ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Входит Венеровский.
Венеровский. Вот и я явился к вам – руку!
Иван Михайлович. Нет, это невозможно! Что делать?
Венеровский. А у вас что? Житейское? Что ж, хорошее дело. Хе, хе, хе!
Иван Михайлович. Нет никаких средств! вот человек, облагодетельствованный мною, отпущен на волю до манифеста, землю подарил. Управлял именьем и теперь вдруг, без всякой причины…
Венеровский. Не хочет продолжать служения, хе-хе! что ж, дело известное. Хотелось бы его побить, помучать, пожечь на тихом огне, да нельзя – что ж делать! Это дурная сторона вольного труда.
Иван Михайлович. Ну, да черт с ним совсем! [ К приказчику. ] Ступайте, сдайте старосте. Я сам приду.
Приказчик уходит.
Венеровский. Ей-богу, вот на вас любуешься, Иван Михалыч. Как вы себя ломаете. Это сила! Да, сила. А еще называют вас ретроградом – хе, хе!
Марья Васильевна. Чаю или кофею хотите со сливками? вот белый хлеб, масло.
Венеровский. Merci. Ну, а вообще, как вольный труд? Я подъезжал, видел: кипит работа – хе, хе! Идет?
Иван Михайлович. Ах, не спрашивайте! Идет, да вот этакие неприятности. Вы как?
Венеровский. Да мы что – ничего, работаем понемножку. Все это грязь губернская давит, душит. Кое-как боремся.
Иван Михайлович. Ну да, да.
Венеровский. Все подвигаемся, все понемногу; вот вчера школу открыли для детей золотых дел мастеровых. Выхлопотали помещенье, все: кое-как собрали деньжонок по купцам на книги. Идет ничего. Вы приезжайте как-нибудь с Любовь Ивановной посмотреть. Интересно.
Иван Михайлович. Вот ваша деятельность благодарная. Ну, а что, когда ваша другая лекция?
Венеровский. Да все некогда, все служба. Мошенничают очень заводчики. Третьего дня одного поймал. В три тысячи взятку предлагал, хе, хе! Смешные люди, даже и оскорбляться нельзя. Ведь что ж делать: все равно как по-китайски говорят, хе, хе, хе! Вы приезжайте на днях с Любовь Ивановной школу посмотреть. Да, знаете, работаешь, работаешь – оглянешься, все-таки чувствуешь, что хоть сколько-нибудь облагораживается этот губернский круг. Хоть ненавидят, хе, хе, да мне что! Я люблю, как ненавидят. Признак силы, хе, хе! А я так не ненавижу, а презираю.
Иван Михайлович. Да что это в клубе у вас что-то было?
Венеровский. Да там мошенника одного поймали – старшина было хотел стащить деньжонки клубные, но поймали, уличили. Да ведь все больше плуты, хе, хе! Ну вот и радуешься, как замечаешь, что хоть немного начинают сквозь эти крепкие лбы проходить идеи прогресса, сознание чести и человеческое чувство, хотя немножко. Да, как хотите, а и одна честная личность, и то как много может сделать. Вот на себя посмотрю, что ж мне скромничать, хе, хе!
Иван Михайлович. Ведь как же и винить, какое было воспитанье?
Венеровский. А у меня к вам свое личное дельце есть. (Отводит в сторону.) Ведь сколько об общественном деле ни думай, иногда приходится об себе подумать, все-таки эгоистическое чувство [ 1 неразоб. ] остается во всяком человеке. Редко это со мной бывает, а вот теперь вышел такой казус… Как сказать, и не знаю! Так отвык, право, заботиться о своих интересах. (Усмехается.) Смешно, право…
Иван Михайлович. Да что ж это, уж не денег ли вам нужно? Я всегда готов по средствам моим…
Венеровский. Нет! Ведь я знаю, вы меня не любите, да что делать! Ведь в нас сила. С нами надо посчитаться.
Иван Михайлович. Да что ж наконец, я, кажется, догадываюсь… но это такое дело, в котором…
Венеровский. Ну, а догадываетесь, так дочь дайте мне свою, вот что! Только как можно, пожалуйста, попроще.
Иван Михайлович (торжественно). Предложение ваше, Анатолий Дмитриевич, мне приятно. Я был об вас всегда самого лучшего мнения. И теперешний поступок ваш подтверждает все хорошее. Вы поступили, как истинно честный человек. Вы ездили в дом не без цели, не компрометировали девушку; и потом вы, как истинно благородный человек, не позволили себе смущать девушку, а обратились прежде к отцу. Это высоко благородная черта.
Венеровский. Ну, по нашим убеждениям, это иначе немножко, хе, хе. Я уж говорил с Любовью Ивановной. Она, хе, хе! хочет.
Иван Михайлович. Гм… Да… вы знаете… ну да, я согласен…
Венеровский. Согласие Марьи Васильевны, я полагаю… Хе, хе… ну да. Однако только… Вы знаете, я чудак по-вашему, хе, хе! Мне бы неприятны были все эти поздравления, сплетни… Как бы поменьше людей видеть, которых я презираю. Поэтому оставьте все это втайне до времени; все эти церемонии ведь глупы.
Иван Михайлович. Хорошо, я понимаю. Теперь, будущий мой зятюшка…
Венеровский. Иван Михайлович! Я все Анатолий Дмитриевич, а вы – Иван Михайлович; а то – что за зять и тесть! Это ни к чему не ведет и мне неприятно, и, главное, глупо.
Иван Михайлович. Оно так, да… Ну, теперь еще я считаю нужным объяснить вам о состоянии Любочки. Мы небогаты, но…
Венеровский. Вот уж удружили… Что мне в состоянии? Ее состояние – ее состояние; есть у нее, тем лучше. Кажется, кто хоть немножко понимает людей, может видеть мою деятельность и по ней судить обо мне. Я вам скажу, что мне нужно. Моя цель одна. Девица эта – хорошая натура, в ней есть задатки хорошие. Я не влюблен в нее. Я этих глупостей не знаю. В ней есть задатки, но она неразвита, очень неразвита. Я желаю одного: поднять ее уровень до нашего, и тогда я скажу: я еще сделал дело, и желал бы, чтобы никто мне в этом не мешал. Это я вперед вам говорю. Вам может это казаться странным, но мы люди новые, и что вам странно и трудно, нам просто. Так не говорите никому до первого августа, и дело обделается прекрасно. (Жмет руку.)