С ДУХОВНЫМ ВОЖДЕМ ЮЖНОЙ ИНДИИ 10 глава




— Наши медики еще гадают о главном назначении шишковидной железы, — замечаю я.

— Оно таково, к тому же учтите, что она фокусирует личную духовную сущность, которая дает жизнь и силы уму и телу человека. Духовная сущность покидает шишковидную железу во время дремы, глубокого сна или вследствие транса; а когда она оставляет железу окончательно, тело умирает. Тело человека — это уменьшенное отображение всей вселенной ввиду того, что в нем представлены в миниатюре все элементы эволюции творения. И поскольку тело связано со всеми более тонкими сферами, для нашей духовной сущности вполне достижим высший мир духа. Когда эта сущность оставляет шишковидную железу и поднимается вверх, ее прохождение сквозь серое вещество мозга связывает ее со вселенским разумом, а прохождение сквозь белое вещество мозга возносит ее сознание к высшим духовным реалиям. Но достижение такого духовного сознания требует спокойствия, полного овладения своими чувствами, иначе невозможно изолироваться от внешних воздействий. Поэтому суть наших занятий йогой — полное сосредоточение, которое направляет во внутрь поток внимания, отрешаясь от внешнего мира, пока полностью не будет достигнуто внутреннее созерцание.

Я отвожу взгляд, пытаясь усвоить льющийся поток тонких неясных идей. Разросшееся собрание возле нас напряженно слушает беседу. Спокойные утверждения, подкрепляющие слова их Учителя, поражают меня, но...

—Вы говорите, что проверить эти утверждения можно, лишь занимаясь упражнениями вашей Звуковой Йоги. Но вы храните эти упражнения в тайме, — сетую я.

—Все пожелавшие вступить в наше братство и принятые в него узнают методы наших духовных понятий со слов Учителя.

—И вы не дадите мне сначала личного опыта, как доказательство из первых рук? Ваши слова могут быть норны, — мое сердце воистину хочет поверить им.

—Сначала вы должны присоединиться к нам.

—Прошу прощения, но этого я сделать не могу. Я так устроен, что мне трудно принять веру раньше доказательства.

Сахабджи беспомощно разводит руками.

— Что поделать! Я в руках Всевышнего.

 

* * *

 

День за днем я посещаю общие встречи с регулярностью самих членов общества; я молча медитирую в их кругу и слушаю обращения их Учителя. Я свободно задаю им вопросы и изучаю доступные части учения Радха Соамис о вселенной и о человеке, представляющем ее.

Поздно вечером я прогуливаюсь с одним из учеников. Мы уходим примерно на милю от Даялбагха, здесь начинаются джунгли. Дойдя до берега Джамны, мы садимся на берегу этой широкой реки. С крутого песчаного обрыва мы следим, как медленно и мерно течет река через равнину до самой Агры. Снова и снова огромный гриф машет крыльями над нашей головой, спеша к своему дому.

Джамна! Где-то на этих берегах Кришна гулял среди пастушек, очаровывая их своей чудесной флейтой и искусством любви. Сегодня это — один из самых почитаемых богов в индуистском пантеоне.

Еще совсем недавно, — тихо произносит мой спутник, — это место было прибежищем диких зверей. По ночам они ревели на том самом месте, где теперь построен Даялбагх. А ныне они избегают его.

Мы молчим пару минут, затем он говорит:

—Вы — первый европеец на наших общих встречах, хотя, наверное, не будете последним. Мы высоко ценим ваше понимание и симпатию. Почему вы не присоединяетесь к нашему обществу?

—Потому что я не верю в саму веру. Ибо знаю, как фатально легко поверить в то, во что хочешь поверить.

Он подтягивает колени и кладет на них подбородок.

— Встреча с нашим Учителем в любом случае будет для вас благотворной. Я не стану уговаривать, чтобы вы присоединились к нам. Мы не обращаем в свою веру, и нашим членам не дозволено проповедовать.

— А как вы узнали о существовании общества?

— Очень просто. Мой отец состоит в нем долгие годы. Он живет не в Даялбагхе, но посещает город время от времени. Однажды он привел меня с собой, но ни разу не пытался втянуть меня в общество. Года два назад я стал задумываться о сути вещей и расспрашивать друзей об их верованиях. Я поговорил и с отцом, его рассказ привлек меня к учениям Радха Соамис. Я был принят в члены братства, и время укрепило мою веру. Мне повезло, наверное, ведь другие приходят к нам в растерянности только после долгих лет бесплодного поиска.

— Если бы я мог отбросить свои сомнения так легко и так быстро, как вы отбросили свои!.. — отвечаю я отстраненно.

Мы снова погружаемся в молчание. Синие воды Джамны притягивают мой взгляд, и незаметно я ухожу в глубокую задумчивость. Все сознательные и бессознательные помыслы жителей Индии окрашены верой, необходимостью быть преданными какой-го религии, учению или тайной рукописи. Все виды верований — от самых деградировавших до самых великих — представлены в Индии.

Некогда я случайно наткнулся на маленький храм на берегу Ганга. Его колонны были покрыты рельефами, изображающими мужчин и женщин в сексуальных объятиях, а фрески с эротическими сценами на стенах ужаснули бы европейского священника. В индийской религии есть место и для таких вещей. Может быть, религиозное признание секса лучше, чем его изгнание в сточные канавы, но ведь это тоже отдушина для верований, включающих в себя самые возвышенные и простые понятия, доступные человеку. Такова Индия!

Но нигде в этом краю я не встречал столь чудесного культа, как Радха Соамис. Он неоспоримо уникален. Какой ум, кроме Сахабджи Махараи, придумал бы это парадоксальное сочетание йоги, самого старого учения в мире, с интенсивной цивилизацией современного европейского или американского города?

Не светит ли Даялбагх как маячок в индийской истории, несоразмерный с его кажущейся незначительностью сегодня? Если Индия — кроссворд с пока ненайденными решениями, это не значит, что грядущие годы не дадут ответа.

Сахабджи Махараи посмеялся над средневековой проповедью Ганди, и город Ахмадабад, где находится главная резиденция Ганди, эхом отзывается на этот смех. От реки Сабармати можно насчитать полсотни высоких химических фабрик, дым их труб — словно вызов кучке белых деревянных домиков, где находит свое вдохновение проповедь искусства деревенских ремесленников.

Сильное воздействие западного образа жизни начало разрушать индийские традиции в обыденных делах. Первые европейцы, высадившиеся на морском побережье Индии, привезли не только тюки товаров, но и идеи. Когда Васко да Гама высадил своих бородатых матросов в тихой гавани Калькутты, начался процесс внедрения европейской культуры, который все ускоряется. Индустриализация Индии началась экспериментально и робко, но главное, что она началась. Европа сама проходила этапы и ренессанса ума, и религиозной реформации, и индустриальной революции, но уже оставила все это позади. Индия пробудилась и берет ее опыт за основу. Теперь это принесло свои проблемы. Будет ли она слепо подражать европейцам или пойдет по своему — и, возможно, лучшему — пути их разрешения? Привлечет ли однажды ее внимание уникальный опыт Сахабджи Махараи?

В одном я совершенно уверен: Индия вскоре будет брошена в плавильный котел истории. Общество, тысячи лет связанное ветхими традициями и заключенное в религиозные условности, исчезнет самое большое за два или три десятилетия. Это кажется чудом, но так случится.

Сахабджи Махараи, очевидно, оценил ситуацию достаточно четко. Он понимает, что мы живем в новую эпоху, и старый порядок вещей разрушается везде — и в Индии, и в других странах. Неужели азиатская летаргия и практичность Запада останутся несовместимыми двойниками? Он так не думает. Почему бы йогу не надеть мирские одежды? Сахабджи говорит без обиняков, что йоги должны выйти из привычного уединения и смешаться с шумными собраниями, где люди управляют машинами. Он думает, что для йогов пришло время снизойти до цехов, офисов и школ в попытке одухотворить их не проповедью и пропагандой, а вдохновенным действием. Путь энергичной ежедневной деятельности может и должен стать путем Небес. Духовный образ жизни, подобный йоге, который слишком отчужден от жизни обычных людей, будет воспринят ими как вводящая в заблуждение форма самомнения и глупости.

Если йога останется хобби немногих отшельников, современный мир не воспользуется ею и последние следы умирающего учения перестанут существовать. Если она будет служить только ради удовольствия пары тощих анахоретов, мы, кто работает пером или плугом, трудится среди смазки и сажи машинных отделений, кому приходится выносить гам фондовой биржи и деловую толчею магазинов, — мы равнодушно отвернемся. И отношение современного Запада вскоре будет отношением современной Индии.

Сахабджи Махараи, проницательно предвидя неизбежную тенденцию, делает поразительные усилия в попытке сохранить древнюю науку йоги для пользы современности. Этот вдохновенный и энергичный человек, несомненно, оставит свой след на родной земле.. Он понял, что его страна достаточно долго пребывала в состоянии летаргии, и ясно видит, почему Запад с его ритмом промышленности, торговли и модернизированного сельского хозяйства живет гораздо богаче. Он видит также, что культура йоги остается ценнейшим наследием древних мудрецов Индии, и что немногочисленные мастера, сохраняющие ее согласно традиции в уединении, умирая, унесут с собой в могилу истинные тайны йоги. И поэтому он спустился из разреженного воздуха горных высей мысли в современность, в энергичное движение двадцатого века.

Разве его стремления слишком фантастичны? Наоборот, они замечательны. Мы живем в дни, когда гробница Магомета в Аравии освещена электрическим светом, когда верблюд исчезает из песчаных пустынь Марокко под натиском автомашин. А Индия? Эта обширная страна очнулась ото сна многих сотен веков из-за вторжения совершенно противоположной культуры и должна поднять тяжелые веки. Англия не просто превратила песчаные пустоши в плодородные поля, построила каналы и дамбы, направив потоки больших рек в помощь сельскому хозяйству; не просто создала непроницаемую преграду из прекрасно обученных солдат на северо-западной границе ради безопасности мира и имущества людей — она принесла свежий ветер здравых рациональных идей.

С седого Севера и далекого Запада пришли белые люди. Судьба бросила Индию к их ногам, и они овладели страной малыми усилиями.

Почему?

Возможно, мир, выносивший азиатскую мудрость и западную науку, однажды позволит вылупиться цивилизации, которая посрамит древность, высмеет современность и изумит потомство.

Тропа моего размышления закончилась. Я поднимаю голову и вопрошаю о чем-то спутника. Но вряд ли он слышит меня. Он продолжает созерцать реку, в которой отражается последний красный отсвет заката. Час сумерек. Я вижу, как огромный шар быстро покидает небо. Тишина неописуема. Вся природа, нечеткая в своих очертаниях, словно собирается на кратковременный отдых. Мое сердце упивается невыразимым покоем. Снова я гляжу на спутника. Его фигура теперь завернута в саван быстро густеющих сумерек.

Так мы сидим в полном молчании несколько минут, пока солнце внезапно не соскальзывает в черную ночь.

Мой товарищ поднимается и спокойно ведет меня сквозь тьму к Даялбагху. Наша прогулка заканчивается под пологом с тысячью звездных точек света.

 

 

* * *

 

Сахабджи Махараи решает оставить Даялбагх и съездить в центральные провинции ради давно заслуженного отдыха. Я воспринимаю событие как предзнаменование прощания, и намерен отправиться в том же направлении.

Мы вместе доедем до Тимарни, а там наши пути разойдутся. Около часа пополуночи мы прибываем на станцию Агра. Несколько близких учеников сопровождают учителя, поэтому нашу группу трудно не заметить. Кто-то отыскивает стул для Сахабджи Махараи, и пока он сидит в окружении своих последователей, я расхаживаю по полуосвещенной платформе.

Весь день я размышлял о своем пребывании в Даялбагхе и с сожалением понял, что не получил ни памятного внутреннего опыта, ни возникшего в душе видения о тайном смысле жизни. Я надеялся, что некое озарение с помощью йоги пронзит мрак моего сознания на час или два, чтобы я мог затем следовать тропою йоги с открытыми глазами, а не со слепой верой. Но нет, такой благодати мне не снис-нослано. Возможно, я недостоин этого. Или я слишком многого требую? — Я не знаю.

Время от времени я поглядывают на сидящего Сахабджи Махараи. Его магнетическая личность пленяет меня. В нем любопытно перемешаны американские расторопность и практичность, британская приверженность к правильному поведению и индийское благочестие и созерцательность. Он — редкий типаж в современном мире. Свыше сотни тысяч мужчин и женщин вверяют руководство своей внутренней жизнью этому человеку, а он сидит здесь в спокойной сдержанности и смирении, этот скромный Мастер Радха Соамис.

Наконец наш поезд с ревом приходит на станцию, его огромный фонарь отбрасывает жутковатый свет на рельсы. Сахабджи входит в заказанное купе, и все остальные расходятся по другим вагонам. Я мгновенно засыпаю, а утром просыпаюсь с невероятно пересохшим горлом.

На каждой остановке, которые поезд делает в течение следующих нескольких часов, последователи Сахабджи, живущие поблизости и даже за много миль, толпятся у окна его купе. Они были заранее уведомлены о его путешествии и жадно ловят случай короткой встречи, ибо в Индии считают, что даже минутная встреча с Мастером дает важные духовные и материальные результаты.

Я прошу разрешения у Сахабджи провести последние часы с ним, в его купе. Мы углубляемся в долгую беседу о мировом положении, о народах Запада, о будущем Индии и его культа. В конце беседы он в приятном и мягком тоне говорит мне:

— Уверяю вас, я не осознаю Индию как свою страну. Я — космополит по взглядам и смотрю на всех людей, как на своих братьев.

Такая поразительная искренность нравится мне, — как, впрочем, и всем его собеседникам. Он всегда смел в суждениях, попадая каждым предложением точно в мишень. Беседовать с ним, обращаясь к его незаурядному уму, — одно удовольствие. Всегда он выступает с какой-то неожиданной фразой, несколько новым взглядом на вещи.

Поезд сейчас движется под углом, и нестерпимый солнечный свет бьет в окно и прямо мне в глаза. Зной обжигает кожу, немилосердные лучи утомляют мозг. Я опускаю деревянную решетку, очень похожую на жалюзи, и включаю электровентилятор, который приносит слабое облегчение от полуденного жара. Сахабджи Махараи замечает мое состояние и вытаскивает из дорожной сумки несколько апельсинов. Положив их на столик, он просит меня разделить их с ним.

— Они охладят ваше горло, — замечает он. Пока его нож неторопливо срезает цветную кожуру, он задумчиво продолжает наш разговор:

— Вы правы, что крайне осторожны в выборе Учителя. Скептицизм — полезная привычка, пока вы не определитесь. Но впоследствии должна прийти полная вера. Не успокаивайтесь, пока не найдете духовного наставника. Он, безусловно, необходим.

Вскоре поезд начинает тормозить, и громкий голос объявляет:

— Тимарни!

Сахабджи Махараи встает. Но пока не вошли его ученики и не увели его, во мне вдруг пробуждается нечто ломающее мою замкнутость, и это сильнее моей западной гордости и антирелигиозности моего характера. И оно говорит моими устами:

— Ваше Святейшество, могу ли я получить ваше благословение?

Он поворачивается с дружелюбной улыбкой, ласково глядит сквозь стекла очков и сердечно похлопывает меня по плечу.

— Вы его уже получили! — сообщает он мне на прощанье.

Я возвращаюсь в свое купе, и поезд быстро движется дальше. Серовато-коричневые поля мелькают зa окном. Небольшие стада коров с сонными глазами что-то с удовольствием жуют на скудных пастбищах. Мой взгляд отмечает их лишь краем сознания, ибо моя мысль уносится к образу выдающегося человека, который так мне понравился и так сильно восхищает меня. Ибо это и вдохновенный мечтатель, и йог с ясным умом, и практичный мирянин, и воспитанный джентльмен!

 

 

Глава 14



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: