- Государство,- сказал я, - возникает, как я полагаю, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но нуждается еще во многом. Или ты приписываешь начало общества чему - либо иному? Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства, не правда ли?
- Ясно, что оно мудро, мужественно, рассудительно и справедливо.
- И, прежде всего, по – моему, вполне очевидна его мудрость. Государство, основанное согласно природе, всецело было бы мудрым благодаря совсем небольшой части населения, которая стоит во главе и управляет, и ее знанию. И, по – видимому, от природы в очень малом числе встречаются люди, подходящие, чтобы обладать этим знанием, которое одно лишь из всех остальных видов знания заслуживает имя мудрости.
- Ты совершенно прав.
- Вот мы и нашли, уж и не знаю каким это образом, одно из четырех свойств нашего государства – и как таковое, и место его в государстве.
- Мне, по крайней мере, кажется, что мы его достаточно разъяснили.
-И что же касается мужества, - каково оно само и где ему место в государстве (отчего и называют государство мужественным) – это не так уж трудно заметить.
-А именно?
- Называя государство робким или мужественным, кто же обратит внимание на что – нибудь иное, кроме той части его граждан, которые воюют и сражаются за него?
- Ни один человек не станет смотреть ни на что иное.
-Ведь, думается мне, по остальным его гражданам, будь они трусливы или мужественны, нельзя заключать, что государство такое, а не иное.
- Нельзя.
- Мужественным государство бывает благодаря какой - то одной своей части – благодаря тому, что в этой своей части оно обладает силой, постоянно сохраняющей то мнение об опасностях – а именно, что они заключаются в том – то и том – то, - которое внушил ей законодатель путем воспитания.
Остается рассмотреть еще два свойства нашего государства: рассудительность и то, ради чего и предпринято все наше исследование- справедливость.
Рассудительность, с нашей точки зрения, более, чем те, предшествовавшие, свойства, походит на некое созвучие и гармонию.
- Как это?
- Нечто вроде порядка – вот что такое рассудительность; это власть над определенными удовольствиями и вожделениями- так ведь утверждают, приводя выражение «преодолеть самого себя», уж не знаю каким это образом. И про многое другое в этом же роде говорят, что это – следы рассудительности. Не так ли?
- Именно так.
- Разве это не смешно: «преодолеть самого себя»? Выходит, что человек преодолевает того, кто совершенно очевидно сам себе уступает, так что тот, кто уступает, и будет тем, кто преодолевает: ведь при всем этом речь идет об одном и том же человеке.
-Конечно.
- Но мне кажется, этим выражением желают сказать, что в самом человеке, в его душе есть некая лучшая часть и некая худшая, и, когда то, что по своей природе лучше, обуздывает худшее, тогда говорят, что оно «преодолевает самое себя»: значит, это похвала; когда же из-за дурного воспитания или общества верх берет худшее (ведь его такая уйма, а лучшего гораздо меньше), тогда, в порицание и с упреком, называют это «уступкой самому себе», а человека, испытывающего такое состояние,- невоздержанным.
-Обычно так и говорят.
-Посмотри теперь на наше новое государство и ты найдешь в нем одно из двух состояний: ты скажешь, что такое государство справедливо можно объявить преодолевшим самого себя, поскольку нужно называть рассудительным и преодолевшим самого себя все то, в чем лучшее правит худшим.
- Я смотрю и вижу, что ты прав.
-Множество самых разнообразных вожделений, удовольствий и страданий легче всего наблюдать у женщин и у домашней челяди, а среди тех, кого называют свободными людьми, - у ничтожных представителей большинства.
-Конечно.
- А простые, умеренные (переживания), продуманно направленные с помощью разума и правильного мнения, ты встретишь у очень немногих, лучших по природе и по воспитанию.
-Это верно.
-Так не замечаешь ли ты этого и в нашем государстве: жалкие вожделения большинства подчиняются там разумным желаниям меньшинства, то есть людей порядочных?
-да, замечаю.
- Значит, если уж признавать какое - нибудь государство преодолевшим и удовольствия, и вожделения, и самое себя, так это будет наше государство.
- Совершенно верно.
-А разве нельзя, согласно всему этому, признать его и рассудительным?
-Вполне можно!
-И опять – таки, если уж в каком – нибудь государстве и у правителей, и у подвластных существует согласное мнение о том, кому следует править, то оно есть и в нашем государстве. Или ты не согласен?
-Вполне и бесспорно согласен.
- Раз дело обстоит так, то кому из них присуща, скажешь ты, рассудительность – правителям или подвластным?
-Вроде бы и тем и другим.
- Ну, вот видишь, мы, значит, верно предсказывали не так давно, что рассудительность подобна некой гармонии.
- И что же?
-Это не так, как с мужеством или мудростью: те, присутствуя в какой - либо одной части государства, делают все государство соответственно либо мужественным, либо мудрым.; рассудительность же не так проявляется в государстве: она настраивает на свой лад решительно все целиком; пользуясь всеми своими струнами, она заставляет и те, что слабо натянуты, и те, что сильно, и средние звучать согласно между собою, если угодно, с помощью разума, а то и с силой или, наконец, числом и богатством и всем тому подобным, так что мы с полным правом могли бы сказать, что эта вот согласованность и есть рассудительность, иначе говоря, естественное созвучие худшего и лучшего в вопросе о том, чему надлежит править в государстве, и в каждом отдельном человеке.
Мы установили, что каждый отдельный человек должен заниматься чем – нибудь одним из того, что нужно в государстве, и притом как раз тем, к чему он по своим природным задаткам больше всего способен.
- Да, мы говорили так.
-Но заниматься своим делом и не вмешиваться в чужие – это и есть, об этом мы слышали от многих других, да и сами часто так говорили.
-Да, говорили.
- Так вот, мой друг, заниматься каждому своим делом – это, пожалуй, и будет справедливостью.
Хотя все члены государства братья…., но бог, вылепивший нас, в тех в тех из вас, кто способен править, примешивая при рождении золота, и поэтому они наиболее ценны, в помощников их- серебра, железа же и меди в земледельцев и разных ремесленников. Вы все родственны, но большей частью рождаете себе подобных, хотя все же бывает, что от золота родится серебряное потомство, а от серебра- золотое; то же и в остальных случаях. От правителе й бог требует, прежде всего, и преимущественно, чтобы именно здесь они оказались доблестными стражами и ничто так усиленно не уберегали, как свое потомство, наблюдая, что за примесь имеется в душе их детей, и, если ребенок родится с примесью меди или железа, они никоим образом не должны иметь к нему жалости, но поступать так, как того заслуживают его природные задатки, то есть включать его в число ремесленников или земледельцев; если же родится кто – нибудь с примесью золота или серебра, это надо ценить и с почетом переводить его в стражи или помощники.
Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кто – то в нем был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо все в целом.