтяного союза» (керосин) и английской «Шелл»(бензин).[65] Очевидно, появление в непосредственной близости сильного конкурента не входило в их планы. Поэтому после волны банкротств «майкопской химеры» хозяином положения в регионе оказаласьАнгло-Майкопская компания во главе с румынскими нефтепромышленниками, которыедействовали исключительно в интересахкрупных корпораций.[66]
Майкопская комбинация стала весьма поучительным примером. В северном Ухтинском районе, где уже разведанные запасы оценивались в 2 млрд пудов, подобной спекулятивной горячке развиться не дали.[67] Поначалу там тоже появилось немало претендентов, жаждущих получить документы на участки, а все берега реки Ухты покрылись заявочными столбами.[68]Но министерство торговли и промышленности, куда теперь входил горный департамент, настояло на том, чтобыСенат наконец определился: имеют ли право владеть земельными отводами те общества и лица, деятельность которых на местах «решительно ни в чем не выражается».[69] В Терской области совладать со спекулятивным бумом удалось не сразу. К 1912 году там уже насчитывалось около 10 тыс. поданных заявок, масса ценных бумаг наводнила биржу, переходя из рук в руки. С большим трудом, но погасить эту волнувсе-таки сумели.[70]
Однако главная проблема была связана не с новыми районами, которым еще только предстояло подняться, ас действующими корпорациями «Братьев Нобелей» и Ротшильдов. После провала российской нефтепромышленности их положение только упрочилось. Участники рынка утверждали, что после 1905 года бакинские производители и астраханские пароходчики в полной мере испытали диктат этих гигантов, оказывавших решающее влияние на ценообразование.В Государственной думе говорили: «Дайте им хоть миллиард пудов, они какие угодно будут цены ставить».[71]Покадве эти фирмызаполняли свои резервуары, скупая у мелких и средних заводчиков дешевое сырье, шла игра на понижение. Когда же хранилища общим объемом 100 млн пудов были заполнены, начиналась игра на повышение,сопровождавшаясягромкими сетованиями на истощение запасов, невозможность вести дела и т.д.[72] В итоге рост котировок получал объективное оправдание, а потребители были вынуждены переплачивать за керосин из своего кармана. Нефтепромышленник, написавший об этом в правительство, предлагал принудить Нобелей вести торговые операции только с тем сырьем, которое они добыли сами. «Пусть увеличивают во сколько им угодно раз число своих вышек, – заключал он, – но пусть не разоряют других».[73]
Торговля нефтепродуктамибыла «козырной картой», позволяющей извлекать наибольшие доходы. Сравнимданные по Бакинскому нефтяному обществу и поТовариществу Нобелей. Первая – чисто добывающая компания – перед войной производила свыше 30 млн пудов нефти, что приносило около 9 млн руб. прибыли. Вторые добывали в 2,5 раза больше, следовательно, их прибыль должна быласоставить около23,5 млн руб., но она составляла 49 млн руб., т.е. почти на 25 млн больше. Такая разницапоявлялась благодаря обширной торговле, что наглядно свидетельствует о значении последней в нефтяном бизнесе.[74] Поэтому Нобели и Ротшильды поддерживали договоренности, минимизирующие торговую конкуренцию между ними. С помощью соглашений они определяли долю присутствия в том или ином районе страны, регулярно обменивались информацией о продажах.[75] Чтобы парализовать средние и мелкие фирмы (они не несли расходына вздутие цен и могли оборачивать себе во благо конъюнктуру, формируемую другими),Нобели и общество «Мазут», приобретенное Ротшильдами для торговых целей, закупали или арендовали множество цистерн – и направлялиих в резерв, поскольку на самом деле не нуждались в транспортных средствах. Цель была одна:лишить других производителей возможности выйти на рынок с большими объемами нефти.Таким образом ониконтролировали обширный перевозочный парк на Юго-Восточных железных дорогах,[76]морские и речные перевозки. Нобели увеличивали число собственных танкеров, которым стали даже присваиватьимена: «Эммануил Нобель», «Роберт Нобель», «Карл Хагелин» (директор правления. – А.П.).[77] Фирмы, имевшие собственный флот, тоже попадали «в оборот». Например, купцам Меркульевым Нобели предоставили право транспортировки скупленного ими керосина сроком на пять лет, но при этом ограничили их в самостоятельной торговле в России, превратив, по сути, в агентов своего бизнеса.[78]Препятствовали они также созданию союза судовладельцев (эту идею в течение нескольких лет продвигал Г.З. Тагиев): такой союз помешал бынефтяным гигантам установлению гегемонии в перевозках, заставил бы считаться с другими участниками рынка.[79]
В 1908–1911 годах местные нефтепромышленники старались приспособиться к ситуации. Их действия очень напоминали попытки двадцатилетней давности по созданиюсоюза керосинозаводчиков. Ряд компаний выступили с идеей общей торговой организации – для противоборства с «Братьями Нобелями» и Ротшильдами.