Чтобы оценить адекватность представительства, обычно сопоставляют процент голосов, полученных партией в стране, и процент мест в собраниях, то есть ее избирательный и парламентский вес. Такой подход неполон: разрыв между избирательным и парламентским измерениями представляет собой только вторую ступень деформации общественного мнения. На него накладывается другая деформация, реже замечаемая, но, быть может, более серьезная: разрыв между распределением голосов и истинной природой общественного мнения. Ведь распределение голосов само по себе есть не общественное мнение, а всего лишь одно из многих средств его выражения, которое в известной мере всегда его искажает.
Деформация второй ступени, определяемая разрывом между процентом голосов и процентом мест, легко поддается измерению. Здесь главную роль играет избирательная система. Пропорциональное представительство по самому определению ведет к весьма незначительной деформации: ведь оно прямо основано на идее точного совпадения между избирательным и парламентским измерениями партий. Однако практические изменения, которые вносятся функционирование этой системы, нередко нарушают указанное соответствие. Чтобы она была совершенной, нужно было бы, чтобы в стране существовал только один избирательный округ или чтобы распределение оставшихся мест производилось на национальном уровне. Различные политические соображения побуждают отступать и от того и от другого принципа в пользу менее идеальных методов. Тогда-то и возникает расхождение между пропорцией мест и пропорцией голосов, которое колеблется в зависимости от принятой системы распределения оставшихся мест, границ избирательных округов, возможностей заключения предвыборных соглашений или блокирования, etc. Разрыв оказывается довольно незначительным в одних странах и довольно существенным в других. Направленность деформации зависит от техники пропорционального представительства. Метод наивысшей средней благоприятствует большим сильным партиям, имеющим тенденцию быть сверхпредставленными в ущерб малым, обреченным на заниженное представительство: во Франции на выборах 1946 г. радикалы и их союзники по блоку потеряли 27,2 % голосов, которые перешли к ним, тогда как две самые крупные партии — коммунисты и народные республиканцы потеряли соответственно лишь 1,9 и 3,2 %. Порядок распределения большинства оставшихся мест, напротив, ведет к сверхпредставительству малых партий. Блокирование партии может внести возмущения в эту схему. Система пропорционального представительства все же не столь уж столь верно «фотографирует» общественное мнение, как в этом уверяют ее сторонники.
Однако эти несовпадения бесконечно менее значительны, чем при мажоритарной системе в один тур, которая действует в этом смысле с максимальной неадекватностью. Если имеется только две партии, можно отметить постоянную тенденцию: партия большинства сверхпредставлена, партия меньшинства имеет заниженное представительство. Явление не столь уж опасное, но они имеет своим следствием преувеличение проявлений колебания мнений избирательного корпуса, как это уже было показано. Но если мажоритарная система сосуществует с многопартийностью, это может привести к большему искажению представительства, хотя оно почти не отклоняется от той же самой тенденции: партия, имеющая больше голосов, чем ее ближайший соперник, оказывается в принципе сверхпредставленной по отношению к нему (можно было бы сказать: его представительство завышено в большей степени или занижено в меньшей степени, чем у ближайшего соперника). Однако если разрыв голосов очень мал, представительство может быть совершенно фальсифицированным, так как партия, получившая меньшее число голосов, заберет себе большее количество мест, и наоборот. Такой случай произошел в Англии в 1910 г., когда либералы получили 275 мест при 43,1 % голосов, а консерваторы 273 места при 47 %. Он вновь повторился в 1929 г., когда лейбористы имели 289 мест при 37,5 % голосов, а консерваторы — 262 при 37,97 %. В Америке непрямой механизм президентских выборов в 1876 г. дал 185 мандатов республиканцу Хейесу, представлявшему 4 033 950 избирателей, который был провозглашен избранным, против 184 мандатов отвергнутого демократа Тилдена, хотя тот имел 4 284 750 голосов. Таким путем диспаритет в силу неравенства округов может возникнуть даже при двухпартийном режиме. Противники мажоритарного голосования в один тур не имеют недостатка в примерах, которые они всячески раздувают с целью доказать абсурдность системы; но при этом они по большей части забывают, что речь идет о редчайших случаях. При многопартийном режиме неадекватность представительства, к которой может привести мажоритарная система, явно достаточно серьезна. Но всегда следует помнить, что данная система по природе своей имеет тенденцию к ее самопреодолению, поскольку феномены завышенного и заниженного представительства, к которым она приводит, как раз и составляют главную движущую силу возврата к дуализму.
Обычно полагают, что второй тур сглаживает неадекватность мажоритарной системы. С точки зрения чисто количественной это неверно: если сравнить количество голосов, полученных партиями в первом туре и общее число мест, которое на них приходится после второго тура, можно констатировать значительные диспропорции (табл. 44). Они, разумеется, ниже тех исключительных аномалий, к которым приводит простая мажоритарная система, но представляются почти равными средним отклонениям. А с учетом их направленности они могут быть оценены даже как более серьезные, ибо размах разрыва менее важен, чем его направленность. При режиме в один тур в сочетании с двухпартийностью, имей даже мажоритарная партия значительное сверхпредставительство, а партия меньшинства — представительство в той же степени заниженное, ни то, ни другое, не искажает, как правило, общего смысла распределения общественных предпочтений. В случае же второго тура общий его рисунок, напротив, полностью искажен: уже не соответствующее количество голосов, полученных партиями по сравнению друг с другом, определяет направление отклонений[11], а политические позиции партий и заключенные ими альянсы. По общему правилу второй тур выгоден центру и невыгоден флангам: то есть представительство первого завышено, а вторых — занижено. Политическая история Третьей республики во Франции хорошо иллюстрирует этот принцип, следы которого обнаруживаются почти во всех избирательных системах со вторым туром — в Нидерландах, Норвегии, Германии, etc.
Если сравнить окончательный процент мест с процентом голосов, полученных во втором туре, становится очевидным, что разрыв значительно сгладился: это как раз и дает данной системе право на существование. Тогда, казалось бы, можно считать, что она обеспечивает большую адекватность представительства по сравнению с голосованием в один тур; но, согласившись с этим утверждением, мы допустили бы серьезную методологическую ошибку, так как только первый тур дает картину распределения голосов между партиями, сравнимую с той, которую явила бы мажоритарная система с единственным туром или система пропорционального представительства. Второй тур неизбежно предполагает такую перегруппировку голосов, которая больше не позволяет определить их подлинные политические цвета. Полагать, например, что во Франции в 1936 г. радикальные голоса и голоса избирателей ФКП были переданы во втором туре «проходному» кандидату потому, что он возглавлял Народный фронт, несомненно, не соответствовало бы действительности. Голоса второго тура группируются не по партиям, а по тенденциям; но в таком случае просто жертвуют деформацией второй ступени, измеряющейся разрывом между избирательным и парламентским весом партий, в пользу деформации первой ступени, определяемой диспаритетом между распределением голосов и подлинной сущностью общественного мнения.
Полагать, что это распределение корректно выражает общественное мнение, можно лишь постольку, поскольку голосование действительно проходит как свободное, тайное, без давления и манипуляций, фальсифицирующих его результаты. Но такое предположение не лучшим образом обосновано, чтобы быть общепринятым; избирательное выражение общественного мнения не соответствует самому общественному мнению, оно всегда его в большей или меньшей степени деформирует, и направленность этой деформации весьма зависит от способа голосования и типа партийной системы. Борцы за избирательные реформы обычно подсчитывают эффект своих систем по сравнению с распределением голосов, полученных партиями при прежнем способе голосования: таков, например, метод, использованный Герменсом, чтобы доказать, будто мажоритарный режим сыграл бы в Веймарской Германии менее зловещую роль, чем система пропорционального представительства. Но эти расчеты заведомо ошибочны, ибо первым результатом избирательной реформы бывает изменение не только распределения мест, но также и распределения голосов. Избиратели по-разному голосуют при мажоритарном режиме и при системе пропорционального представительства, при двух и одном туре, при партийных списках и при униноминальном голосовании. Механизм поляризации прекрасно иллюстрирует это обратное действие способа голосования на общественное мнение. Его углубленный анализ труден, поскольку избирательные реформы нередко совпадают с расширением избирательного права (всеобщее избирательное право, голосование женщин) или какими-то большими политическими событиями (война 1914 или 1939 г.). Тем не менее вполне возможно проанализировать, например, последствия отказа от мажоритарной системы в пользу системы пропорционального представительства в Швейцарии, Дании и Норвегии. В этих трех странах изменения были вызваны способом голосования на протяжении очень малого временного интервала (два или три года) и без ощутимых изменений права голоса; во всех трех пропорциональная система сменила смягченный вариант мажоритарного режима (в Швейцарии и Норвегии — вторым туром, в Дании — элементами пропорциональной системы); наконец, речь идет о государствах достаточно благополучных, где общественное мнение обладает, как правило, относительной стабильностью. В результате избирательной реформы коренным образом изменилось распределение между партиями не только парламентских мест, но и голосов; это в известной мере связано с выходом на сцену новых избирателей, отказавшихся от своей прежней позиции неучастия в выборах, но данное обстоятельство не вполне объясняет масштаб изменений (табл. 45). Во всех трех странах принятие пропорциональной системы уменьшило голоса партий центра и увеличило количество голосов, полученных экстремалами.
Необходимо также различать обработанное и необработанное общественное мнение. Первое возникает из второго в результате двух операций: раздробления его кувалдой партийной пропаганды и последующего перемалывания жерновами избирательного режима и партийной системы. Партии выражают общественное мнение, но не в меньшей мере они же его и создают; они его формируют, но они же его и деформируют — без этого дело никогда не обходится. Одним словом, перед нами не эхо, а диалог. Без партий здесь были бы лишь тенденции — смутные, инстинктивные, многообразные, зависящие от характера, воспитания, обычаев, социальной ситуации, etc. Даже марксистская теория, рассматривающая общественное мнение как отражение положения социального класса, полагает, что нет класса без классового сознания; но ведь нет классового сознания без деятельности партии, которая его пробуждает и развивает. Малые группы, объединяясь в партии по олигархическому или иерархическому принципу, как это было выше описано, вызывают к жизни мнение масс. Разумеется, без этой основы, которую мы назвали необработанным общественным мнением, они не смогли бы ничего; но и эта инертная масса сама ничего не может без «бродила» партий. Они придают индивидуальным мнениям ясное выражение, они обогащают и развивают их. А равно и усиливают: без партий носителям тех или иных взглядов не хватало уверенности в самих себе; и совсем иное дело видеть, что твои мнения разделяются другими, признаны официально, взяты на вооружение организациями — тогда они завоевывают авторитет и обретают уверенность. Плюс к тому партии их стабилизуют: без них мнение изменчиво, зыбко, неустойчиво; выборы в странах с молодой демократией, где партии еще прочно не укоренились, характеризуются значительными колебаниями от одного голосования к другому, что ослабляет режим. Партии ведут к кристаллизации общественного мнения; они дают скелет этому бесформенному, желеобразному образованию. И, наконец, они концентрируют тождественные мнения: сглаживая индивидуальные различия, снимая личное своеобразие, они как бы переплавляют их в несколько крупных семейств мысли. Этот синтез — труд не менее важный; без него не было бы ни выборов, ни политического представительства, ибо они невозможны в обстановке бесконечного хаоса личных мнений.
Выделив общественное мнение из массы частных, партии не перестают постоянно его информировать, направлять, вести за собой. Любая избирательная кампания включает в себя выработку платформы, способной привлечь максимум избирателей, предлагая им частные цели применительно к их интересам; но эти частные цели выступают только одним из аспектов — часто внешним и второстепенным — общей деятельности партии, в которой все подчинено ее парламентской и правительственной тактике. Сам механизм выборов имеет, стало быть, тенденцию деформировать общественное мнение, следуя технике, идентичной той, что применяется в отношении иных вспомогательных движений: речь идет об использовании совпадения между некоторыми специфическими целями партии и устремлениями избирателей для того, чтобы пристегнуть их к общей политике партии, выходящей далеко за пределы этих частных целей. Весьма типичен в этом отношении пример французской компартии. В 1951 г. более 25 % французских избирателей проголосовали за коммунистов, но совсем небольшая часть из этих 25 % принимала общую политику партии. Подавляющую же часть составляли люди, в принципе не согласные с коммунистической доктриной, но солидарные с партией по некоторым отдельным вопросам: рабочие, считавшие ее способной защитить их классовые интересы; мелкие и средние крестьяне, стремившиеся открыто заявить свой протест крупным землевладельцам; издольщики и арендаторы, выступавшие против своих собственников; люди левых взглядов, традиционно голосующие за самую левую партию; патриоты, движимые воспоминаниями о Сопротивлении и маки, etc. Методичный и скрупулезный — регион за регионом — анализ мотивов, побуждающих голосовать за коммунистов, был бы крайне интересен. Он подтвердил бы разрыв между общественным мнением и его выражением посредством выборов, ибо 25 % избирателей, проголосовавших за коммунистов, определяют вес партии в стране и служат базой ее парламентского представительства. Пример коммунистов был приведен, поскольку он особенно типичен, но расхождение между действительным и обработанным общественным мнением характерно для всех партий. И оно тем значительнее, чем больше партия централизована, лучше организована, прочнее опирается на всеобъемлющую и непротиворечивую доктрину, позволяющую ей воздействовать на общественное мнение, а не регистрировать его, руководить массами, а не следовать за ними.
Те, кто не приемлет режим партий, порицают эту деформацию, не понимая, что она неизбежна и что дело не столько в деформировании, сколько в формировании. Они совершенно не видят, что необработанное общественное мнение неуловимо, что только при условии обработки оно может выразить самое себя и что способ выражения необходимо предполагает известные рамки, модифицирующие его. Различные приближенные методы, вероятно, позволяют подойти к изучению необработанного общественного мнения: например, техника опросов, монографического исследования, анкетирования, etc. В политическом плане менее неверное представление по какому-то определенному вопросу может дать даже проведение референдума; отметим, кстати, что результаты референдумов редко совпадают с результатами выборов, даже в чисто правительственных вопросах: пример расхождения результатов бельгийского референдума и выборов 1949 г. весьма в этом отношении типичен. При всех обстоятельствах любое средство исследования налагает на общественное мнение печать своей собственной формы. А стало быть, любая партийная система, которая создает своеобразные рамки для выражения общественного мнения, порождает и своеобразный тип политического представительства. Общественное мнение — один из факторов системы, и обратно: эта система, зависящая от других моментов и особенно от избирательного режима, сама выступает одним из факторов общественного мнения. Общественное мнение, избирательный режим и система партий образуют, таким образом, три взаимозависимых посылки, отношения которых — в противоположность расхожим представлениям — совсем не однозначны. Нередко воздействие их на общественное мнение неразделимо. Любое изменение избирательного режима ведет к соответственному изменению партийной системы. Последнее в свою очередь непосредственно сказывается на выражении общественного мнения. Можно, следовательно, сказать, что любое изменение избирательного режима оказывает косвенное влияние на выражение общественного мнения. Но некоторые преобразования партийной системы партий не зависят от избирательного режима, а это означает, что их воздействие на представительство носит самостоятельный характер.
Типичный пример этого — крушение трехпартийного режима во Франции 1947 г.3. До тех пор сотрудничество коммунистов с социалистами и МРП создавало левое правительственное большинство и ориентировало общественное мнение в прогрессистском направлении: этот союз был просто возрождением Народного фронта 1936 г., и участие в нем коммунистов имело те же последствия. В 1947 г. министры-коммунисты были изгнаны из правительства и соглашение трех партий разорвано; с подачи коммунистов оно не получило никакого продолжения; напротив, между недавними союзниками образовался глубокий разрыв. С этого времени выражение общественного мнения приняло иную форму: санитарный кордон вокруг коммунистической партии изменил его без всякого перераспределения голосов и даже без всяких выборов. Оно ориентировано на центр и скользит вправо: социалисты, сознавая необходимость своего участия в центристских правительствах, склоняются ко все более умеренному реформизму; MPП урезает свою социальную программу, давая перевес консерватизму своих избирателей над прогрессизмом своих активистов; радикальная партия и умеренные вновь обретают утраченное было влияние. Эти изменения партий не представляют из себя феномен чисто внутренний: они повлекли за собой соответствующие изменения обработанного общественного мнения (и возможно — по принципу ответного действия — общественного мнения самого по себе). Достаточно простой разделительной линии между партиями, чтобы изменить общую тональность общественного мнения; интересно было бы сопоставить все это с опытами, которые проводятся на основе психологии формы.