НИКТО
Эдён фон Хорват
ИЗДАТЕЛЬСТВО THOMAS SESSLER
РУКОПИСЬ
НИКТО
Трагедия в семи картинах Эдёна Хорвата, изданная Ассоциацией ДРУЗЕЙ Венской библиотеки и издательством THOMAS SESSLER, Вена
Перевод с немецкого Ирины Киселёвой (irina_kisielowa@yahoo.de)
Alle Rechte vorbehalten, insbesondere das der Aufführung durch Berufs- und Laienbühnen, des öffentlichen Vortrags, der Verfilmung und Übertragung durch Rundfunk und Fernsehen, sowie das Recht für eine Übersetzung.
Dieses unverkäufliche Manuskript darf nur auf Grund eines schriftlichen Vertrages mit dem Verlag verwertet werden. Vervielfältigungen, entgeltlich und unentgeltlich Weitergabe ist nicht gestattet und verstößt gegen das Urheberrechtsgesetz.
Das Abschreiben einzelner Rollen ist verboten.
Bühnenaufführungsrechte:
Thomas Sessler Verlag, Bühnen- und Musikverlag
Johannesgasse 12, A- 1010 Wien,
Tel. 0043-1 512 32 84, Fax 0043-1 513 39 07
office@sesslerverlag.at
www.sesslerverlag.at
All rights whatsoever in this play are strictly reserved. No performance may be given unless a licence has been obtained. Application for performance etc., must be made before rehearsals begin.
Sollte dieses Manuskript per e-mail übermittelt werden, ist dies nur ein Leseexemplar für den Empfänger und darf nur zum persönlichen Gebrauch ausgedruckt werden.
Die Textgrundlage für die hier abgedruckte Tragödie „Niemand“ von Ödön von Horváth ist ein hektographiertes Typoskript, das der Berliner Verlag „Die Schmiede“ 1924 als Bühnenmanuskript hergestellt hat. Das Typoskript, das sich im Besitz der Wienbibliothek im Rathaus befindet (ZPH 1666), ist der einzige bekannte Textzeuge dieses Werks.
Der vorliegende Abdruck von „Niemand“ weicht nur an wenigen Stellen von der Textgrundlage ab: Eindeutige grammatikalische Unstimmigkeiten (z.B. „das“ statt „dass“) sowie Tippfehler wurden stillschweigend korrigiert.
Anlautende große Umlaute, die im Typoskript als „Ae“, „Oe“ und „Ue“ realisiert sind, wurden durch „Ä“, „Ö“ und „Ü“ ersetzt. Ansonsten blieben Orthographie und Interpunktion der Vorlage unangetastet. Die wenigen handschriftlichen Korrekturen, die das Typoskript aufweist, wurden übernommen.
Действующие лица:
Кляйн
Гильда
Урсула
Четверо мужчин в черном
Консьержка
Кондитер
Фюрхтеготт Леманн
Владимир
Маляр
Стекольщик
Столяр
Официантка
Большой хозяин
Новенькая официантка
Незнакомец
Старый франт
Два детектива
Девочка-подросток
Очень старая дева
Пьяный
Первая картина
Сценография:
Лестничная клетка.
На заднем плане внизу слева открытая на улицу дверь. Справа ступеньки, ведущие на второй этаж. Внизу справа дверь с матовым стеклом и небольшим прилавком. На стене вывеска: Кафе «У Большого хозяина». Слева от этой двери на заднем плане еще одна узкая дверь, через которую просматривается пустой двор c высокими серыми стенами. Внизу слева и наверху справа двери в другие квартиры. Со второго этажа лестница ведет влево наверх. Вечер.
Кляйн со скрипкой под мышкой стоит перед открытой дверью наверху справа.
Гильда входит через главный вход, идет к двери слева внизу.
Кляйн (говорит в открытую дверь). …это ваше последнее слово?
Гильда останавливается и прислушивается. Дверь справа наверху захлопывается.
Кляйн (смотрит на дверь, медленно поворачивается и спускается вниз по ступенькам, видит Гильду). Вы слышали? …его "последнее слово".
(Он тихо смеется.)
Гильда. Нет. Я только вошла.
Кляйн. Наш господин хозяин разрешает мне жить здесь еще только неделю, потому что я не могу найти денег, чтобы заплатить за мою мансарду. (Смеется.)
Гильда. Не смейтесь, господин Кляйн!
Кляйн. Разве это не смешно, хотеть сказать «последнее слово»?
Гильда. Он всегда держит свое слово. Категорически!
Кляйн. Я никогда ни о чем не прошу, и если он всегда держит слово, спать мне в городском парке.
Гильда. Спать на улице, нет уж, спасибо!
Кляйн. А если я не смогу спать – необязательно же спать, чтобы фантазировать. А пока я мечтаю, мне все равно: на кровати я с балдахином или на скамейке.
Гильда (открывает свою дверь слева на переднем плане). Я этого не понимаю.
Кляйн. «Блаженны нищие духом»...
Гильда. Что это значит?! Кляйн, я тебя как-то впустила к себе бесплатно, а ты после этого обзываешься…
Кляйн (слегка кланяясь). Нет! Я завидую тебе.
Гильда. Опять я ничего не понимаю. Либо это слишком умно, либо слишком глупо.
Кляйн. Глупо! Все слишком глупо! Ты видишь: я живу, я здесь: хочу я этого или нет. Должен жить! А здесь нужно еще и спать, и платить за что надо. Разве это не глупо?
Гильда смотрит на него, ничего не понимая.
Кляйн. Скажи, это правда, что тебя Владимир избил, потому что ты со мной бесплатно…
Гильда. Он меня не бил, просто ударил по лицу.
Кляйн. За что только не приходится платить!
Гильда. Тебе же это даром было!
Кляйн. Даром?! Я должен съехать через неделю. Хоть топись, конец мечтаниям.
Гильда (стучит по лбу, показывая, что он не в своем уме). Спокойной ночи! (Исчезает в своей квартире и закрывает дверь.)
Кляйн (один) поворачивается к входной двери.
Урсула (входит через главный вход, останавливается и обращается к Кляйну).
Простите, где живет фройляйн Амур, фройляйн Гильда Амур?
Кляйн указывает на дверь Гильды и выходит на улицу.
Урсула остается одна, смотрит ему вслед и решительно направляется к левой двери. На улице ко входу подъезжает большой черный фургон. Урсула пугается, хватается за сердце, смотрит на фургон. Четверо одетых в черное мужчин выходят из фургона и проходят на лестничную клетку.
Первый (видит Урсулу). Вы не знаете, где живут Майеры?
Урсула (отрицательно качая головой). Нет. Я здесь впервые.
Второй. На четвертом этаже.
Третий. На пятом.
Первый (осматриваясь вокруг, тихо, как будто сам себе). На втором этаже живет Леманн.
Четвертый. На третьем.
Первый (возмущенно). На втором, говорю.
Пауза.
Четвертый (робко). На третьем.
Первый. Черт! Да, здесь живет ростовщик Леманн, калека, который меня на днях обманул!
Четвертый. Так вы о нем? Я думал о трупе.
Второй и третий ухмыляются.
Четвертый (обоим). Что за смешки? Как сказал святой Иосиф, когда Дева Мария родила, человеку свойственно ошибаться.
Все четверо громко смеются.
Консьержка входит через узкую входную дверь на переднем плане.
Урсула прижимается к стене слева.
Консьержка. Не смейтесь так громко.
Все замолкают.
Консьержка. В доме труп.
Первый (ухмыляется). Это что-то новенькое!
Все четверо опять громко смеются.
Консьержка. Как можно смеяться! Кстати, вы к кому?
Первый. Мы к трупу.
Второй. Вы меня не узнаете, госпожа консьержка. Я же нес гроб вашего мужа.
Консьержка (увидев фургон, все понимает). Катафалк…
Первый. Да, катафалк. Вы не скажете, где живут Майеры?
Консьержка. На третьем этаже.
Четвертый. Слышали? Я же сказал (ухмыляется)!
Первый. Я говорил о Леманне.
Второй, третий и четвертый поднимаются на третий этаж.
Консьержка. Леманн! Вы бы убрали гроб поскорее!
Первый. Подождите! Никто не вечен.
Консьержка. Этот всех нас переживет, живет за наш счет, весь дом ему принадлежит, я начинаю думать, что и мы тоже.
Первый. Подождите!
Консьержка. У Майера такая душевная жена была, она мне как-то две почти совсем новые нижние юбки подарила, а этот Леманн, эксплуататор, самое последнее снимет…
Первый (улыбается). Ты только посмотри…
Консьержка. Тьфу. Постыдитесь! Как можно шутить, когда рядом смерть.
Первый. Как раз и можно! Вам жутко, потому что вы не знаете ее, а мы закаленные, нам каждый день приходится в среднем от пяти до десяти трупов забирать, всех возрастов, от младенцев до стариков, мужчин и женщин, из дворцов и мансард: пока они живут, желают друг другу смерти, а потом, когда катафалк приезжает, рыдают! Всегда одна и та же картина!
Консьержка. Не всегда! Господин Майер и его жена жили как голубки.
Первый. Откуда вы знаете, как живут голубки?
Консьержка. Такое выражение.
Первый. Потому что этого никто не знает! (Он улыбается.)
Консьержка (приглушенно). Я, конечно, не знаю, мой муж целыми днями просиживал «у Большого хозяина», но господина Майера никто без жены не видел.
Первый. Это еще не доказательство.
Кондитер (входит через входную дверь с тортом и здоровается с привратницей). У меня торт для Майеров, на серебряную свадьбу.
Первый (ухмыляется). На поминки.
Кондитер (возмущенно). Как вы можете так говорить, вы…
Консьержка. Фрау Майер сегодня ночью умерла.
Кондитер. Фрау Майер?
Пауза.
Кондитер (смотрит на первого, на привратницу). Да, а я хотел спросить… черный фургон…
Второй, третий и четвертый поднимаются наверх, выносят гроб и ставят его в фургон.
Консьержка (кондитеру). Вот, гроб… они хотели завтра серебряную свадьбу….
Первый (загадочно улыбаясь). Хотели…
Кондитер. Что мне теперь делать с тортом?
Первый. Кто-то умирает, приезжает фургон и тогда освобождается квартира, а другие женятся, и опять приезжает фургон, они заселяются в ту же квартиру… иногда я думаю, что это тот же фургон. Как шестеренки крутятся: опять, опять, и так всегда… Я не удивлюсь, если на этой неделе здесь будет свадьба и жениха будут звать Леманн… Надо только подождать!
Кондитер. Подождать! Но в неделе семь дней, а через два дня этот торт станет гадостью! Кто хочет поломать зубы или испортить желудок?! Что мне теперь делать с ним? Требовать Майера заплатить было бы бессердечно. Вы видите, я снова должен нести убытки.
Первый. Кто-то должен платить! (Он молча прощается, садится в большой черный фургон, который неслышно отъезжает).
Кондитер (привратнице). Почему именно я должен платить?
Консьержка. Иногда надо быть бессердечным…
Кондитер. Да, надо, но тогда он обидится, и я потеряю постоянного клиента.
Консьержка (выходя в узкую входную дверь). Ну, да.
Кондитер. Да, я чересчур добр. (Он поворачивается в сторону выхода и видит Урсулу, которая все время в страхе прижималась к стене.)
Кондитер. Вы не знаете, здесь случайно никому торт…?
Урсула. Я здесь не живу. Я бы съела, но у меня нет денег.
Кондитер. Да, мне ничего не остается, как сожрать этот торт самому, пусть даже я и лопну. Да, я слишком добр. (Он выходит через главный вход.)
Урсула стоит перед дверью Гильды в нерешительности, наконец она решается позвонить и два раза коротко нажимает на кнопку звонка, ждет.
Гильда (открывает дверь, видит Урсулу, удивляется, подавленно восклицает). Урсула!
Урсула (тихо). Я.
Пауза.
Гильда (тихо). Ты не забыла: два звонка.
Урсула. Нет. Я так быстро не забываю, и это, пожалуй, тяжкий грех.
Гильда. «Грех» – это слово я уже забыла. Ну, ты все обдумала?
Урсула. Мне нечего обдумывать: у меня лохмотья вместо платья, мне надоело голодать, и сегодня я ошпарила руки, разбила кружку, мне нечего обдумывать, у меня ничего нет, только это: два звонка к фройляйн Амур.
Гильда. И это еще не самое худшее.
Урсула. Да, сейчас нет. А что потом будет?
Гильда. Потом? Думать о будущем – роскошь, которую может себе позволить только тот, кого не беспокоит настоящее. Ну, входи! Есть еще немного торта и чай, и белье, хоть и не шелковое, но выглядит и наощупь, как шелк. Шутка!
Урсула (целуя ей руку). Ты так добра.
Гильда. Возможно. Ты сможешь мне все вернуть, у тебя это легко получится, с процентами, может, уже завтра, с такой фигурой и молодая еще, только юбку покороче и волосы надо причесать по-другому: лоб закрыть, тебе же самое большое – лет семнадцать.
Урсула. Нет. Мне скоро будет восемнадцать.
Гильда (улыбается). Восемнадцать…
Смеркается.
Фюрхтеготт Леманн на костылях выходит из правой верхней двери на лестничную клетку и ковыляет туда-сюда.
Урсула (вздрагивает, тихо). Кто это ходит там наверху туда-сюда?
Гильда (прислушиваясь, тихо). Туда-сюда? Это господин Леманн, хозяин дома и ломбарда, он не выходит из дому, потому что не может спуститься по лестнице, вот он и ковыляет частенько по лестничной площадке туда-сюда, а квартира у него, я слышала, еще хуже моей, а нужно ведь хоть какое-то движение для пищеварения. Он, говорят, никогда леса не видел, и по-хорошему его стоило бы пожалеть, но этот – такой вредный ростовщик…
Леманн наверху спотыкается, чуть не падает и опять ковыляет туда-сюда. Обе внизу прислушиваются. Пауза.
Гильда (тихо). Его ломбард растет с каждой вещью, которую он покупает или продает; со всем, что он делает; это преступление, но полиция здесь никогда не появляется, потому что это в законе прописано между строчек, а попробуй кто-нибудь из нас на другой улице встать, сожрут заживо! Да, правосудие действительно слепо.
Урсула (тихо, как будто сама себе). Да, надо бы пожалеть…
Гильда. Ничего, отольются кошке мышкины слезки!
Владимир выходит из кафе «У Большого хозяина».
Гильда. Это Владимир.
Владимир (еле поздоровавшись, замечает Урсулу, Гильде). Что это?
Гильда. Это Урсула. Я тебе рассказывала о ней, я с ней на днях в баре разговаривала, которая мне там, «у мальчиков», иголку дала, когда у меня чулки порвались. Ты же знаешь, светлые шелковые чулки, которые ты мне ночью принес, когда дождь шел… (делает жест кражи). Малышка, у которой мать села, потому что она… (снова делает жест кражи).
Владимир. А, это та, которая еще никогда…?
Гильда. Да, она самая.
Владимир (рассматривает Урсулу). Еще никогда… (он ухмыляется).
Урсула отходит назад. Гильда, ворча, открывает свою дверь.
Владимир (орет). Еще никогда!
Леманн наверху останавливается и прислушивается.
Гильда (смотрит на Владимира). Ты опять напился?
Владимир (грубо). Не твое собачье дело! Заткнись, не то… (Он показывает кулак.)
Гильда (кричит). Только попробуй!
Владимир. Кто хочет мне помешать? Кто остановит мой кулак, если я захочу?! Даже тот наверху!!
Гильда. Тихо ты! Не богохульствуй!
Владимир. Еще Никто не решался встать на моем пути!!! Еще никогда!! (Он смеется.) Еще никогда. Гильда, тебя тоже еще никогда?
Гильда (ухмыляясь). Свинья!
Владимир смотрит на нее, набрасывается на нее.
Гильда (борясь с ним). Отпусти меня, ты, пусти, свинья!
Владимир хватает ее, поднимает высоко и уносит в квартиру, захлопывает дверь. Полная тишина. Урсула смотрит на дверь, садится на ступеньки, снимает шляпу и закрывает лицо руками, ждет. Леманн, наклонившись над перилами, наблюдает за ней. Урсула медленно поднимает голову и начинает тихо и фальшиво напевать. Леманн слушает ее. В отдалении раздается звон колокола. Урсула замолкает, прислушивается, смотрит наверх и видит Леманна, немного пугается. Оба смотрят друг на друга. Тишина.
Леманн (тихо). Чего вы ждете?
Урсула (уклончиво). Сколько времени?
Леманн. Я не ношу часов. Но скоро ночь.
Урсула (поднимаясь). Ночь… Спасибо, господин Леманн.
Леманн. Откуда вы знаете, кто я?
Урсула (колеблясь). От тех, кто живет в этом доме.
Леманн. Кто живет в этом доме? Тогда вы знаете, кто я: грязный негодяй. Или вы слышали что-то другое?
Урсула (утвердительно кивая). Я слышала, что вас стоит пожалеть.
Леманн. Вы слышали? И почему?
Урсула (снова медлит). Потому…
Леманн. Так и говорите: потому что я калека! (Он горько улыбается.) Пожалеть? Как красиво звучит, но это только так звучит. Что значит жалеть? Повесить человеку ярлык слабого!! Нет уж, спасибо!! Меня не сломать! Пожалуй, только ноги как восьмилетнего и ростом я с ребенка, но все ноги в этом доме у меня в долгу, из-за чего я стал великаном! Все ноги стали моими! Квартиры, белье, торты и чай, всё! Плевать мне на жалость! Я сильный!
Урсула. Я не думаю, что вы такой плохой, поэтому несмотря ни на что мне вас очень жаль.
Леманн. Несмотря ни на что…?
Урсула (утвердительно кивает). Может, потому что вы никогда не видели леса.
Леманн (очень тихо). Никогда леса… (Он как-то съеживается, становится меньше и снова начинает ковылять туда-сюда. Потом останавливается и тихо говорит, будто сам себе.) Знаете, что самое страшное? Что я никогда не мог выйти отсюда, никогда!
Урсула. Может быть…
Леманн. Не просто: может быть. Конечно, вы не можете судить, потому что вы никогда не сможете быть „здесь внутри“, как я, такие детские ноги не слушаются, они не реагируют ни на просьбу, ни на приказ. Но вы в любой момент можете выйти наружу, вам нужно только захотеть.
Урсула. Только захотеть?
Пауза.
Леманн (глухо). Нет. Хотеть может каждый, я тоже, но уметь никто… ну если только ему разрешат. Но мне нельзя уметь! Я – исключение! Аномалия! Если бы мой отец не был займодавцем, пялились бы на меня на ярмарочном балаганчике среди дрессированных обезьян за гроши! Прошу вас, дамы и господа! Все мечтают, я тоже. Все на что-то надеются, я – нет!! Не такое уж преступление – оставить беспомощного ребенка посреди девственного леса, в котором он наверняка погибнет? Разве не жестоко такого, как я, на эту землю забросить? Без того, без чего в жизни прожить нельзя? Без надежды. Неизлечимо... Иногда я думаю, что здесь как в аду.
Урсула. Здесь и есть ад.
Пауза. Урсула хочет уйти.
Леманн. Почему вы не хотите больше ждать?
Урсула. Больше не могу. Мне нужно идти.
Леманн. Нужно?
Урсула. Знаете, господин Леманн, что самое страшное?
Леманн. Жить без надежды.
Урсула. Без надежды?! Я голодна, господин Леманн.
Оба смотрят друг на друга. Пауза.
Леманн (медленно, тихо). Моя жизнь – это брать грабительские проценты или принимать сострадание. Вы позволите мне хоть раз что-то дать: вы можете поесть со мной.
Урсула (смотрит на него, медленно, тихо). Что вы за это хотите?
Леманн (тихо). Ничего, ничего.
Урсула медленно поднимается по ступенькам. Леманн низко кланяется ей.
Конец первой картины.
Вторая картина
Полдень. Снаружи на улице время от времени проходят люди. Маляр внизу красит коридор в зеленый цвет.
Стекольщик (спускаясь сверху по ступенькам, несет под мышкой зимние рамы). Тебе еще долго?
Маляр. Да, еще очень долго.
Стекольщик (спустившись вниз). Я закончил. (Прислоняет зимнюю раму к стене.) А я сегодня зимние рамы снял. Везде. Опять весна.
Маляр. Да, опять весна. Но мне и так скоро нужно будет закончить.
Стекольщик. Я подожду. Нам ведь с тобой по пути.
Маляр. Почти по пути. А сколько времени?
Стекольщик. Не знаю, мои часы лежат в ломбарде, у Леманна в ломбарде, к тому же он меня обманул, негодяй. Но, похоже, скоро полдень.
Маляр. Скоро полдень. Иногда мне кажется, что эта лестница, как в той сказке о коровах, которым отрубают головы, а они опять вырастают, бесконечно. Вечно дверь, перила, стена.
Столяр входит через входную дверь с пустой пивной кружкой в руке, здоровается с маляром, идет направо к двери в пивную на переднем плане, ставит кружку на прилавок, стучит по стеклу и ждет.
Стекольщик (маляру). Кто это?
Маляр (продолжая красить стену). Столяр, который делал гроб для фрау Майер, а теперь делает вторую кровать для Леманна.
Стекольщик (удивленно). Вторую кровать?
Маляр. Ты что, не знаешь? Этот калека женится.
Стекольщик. Женится?
Маляр (утвердительно кивает головой). Вот почему я стою здесь и крашу лестницу, он никогда ничего не красил, а теперь хочет сразу все обновить. Это любовь. (Смеется.)
Стекольщик (усмехаясь). Да, любовь.
Пауза.
Стекольщик. Невероятно!
Маляр. Что такое «вероятно»? Всё, даже самое невероятное.
Стекольщик. С тобой невозможно говорить. Ты – философ.
Маляр. Может и так! Если бы мой отец не был стекольщиком.
Стекольщик опять усмехается.
Стекольщик. Что ты имеешь в виду?
Маляр (продолжая красить стену). Поскольку мой отец был стекольщиком, он всегда говорил: это вероятно, а это невероятно. Вот я и стал маляром, а хотел быть архитектором, мечтал о соборах, дворцах и пирамидах, но мечты всегда «невероятны», и теперь я ничего другого не умею, как просто красить все, что я когда-то хотел построить, в зеленый цвет. (О н красит стену.)
Столяр (опять стучит по стеклу и бормочет). Боже, долго я еще буду ждать кружку пива? (Он нетерпеливо ходит по кругу.)
Стекольщик (смотрит на маляра). Зеленый – цвет надежды.
Маляр (мягко улыбается). Да, зеленый – цвет надежды.
Стекольщик ухмыляется.
Маляр перестает красить и смотрит на него.
Стекольщик (смотрит вокруг, ухмыляясь). Зеленый, зеленый, зеленый.
Маляр (кладет руку ему на плечо). Слушай: мои часы уже давно в ломбарде, в ломбарде у Леманна, как и твои, но у меня семеро детей, а у тебя ни одного, и все равно у тебя нет часов. Так что, из-за этого всё в черный цвет перекрашивать?
Стекольщик смотрит на него и становится очень серьезным.
Столяр (внезапно останавливаясь возле маляра). Слушай: я что, должен торчать здесь весь свой короткий перерыв, чтобы получить кружку пива!?
Маляр (столяру). У тебя много работы?
Столяр. Хоть отбавляй!
Маляр (снова красит стену). Помнишь, как мы слонялись по улицам, ночевали на стройплощадках и по сто раз в день говорили: «Только бы работа была». Как меняется время!
Столяр (задумчиво). Да только оно и меняется.
Маляр (мягко улыбаясь). Да, мы будем вечно молодыми.
Столяр. Нет! Ну, ты смотри: тогда я мог ждать, но ни один дьявол не дал бы мне капли пива, потому что хорошо известно, ничего не дается даром. Сегодня я седой, и мог бы купить целые бочки пива, но как видишь: я хочу получить кружку, а у меня не хватает времени даже каплю выпить.
Маляр. Я никогда не торчал бы все свое свободное время на лестничной клетке.
Столяр. Без пива мне до фени свободное время.
Маляр. Тогда тебе придется ждать до…
Владимир выходит из пивной, резко открывает дверь, кружка столяра падает и разбивается.
Столяр. Матерь Божья!! Моя кружка!! Она…
Владимир. Молчать!
Столяр. Нет, не молчать!
Владимир. Тогда орите! Но не со мной! Я не хотел ее разбивать!
Столяр. Но вы ее разбили!
Владимир. Нет!! И, кстати, посуда бьется к счастью.
Столяр. Забудь! Я готов от пива отказаться, только бы мне вернули кружку!
Владимир. Подумаешь, кружка!
Столяр (глядя на осколки). Сорок лет я пил из нее. Сейчас мне почти семьдесят, и теперь я должен пить из другой, да мне оно теперь и не по вкусу будет, это пиво.
Владимир (ухмыляясь). Пиво есть пиво!
Официантка (открывая окошко пивной). Кто здесь хотел пива?
Столяр. Пива?! (Короткий смешок, молчит, глядя на осколки, мягко, почти про себя.) Я хотел и мог бы выпить, но кружка разбилась. И все свободное время потратил понапрасну.
Официантка (выходит на лестничную клетку, видит осколки, укоризненно смотрит на Владимира). Я не могла подойти.
Гильда выходит из своей квартиры.
Столяр. Вы, бабы, всегда…
Официантка. Нет, не я! Это Владимир… (увидев Гильду, замолкает).
Гильда пристально смотрит на Владимира.
Владимир (обеим). Оставьте меня в покое!! Вы, бабы…
Гильда. Это я…?
Официантка. Я? Я, которая обманывает Большого хозяина, чтобы ты мог пиво даром…
Большой хозяин появляется в двери кафе.
Гильда. Я, которая тебе все даром…
Владимир. Даром?! Вы слишком большого мнения о себе, бабы. (Усмехается.) Вы сами-то в это верите, а?
Гильда замечает Большого хозяина.
Официантка (смотрит на Владимира, глухо). Нет, я больше не верю и требую оплаты счета… (Она опускает голову.)
Гильда (официантке). Это вы заплатите. (Она указывает на Большого хозяина.)
Официантка вздрагивает, резко поворачивается, видит Большого хозяина, отступает назад. Большой хозяин ухмыляется. Гильда издевательски смеется.
Официантка (Владимиру, еле шевеля губами). Твое пиво…
Гильда вдруг замолкает. Большой хозяин пристально смотрит на Владимира.
Консьержка (запыхавшись, вбегает через дверь, Владимиру). Едут!
Владимир (Большому хозяину). Разве я виноват, что она вас обманывает? Клянусь всем святым, что она вам за мое пиво заплатила!!
Кляйн спускается со своего чердака вниз со скрипкой под мышкой и узелком в руке.
Консьержка. Они уже едут.
Официантка (глядя на осколки на полу, еле шевеля губами). За что мне только не приходится платить…
Консьержка (Владимиру). Едут!!
Кляйн (спускаясь вниз, привратнице). Кто едет?
Консьержка не отвечает ему и тащит Владимира к входной двери.
Кляйн (официантке). Простите, кто едет?
Официантка не отвечает ему, продолжая смотреть на осколки на полу.
Столяр (Кляйну). Моя кружка…
К дому бесшумно подъезжает большой черный фургон.
Кляйн (обращаясь ко всем). Простите, кто едет?
Леманн на костылях в черном костюме и цилиндре и Урсула в платье невесты входят через главный вход, фургон бесшумно отъезжает. Леманн смотрит на Владимира.
Консьержка. Он сказал, господин Леманн, что он борец.
Леманн (Владимиру). Вы, вероятно, уже знаете, я не могу ходить по лестнице. Я вижу: вы сильнее того, кто нес меня сегодня утром и чуть не уронил, а я хотел расписаться, а не шею себе сломать, тем более сегодня. (Он поворачивается к Урсуле и улыбается.)
Владимир. Попробуйте. (Он подносит свою руку к носу Урсулы.)
Урсула отступает назад. Владимир, ухмыляясь, смотрит на Гильду. Гильда «сладко» улыбается, кладет руку на плечо Владимира и триумфально смотрит на официантку.
Консьержка. Никого нет сильнее.
Официантка (видит руку Гильды на плече Владимира и тихо улыбается). Никого…
Владимир вдруг перестает ухмыляться и убирает руку Гильды со своего плеча. Официантка, вряд ли заметив это, печально улыбается.
Гильда (сердито, Большому хозяину). Звоните в полицию!
Владимир бьет ей по ребрам.
Гильда (отшатывается к стене). Ты хочешь защитить эту бабу?! Ангел-хранитель!!
Владимир (раздраженно). Эту бабу? Тупая стерва, себя!
Леманн. Что здесь происходит?
Столяр (смотрит на часы, угрюмо). Вот и все! Моя кружка разбилась. (Уходит через главный вход.)
Официантка (тихо). Да, кружка, больше ничего.
Гильда (кричит). Она врет!!
Владимир опять ударяет Гильду по ребрам. Она отшатывается к стене и скулит.
Леманн. Что здесь происходит?
Тишина.
Маляр. Да, на самом деле просто кружка разбилась. Столяр поставил ее на прилавок, а этот господин открыл дверь, и столяр получил свое пиво, что называется. Вообще-то он должен был держать кружку в руке, но, когда приходится так долго ждать, пока официантка с этим господином…
Владимир. Ерунда.
Гильда. Говорите по делу!
Маляр. Я по делу! Если бы официантка сразу пришла и кружка бы не разбилась, столяр получил бы свое пиво.
Владимир. А я при чем тут! Я не разбивал его кружку.
Маляр. А кто?
Владимир. Никто!!
Маляр. Так и скажем: никто. Точно ведь нельзя определить. Я только услышал крик, и пришла официантка.
Гильда. Я тоже выглянула на крик.
Маляр. А потом крик подняли! Все друг на друга! Один другого пытался уличить, и тут выяснялось, что у самого рыло в пушку. На шум пришел Большой хозяин, как раз когда официантка сказала, что она его обманывала. Теперь он хочет отправить за решетку, и, кажется, не только официантку, но и тех двоих, если они Большого хозяина…
Владимир. Красьте-ка лучше дальше. (Он готов замахнуться на маляра.)
Маляр. А то вы меня побьете? Не буду я красить дальше, я ухожу, буду я тут с борцом...
Официантка. Никакой справедливости!!
Маляр (беззвучно). Нет, не буду я больше красить.
Гильда. Болтун.
Маляр (стекольщику). Идем!
Оба уходят через главный вход. Пауза.
Леманн (тихо, как будто сам себе). Никакой справедливости.
Консьержка (Леманну). Ему поднять вас наверх?
Леманн (машет – «подождите», поворачивается к официантке). Сколько вы выпили и не заплатили?
Официантка. Я ничего не пила.
Владимир. Семь литров: вчера – пять, сегодня – два.
Леманн. Вы…?
Гильда (ухмыляясь). Она его угостила, ее впечатлила его грудь.
Официантка опускает голову.
Владимир (Гильде). Цыц!!
Леманн (Большому хозяину). Я заплачу.
Все смотрят на него. Пауза.
Леманн (Большому хозяину). Не имеет значения, кто пил, как не имеет значения, кто оплатил счет. И вам это тоже должно быть безразлично. Запишите, пожалуйста, семь литров на мой счет, и все. Если только вы полицию не вызовете.
Большой хозяин пожимает плечами, кивает утвердительно и закрывает за собой дверь в пивную.
Официантка (поворачиваясь к Леманну, чтобы поблагодарить его). Я…
Леманн (перебивая ее). Не надо благодарности. Я не для того заплатил, чтобы ее получить. (Владимиру.) А сейчас, пожалуйста, на второй этаж.
Владимир хочет поднять его, но ему это не удается, поскольку у Леманна падают костыли. Кляйн поднимает их.
Леманн. Благодарю вас, господин Кляйн.
Кляйн. Я их донесу.
Леманн (замечает узелок в руке Кляйна). Что у вас в узелке?
Кляйн (улыбается). Мое «все», я сегодня должен съехать, сегодня же заканчивается неделя.
Пауза.
Леманн. И вы все равно отнесете мои костыли?
Кляйн. Пара ступенек мне не навредит.
Леманн (смеется). Я забыл: вы же можете ходить.
Кляйн. Но не забывайте: я не обязан… И еще: поздравляю вас, господин Леманн. (Он слегка кланяется.)
Леманн. Спасибо. Вы единственный человек здесь… Господин Кляйн, вы можете пожить еще неделю.
Кляйн (отдавая ему костыли). «Я не для того заплатил, чтобы получить…»
Леманн (не берет костыли). Извините меня, простите, пожалуйста, я не хотел вас обидеть, я только хотел сделать добро. Вы меня не поняли!
Кляйн. Я могу остаться только, если мне дадут заплатить.
Леманн. «Смогу»… вы хотели сказать. За ваше «все», вместе со скрипкой вы можете здесь жить три дня, только три дня.
Кляйн. Понятно, но я еще могу играть на скрипке.
Леманн. А кто будет слушать?
Кляйн (глухо). Да, я забыл, никто.
Леманн (мягко улыбается). Только «никто»?
Кляйн хочет уйти.
Леманн (мягко). Останьтесь! Пожалуйста, останьтесь, я хочу вас послушать.
Кляйн останавливается и смотрит на него с удивлением.
Гильда ухмыляется.
Урсула обеспокоена.
Владимир поддерживает одной рукой Леманна, а другой ковыряется у себя во рту.
Официантка, смотревшая только на Леманна, сгребает ногой осколки в угол.
Леманн (Кляйну тихо). Вы удивлены. Я, Фюрхтеготт Леманн, хочу стать другим. Сейчас я хочу вас послушать (делает ему знак подойти поближе, тихо). Пожалуйста, подойдите поближе, господин Кляйн, не хочу, чтобы она пока знала, это сюрприз. Послушайте, вот мой план: вчера господин Майер со второго этажа, жена которого умерла на прошлой неделе за день до их серебряной свадьбы, предложил мне картину для спальни, и я купил ее; скрипач играет для молодоженов серенаду, светит луна в маленьком городке. Это, может, не произведение искусства, но мне нравится, и я хочу, чтобы вы сегодня вечером играли у нашей двери. Но это должна быть мелодия, которая не забывается. Таким образом вы заплатите арендную плату за три дня. Вы согласны, господин Кляйн?
Кляйн кланяется.
Леманн (Владимиру). Тогда – вперед!
Владимир относит его на второй этаж.
Урсула идет за ними.
Кляйн несет за ними костыли, наверху отдает их Леманну.
Владимир с трудом проходит в дверь, следом за ними Урсула. Все скрываются в квартире Леманна.
Гильда смотрит на них снизу и ухмыляется.
Кляйн снова поднимается наверх в свою мансарду.
Владимир возвращается назад.
Официантка хочет войти в кафе, но дверь заперта изнутри, она стучит по стеклу и ждет.
Гильда видит это и издевательски смеется.
Владимир спускается вниз.
Гильда (Владимиру). Она, похоже, искренне верит, что останется официанткой у Большого хозяина.
Официантка. Так ведь Леманн заплатил.
Гильда. И полицию не вызвали. Но вы уволены.
Владимир. Это само собой разумеется. (Гильде.) Теперь я имею пра