Поль Брантон
Путешествие в тайную Индию
СОДЕРЖАНИЕ
От редакции
Френсис Янгхасбенд
Предисловие к первому изданию
Кеннет Тарстон Херст
Предисловие ко второму изданию
Введение
Глава 1 Предуведомление читателю
Глава 2 Прелюдия к поиску
Глава 3 Маг из Египта
Глава 4 Встреча с мессией
Глава 5 Адьярский отшельник
Глава 6 Йога, побеждающая смерть
Глава 7 Безмолвный мудрец
Глава 8 С духовным вождем Южной Индии
Глава 9 Холм Священного Огня
Глава 10 Среди магов и святых
Глава 11 Бенаресский маг
Глава 12 Записано в звездах!
Глава 13 Сад Господень
Глава 14 В Центре персидского мессии
Глава 15 Странная встреча
Глава 16 У Мастера в джунглях
Глава 17 Скрижали забытой истины
Об авторе.
ОТ РЕДАКЦИИ
Об авторе этой книги, взявшем имя Поля Брантона, известно, что он родился в 1898 году в Лондоне. Увлечение с юности Востоком, подкрепленное изучением литературы по мистицизму, оккультной философии и религиоведению, не помешало ему сделать успешную карьеру журналиста.
Получив, благодаря этому, возможность путешествовать, он отправился в страну своей мечты — Индию. В поисках скрытой сути ее тайных знаний Полю Брантону удалось невероятное — он сумел открыть прежде закрытые для европейцев двери и получить собственное представление о святых людях, йогах и мудрецах, чей мистический опыт является духовным подвигом и истинным сокровищем этого народа. Он на собственном опыте почувствовал, что это такое — познание своего внутреннего «Я» и духовное просветление. И этому способствовала встреча с Раманой Махариши, который стал его духовным Учителем.
Наши читатели уже имели возможность познакомиться с книгой Поля Брантона «Путешествие в сакральный Египет», в которой он ссылался на свое странствие по Индии и на полученный там духовный опыт, что во многом предопределило изменение его мировоззрения и направление дальнейших поисков на стезях Духа.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Этой книге больше подошло бы название «Священная Индия». Ибо это поиск той Индии, тайна которой именно в ее святости. Сокровеннейшее в жизни не выносится на широкую публику. Инстинкт человеческой души твердо хранит его в заветных тайниках, доступных немногим, — возможно, никому. И, несомненно, лишь тем, кого волнуют духовные вопросы бытия.
Со страной происходит то же, что и с человеком. Большинство священных вещей хранится в тайне. Нелегко иностранцу открыть самые священные тайны Англии. Так же и в Индии — самое священное скрыто более всего.
Ныне тайны нужно искать долго, но ищущие — найдут. Ищущие с полнотой сердца и истинной решимостью в конце концов откроют тайну.
У м-ра Брантона была такая решимость, и он преуспел в поиске, хотя преграды были весьма велики. Ведь в Индии, как и везде, много поддельной духовности, и ее нужно преодолеть, прежде чем найдешь истину. Искатель чистой духовности пробивается на своем пути сквозь бесчисленные толпы акробатов и мимов ума. Эти люди тренируют свои умственные мускулы, словно телесные, ради достижения сверхъестественной силы. Они упражняются в сосредоточении, чтобы почти полностью овладеть процессами ума. Многие развивают все это, чтобы вызывать оккультные силы.
Их путь достаточно интересен и должен быть изучен учеными, которые занимаются психическими феноменами. Но не он — истина. Не из этих источников исходит духовность.
Не они создают священную тайную Индию, которую искал м-р Брантон. Он видел их. Он рассказывал о них. Он описывал их. Но он пробивался сквозь них, поскольку хотел тончайшей и чистейшей духовности. И он нашел ее в конце концов.
М-р Брантон ушел из людных мест далеко, в глубь джунглей — туда, и еще в Гималаи, уходят, по обыкновению, самые святые люди Индии — и в них нашел само олицетворение священной Индии. Махариши — Великий Мудрец — стал самым притягательным человеком для м-ра Брантона. Махариши не был единственным в своем роде. По всей Индии можно найти и других таких людей — немногих, но избранных. Они олицетворяют истинный дух Индии, и через них могучий Дух Вселенной проявляет себя в личностях.
Поэтому они дороже всего остального, и их нужно искать на этой земле. В этой книге мы видим результаты одного такого поиска.
Френсис Янгхасбенд
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
«Путешествию в тайную Индию» сопутствовал постоянный успех после ее опубликования в 1934 году. Книга эта популярна и после многих переизданий, она была переведена на несколько языков. Отец написал свою первую книгу в возрасте тридцати пяти лет. Псевдоним Поль Брантон он выбрал случайно.
Это история личной одиссеи. Поиск святых людей был руководящим принципом в его странствиях. Этой задаче он посвятил все свое профессиональное журналистское мастерство, соединенное с глубокими духовными исканиями.
Мой отец был следопытом. Благодаря этой книге западный мир познакомился с понятиями «йога» и «медитация». Отец исколесил вдоль и поперек субконтинент, опрашивая йогов, факиров и мистиков, исследуя ту сторону Индии, которая обычно неизвестна иностранцам. Его история стала рассказом о великом духовном приключении.
Спустя полвека, я прошел по следам отца, путешествуя по Индии и читая «памятные» лекции в его честь. Я узнал, что его имя все еще произносят с величайшим уважением. Многие индийцы говорили мне, что открыли для себя духовные глубины своей страны с помощью этой ценной книги. Я посетил открытый им ашрам и почтил зал медитаций, где жил Рамана Махариши. Я видел маленький домик, в котором жил мой отец, и вглядывался в башни Аруначалы.
Самым примечательным в моем путешествии была встреча с Его Святейшеством Шри Шанкара Ачарья, духовным главой Южной Индии, которого мой отец представил в главе 8. Сначала я не собирался встречаться с ним, но, оставив Раманашрам, решил разыскать его. Я колесил по дорогам страны часа три и едва нашел деревню, где он остановился. Как будто сама история повторилась, когда мне сказали, что навряд ли меня удостоят аудиенции. Однако дружелюбный ученик согласился передать мою визитку и вернулся с вестью, что Его Святейшество примет меня позади храма, чтобы избежать людской толчеи перед святилищем. Хрупкость его фигуры в шафрановом одеянии выдавала возраст — ему в то время исполнился девяносто один год. Я представился сыном Поля Брантона. Он ответил коротко. Переводчик передал мне: «Он знает!» Его Святейшество заговорил снова. «Он ждал тебя! Он надеялся!», — сказал переводчик. «Но как он узнал обо мне? Как он узнал, что я в Индии?» — спрашивал я себя? Я вытащил копию этой книги и показал его фотографию, где ему было тридцать восемь. «Я знаю!» — был его комментарий.
Я надеялся выпытать его взгляды на ситуацию в мире, как некогда и мой отец. Но вдруг все вопросы смешались, я почувствовал прилив мира и любви. И я смог только пасть ниц по древней традиции у ног Его Святейшества, когда он благословил меня. Он повесил мне на шею священную малу, гирлянду из ароматного сандалового дерева. Я надеваю ее ежедневно.
Так колесо совершило полный оборот полвека спустя.
Кеннет Тарстон Херст
Август, 1985
ВВЕДЕНИЕ
С момента первой публикации в 1934 году столько изменилось в Индии, что многие детали этого рассказа покажутся чуждыми современному читателю. Однако встречи, описанные в «Путешествии в тайную Индию», не потеряли и толики своей ценности спустя годы, и я по-прежнему полностью согласен с истинами этой работы.
В период ее написания в Индии обитали две серьезные группы мистиков. Всем известны заклинатели змей, гипнотизеры, предсказатели и факиры, они развивают особые способности и добиваются определенной власти в своей сфере. Другая группа состоит из людей, которые ищут Бога с помощью различных упражнений медитации. Эти мистики меньше числом, но, разбросанные по всей Индии, они гораздо важнее для индийской культуры.
Контакт с западными достижениями, образование, угроза японского и китайского вторжения, а также стремление к более высокому уровню жизни привели молодых индийцев к более простому и научно ориентированному взгляду на жизнь. Этому покровительствует политика модернизации и индустриализации Неру, тогда как мистицизм, метафизика и йога не обещают больших материальных выгод.
Благотворным результатом этих изменений явилось то, что у женщин появилось больше свободы, чем раньше. Ананда Майи[1] оставила свой ашрам в старом Бенаресе и ездит по стране с лекциями среди своих последователей. Ее встречают с почтением и восхищением, в своем путешествии она даже встретилась с Неру. Фанатикам, шарлатанам и обманщикам от религии теперь труднее эксплуатировать местных крестьян. Прогресс больших городов все больше и больше склоняет горожан руководствоваться политическими пристрастиями, и их споры порой неистовы. Во время моего посещения люди были намного дружелюбнее.
Большинство представленных мною индийских мудрецов уже ушли в мир иной, но я никогда не забуду их. Двое из этих мудрецов произвели на меня самое глубокое впечатление: это Махариши из Аруначалы, который переступил порог смерти, и — Шри Шанкара Ачарья из Канчи[2], духовный лидер Южной Индии. Он широко уважаем всеми, кого я считаю вправе оценивать духовные достижения человека, и он наиболее просветлен из всех живущих в Индии святых людей.
Возможно, уместно упоминание о другом необычном человеке, кто годами живет в изгнании у подножия Гималаев: далай-лама Тибета. Несмотря на крайнюю молодость, он обладает знанием учений буддизма. К врагам, в жестоких сражениях завоевавшим его родину, он демонстрирует отношение, приближающее его к Иисусу.
Когда я впервые писал эту книгу, я выразил сожаление, что немногие люди на Западе интересуются духовной Индией. Эти сожаления ушли в прошлое. В течение последних двадцати-тридцати лет люди Запада стали путешествовать в Индию и в ашрамы широко известных мастеров йоги.
Множество серьезных книг опубликовано на различных европейских языках, в них представлены и объяснены религиозно-философские индийские учения. Некогда это было предметом поиска немногих, теперь этих знаний жаждут тысячи людей из Европы и Соединенных Штатов.
Поль Брантон
Рим, февраль 1967
Глава 1
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ЧИТАТЕЛЮ
Существует много неясных страниц в пожелтевшей книге о жизни Индии, на которые я попытался пролить свет для пользы западных читателей. Первые путешественники возвращались домой, в Европу, с дикими историями об индийских факирах, и подобные истории привозят даже современные туристы.
Какая истина стоит за историями, которые снова и снова достигают наших ушей, обо всех этих мистических людях, коих одни называют йогами, а другие — факирами? Какая истина скрывается за неясными намеками, которые приходят к нам, об обитающей в Индии древней мудрости, которая обещает сверхъестественное развитие силы ума тем, кто занимается ею?
Я совершил долгое путешествие в поисках истины, и последующие страницы подытожат мой рассказ.
«Подытожат», — говорю я, ведь нехватка времени и места требует писать об одном йоге, а я встречал намного больше. Поэтому я выбрал несколько людей, которые наиболее интересны мне и будут интересны западному миру. Я слышал о так называемых святых людях с репутацией глубокой мудрости и необычной силы; и я странствовал жаркими днями и бессонными ночами, разыскивая их, а находил лишь глупцов, пусть и действующих из самых лучших побуждений, духовных рабов, почтенных невежд, фокусников, трюкачей с парой приемов и благочестивых обманщиков и прочих вымогателей денег. Вряд ли были бы интересны читателю страницы с рассказами о таких людях, и чтобы эта задача не стала для меня катастрофической, я пропускаю время, потраченное на них.
Я смиренно отношусь к полученной привилегии увидеть те стороны Индии, которые редко видят, — и еще меньше понимают — простые путешественники. Среди англичан, проживающих в этой обширной стране, лишь очень немногие занимались изучением этого аспекта, а из них, в свою очередь, мало кто достаточно свободен, чтобы глубже рассмотреть и описать его, ибо нужно уважать официальное мнение. Поэтому английские писатели, касавшиеся этого предмета, склонялись к большому скептицизму, который по самой природе своей затрудняет понимание многих источников природного знания, а также заставляет индийца, знающего нечто о глубинной стороне дела, избегать обсуждения данной темы. Белый человек чаще всего лишь поверхностно знаком с йогами (если знаком с ними вообще, да и то не с самой лучшей их частью). Последних нынче — только скромная горстка в стране, которая была их прародительницей. Они крайне редки и предпочитают скрывать свои истинные достижения от публики, принимая личину невежд. В Индии, в Тибете и Китае они избегают западного путешественника, грубо нарушающего их уединение, притворяясь незначительными и невежественными. Возможно, они нашли бы смысл в резкой фразе Эмерсона: «Быть великим — это быть неверно понятым»; я не знаю. В любом случае, это самые великие затворники, они не стремятся общаться с человечеством. А столкнувшись с ним, неохотно нарушают уединение, разве что ради краткого знакомства. Поэтому на западных континентах о странной жизни йогов написано столь мало, а написанное — столь туманно.
Рассказы индийских писателей более точны, но к ним следует относиться с большой осторожностью. К несчастью, индусам не хватает критического взгляда на эти вещи, и слухи смешаны с фактами без всякого порядка. Поэтому эти рассказы трудно назвать документальными. И я благодарю Небеса за научное образование, которое дал мне Запад, и за общий склад ума, выработанный журналистским опытом. Множество восточных суеверий основаны на фактах, но в них необходимо было тщательно разобраться. Я сохранял критичность, но был дружелюбно открыт для окружающих. Люди, узнавая, что, помимо моей философской позиции, я интересуюсь мистическим и чудесным, иногда старались приукрасить факты или вовсе увлекались захватывающими преувеличениями. Я потратил бы массу времени, пытаясь объяснить им, что Истина сильна и крепко стоит на своих ногах и без этого, но у меня было много других дел. Я рад, однако, что получал знание о восточных чудесах из первых рук, так же как я предпочитаю мудрость Христа невежеству его толкователей. Я разбирался в сумятице суеверий, не доверяя обману и древним обещаниям, ибо только истина — основа полного исследования. Я льстил себе, что всегда был в состоянии совместить в своей сложной натуре два элемента — научный скептицизм и духовную восприимчивость, элементы, обычно разделенные острым конфликтом и вопиющим противостоянием.
Я назвал эту книгу «Путешествие в тайную Индию», ибо она рассказывает об Индии, скрытой от любопытных глаз тысячами лет, хранившей себя столь ревностно, что нынче остались только быстро исчезающие крупицы. Йоги хранят знание столь тщательно, что в наши демократические дни это может показаться эгоизмом, и это объясняет, поче 
му оно постепенно исчезало из зримой истории. Тысячи англичан живут в Индии, сотни — посещают ее каждый год. Но мало кто знает что-либо о том, что однажды может стать для мира даже ценнее дорогого жемчуга и самоцветов, которые корабли привозили из Индии. Еще меньше людей решат пойти моим путем в поисках адептов йоги, ведь ни один англичанин не способен пасть ниц перед коричневым, полуобнаженным человеком в далекой пещере или в комнате, забитой учениками.
Неизбежный барьер, налагаемый кастовостью даже на человека с сильным характером и развитым умом, таков, что, покинув обитателей британских кварталов и отправившись в такую пещеру, он найдет общество йога неприятным, а его мысли — глупыми.
Но англичанин в Индии, будь то солдат, чиновник, торговец или путешественник, не заслуживает порицания за излишнюю гордость, которая не усаживает его на корточки перед циновкой йога. Помимо поддержания британского престижа, несомненно, важного и необходимого фактора, обычный тип святых людей, встреченный англичанином, скорее отталкивает, нежели притягивает. Не много потеряешь, не узнав такого человека. Но все же очень жаль, что, прожив долгие годы в этой стране, англичане часто остаются в полном неведении, какие мысли скрываются в голове индийского мудреца. Я помню интервью с кокни (коренным лондонцем) под тенью гигантского скального укрепления Трихонополя. Он более двадцати лет занимал важный пост на железной дороге. Я засыпал его вопросами о жизни в этом выжженном солнцем краю, а в конце задал излюбленный вопрос:
— Вы когда-нибудь встречали йогов?
Он взглянул на меня безучастно и ответил:
— Йогов? А кто это? Какие-то звери?
Такое невежество было вполне извинительно, когда он жил дома, слушая звуки Боу Беллс; но теперь, прожив в стране двадцать шесть лет, он выглядел крайне нелепо. Я позволил ему и далее оставаться в безмятежности.
Поэтому я спрятал свою гордость, странствуя среди народов Индостана; поэтому я относился к ним с полным пониманием и душевной симпатией, был свободен от предубеждений и уважал характеры независимо от цвета кожи; поэтому я искал Истину всю жизнь и готов был принять все, что Истина принесла бы мне на этой тропе — именно поэтому я сумел написать свою книгу. Я прокладывал путь среди толп суеверных глупцов и самозваных факиров в стремлении сесть у ног настоящих мудрецов и узнать из первых рук истинное учение индийской йоги. Я сидел на корточках на полу в уединенных хижинах многих отшельников, окруженный коричневыми лицами, и слушал странные наречия. Я искал среди этих последних одиночек лучших йогов, и слушал со смирением их пророческие поучения. Я часами беседовал с брахманами пандитами Бенареса, обсуждая вечные вопросы философии и веры, которые мучили ум и тревожили сердце человека, едва он начал задумываться о жизни. Я вновь и вновь отвлекался на магов и чудотворцев, странные случаи пересекали мою тропу. Я хотел собрать реальные факты о современных йогах из первых рук. Я гордился своим опытом журналиста, ибо я без задержек получал нужную мне информацию; этот опыт, от ученической доски до овладения скорописью синей ручкой, помогал мне отделять зерна от плевел; а возможности общения с людьми разного уровня, обусловленные моей профессией, — от оборванных нищих монахов до разъевшихся миллионеров — помогал мне без особого труда двигаться среди масс Индии, где я искал этих странных людей — йогов.
Однако моя внутренняя жизнь полностью отличалась от внешнего окружения. Я потратил много свободного времени, изучая книги с темным смыслом и малоизвестные окольные тропы психологического опыта. Я рылся в предметах, всегда скрытых Киммерийской тайной. К этому нужно добавить врожденное влечение к Востоку. Еще до первого моего визита он протянул свои щупальца, чтобы схватить мою душу; и в конце концов я стал изучать священные книги Азии, ученые толкования ее пандитов и размышления ее мудрецов, насколько их передавал английский перевод.
Этот двойной опыт оказался очень ценным. Он научил меня не позволять моей симпатии к восточным методам познания мистерий жизни ниспровергать научный критический и беспристрастный подход к поиску фактов. Но не обладая этой симпатией, я никогда бы не смог посещать людей в таких местах, которые презирает обычный англичанин в Индии. Отсутствие строгого научного подхода могло увести меня в дебри суеверия, как это произошло со многими индийцами. Нелегко сочетать эти противоречивые качества, но я твердо старался держать их в разумном равновесии.
* * *
Я не буду отрицать, что Запад мало чему учится у нынешней Индии, но я без колебаний утверждаю, что нам есть чему поучиться у индийских мудрецов прошлого и тех немногих, кто жив по сей день. Белый турист «пробегает» главные города и смотрит исторические виды, но с отвращением отворачивается от изнанки цивилизации, и, несомненно, она оправдывает это неодобрение. Однако самые умные путешественники должны однажды пройти не к осыпавшимся руинам бесполезных храмов, не к мраморным дворцам беспутных и давно умерших королей, а к живым мудрецам, которые способны открыть мудрость, не познанную нашими цивилизациями.
Эти индийцы — просто лентяи, растянувшиеся на жестоком тропическом солнце? Они не делают ничего и не думают ни о чем, что ценилось бы всем остальным миром? Путешественник видит только их материальное вырождение, а слабость или сила ума не видны издалека. Окажите уважение вместо презрения — и это поможет открыть запечатанные губы и закрытые двери.
Пусть Индия пребывала веками в дремотном сне; пусть даже сегодня в этом краю живут миллионы по-прежнему неграмотных крестьян, с тем же смешением ребяческого суеверия и наивной религии, какая была и у английских крестьян четырнадцатого века. Допустим также, что брахманы пандиты в природных центрах знания тщетно проводили годы в расщеплении жреческих волос и вытягивании метафизической проволоки, как делали это наши средневековые схоласты. Однако остается маленький, но бесценный островок культуры, обозначенный общим термином,'— йога. Она несет человечеству пользу, по-своему, не менее ценную, чем предлагают западные ученые. Она оздоровит тела, данные нам Природой; она подарит современной цивилизации самое необходимое — безупречное спокойствие ума, чтобы оно открыло надежные сокровища духа тем, кто потрудится для этого. Пусть даже та великая мудрость более принадлежит прошлому Индии, нежели ее настоящему; а сохраненное знание йоги мало процветает сегодня, хотя некогда ценилось и профессорами и верующими студентами. Быть может, таинственность, бережно окутывавшая ее, невольно убила распространение этой древней науки; я не знаю.
Возможно, было бы неплохо попросить западных собратьев взглянуть на Восток не ради новой веры, а ради нескольких камешков знания, чтобы добавить их к тому, что мы имеем. Когда востоковеды, подобные Бурнову, Максу Мюллеру и другим, появляются на научной арене и дарят нам что-то из литературных сокровищ Индии, крупные ученые Запада начинают понимать, что язычники этой страны не так уж и тупы, как твердит наше невежество. Ученые, заявляющие, что находят азиатское учение пустым и бесполезным для Запада, показывают только свое недомыслие. Практики, которые ввели эпитет «тупые» в свои исследования, показывают лишь узость своего мышления. Если наши представления о жизни полностью обусловлены чистой случайностью места рождения, тем, что мы появились на свет в Бристоле, а не в Бомбее, тогда мы недостойны звания цивилизованных людей. Люди, закрывшие разум для всех восточных идей, закрыли их для интересных мыслей, глубоких истин и стоящего психологического знания. Кто бы ни стал искать среди противоречивых знаний Востока в надежде найти драгоценные самоцветы странных фактов и еще более странной мудрости, этот поиск не будет для него напрасным.
* * *
Я поехал на Восток в поисках йогов и их герметических знаний. Мелькала мысль найти духовный свет и пророка жизни, пусть это и не было моей прямой целью. В своем поиске я странствовал вдоль берегов священных рек Индии — спокойного серо-зеленого Ганга, широкой Джамны и живописной Годавари. Я объездил всю страну. Индия впустила меня в свое сердце, и последняя горстка ее мудрецов открыли двери для неведомого западного человека.
Совсем недавно я жил среди людей, относящихся к Богу как к галлюцинации, человеческой фантазии, к духовной истине — как к простому бельму на глазу, а к предопределенному правосудию — как к конфетке для инфантильных идеалистов. Я сам был нетерпим к создателям теологического рая, которые уверенно показывают вам повсюду приметы существования Бога. Я испытывал только презрение к бесполезным фанатичным усилиям некритичных теоретиков.
Если впоследствии я начал думать чуть иначе о таких предметах, ясно, что тому была серьезная причина. Нет, я не принес клятву верности ни одной восточной религии, ибо предметы, которые я изучал, появились гораздо раньше. Я пришел к новому пониманию Божественного. Это может показаться малозначительным и личным делом, но я — дитя современного поколения, которое полагается на твердые факты и холодный разум, испытывая недостаток энтузиазма в делах религиозных, и я считаю это сильным достижением. Вера была восстановлена единственным путем, возможным для скептика, — не аргументами, но мудростью подавляющего опыта. И это фатальное изменение в моем образе мыслей произвел мудрец джунглей, скромный отшельник, кто прежде шесть лет жил в горной пещере. Может, он и не прошел бы экзамены в университет, но я не постыжусь написать в заключительных главах этой книги, как глубоко обязан этому человеку. Появление таких мудрецов обеспечивает Индии устойчивое внимание образованных людей Запада. Духовная жизнь тайной Индии все еще продолжается, пусть и под бурями политической агитации, и я пытался достоверно рассказать не об одном приверженце, достигшем силы и спокойствия, чего мы, простые смертные, жаждем с такой тоской.
В этой книге я засвидетельствовал и другие факты, удивительные и таинственные. Они кажутся невероятными сейчас, когда я сижу и печатаю свою книгу на машинке среди прозаического окружения английской деревни; и я сам удивляюсь своей опрометчивости, рассказывая о них скептичному миру. Но я сомневаюсь, что современные материалистические идеи, которые властвуют над миром, останутся вечными; уже ощущаются пророческие приметы грядущего изменения в образе мыслей человечества. И хотя я не верю в чудеса, как и большинство людей моего поколения, но я верю в то, что наше знание законов Природы неполно, а в результате прогресса ученые, прорвавшись на неисследованную территорию, откроют куда больше таких законов. И мы будем способны делать вещи, равносильные чудесам.
Глава 2
ПРЕЛЮДИЯ К ПОИСКУ
Учитель географии берет длинную указку и проводит ею по большой глянцевой карте, которая висит перед скучающим классом. Он показывает на треугольное красное пятно, простирающееся вниз, к экватору, и снова пытается пробудить интерес в учениках. Слабым голосом, нарочито замедленно он произносит как священное откровение:
— Индию называют ярчайшей драгоценностью в Британской короне...
И сразу мальчик с нахмуренным лбом, погруженный в мечты, внезапно приходит в себя и возвращается мыслями в грубое кирпичное здание, которое называется его школой. То ли звук этого слова «Индия» бьет тимпаном по его ушам, то ли оптический нерв его глаз видит на странице надпись с волнующим и мистически скрытым смыслом. Необъяснимое течение мыслей то и дело возвращает ученика к этому слову.
Учитель математики считает, что ученик решает задачку по алгебре, и не подозревает, что юный проказник использует школьную доску для скрытых целей. Ибо под прикрытием искусно разложенных книг мальчик быстро рисует головы в тюрбанах, смуглые лица и корабли со специями, которые перегружаются с плоских джонок.
Проходит отрочество, но интерес к Индостану не тускнеет и даже ширится и захватывает всю Азию. Снова и снова ученик придумывает безумные проекты, как отправиться туда. Он пересечет море. Разве это не стоит того, чтобы хоть на миг увидеть Индию? И пусть такие проекты ни к чему не приводят, он ораторствует перед соучениками, пока один из них не становится легкой жертвой его незрелого энтузиазма.
Они хранят молчание и трудятся втайне, планируя авантюрное путешествие пешком через всю Европу, намереваясь продолжить его по Малой Азии и Аравии, пока не будет достигнут порт Аден. Читатель улыбнется простодушной дерзости этого долгого путешествия. Но мальчики верят, что дружелюбный капитан корабля окажется добрым симпатичным человеком и возьмет их на борт своего судна. А через неделю они начнут исследовать Индию.
Приготовления к длительной экспедиции идут быстро. Сэкономленные деньги и собранные вещи, которые они наивно считают исследовательским снаряжением, складываются вместе. Тщательно изучаются карты и путеводители, а цветные рисунки и заманчивые фотографии усиливают страсть к путешествиям до горячечного жара. Наконец они устанавливают дату, когда щелкнут пальцами судьбе и оставят страну. Но кто знает, что его ожидает за углом?
Как нужно было бы сберечь их юношеский оптимизм и жажду приключений! Но в несчастливый день опекун второго мальчика открывает приготовления, допытывается о деталях дела и недрогнувшей рукой разрушает все их планы. Невозможно передать, как они страдали, вынужденные отказаться от задуманного.
И все-таки желание увидеть Индию никогда не оставляло вдохновителя неудавшейся экспедиции. Но расцвет юности принес иные интересы и власть связывающих обязанностей. Мечте об Индии пришлось отойти на второй план.
Время переворачивает страницу за страницей в календаре лет до тех пор, пока юноша неожиданно не встречается с человеком, который оживляет, пусть и на время, давнее стремление. Ибо лицо чужеземца смугло, его голова в тюрбане, а сам он — родом из наполненного солнцем Индостана.
* * *
Я набрасываю легкую сеть на воспоминания и ищу в ушедших годах картины того дня, когда этот человек входит в мою жизнь. Осень на исходе, воздух дышит туманом, и колючий холод пробирается под мою одежду. Холодные пальцы уныния сжимают мое угнетенное сердце.
Я захожу в ярко освещенное кафе, чтобы одолжить его тепла. Чашка горячего чая — такого сильнодействующего в иные времена — не приносит успокоения. Я не в силах прогнать мрачное настроение. Меланхолия заставляет меня служить ей, и будто черные занавеси опустились над вратами моего сердца.
Но беспокойство вновь выгоняет меня из кафе на открытую улицу. Я иду бесцельно по знакомым улицам, пока не оказываюсь перед давно знакомой книжной лавочкой. Древнее строение — пристанище столь же древних книг. Владелец ее[3] — чудак, человеческий реликт, сохранившийся с незапамятных времен. Он занимается только редкими томами и ранними изданиями и так нашел себя в нашей суетливой эпохе. Специализируясь на необычных темах со смутным смыслом, он обладает удивительными знаниями — какие только могут дать книги — об окольных путях учений и малоизвестных материях. Время от времени я любил заглядывать в старую лавку, чтобы подискутировать с ним.
Я вхожу и здороваюсь. Потом листаю пожелтевшие страницы томов, переплетенных в телячью кожу, или разглядываю выцветшие фолианты. Одна книга привлекает мое внимание; она кажется интереснее других, и я изучаю ее внимательнее. Продавец книг, взглянув через очки, замечает мой интерес и, по обыкновению, начинает на свой лад объяснять предмет книги — метемпсихоз, теорию о перевоплощении душ.
Старик следует старой привычке и рассуждает долго, приводя известные «за» и «против» этой странной доктрины лучше самого автора, словно писавшие об этом классические авторитеты ясны для него как свои пять пальцев. Я собираю по крохам массу любопытной информации.
Вдруг я слышу, как в дальнем конце лавки кто-то шевельнулся, и, обернувшись, замечаю высокую фигуру. Она появилась из полумрака внутренней комнатки — хранилища более дорогих книг.
Этот незнакомец — индиец аристократического облика. Он подходит к нам и обращается к букинисту.
— Мой друг, — говорит он тихо, — простите, что вмешиваюсь. Я нечаянно подслушал ваш разговор, ибо этот вопрос давно интересует и меня. Вы только что цитировали классических авторов, которые впервые упомянули идею о постоянном перерождении человека на этой земле. Глубочайшие умы среди греческих философов, мудрых африканцев и ранних христианских отцов церкви прекрасно понимали эту доктрину. Но каково, как вы думаете, ее истинное происхождение?
Он останавливается на миг, но не дает ответить.
— Позвольте мне сказать вам, — продолжает он с улыбкой, — вы должны обратиться к Индии, которая первой в Старом Свете приняла метемпсихоз. Он был основной догмой моих соотечественников с далекой древности.
Лицо собеседника пленяет меня. Оно необычно и выделилось бы среди сотен индийцев. Сдержанная сила — так читаю я его характер. У него проницательные глаза, волевой подбородок и высокий лоб. Кожа — темнее, чем обычно у индусов.
На его голове — великолепный тюрбан, украшенный впереди сверкающим драгоценным камнем. Но одежда — европейская, и к тому же отлично сшита.
Его вежливое поучительное замечание обращено не к старому джентльмену за прилавком; конечно же, это резко противоположное мнение предназначено для меня.
— Разве такое возможно? — скептически отвечает букинист. — Ведь города Восточного Средиземноморья были процветающими центрами культуры и цивилизации в дохристианскую эру! Разве не жили величайшие умы на территории от Афин до Александрии? Не их ли идеи были разнесены на Юг и Восток, пока не достигли Индии?
Индиец снисходительно улыбается.
— Вовсе нет, — незамедлительно отвечает он. — Истинное положение дел совершенно противоположно вашему утверждению.
— Неужели! Вы всерьез допускаете, что прогрессивный Запад получил свою философию от ленивого Востока? Нет, сэр! — протестует букинист.
Отчего же? Прочитайте снова вашего Апулея, мой друг, и вы узнаете, как Пифагор ходил в Индию учиться у брахманов. И обратите внимание, он начал учить доктрине метемпсихоза после своего возвращения в Европу. Это лишь один пример. Я могу найти другие. Ваше отношение к ленивому Востоку вызывает у меня улыбку. Тысячи лет назад наши мудрецы раздумывали над глубочайшими проблемами, пока даже наши крестьяне не осознали, что такие проблемы существуют.
Он резко обрывает себя, внимательно смотрит на нас и ждет, пока его слова достигнут наших умов. Я понимаю, что старый букинист слегка сбит с толку. Никогда прежде я не видел, чтобы он так долго молчал или был так глубоко озадачен интеллектуальным авторитетом другого человека.
Я молча слушаю слова другого посетителя, не пытаясь вставить замечание. Мы все осознаем короткое затишье в разговоре и не нарушаем его. Потом индиец вдруг поворачивается, уходит во внутреннюю комнату и через пару минут появляется с ценным фолиантом, который выбрал на полках. Он платит за книгу и собирается покинуть лавку. Я изумленно смотрю ему вслед, но он, дойдя до дверей, неожиданно возвращается ко мне и достает из кармана бумажник с визитками.
— Не хотели бы вы продолжить со мной эту беседу? — спрашивает он с легкой улыбкой. Я поражен, но радостно соглашаюсь. Он подает мне визитку и приглашает на обед.
* * *
Вечером я отправляюсь на поиски дома чужестранца, эта задача дается мне с большим трудом, ведь промозглая мгла плотно окутывает улицы.
Художник, скорее всего, нашел бы романтичную красоту в этих туманах, которые порой нависают над городом, делая смутными огни. Но мой ум сосредоточен на предстоящей встрече, и я не замечаю красот и не чувствую прохлады сырого воздуха.
Конечная цель моих странствий — появившиеся внезапно массивные ворота. Две большие лампы, словно приветствуя, висят на железных подвесках. Я вхожу в дом с радостным удивлением. Хотя индиец даже не намекнул на его необычную обстановку, видно, что хозяин обладает щедростью, прекрасным вкусом и не стеснен в средствах.
Я оказываюсь в большой комнате, которая могла бы быть частью азиатского дворца; так экзотична ее обстановка и цветисты пышные украшения. Закрыв за собо