На дороге, идущей в Мадрас, кто-то догоняет меня. Я оборачиваюсь, и йог в желтой одежде, — а это он, — награждает меня лучезарной улыбкой. Его рот растянут от уха до уха, а глаза превратились в узкие щелки.
— Вы хотите поговорить со мной? — спрашиваю я.
— Да, сэр, — быстро отвечает он на хорошем английском. — Хотелось бы узнать, что вы делаете в нашей стране?
Я озадачен таким назойливым любопытством и отвечаю неопределенно.
— О! Я просто путешествую повсюду.
— Вы ведь, я полагаю, интересуетесь нашими святыми?
— Да... немного.
— Я — йог, сэр, — сообщает он мне.
Это самый рослый из всех йогов, каких я только видел.
— И давно вы им стали?
— Уже три года, сэр.
— Ну, позвольте сказать, вы не выглядите от этого хуже!
Он, довольный, вытягивается в струнку и становится по стойке смирно. И хотя его ноги босы, щелканье пяток подразумевается.
— Семь лет я был солдатом Его Величества короля-императора! — восклицает он.
— В самом деле!
— Да, сэр. Я служил в рядах Индийской армии во время Месопотамской кампании. После войны меня отправили в департамент военных финансов за выдающиеся умственные способности.
Я невольно улыбаюсь этой саморекламе.
— Я оставил службу по семейным обстоятельствам и пережил много страданий. Это побудило меня вы брать духовную тропу и стать йогом.
Я протягиваю ему визитку.
— Давайте познакомимся? — предлагаю я.
— Мое имя Субраманья, а кастовое — Айяр, — быстро докладывает он.
— Хорошо, м-р Субраманья, теперь я жду объяснения вашего замечания, которое вы мне нашептали в доме молчаливого Мудреца.
— Так и я жду момента, чтобы сказать вам это! Задайте свои вопросы моему учителю, ибо он — мудрейший человек в Индии, даже мудрее йогов.
— Да что вы? Разве вы проехали всю Индию? Вы встречались со всеми великими йогами, раз делаете такое заявление?
— Я встречал некоторых из них, ибо знаю страну от пещеры Коморина до Гималаев.
— В самом деле?
— Я никогда не встречал подобного ему. Он великой души человек. Я хочу, чтобы вы встретились.
— Почему?
— Потому что он отправил меня к нам! Это его сила привлекла вас в Индию!
Такое заявление задевает меня как чересчур преувеличенное, и это меня отталкивает. Я всегда боялся напыщенного пустословия эмоциональных людей, но, очевидно, йог в желтом одеянии крайне эмоционален. Это явно обнаруживают и его голос, и жесты, и сама внешность.
— Не понял, — звучит мой холодный ответ.
Он пускается в дальнейшие объяснения.
— Восемь месяцев назад я встретился с ним. Мне позволили оставаться подле него пять месяцев, а затем однажды я отправился дальше в мои странствия. Не думаю, что вы где-нибудь еще встретите подобного человека. Его духовные дарования столь велики, что он ответит на ваши невысказанные мысли. Вам стоит лишь побыть с ним в течение короткого времени, и вы поймете его высокую степень духовности.
— И вы уверены, что он радушно примет меня?
— О сэр! Без сомнений. Говорю же, он послал меня за вами.
— Так где он живет?
— На Аруначале — Холме Священного Огня.
— И где это?
— На территории Северного Аркота, это дальше на юг. Я буду вашим проводником, если позволите. Мой учитель развеет ваши сомнения и устранит ваши проблемы, ибо знает высшую истину.
— Это кажется весьма интересным — допускаю я неохотно, — но, к сожалению, этот визит невозможен в настоящее время. Дело в том, что мои чемоданы собраны, и вскоре я уезжаю на северо-восток. Мне назначены две важные встречи.
— Но это важнее.
— Извините. Мы встретились слишком поздно. Я уже сделал все приготовления и не могу их с легкостью изменить. Хотите, я приеду на Юг позднее, но пока отложим это путешествие.
Йог явно разочарован.
— Вы упускаете счастливый случай, сэр, и...
Я предвижу бесполезные доводы, и потому резко обрываю его.
— Я должен оставить вас. Во всяком случае, благодарю.
— Я не приму ваш отказ, — упрямо заявляет он. — И завтра вечером найду вас, надеясь услышать, что вы изменили свое решение.
Наша беседа внезапно заканчивается. Я смотрю, как его сильная крепкая фигура в желтой одежде пересекает дорогу.
Придя домой, я начинаю сомневаться, не совершаю ли я ошибку. Если мастер хотя бы вполовину так уважаем, как говорит его ученик, то стоит отправиться в трудное путешествие к южному концу полуострова. Но я так устал от энтузиастов фанатиков. Они поют хвалебные гимны своим учителям, а те на поверку, к сожалению, не выдерживают никакой критики под испытующим взглядом европейца. К тому же бессонные ночи и душные дни совершенно расшатали мои нервы; поэтому боязнь оказаться раздраженным простофилей, отправившись в путь, поддерживает мое решение. Тем не менее, эти доводы терпят неудачу, вытесняясь неким предчувствием, что, может быть, существует какая-то реальная основа под ревностной настойчивостью йога настаивать на особом статусе его учителя. И я разочарован собой.
* * *
Во время завтрака — чай и печенье — слуга сообщает о посетителе. Последний оказывается членом чернильного братства, а именно писателем Венкатарамани.
Несколько писем с рекомендациями лежат нетронутыми на дне моего чемодана. Я не хочу ими пользоваться, удовлетворяя странную прихоть, ибо собираюсь испытать, что могут сделать боги в лучшем — или худшем — случае.
Однако, готовясь начать мой поиск, я использовал одно письмо в Бомбее, а второе достал в Мадрасе, ибо должен был доставить вместе с ним личное послание. И как раз вторая записка привела к моей двери Венкатарамани.
Он — член сената Мадрасского университета, но более известен, как автор талантливых эссе и рассказов о деревенской жизни. Он — первый индийский писатель в округе Мадраса, кто пишет на английском языке, и кому публично вручили вырезанный из слоновой кости значок за заслуги перед литературой. Венкатарамани пишет в утонченном стиле и так хорошо, что снискал высокую похвалу Рабиндраната Тагора в Индии и покойного лорда Хелдана в Англии. Проза Венкатарамани наполнена прекрасными метафорами, но его истории рассказывают о печальной жизни заброшенных деревень.
Когда он входит в комнату, я вижу высокого худощавого человека с маленькой головой, на которой торчат пучки волос. У него небольшой подбородок, а глаза за очками выдают мыслителя, идеалиста и поэта в одном лице. К тому же скорбь страдающих крестьян отражена в потускневших радужных оболочках его глаз.
Вскоре мы находим общие интересы. И вот после того, как мы обменялись мнениями о множестве вещей; после того, как мы презрительно раскритиковали политиков и воскурили фимиам любимым авторам, я неожиданно поддаюсь порыву открыть ему истинную причину моего приезда в Индию. Я очень искренне говорю о своих устремлениях и расспрашиваю о местонахождении настоящих йогов, обладающих доказуемыми достижениями, предупреждая, что не особенно заинтересован во встречах с неопрятными аскетами или фокусниками-факирами.
Он отрицательно качает головой.
— В Индии уже давно нет таких людей. Растущий материализм нашей страны и ее глубокий упадок, с одной стороны, влияние бездуховности западной культуры — с другой, привели к тому, что люди, которых вы ищете, великие учителя, почти полностью исчезли. В то же время я твердо убежден, что, даже если кто-то и живет еще, возможно, в уединении лесов, то, посвятив поискам целую жизнь, вы едва ли найдете их. Когда мои соотечественники индийцы предпринимают подобный вашему поиск, им приходится долго и далеко странствовать. Вы представляете, насколько труднее это будет для европейца?
— Значит, вы полагаете, что для меня нет и проблеска надежды? — спрашиваю я.
— Ну, может, вам повезет.
Что-то вдруг заставляет меня спросить:
— Вы слышали об учителе, который живет в горах Северного Аркота?
Он качает головой.
Наша беседа возвращается к литературе.
Я предлагаю ему сигарету, но он не курит. Пока я затягиваюсь душистым дымом турецкого табака, Венкатарамани изливает свое сердце в пылкой хвале исчезающим идеалам старой индийской культуры. Он ссылается на такие идеи, как простота жизни, служение общине, неторопливое существование и духовные цели. Он жаждет уничтожить тупость паразитизма, которая растет на теле индийского общества. Но благороднее всего, на его взгляд, — спасение полумиллиона деревень Индии от превращения их в простые вербовочные центры для трущоб больших индустриальных городов. Хотя эта угроза еще далека, его пророческое видение и память о западной индустриальной истории видит в этом определенные тенденции современности. Венкатарамани рассказывает мне, что родился в богатой семье, имеющей поместье близ одной из старейших деревень Южной Индии, и сильно сокрушается по поводу упадка культуры и материального обеднения, постигших жизнь деревни. Ему нравится составлять проекты улучшения жизни простых сельчан, и он отказывает себе в счастье, пока они несчастливы.
Я спокойно пытаюсь понять его точку зрения. Наконец он уходит, и я наблюдаю, как его высокая сухощавая фигура удаляется по дороге.
Но рано утром меня удивляет его внезапный визит ко мне. Его экипаж поспешно въезжает в ворота, так как оказывается, что он боится уже не застать меня.
— Вчера поздно вечером я получил сообщение, что мой высокий покровитель остановится на день в Чинглепуте, — выдыхает он, и, восстановив дыхание, продолжает: — Его Святейшество Шри Шанкара Ачарья из Кумбаконама — духовный глава Южной Индии. Миллионы людей почитают его одним из Божественных учителей. Так случилось, что он проявил большой интерес ко мне и поспособствовал моей литературной карьере, и, конечно, он — первый, к кому я обращаюсь за духовным советом. Мне необходимо сейчас сказать вам, что я вчера удержался от упоминания о нем. Мы почитаем его как учителя высшего духовного знания. Но он не йог. Он — не только духовный глава Южной Индии, но и истинный святой и великий религиозный философ. Поэтому он хорошо знаком с большинством духовных течений современности, а в силу своей осведомленности может знать и о настоящих йогах. Ибо много ездит от деревни к деревне, от города к городу, а потому прекрасно осведомлен в таких вопросах. Где бы он ни был, святые стекаются почтить его. Он может дать вам полезный совет. Хотите поехать к нему?
— Вы чрезвычайно добры. Я поеду с радостью. А где находится Чинглепут?
— Всего в тридцати пяти милях отсюда. Но постойте...
— В чем дело?
— Я начал сомневаться, даст ли вам Его Святейшество согласие на аудиенцию. Конечно, я сделаю все возможное, чтобы убедить его. Но...
— Я — европеец, — заканчиваю я предложение за него. — Я понимаю.
— Вы пойдете на риск получить резкий отказ? — спрашивает он озабоченно.
— Конечно. Идемте.
После легкого завтрака мы отправляемся в Чинглепут. Я засыпаю литературного собрата вопросами о человеке, которого надеюсь увидеть нынче днем, и узнаю, что Шри Шанкара аскетичен в еде и в одежде, но сан высокой службы велит ему путешествовать с королевскими церемониями. За ним следует свита верховых слонов и верблюдов, пандитов и их учеников, посыльных и просто последователей. Куда бы он ни направился, он становится магнитом для толп посетителей со всей округи. Они идут за духовной, душевной, физической и финансовой помощью. Тысячи рупий ежедневно кладут у его ног богатые, но он принял обет бедности, и эти доходы идут на полезные цели. Он помогает бедным, содействует образованию, восстанавливает разрушенные храмы и улучшает состояние искусственных дождевых водоемов, которые так полезны в безводных землях Южной Индии. Но его миссия в основе своей духовна. Всякий раз, останавливаясь, он пытается воодушевить людей глубоким смыслом наследия индуизма, а также возвысить их сердца и умы. Обычно он проводит беседу в местном храме, а затем отвечает на частные вопросы бесчисленных просителей, стекающихся к нему.
Я узнаю, что Шри Шанкара — шестьдесят шестой носитель титула по прямой линии преемственности от первого Шанкары. И поскольку я собираюсь воспользоваться его положением и властью в интересах дела, по моему разумению, то вынужден задать Венкатарамани несколько вопросов об основателе династии. Оказывается, первый Шанкара процветал свыше тысячи лет назад и был одним из величайших в истории брахманов мудрецом. Его можно характеризовать как рационального мистика, так и философа высокого класса. В то время индуизм находился в беспорядочном и устаревшем состоянии, неуклонно теряя духовную жизненность. Шанкара словно был рожден для миссии. С восемнадцати лет он обошел всю Индию пешком, он спорил с интеллигенцией и жрецами каждого округа, через которые он проходил, проповедуя учения собственного сочинения и приобретая множество последователей. Его ум был столь проницателен, что, как правило, он превосходил своих собеседников. Он был достаточно счастлив, став признанным и почитаемым как пророк еще при жизни, а не после смерти.
Он ставил перед собой много задач. Отстаивая главную религию страны, Шанкара выступал против вредных суеверий, возникавших под ее прикрытием. Он пытался привести людей на путь добродетели и разоблачал тщетность надежд лишь на богато украшенные обряды, не сопровождаемые личным духовным усилием. Он нарушил кастовые правила, совершив погребение после смерти своей матери, и за это брахманы отлучили его от церкви. Этот бесстрашный юноша был достойным наследником Будды, первым известным разрушителем каст. В противоположность жрецам он учил, что каждый человек, независимо от касты или цвета кожи, может получить благословение Бога и знание высшей Истины. Он не основывал особого учения, а считал, что каждая религия является тропою к Богу, если искренне придерживаться и следовать ее мистической сути. Для доказательства своих доводов он разработал совершенную и тонкую систему философии и оставил большое литературное наследие, которое почитается священным учением по всей стране. Пандиты очень дорожат его философским и религиозным наследством, хотя они, как и следовало ожидать, уклоняются от сути и оспаривают его смысл.
Шанкара путешествовал по всей Индии в одежде цвета охры и с посохом пилигрима. Будучи искусным стратегом, он основал четыре великих монастыря в четырех сторонах света. Один был в Бадринате на Севере, в Пури на Востоке, и так далее. Центральный орган управления вместе с храмом и монастырем был учрежден на Юге, где он начинал свои труды. До сегодняшнего дня Юг остается святая святых индуизма. Из этих монастырей подготовленные группы монахов должны были выходить с окончанием сезона дождей и обходить страну, передавая послание Шанкары. Этот выдающийся человек умер рано, в возрасте тридцати двух лет, хотя одна легенда гласит, что он просто исчез.
Ценность этой информации становится очевидной, когда узнаю, что его последователь, кого я надеюсь увидеть в этот день, ведет ту же самую работу и несет то же самое учение. В этой связи есть странное предание. Первый Шанкара обещал своим ученикам, что по-прежнему будет пребывать среди них в духе и что будет совершать этот мистический процесс «вселением» в своих последователей. Отчасти похожая теория используется службой далай-ламы Тибета.
В последние предсмертные мгновения очередной Шанкара называет достойного последователя. Отобранный человек — это обычно юноша нежного возраста, которого затем отдают в руки лучших учителей, имеющихся в распоряжении, поручая им его основательное обучение для подготовки к высокому положению. И это обучение не только религиозное и интеллектуальное, оно включает в себя занятия высшей йогой и медитации. За обучением следует жизнь огромной активности в служении своему народу. Это исключительный факт, что за многие века учреждения этой династии ни один обладатель титула не был известен иначе, как высочайший и бескорыстнейший характер.
Венкатарамани приукрашивает рассказ историями о замечательных дарованиях Шри Шанкары Шестьдесят Шестого. Это повествование о чудесном исцелении его собственного кузена. Последний был искалечен ревматизмом и прикован к постели долгие годы. Шри Шанкара посещает его, касается тела, и спустя три часа больному становится настолько лучше, что он встает с постели; вскоре он излечился полностью.
Кроме того, бытует суждение, что Его Святейшество читает мысли других людей; во всяком случае Венкатарамани абсолютно уверен, что это — правда.
* * *
В Чинглепут мы въезжаем по шоссе, вдоль которого тянутся пальмы, и находим лабиринт белоснежных домишек, скученность красных крыш и узких переулков. Мы спускаемся к центру города, где собралась большая толпа народа. Я приглашен в дом, где группа секретарей деловито занимаются разборкой огромной почты, пересылаемой Его святейшеству из резиденции в Кумбаконаме. Я ожидаю в приемной без стульев, пока Венкатарамани посылает одного из секретарей с посланием к Шри Шанкаре. Через полчаса человек возвращается с ответом, что аудиенция мне не может быть дарована. Его Святейшество не видит возможности принять европейца, к тому же две сотни людей уже ждут встречи с ним. Ради этого множество людей приехали в город прошлой ночью. Секретарь щедр на извинения.
Я философски принимаю ситуацию, но Венкатарамани собирается пойти к Шри Шанкаре как давний друг и походатайствовать за меня. Некоторые люди в толпе недовольно ропщут, узнав о его решении проникнуть в вожделенный дом без очереди. Но с бесконечными извинениями он все же пробивается к двери и через некоторое время возвращается с улыбкой победителя.
— Его Святейшество сделает для вас исключение. Вас примут примерно в час.
У меня полно свободного времени побродить по живописным улочкам, сбегающимся к храму. По дороге я встречаю служителей, которые ведут к водопою процессию серых слонов и больших желто-коричневых верблюдов. Кто-то показывает мне на внушительное животное, которое носит духовного главу Южной Индии в его путешествиях. Ибо он ездит, в соотвествии с обычаями, как правитель, восседая в пышном паланкине на спине высокого слона. Тот покрыт богато украшенной попоной, дорогими тканями и золотым шитьем. Я наблюдаю, как величавое старое животное вышагивает по улице. Его туловище поднимается и опускается в такт шагам.
Вспоминая старинный обычай, предписывающий небольшое подношение в виде свежих или засахаренных фруктов и цветов при посещении духовной особы, я выбираю подарок для моего августейшего хозяина. В продаже только цветы и апельсины, и я набираю, сколько возможно донести.
В толпе перед временной резиденцией Его Святейшества я чуть не забыл другой важный обычай. «Снимите вашу обувь»,— быстро напоминает мне Венкатарамани. Я снимаю и оставляю ее на улице, надеясь, что она еще будет там, когда я вернусь!
Мы проходим в очень маленькую дверь и заходим в пустую приемную. В дальнем ее конце — слабо освещенная огороженная ниша, где я замечаю стоящую невысокую фигуру. Я приближаюсь, кладу скромное приношение и низко кланяюсь. Есть артистическая утонченность в этой церемонии, она очень нравится мне вне зависимости от ее необходимости как для выражения уважения, так и безобидной учтивости. Я хорошо знаю, что Шри Шанкара — не папа, ибо такого сана нет в индуизме, но он — Учитель и вдохновитель огромной религиозной паствы. Вся Южная Индия склоняется под его покровительство.
* * *
Я молча смотрю на него. Этот невысокий человек одет в монашеское одеяние цвета охры и опирается всем весом на посох паломника. Мне сказали, что ему не больше сорока, и я удивляюсь его совершенно седым волосам.
Его благородное лицо в серых и коричневых тонах занимает почетное место в длинной портретной галерее моей памяти. Неуловимая черта, которую французы удачно называют духовностью, присутствует в его лице. На нем выражение скромности и кротости, большие темные глаза очень спокойны и красивы. Нос короткий, прямой и классически правильный. Клочковатая маленькая борода на подбородке. Но примечательнее всего — серьезное выражение его губ. Такое лицо могло быть у одного из святых, чьи лики украшали христианскую церковь в Средние века, но оно обладает еще и интеллектуальностью. Я полагаю, что практичные западные люди сказали бы, что у него глаза мечтателя. Не объяснимым образом я чувствую нечто большее, чем просто мечты, за этими тяжелыми веками.
— Ваше Святейшество так добр, принимая меня, — говорю я, чтобы начать.
Он поворачивается к моему спутнику, писателю, и говорит что-то на местном наречии. Я верно угадываю смысл его слов.
— Его Святейшество понимает ваш английский, но боится, что вы не поймете его выговор. Поэтому он предпочитает, чтобы я переводил его ответы, — говорит Венкатарамани.
Я опускаю первые фразы моего интервью, ибо они больше касаются меня, чем этого духовного главы Индии. Он расспрашивает о моем личном опыте пребывания в его стране; очень заинтересовано выясняет, какое впечатление производят на иностранца индийские люди и учреждения. И я искренне делюсь своими впечатлениями, свободно и откровенно смешивая похвалу и критику.
Беседа перетекает в более широкое русло, и я крайне удивлен тем, что он регулярно читает английские газеты и хорошо осведомлен о текущих делах во внешнем мире. Он, действительно, знаком с самыми последними слухами из Вестминстера и знает, в каких болезненных муках рождается в Европе беспокойное дитя демократии.
Я вспоминаю твердое убеждение Венкатарамани, что Шри Шанкара обладает пророческим видением. И это вызывает во мне прихоть узнать его мнение о будущем мира.
— Как вы думаете, когда политические и экономические условия начнут улучшаться повсюду?
— Редко изменения к лучшему происходят быстро, — отвечает он. — Такому процессу всегда нужно определенное время. Как улучшатся условия, если народы ежегодно тратят все больше средств на смертоносное оружие?
— Однако сейчас очень много говорят о разоружении. Разве это не имеет значения?
— Если вы отдадите на слом ваши боевые корабли и дадите проржаветь вашим пушкам, это не остановит войну. Люди будут продолжать сражаться, даже если у них будут только палки!
— Но что нужно делать, чтобы избежать этого?
— Только духовное понимание между народами, между бедными и богатыми пробудит добрую волю и затем принесет реальный мир и процветание.
— Это выглядит таким далеким. Ваша точка зрения не кажется жизнерадостной, не так ли?
Его Святейшество тяжелее опирается на посох.
— Есть еще Бог, — замечает он кротко.
— Если и есть, Он очень далек, — возражаю я дерзко.
— У Бога нет ничего, кроме любви к человечеству, — приходит тихий ответ.
— Судя по несчастьям и бедствиям современного мира, у Него нет ничего, кроме равнодушия, — вырывается у меня невольно, с горькой иронией в голосе. Его Святейшество смотрит на меня странно, и я тотчас же сожалею о своих поспешных словах.
— Терпеливые глаза видят глубже. Бог воспользуется человеческими инструментами и уладит дела в свой час. Смятение между народами, моральная испорченность людей и страдания миллионов убогих спровоцируют в противодействие приход великого божественно вдохновленного человека. В известном смысле в каждом веке есть свой спаситель. Процесс подобен закону физики. Чем больше бедствия, причиненные духовным невежеством и материализмом, тем величественнее будет человек, который придет на помощь миру.
— В таком случае вы на самом деле надеетесь на появление кого-то и в наше время?
— В нашем веке, — поправляет он. — Несомненно. Беды мира так велики, а его духовная тьма так плотна, что вдохновленный Богом человек непременно придет.
— Тогда, по вашему мнению, люди будут деградировать все больше? — спрашиваю я.
— Нет, я так не думаю, — отвечает он терпеливо. — В человеке постоянно пребывает божественная душа, и она в конце концов вернет его к Богу.
— Но некоторые бандиты в наших западных городах ведут себя так, словно в них обитают демоны, — возражаю я, думая о современных гангстерах.
— Порицайте не людей, а окружающую обстановку, в которой они рождены. Эта среда и обстоятельства вынуждают их становиться хуже, чем они есть. Это происходит и на Западе, и на Востоке. Общество должно прийти в согласие на высочайшей ноте. Материализм должен быть уравновешен идеализмом; нет другого действенного средства для исцеления болезней мира. Извечные проблемы повсеместно погружают страны в подлинную агонию, которая приведет к необходимым изменениям, так и неудача часто бывает как дорожный столб, указывающий на другую дорогу.
— Неужели вы считаете возможным, чтобы люди ввели духовные принципы в свои мирские дела?
— Действительно так. Это вполне осуществимо, ибо это — единственный путь к результату, который в конечном счете удовлетворит всех и не исчезнет вскорости. Чем больше людей в мире найдут духовный свет, тем быстрее он распространится. Индия, к ее чести, поддерживает и уважает духовных людей, хотя и меньше, чем в прежние времена. Если весь мир пойдет по ее стопам и примет руководство человека проницательного и духовного, тогда весь мир обретет спокойствие и процветание.
Наша беседа идет своим чередом. Вскоре я замечаю, что Шри Шанкара не хулит Запад для возвеличивания Востока, как многие его сограждане. Он соглашается, что каждая половина земного шара обладает своим набором достоинств и недостатков и что в этом они приблизительно равны! Он надеется, что благоразумные потомки сплавят лучшие черты азиатской и европейской цивилизаций в высшую и уравновешенную социальную систему.
Я оставляю этот предмет разговора и прошу разрешения задать несколько личных вопросов. Он охотно соглашается.
— Давно ли Ваше Святейшество приняло свой сан?
— С 1907 года. Тогда мне было всего двенадцать лет. Спустя четыре года после назначения, я удалился в деревню на берегах Каувери, где на три года погрузился в медитацию и обучение. Только после этого начались мои общественные труды.
— Вы редко остаетесь в вашей резиденции в Кум-баконаме, не так ли?
— Видите ли, я был приглашен в гости махараджей Непала в 1918 году. Я согласился и с тех пор медленно еду к его государству на далеком севере. Но — смотрите! — за все эти годы я продвинулся лишь на несколько сотен миль, ибо традиция моего служения обязывает, чтобы я останавливался в каждой деревне и городе, которые я проезжаю по пути или которые приглашают меня, если это не слишком далеко. Я должен проводить духовные наставления в местных храмах и некоторое обучение жителей.
Я перехожу к своему поиску, и Его Святейшество расспрашивает, каких йогов или святых я уже встретил. Тогда я говорю ему откровенно:
— Я хотел бы встретить человека высоких достижений в йоге, чтобы он доказал или показал их.
Многие ваши святые люди способны только на слова, когда спрашиваешь их о доказательствах. Или я прошу слишком многого?
Спокойные глаза встречаются с моими.
Молчание длится целую минуту. Его святейшество теребит свою бороду.
— Если вы ищете посвящения в высшую йогу, то ищете не так уж много. Ваша жажда поможет вам, и я чувствую силу вашей решимости; кроме того духовный свет начинает пробуждаться в вас; несомненно, он поведет вас к вашей цели.
Я не уверен, правильно ли понял его.
— До сих пор я в своих действиях полагался только на себя. Даже некоторые ваши древние мудрецы говорят, что нет иного бога, чем тот, который внутри нас, — отваживаюсь сказать я.
И приходит быстрый ответ:
— Бог везде. Как можно ограничивать Его в самом себе? Он поддерживает всю Вселенную.
Я чувствую, что забрался в недоступные моему пониманию глубины и спешно сворачиваю беседу с полутеологической темы.
— Какой наиболее правильный курс мне выбрать?
— Продолжайте странствия. Когда вы завершите их, вспомните обо всех йогах и святых, встреченных на пути; затем определите, кто привлек вас более всего. Возвращайтесь к нему, и, несомненно, он одарит вас своим посвящением.
Я смотрю на его спокойный профиль и восхищаюсь этой исключительной безмятежностью.
— Но предположим, Ваше Святейшество, что никто из них не окажется достаточно притягательным для меня. Что тогда?
В этом случае вы будете продолжать идти в одиночестве, пока Сам Бог не посвятит вас. Регулярно занимайтесь медитацией; размышляйте о высших предметах с любовью в сердце; чаще думайте о душе; все это поможет вам прийти к цели. Лучшее время для занятий — час пробуждения и следующее — час сумерек. Мир спокойнее в эти часы и меньше будет мешать вашей медитации.
Он доброжелательно смотрит на меня. Я начинаю невольно завидовать священному покою его бородатого лица. Наверное, его сердце никогда не знало опустошающих переворотов, которые покрыли рубцами мое? И я спрашиваю порывисто:
— Если я потерплю неудачу, можно ли вернуться к вам за помощью?
Шри Шанкара мягко качает головой.
— Я — глава общественной организации, и мое время больше не принадлежит мне. Мои труды отнимают почти все мое время. Много лет уже я трачу в сутки только три часа на сон. Могу ли я брать личных учеников? Вам нужно искать мастера, кто посвящает свое время ученикам.
— Но известно, что настоящие мастера редки, и европейцу вряд ли удастся найти их.
Он кивает, соглашаясь с моим замечанием, но добавляет:
— Истина существует. Ее можно найти.
— Не направите ли вы меня к такому Учителю, который, по вашему мнению, способен дать мне доказательства истинности высшей йоги?
Его Святейшество долго не отвечает после затянувшегося молчания.
— Да. Я знаю только двух мастеров в Индии, которые могли бы дать вам то, что вы желаете. Один из них живет в Бенаресе, скрываясь в большом доме, который сам скрыт среди обширного сада. Не многие получают доступ к нему; и европейцу определенно не позволят нарушить его уединение. Я могу послать вас к нему, но боюсь, он откажется принять европейца.