Глава 3. Джон Локк
Джон Локк (1632–1704) родился в семье адвоката в г. Рингтон. Его отец в годы революции боролся на стороне парламента и во многом повлиял на формирование политических взглядов сына. Локк закончил Оксфорд, в котором затем некоторое время преподавал греческий язык. Особый интерес он испытывал к медицине, и в конце концов Локк становится врачом и даже пишет трактат «О медицинском искусстве». С 1672 г. Локк — домашний врач, воспитатель детей, секретарь и просто близкий друг лидера партии вигов лорда Эшли Купера, графа Щефтсбери. Несколько лет Локк живет во Франции, затем, вместе с лордом Эшли, в Голландии. Возвращается он в Англию сразу после «Славной революции» 1689 г. Вскоре одна за другой выходят его книги: труд «Опыт о человеческом разумении», посвященный вопросам гносеологии; «Два трактата о правлении» — главное политическое произведение философа; «Послание о веротерпимости»; «Мысли о воспитании», и ряд других.
Как гносеолог Локк эмпирик. Он не верит, подобно Декарту, в существование врожденных идей. Единственный источник знаний — это опыт, убежден Локк.<CLOSETEST11< FONT>Как политический философ он либерал. Более того, он один из основоположников классического политического либерализма. Особую роль здесь сыграли «Два трактата о правлении», работа над которыми заняла у Локка 10 лет.
Локк полагает, что правильно объяснить природу, цели и источник возникновения политической власти возможно с помощью гипотезы естественного состояния).
В отличие от Т. Гоббса Локк, не считает, что свобода и равенство, царящие в естественном состоянии, тождественны своеволию. Естественное состояние в достаточной степени упорядочено законом природы. Для понимания смысла, вкладываемого Локком в понятие закона природы, следует обратиться к одной из ранних работ философа — к «Опытам о законе природы». Локк полагает, что жизнь людей без каких-либо норм или закона просто немыслима. Этот закон может называться по-разному: «моральное благо», «здравый разум»; чаще же его называют «законом природы», «которому каждый считает необходимым подчиняться во всем и искать в нем основания своего поведения…» (с. 4).
Сам Локк называет этот закон неким нравственным принципом. Однако закон природы имеет не столько этическое, сколько юридическое значение. «Этот закон, — пишет Локк, — обозначаемый указанными наименованиями (моральное благо, здравый разум, закон природы. — И. К.), следует отличать от естественного права, ибо право состоит в том, что мы имеем возможность свободно распоряжаться какой-либо вещью, тогда как закон есть то, что повелевает или запрещает нам делать нечто» (с. 4). То есть этот закон определяет, в чем состоят обязанности людей (с. 6). А там, где его нет, «там нет ни вины, ни ответственности» (с. 9).
Итак, естественный закон несет понятие должного, обязательного и существует в единстве с естественным правом, т. е. с возможностью человека свободно распоряжаться своей личностью и принадлежащими вещами.
Мы видим, что Локк, как и Гоббс, различает правомочие и обязанность как свободу и ее ограничение, однако у Локка они предстают в виде органического единства и определяют нормативность естественного состояния, а не его хаотичность.
В «Двух трактатах о правлении» Локк формулирует требования естественного закона: «Поскольку все люди равны и независимы, постольку ни один из них не должен наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности другого». И далее: «Каждый из нас, поскольку он обязан сохранять себя (как творение Бога. — И. К.) и не оставлять самовольно свой пост, обязан по той же причине, когда его жизни не угрожает опасность, насколько может, сохранять остальную часть человечества и не должен, кроме как творя правосудие по отношению к преступнику, ни лишать жизни, ни посягать на нее, равно как и на все, что способствует сохранению жизни, свободы, здоровья, членов тела или собственности другого» (с. 265). <QUEST17< FONT>Получается, что уже в естественном состоянии обеспечивается действие основных прав личности или естественных прав, а именно права на жизнь, свободу и имущество.
Жизнь человека священна, ибо она дарована Богом и Богу принадлежит. Поэтому человек, «не обладая властью над собственной жизнью, не может посредством договора или собственного согласия отдать себя в рабство кому-либо или поставить себя под абсолютную, деспотическую власть другого, чтобы тот лишил его жизни, когда ему это будет угодно. Никто не может дать большую власть, чем та, которой он обладает, и тот, кто не может лишить себя жизни, не может дать другому власти над ней» (с. 275).
Последним в локковской триаде значится право на обладание имуществом. Обосновывая его, Локк выходит далеко за проблематику собственно вещного права. «Каждый человек, — пишет он, — обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто, кроме него самого, не имеет никаких прав» (с. 277).
Абсолютного равенства быть не может. Хотя люди и равны по природе, не следует думать, что равенство распространяется на все: возраст, добродетель, исключительные достоинства и заслуги, наконец, происхождение — все сказанное приводит к неравенству между людьми. «И тем не менее все это не противоречит тому равенству, в котором находятся все люди в отношении юрисдикции или господства одного над другим. Именно об этом равенстве я и говорил, — утверждает Локк, — как об относящемся к рассматриваемому предмету, имея в виду то равное право на свою естественную свободу, которое имеет каждый человек, не будучи обязан подчиняться воле или власти какого-либо другого человека» (с. 292). То есть речь здесь идет о правовом равенстве, о равенстве в свободе и равенстве обязанностей, которые в естественном состоянии определяются законом природы. И именно наличие этих равных обязанностей и ограничений и обеспечивает собственно свободу.
<CLOSETEST12< FONT>Таким образом, собственность человека распространяется на его жизнь, свободу и имущество и в естественном состоянии охраняется законом природы.
<QUEST18< FONT>Цель объединения людей в государство для Локка бесспорна: это сохранение их собственности, т. е. их жизни, свободы и имущества. Чего же не хватает для этого в естественном состоянии? Многого, полагает Локк. «Во-первых, не хватает установленного, определенного, известного закона, который был бы признан и допущен по общему согласию в качестве нормы справедливости и несправедливости и служил бы тем общим мерилом, при мощи которого разрешались бы между ними все споры». Здесь Локк имеет в виду позитивный закон, тот, который применим к конкретным делам. А что касается естественного закона, то люди «не склонны признавать его в качестве закона, обязательного для них в применении к их конкретным делам». «Во-вторых, в естественном состоянии не хватает знающего и беспристрастного судьи, который обладал бы властью разрешать все затруднения в соответствии с установленным законом. Ибо каждый в этом состоянии является одновременно и судьей, и исполнителем закона природы, а люди пристрастны к себе, и страсть, и месть очень даже могут завести их слишком далеко и заставить проявить слишком большую горячность в тех случаях, когда дело касается их самих; точно так же небрежность и безразличие могут сделать их слишком невнимательными к делам других людей. В-третьих, в естественном состоянии часто не достает силы, которая могла бы подкрепить и поддержать справедливый приговор и привести его в исполнение» (с. 335).
С образованием государства происходит упрочение и развитие свободы как основы всех остальных прав.
<CLOSETEST13< FONT>Древним государствам, по мнению Локка, было свойственно единовластие. В определенной степени это было связано с привычкой, сложившейся в естественном состоянии, повиноваться воле отца. Монархия наиболее простая форма государства и она соответствовала простоте жизни людей:» (с. 327).
Однако такое положение совершенно ненормально. Истинная цель государства — благо людей его создавших. Это подчеркивается и тем термином, который использует Локк. Наиболее приемлемо, полагает он, и адекватно отражающее суть явления — слово «commonwealth» («общее благо»). По сути дела он продолжает традицию Цицерона, использовавшего термин «республика» применительно к любой правильной форме государства. Причем Локк не настаивает на своем мнении. Если же это слово кому-то не нравится, пишет он, «то я готов с ним согласиться, как только он заменит его более подходящим словом» (с. 338). Короче говоря, привычное сегодня слово «государство» — «state» — еще не привилось.
<QUEST19< FONT>Конкретная форма государства зависит от того, кому принадлежит верховная власть, а таковой является власть законодательная. И создание государства начинается именно с нее. «Первым и основным положительным законом всех государств является установление законодательной власти», утверждает Локк (с. 339). Только она правомочна творить обязательные для всех законы. Эти законы обязательны для всех потому, что законодательная власть создана соглашением между людьми, а сами законы выражают общее согласие. Именно в законодательном органе реализуется принцип правления большинства, а решение большинства, как было признано при образовании государств, является решением всех. Поэтому ни один член общества не может быть освобожден «от повиновения законодательному органу, действующего по доверию от общества» (с. 340). Вместе с тем в чьих бы руках ни находилась законодательная власть, объем и характер ее всегда ограничен.
<QUEST20< FONT>Смысл разделения государственной власти, уже отделенной от церкви, видится Локком в создании такой системы взаимодействия между обществом и государством, при которой их интересы совпадали бы, т. е. реализовывалось общее благо (с. 347). Это возможно лишь в том случае, когда от власти законодательной, «которая имеет право указывать, как должна быть употреблена сила государства для сохранения сообщества и его членов» (с. 346), отделяется власть исполнительная, «которая следила бы за исполнением тех законов, которые созданы и остаются в силе» (с. 347). От исполнительной власти Локк отличает власть федеративную. Однако обе власти находятся в одних руках, но первая реализуется внутри страны, вторая — в международных делах.
Власть законодательная, хотя она и верховная, по природе своей есть власть доверительная — она создана народом и покоится на его согласии. А «вся переданная на основе доверия власть предназначена для достижения одной цели и ограничивается этой целью; когда же этой целью явно пренебрегают или оказывают ей сопротивление, то доверие по необходимости может быть отобрано, и власть возвращается в руки тех, кто ее дал, и они снова могут поместить ее так, как они сочтут лучше для их безопасности и благополучия. И, таким образом, сообщество постоянно сохраняет верховную власть для спасения себя от покушений и замыслов кого угодно, даже своих законодателей, в тех случаях, когда они окажутся настолько глупыми или настолько злонамеренными, чтобы создавать и осуществлять заговоры против свободы и собственности подданного» (с. 349). Так Локк формулирует идею народного суверенитета, который заключается в праве народа контролировать деятельность законодательного органа, изменять его состав и структуру.
<CLOSETEST10< FONT>В системе же государственных органов законодательная власть является верховной. «Ведь то, что может создавать законы для других, необходимо должно быть выше их; а поскольку законодательная власть является законодательной в обществе лишь потому, что она обладает правом создавать законы для всех частей и для каждого члена общества, предписывая им правила поведения и давая силу для наказания, когда они нарушены, постольку законодательная власть по необходимости должна быть верховной и все остальные власти в лице каких-либо членов или частей общества проистекают из нее и подчинены ей» (с. 350). Поэтому исполнительная власть является подчиненной по отношению к законодательной.
<CLOSETEST15< FONT>Кроме того, исполнительная власть обладает весьма важным полномочием «действовать сообразно собственному разумению ради общественного блага, не опираясь на предписания закона, иногда даже вопреки ему» (с. 357). Это право Локк называет прерогативой. По его мнению, совершенно неограниченной прерогативой была власть первых правителей в древних государствах, когда существовало немного законов и правители руководствовались своим благоразумием и своим пониманием общего блага. Впоследствии, когда правители стали проявлять склонность к злоупотреблению властью, народ начал посредством законов ограничивать прерогативу. Вместе с тем потребность в прерогативе, хотя и в исключительных случаях, сохраняется. Она вызвана рядом причин. Во-первых, закон не может предусмотреть всех частностей. Во-вторых, нередки случаи, когда, нарушая букву закона, исполнительная власть сохраняет его дух, а именно благо народа. «Ведь может возникнуть целый ряд обстоятельств, когда строгое и неуклонное соблюдение законов может принести вред (как, например, нельзя снести дом невинного человека, чтобы прекратить пожар, когда горит соседний дом» (с. 357). В-третьих, исполнительная власть должна иметь право «умерять строгость закона и прощать некоторых преступников» (с. 357). Но все это должно делаться только для общественного блага, «ибо прерогатива является не чем иным, как правом творить общественное благо без закона» (с. 360).
<QUEST21< FONT>Злоупотребление властью может происходить в различных формах: завоевания, узурпации и тирании. Завоевание, полагает Локк, может быть результатом как несправедливой так и справедливой войны. Агрессор, т. е. тот, кто захватил власть в ходе несправедливой войны, не может рассчитывать на покорность и повиновение покоренного народа. Победитель же в справедливой войне, или, по Локку, «законный завоеватель», получает некоторые права по отношению к побежденным. Власть «законного завоевателя» уже по определению является ограниченной: она распространяется только на тех, кто участвовал в войне на стороне агрессора, причем только на их жизнь, а не на имущество. «Право завоевания, — полагает Локк, — простирается лишь на жизнь тех, кто участвовал в войне, но не на их имущество, которое может быть использовано лишь в такой мере, чтобы возместить понесенный ущерб и военные издержки» (с. 370). Однако при этом он должен принять в расчет интересы иждивенцев побежденных врагов: «победитель имеет право на возмещение понесенного ущерба, а дети имеют право на имение отца для своего пропитания; что же касается доли жены, то независимо от того, имеет ли она право на нее благодаря своему труду или договору, совершенно очевидно, что муж не мог поставить на карту то, что принадлежит ей» (с. 371). Таким образом, возникает конфликт между законными интересами двух сторон. Как же быть в этом случае? Более сильный должен проявить благородство и отказаться от своего права на получение полного удовлетворения (с. 371). А над теми, кто не участвовал в войне, «законный победитель» не имеет никакой власти, а если начинает претендовать на нее, то он автоматически превращается в агрессора со всеми втекающими последствиями.
А что касается узурпации, то Локк называет ее «домашним завоеванием», когда власть захватывает тот, кто не имеет на это права. «Тот, кто приобретает хоть какую-нибудь долю власти иными путями, чем те, которые предписаны законами сообщества, не имеет права на то, чтобы ему повиновались, хотя бы форма государства все же сохранялась, поскольку он не является тем лицом, которого назначили законы, а следовательно, не тем лицом, на которое народ дал свое согласие» (с. 377–378). Вместе с тем и агрессор, и узурпатор могут стать легитимными правителями. Первый — в том случае, если создаст такую систему правления, которая получит одобрение народа; второй — если народ, выразив свое согласие, утвердит его у власти.
Тирания, пожалуй, наиболее часто встречающаяся форма злоупотребления властью, ибо ее проявления могут встречаться в деятельности любого должностного лица. Локк пишет, что «тирания, — это осуществление власти помимо права» (с. 378). «Где кончается закон, начинается тирания… И если кто-нибудь из находящихся у власти превышает данную ему по закону власть и использует находящуюся в его распоряжении силу для таких действий по отношению к подданному, какие не разрешаются законом, то он при этом перестает быть должностным лицом, и поскольку он действует подобным образом без надлежащих полномочий, то ему можно оказать сопротивление, как и всякому другому человеку, который силой посягает на права другого» (с. 379). Сказанное касается и высших, и низших должностных лиц: «Преступать пределы власти не имеет права ни высокопоставленное, ни низшее должностное лицо; это в равной степени непростительно как королю, так и констеблю» (с. 380). Короче говоря, любое требование должностного лица, не основанное на законе юридической силы, не имеет и не только не обязательно для исполнения, но в том случае, если его действия наносят ущерб подданному, последний получает право на сопротивление. Здесь Локк делает одну принципиально важную оговорку: право на сопротивление дает не сам по себе факт незаконного действия должностного лица, а невозможность обращения к закону (т. е. за судебной защитой) для восстановления справедливости и возмещения понесенного ущерба (с. 382).
Революция как массовое сопротивление оправданна только тогда, когда происходит распад всей системы правления, когда высшие должностные лица начинают пренебрегать своими обязанностями, а государственные органы — функционировать помимо закона. Государство, по сути, перестает служить тем целям, ради которых оно создавалось, и народ вновь ввергается в естественное состояние, причем по вине своих правителей. В этом случае суверенная власть возвращается к народу, который получает право «действовать в качестве верховной власти и продолжать являться законодательным органом, либо создать новую форму законодательной власти, либо, сохраняя старую форму, передать эту власть в новые руки, как сочтет лучшим» (с. 405).
Политические и правовые учения во Франции: XVIII век
Шарль Монтескье
Шарль Монтескье (1689–1755) стоит в ряду блестящих деятелей французского Просвещения, таких, как Вольтер, Гельвеций, Гольбах, Даламбер, Дидро, Кондильяк и др.
Еще в 1721 г. Монтескье анонимно издал имевшие огромный успех «Персидские письма». Они были написаны от имени путешествующего по Европе перса Узбека (вспомним, что в те времена Персия являлась синонимом деспотии), пораженного разнообразием и обилием пороков, разъедающих европейское общество. В 1733 г. выходят в свет «Размышления о причинах величия и падения римлян», а в 1748 г. появляется плод двадцатилетнего труда «О духе законов». Именно эта книга обессмертила имя Монтескье и определила его особое место в ряду современников-просветителей.
<QUEST1< FONT>Монтескье разделял основные просветительские постулаты: убежденность во всесилии разума и вера в прогресс на основе развития наук, антеклерикалим, деизм (вера в существование Бога, но лишь как в творца, а не руководителя мира) и т. д. Вместе с тем он предложил свой взгляд на общественную жизнь. Монтескье выступает как социолог, в том числе как социолог права и государства.
При объяснении причин происхождения государства Монтескье исходит из социальности человека. В «Духе законов» желание жить в обществе он называет естественным законом, четвертым и последним в перечне; первым является мир, вторым — стремление добывать себе пищу, третьим — стремление людей друг к другу, или «просьба», как пишет Монтескье.
Войны все же избежать не удается, однако возникает она только тогда, когда люди уже объединены в общество и исчезло равенство между ними. Ради заключения мира и создаются государства.
<QUEST2< FONT>Монтескье выделяет три формы правления: республика, монархия и деспотия. Каждая форма имеет свою природу и свой принцип. «Различие между природой правления и его принципом в том, что природа есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип — это то, что заставляет его действовать. Первое есть его особый строй, а второй — человеческие страсти, которые двигают им». Природа формы правления определяется числом правящих и вообще способом организации верховной власти.
Когда власть в республике принадлежит всему народу — это демократия, когда части народа — аристократия.
Люди, по мнению Монтескье, должны любить свободу и стремиться к ней. Но это происходит далеко не всегда.
Так что же означает слово «свобода»? <QUEST3< FONT>Давая общее определение свободы, Монтескье в целом следует Локку: «…политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать то, что хочется, в государстве, т. е. в обществе, где есть законы, свобода может заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать то, чего дóлжно хотеть, и не быть принуждаемым делать то, чего не дóлжно хотеть… Свобода есть право делать все, что дозволено законами. Если бы гражданин мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие граждане».
Далее Монтескье рассматривает свободу в двух аспектах, точнее, в двух системах отношений: «Я отличаю те законы, — пишет он, — которые определяют политическую свободу в ее отношении к государственному устройству, от тех, которые определяют ее отношения к гражданину» (Монтескье Ш. Л. Избр. Произв. М., 1955, с. 288. – Далее ссылки на это издание даются в тексте). Оба вида свободы тесно связаны между собой, ибо тот и другой ее вид немыслим без юридических законов. Однако «в первом случае она устанавливается известным распределением трех властей; но во втором случае ее следует рассматривать с иной точки зрения: тут она заключается в безопасности или в уверенности гражданина в своей безопасности» (с. 316–317). Поддержание второго вида свободы Монтескье связывает, прежде всего, с уголовными законами, ибо чаще всего она нарушается в уголовных процессах.
Что касается свободы «в ее отношениях к государственному устройству», то она возможна только в умеренных государствах и только в тех, в которых не злоупотребляют властью. «Но, — сокрушается Монтескье, — известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направлении, пока не достигнет положенного ему предела. А в пределе — кто бы мог подумать! — нуждается и сама добродетель.
Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга. Возможен такой государственный строй, при котором никого не будут понуждать делать то, к чему не обязывает закон, и не делать того, что закон ему дозволяет» (с. 289). <QUEST4< FONT>Итак, первейшей гарантией политической свободы является разделение властей. Именно разделение властей способствует созданию справедливых законов и правильному их применению.
Собственно учение о праве или, точнее, о позитивных законах — это центральная тема труда «О духе законов». Изучение духа законов — вот та цель, которую поставил перед собой автор.
Юридические законы существуют только в отношениях между разумными существами, и в этом смысле они соотносятся с человеческим разумом. <QUEST5< FONT>Юридический закон, кроме этого, должен соответствовать справедливости. Несправедливый закон порочен. Руководствуясь теорией факторов, можно было бы назвать справедливым любой закон, который объективно предопределен, и тогда бы справедливость, должная лежать в основании каждого закона, была бы изменчива и не имела бы обязательного характера. Однако Монтескье так не думает. Социолога здесь побеждает юрист и просветитель. Справедливость, полагает он, предшествует позитивному закону. Весь вопрос заключается в том, что считать справедливостью или, точнее, юридической справедливостью, той, которая должна найти выражение в позитивным законе.
При этом Монтескье постоянно подчеркивает, что поведение людей регулируется не только законами, но и иными нормами, прежде всего религиозными и нравственными.
В каждом случае следует устанавливать именно ту норму, которая отвечает характеру регулируемых отношений. Это особое искусство — искусство законодателя.
Жан-Жак Руссо
Ж.-Ж. Руссо (1712–1778) был человеком необыкновенным — поэт, драматург, композитор, музыковед. В Париже он завел дружбу с просветителями, в особенности с Дидро, который поручает ему вести раздел музыки в знаменитой Энциклопедии. А в 1750 г. Руссо написал свое первое политическое произведение. Оно было представлено на конкурс, объявленный Дижонской Академией наук на тему «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?”». Кроме него Руссо пишет «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми», «О политической экономии» и главный свой трактат «Об общественном договоре, или принципы политического права», который являлся частью задуманного, но так и не законченного труда «О политических установлениях».
Для того чтобы определить источник происхождения неравенства между людьми, Руссо предлагает исходить из гипотезы естественного состояния и соответственно естественного человека. Он полагает, что следует «выделить то, что врожденно и что искусственно в теперешней природе человека, и вполне познать состояние, которое более не существует, которое быть может никогда не существовало, которое, вероятно, не будет никогда существовать и о котором нужно все же иметь правильное представление, чтобы как следует судить о нынешнем состоянии» (Руссо Ж. Ж. Трактаты. М., 1969, с. 41 – Далее ссылки на это издание даются в тексте). Вся первая часть «Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми» и посвящена описанию естественного состояния человека таким, каким Руссо его себе представлял.
На первой стадии человек еще животное. Это сильный и храбрый дикарь, не знающий болезней, с хорошо развитым зрением, слухом и обонянием; он еще зверь, поэтому ему не ведомы ни пороки, ни добродетели, он существо асоциальное.
Но это животное — дикарь отличалось от всех прочих животных тем, что имело способность к самосовершенствованию и, совершенствуясь, оно становилось человеком и постепенно приобретало все свойственные человеку пороки.
Поворотным пунктом в истории человечества стало появление частной собственности. И, конечно, это случилось не в результате случайного обмана, как может показаться.
Руссо полагает, что ко времени описанной им истории уже сложились объективные условия для появления частной собственности. Надо отдать должное Руссо — событийный ряд, описанный им, выглядит достаточно правдоподобно. Человеческий род множился, жизнь становилась все более сложной, человек постепенно начинает осознавать, в чем именно состоит его благополучие, и стремиться к нему. Когда же для удовлетворения интересов человека требовалась помощь других, то он старался получить ее, т. е. становился социальным существом. Но в результате появления неравенства начинаются войны между людьми.
Разумеется, что убытки от войны терпели, прежде всего, богатые. И в голове одного из них родился коварный замысел — создать государство якобы для защиты всех и ради общей пользы. <QUEST6< FONT>Однако расценивает Руссо договор об образовании не более как обман, как заговор богачей. На самом деле созданное таким образом государство никогда не защищало слабых, не сдерживало честолюбивых и уж, конечно, никогда не обеспечивало равенства перед законом и судом. Образование государства завершилось установлением магистратур, т. е. публичная власть была вручена в руки отдельных лиц. Они должны были бы быть лишь служителями закона и стремиться к общей пользе. На деле же все происходит наоборот: честолюбие магистратов неизбежно приводило к злоупотреблениям. Вскоре власть сделалась наследственной.
<QUEST7< FONT>Процесс происхождения неравенства состоит, таким образом, из нескольких этапов все большего и большего закабаления людей. Но он не призывает вернуться в первобытное состояние, как это показалось некоторым, Вольтеру в частности. Нет, уже в этой работе Руссо подчеркивает необходимость и полезность государственной организации общества. И эта необходимость понималась людьми, поэтому-то обман и удался. Государство необходимо. Но какое?
Руссо убежден, что человек по природе своей свободен и что несвободное его состояние есть некое извращение. Каково же законное основание для повиновения и как, повинуясь, оставаться свободным? Вот вопрос вопросов. Надо, полагает Русо, «найти такую форму ассоциации, которая защищает и отражает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассоциации и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается свободным, как и прежде» (с. 160). Итак, проблема свободы переводится Руссо в контекст подчинения, а именно подчинения самому себе: свободен тот, кто руководствуется своей собственной волей. А что касается равенства, то оно означает некое равенство условий, соблюсти которое можно только в том случае, если все заключающие соглашение в равной степени отказываются от всех своих естественных прав. Так создается новая форма общения. «Это лицо юридическое, образующееся, следовательно, в результате объединения всех других, некогда именовалось Гражданской общиной, ныне же именуется Республикою, или политическим организмом: его члены называют этот Политический организм Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, державою — при сопоставлении его с ему подобными. Что до членов ассоциации, то они в совокупности получают имя народа, в отдельности называются гражданами как участвующие в верховной власти и подданными как подчиняющиеся законам государства» (с. 161–162). <QUEST8< FONT>Строго говоря, собственно государство у Руссо представлено сувереном — носителем общей воли и <QUEST9< FONT>правительством — институтом ее исполняющим.
Общая воля это не воля всех и даже не воля большинства, что, казалось бы, следует из смысла слов. Для Руссо это скорее некий объективно существующий интерес, который может осознаваться всеми или большинством в каждом конкретном случае, чаще всего так и бывает, но может и не осознаваться, что, собственно говоря, на содержание общей воли не влияет.
Отсюда становится понятной идея Руссо о «принуждении быть свободным». Упорствующего в своих заблуждениях ради него самого следует заставить отказаться от них и признать правоту общей воли.
Сказанное означает, что главное заключается не в способе голосования, хотя и это важно, а в том, соответствует или не соответствует решение объективно существующей общей воли. При этом принципиально важно отличать народ от толпы, которая не способна совершить ничего положительного. Однакоо Руссо не призывает к просвещению народов и правителей, как это делали многие его современники. Выход он видит в другом. Народ нуждается в поводыре — в Законодателе, в человеке необыкновенных качеств.
Каждый народ нуждается в человеке, способном предложить ему основные законы, конституцию государства, ибо сам народ создать ее не может. Ликург — вот образец Законодателя. Перед тем как дать законы своему народу, он отрекся от власти, и это принципиально важно для Руссо. Роль учредителя республики особая, она не имеет отношения к власти над людьми — это власть высшая: власть над законами.
Положение Законодателя весьма сложное. Он мудрец, он видит и понимает гораздо больше простого народа, которому не дано осознать грандиозность его замысла.
В любом государстве, именуемом республикой, предполагается существование не только суверена, творящего законы, но и правительства, их исполняющего. Суверен олицетворяет волю, правительство — силу. Воля определяет содержание закона, сила осуществляет его исполнение. Таким образом, законодательная и исполнительная власти различаются. Законодательная власть при всех условиях принадлежит народу в целом, форма же правительства определяется многими факторами.
Критерий различения форм правительства традиционный — число правящих. Используя его, Руссо выделяет демократию, аристократию и монархию. Что касается демократии, то она как форма правительства может существовать скорее теоретически, нежели практически. Во-первых, демократии в точном значении этого слова никогда не существовало. Во-вторых, при демократии исполнительная власть соединяется с исполнительной, «и государь и суверен, будучи одним и тем же лицом, образуют, так сказать Правление без Правительства».
Таким образом, остается <QUEST10< FONT>правление либо аристократическое, либо монархическое. Целесообразность установления того или другого образа правления зависит от многих факторов: размеров государства, числа населения, наличия богатств и т. д. Главное, конечно, размеры территории — чем они больше, тем очевиднее стремление к единовластию.
Правительства и соответственно государства в целом склонны к вырождению. Существовать вечно они не могут. Однако существуют, полагает Руссо, средства, используя которые можно продлить его жизнь. Прежде всего следует принять меры для сохранения суверена — законодательной власти, ибо она — сердце государства. Суверен же действует только тогда, когда народ находится в собрании. Руссо, предвидя возражения по поводу возможности собрания всего народа, восклицает: «Народ в собрании, скажут мне, — какая химера! Это химера сегодня, но не так было две тысячи лет тому назад. Изменилась ли природа людей?» (с. 218). Руссо настаивает на необходимости регулярных собраний народа. Суверен должен постоянно контролировать действия правительства и препятствовать его вырождению. Само по себе учреждение правительства состоит из закона, определяющего форму правительства и акта назначения должностных лиц в соответствии с ним. При этом суверен не связан этим законом, как, впрочем, и любым другим; он вправе также сменить назначенных должностных лиц. Руссо полагал, что для эффективного контроля за деятельностью правительства и сохранения за народом его верховных прав достаточно периодически устраивать собрания народа, на которых следовало ответить на два вопроса. «Первое: Угодно ли суверену сохранить настоящую форму Правления. Второе: Угодно ли народу оставить управление в руках тех, на кого оно в настоящее время возложено» (с. 227).