– Похоже, дело выгорит, – рассказывал мужчина. – Кораблик и защищен, и возмещен.
– Но тебя по-прежнему что-то гнетет, – промолвила женщина.
– Ага.
– В чем ты сомневаешься? Деньги, почитай, у тебя в руках!
– Знаешь, не доверяю я темным лошадкам без знакомств и связей. Мне так ничего и не удалось раскопать про этого Гаскуана. Он приехал в Хокитику незадолго до Рождества. Как нечего делать получил место в суде. Живет один. Друзей – никаких. Ты скажешь, легкомысленный щеголь и ничего больше. А я так скажу: откуда мне знать, что он не подсадная утка Лодербека?
– Ну, вообще-то, один знакомый у него есть. На открытие «Удачи путника» он привел друга, как я помню. Явно аристократических кровей.
– А как его звать-то? Ну, этого друга.
– Уолтер Мади его имя.
– Неужто сынок Адриана Мади?
– Вот я тоже сразу так и подумала. У него явно шотландский акцент.
– Ну вот, наверняка они родственники.
Послышался звон сдвигаемых бокалов.
– Я с ним виделся как раз перед отплытием из Данидина, – продолжал мужчина. – С Адрианом то есть. Пьян был вдрызг.
– И крови жаждал небось, – подхватила женщина.
– Не люблю, когда мужик настолько собой не владеет.
– Еще бы, – согласилась женщина. – А такие, как Мади, хуже всего: обожают обижаться, чтобы иметь возможность сорвать свое дурное настроение, а то и сорвать-то его не на ком. Так-то он ничего себе, когда трезвый.
– Как бы то ни было, – продолжал мужчина, – если этот паренек Гаскуан водит дружбу с кем-то из семейки Мади, так он нам отлично подойдет. Наверняка совет его по делу.
– Семейное сходство почти не заметно. Должно быть, материнские черты взяли верх.
Мужчина рассмеялся:
– Тебя, Гринуэй, хлебом не корми, дай высказать свое личное мнение. Уж ты-то за мнением в карман не полезешь.
Снова повисла пауза. Наконец женщина промолвила:
– Кстати, он на «Добром пути» приплыл.
– Мади?
– Ага.
– Нет, быть того не может.
– Фрэнсис! Перестань мне противоречить. Он мне сам сказал тем вечером.
– Нет, – настаивал мужчина. – На борту не было никого с таким именем. Я вез всего-то навсего восемь человек; я потом специально проглядел список пассажиров в газете. Эту фамилию я бы запомнил.
– Может, просто внимания не обратил, – предположила женщина. – Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда мне противоречат. Давай не будем спорить.
– Как я мог не обратить внимания на фамилию Мади? Это ж все равно что не заметить фамилию Ганновер или… или Плантагенет!
Женщина рассмеялась:
– Я бы не приравнивала Адриана Мади к особам королевской крови!
А-Су расслышал, как заскрипело кресло, как под сместившимся весом прогнулись половицы.
– Я лишь хотел сказать, что узнал бы его. Вот ты разве пропустила бы имя Карвер?
Женщина издала неопределенный горловой звук.
– Он совершенно точно сказал, что прибыл на судне «Добрый путь», – настаивала она. – Я отчетливо это помню. Мы еще обменялись несколькими словами на эту тему.
– Что-то не сходится, – недоумевал мужчина.
– А у тебя есть список пассажиров? Наверняка же найдется экземпляр «Таймс» – от того дня, когда корабль прибыл в гавань. Пошел бы проверил.
– Да, ты права. Подожди минутку, пойду поищу в курительной комнате. Там на секретере лежит целая кипа старых номеров.
Дверь открылась и затворилась снова.
* * *
В соседней комнате зажглась лампа, озарив один из уголков заднего двора приглушенным желтым светом. Карвер находился в курительной комнате гостиницы «Корона» – наконец-то не рядом с Лидией Уэллс. А-Су чуть приподнялся над землей. Он видел сквозь окно, как Карвер, прислонившись спиною к двери, пролистывал стопку газет на секретере. Насколько китаец мог разглядеть, никого больше в комнате не было. В спальне Лидия Уэллс замурлыкала себе под нос игривую песенку.
А-Су поднялся на ноги. Прижимая револьвер Керра к бедру и двигаясь как можно тише в своих старательских сапогах, он обогнул здание сзади и прокрался к черному ходу. Свернул было в переулок – и застыл как вкопанный.
– Бросай оружие.
В дальнем конце переулка, сжимая в руке пистолет с удлиненной рукояткой, стоял начальник тюрьмы Джордж Шепард. Черты его оставалось в тени. А-Су словно окаменел. Он скосил глаза на Шепардов пистолет и вновь перевел взгляд на его лицо.
– Бросай, иначе стреляю, – повторил Шепард. – Брось эту штуку.
А-Су по-прежнему не отозвался ни словом и с места не сдвинулся.
– Встань на колени и положи револьвер на землю, – велел Шепард. – Делай, что говорю, или умрешь. На колени.
А-Су опустился на колени, но револьвера Керра не выпустил. Палец его теснее прильнул к курку.
– Я пристрелю тебя раньше, чем ты успеешь взвести курок и прицелиться, – пригрозил Шепард. – Даже не надейся. Брось оружие.
– Маргарет, – проговорил А-Су.
– Да, – кивнул Шепард. – Она послала мне записку.
А-Су покачал головой: он ушам своим не верил.
– Она мне жена, – коротко пояснил Шепард. – А до меня была замужем за моим братом. Ты ведь помнишь моего брата, я надеюсь. Наверняка помнишь.
– Нет. – Палец А-Су на курке снова напрягся.
– Ты его не помнишь? Или не считаешь нужным помнить?
– Нет, – упрямо повторил А-Су.
– Давай я освежу твою память, – предложил Шепард. – Мой брат умер в салуне «Белая лошадь» в гавани Дарлинг; его убили выстрелом в висок с близкого расстояния. Теперь вспомнил? Джереми Шепард его звали.
– Я помнить.
– Хорошо, – похвалил Шепард. – И я тоже помню.
– Я его не убивать.
– Вижу, ты опять завел старую песню.
– Маргарет, – произнес Су Юншэн, не вставая с колен.
* * *
– Фрэнсис!
– Тише. Помолчи минутку.
– К чему ты прислушиваешься?
– Тише.
– Я ничего не слышу.
– Вот и я тоже. Это хорошо.
– Совсем рядом прозвучало.
– Бедная моя овечка. Ты испугалась?
– Немножко. Я подумала…
– Не бери в голову. Наверняка просто случайность. Кто-то оружие чистил.
– Я тут же навоображала себе этого мерзкого китайца.
– Да ничего он мне не сделает. Он побежит прямиком в «Резиденцию», там-то его и сцапают еще до рассвета.
– Ты ж его так боялся, Фрэнсис.
– Иди сюда.
– Ладно-ладно. Я уже оклемалась. Давай глянем, что ты там нашел.
– Вот. – Зашелестели газетные листы. – Смотри. Маккитчен, Морли, Парриш. Видишь? Всего восемь – и Уолтер Мади нигде не упомянут.
Повисла недолгая тишина – Лидия просматривала газету и сличала дату.
– Убейте, не понимаю, чего ради ему понадобилось лгать на этот счет. Тем более если спустя несколько недель из ниоткуда является его приятель и треплется со мной про страховку. Я, говорит, просто-напросто рассказываю людям про удобные лазейки.
– Выходит, одно из этих имен – фиктивное. Если пассажиров у тебя было действительно восемь и Уолтер Мади в самом деле входил в их число.
– Восемь – все посчитаны. Тем же вечером их доставили на берег лихтером – за шесть-семь часов до того, как судно опрокинулось.
– Значит, он и впрямь плыл под фиктивным именем.
– Но зачем бы?
– Или, может быть, он солгал. Насчет того, что прибыл на «Добром пути».
– Опять-таки, а зачем бы?
По-видимому, Лидия Уэллс и здесь не нашлась с ответом, потому что спустя мгновение спросила:
– Фрэнсис, что думаешь?
– Думаю черкнуть письмо моему старому другу Адриану.
– Да, напиши, – согласилась миссис Уэллс. – Я тоже порасспрашиваю тут и там.
– Но страховое возмещение мы таки выбили. Гаскуан не солгал.
– Давай-ка уже ложиться, – промолвила она, помолчав.
– Тяжелый денек у тебя выдался.
– Не то слово какой тяжелый.
– Все в конце концов закончится хорошо.
– Она получит, что заслужила, – кивнула миссис Уэллс. – И я тоже не прочь получить то, что заслужила, Фрэнсис.
– Ожидание тебя измучило.
– Чудовищно.
– Мм.
– А ты разве не устал ждать?
– Ну… Я не могу похваляться тобою на улицах, как мне бы того хотелось.
– И как же ты намерен мною похваляться?
На это Карвер ничего не ответил. А выдержав небольшую паузу, прошептал:
– Скоро ты станешь миссис Карвер.
– Прямо сплю и вижу, – отозвалась Лидия Уэллс, и после этого к разговорам они вернулись очень нескоро.
Равноденствие
Глава, в которой влюбленные спят мирным сном среди всеобщей суматохи.
Джордж Шепард распорядился, чтобы тело Су Юншэна доставили в его личный кабинет в полицейском управлении и уложили на пол. Черные следы ваксы на подбородке и шее в смерти смотрелись тем более жутко; когда труп внесли в дом, миссис Джордж вдохнула поглубже, словно внутренне укрепляясь против шквала ветра. Коуэлл Девлин, явившийся прямиком из тюрьмы полицейского управления, потрясенно глядел на покойного. «Шляпник» как две капли воды походил на отшельника Кросби Уэллса, который вот так же лежал на этих самых досках два месяца назад – собственно говоря, на той же самой миткалевой простыне, – губы его чуть приоткрылись, один глаз белесо проблескивал сквозь неплотно сомкнутые веки. Лишь спустя мгновение Девлин осознал, кого перед собою видит.
– Это я стрелял, – невозмутимо объяснил Шепард. – Он целился в Карвера. Задумал застрелить его в спину через окно. Я как раз вовремя подоспел.
Девлин наконец-то вновь обрел дар речи:
– А вы разве не могли… разоружить его?
– Нет, – отрезал Шепард. – В тот момент – нет. Либо его жизнь, либо жизнь Карвера – выбора не было.
Маргарет Шепард всхлипнула.
– Все равно не понимаю, – промолвил Девлин, скользнув взглядом по ней и вновь оборачиваясь к Шепарду. – С какой бы это стати он целился в Карвера?
– Может быть, ты прояснишь недоумение капеллана, Маргарет? – обратился Джордж Шепард к жене; та снова всхлипнула. – Преподобный, я вам поручу выкопать еще одну могилу.
– Разве не следует отослать прах родне покойного? – нахмурился Девлин.
– У этого никакой родни нет, – возразил Шепард.
– Откуда вы знаете? – не поверил Девлин.
– И снова вам, вероятно, стоило бы спросить мою супругу.
– Миссис Шепард? – неуверенно воззвал Девлин.
Маргарет Шепард задохнулась, закрыла лицо руками. Шепард обернулся к ней.
– Успокойся! – приказал он. – Ты ведешь себя как ребенок.
Женщина тотчас же отняла ладони от лица.
– Простите мне, преподобный отец, – прошептала она, отводя глаза. Лицо ее было белее мела.
– Да что вы, я все понимаю, – нахмурился Девлин. – Для вас это сильный шок. Наверное, вам стоит прилечь.
– Джордж, – прошептала она.
– Я считаю, сегодня ты сделала нравственный выбор, – проговорил тюремщик, буравя ее взглядом. – Я выношу тебе благодарность.
При этих словах лицо миссис Шепард сморщилось. Она закрыла рот ладонями и выбежала из комнаты.
– Примите мои извинения, – обратился тюремщик к Девлину. – Моя жена чрезвычайно неуравновешенна, как вы сами видите.
– Я ее не виню, – отозвался Девлин. Отношения между Шепардом и его женой очень беспокоили священника, но у него хватало ума не высказывать свои опасения вслух. – Это только естественно – испытывать глубокое потрясение в присутствии смерти. Тем более если был лично знаком с покойным.
Шепард неотрывно глядел на недвижное тело Су Юншэна.
– Девлин, – проговорил он спустя какое-то время, поднимая глаза, – вы со мной не выпьете?
Девлин удивился: подобное приглашение от тюремщика он слышал впервые.
– Почту за честь, – осторожно подбирая слова, проговорил он. – Но может быть, нам пройти в гостиную… или на крыльцо, чтобы не беспокоить миссис Шепард.
– Да. – Шепард отошел к бару. – Вы предпочитаете бренди или виски? У меня есть и то и другое.
– Что ж, – промолвил Девлин, изумляясь все больше, – я уж забыл, когда в последний раз пробовал виски. Чуточка будет в самый раз.
– У меня «Керклистон» есть, – сообщил Шепард, выбирая бутылку и демонстрируя ее гостю. – Вполне сносный.
Он составил вместе две стопки, ухватил их своей широкой лапищей и жестом велел Девлину открыть дверь.
Внутренний двор полицейского управления пустовал; в темноте сделалось зябко. В окнах домов напротив все ставни были опущены; жители уже спали; на закате ветер стих, и воцарилось полное безмолвие – недвижное, как гладь пруда. Ни звука, ни шелеста – только мошки бьются о стеклянный плафон, закрепленный рядом с дверью коттеджа. Всякий раз, как мошка по спирали снижалась прямо в пламя, с шипеньем вспыхивала искра – и тут же разливался пыльный, едкий запах: насекомое сгорало.
Шепард поставил стопки на перила и плеснул обоим виски.
– Маргарет была женой моего брата, – сообщил он, вручая одну из стопок Девлину и залпом осушая вторую. – Моего старшего брата, Джереми. Я женился на ней после его смерти.
– Благодарю вас, – пробормотал Девлин, принимая стопку и поднося ее к носу.
Тюремщик поскромничал: напиток был не просто сносный. В Хокитике бутылка «Керклистона» стоила восемнадцать шиллингов, а когда спиртное бывало в дефиците, то и двойную цену выкладывали.
– Салун «Белая лошадь», – рассказывал тюремщик. – Вот как это место называлось. Портовая таверна в гавани Дарлинг. Там его убили выстрелом в висок.
Девлин пригубил виски. Напиток отдавал дымком и немного затхлостью, наводя на мысль о солонине, и новых книгах, и скотном дворе, и гвоздике.
– Так что я женился на его жене, – продолжал Шепард, подливая себе еще. – Как велит моральный долг. Я, преподобный отец, совсем не похож на брата, ни по характеру, ни по склонностям. Он был распутник и пьяница. Я не пытаюсь польстить себе в сравнении с ним, но разницу между нами отмечали очень многие. Еще с тех пор, как мы были детьми. О его браке с Маргарет я почти ничего не знал. Она работала за стойкой в баре. Далеко не красавица, как вы знаете. Но я на ней женился. Поступил как должно. Я женился на ней, я ее обеспечил и поддержал в ее утрате; так, вместе, мы ждали суда.
Девлин молча кивнул, неотрывно глядя на виски и вертя стопку в руке. Он думал о Су Юншэне, чье остывшее тело лежало на дощатом полу внутри, – подбородок и шея выпачканы ваксой, брови вычернены, как у клоуна.
– Бедный грубиян Джереми, – вздохнул Шепард. – Я им отнюдь не восхищался, и, насколько мне известно, он отнюдь не восхищался мною. Буян был тот еще. Я так и думал, что какая-нибудь драка рано или поздно обернется для него погибелью, а в драки он ввязывался то и дело. Когда я впервые узнал, что брат мой убит, я не слишком-то удивился.
Шепард снова осушил стакан и еще раз его наполнил. Девлин ждал продолжения.
– Это было дело рук некоего китайца. Джереми избил его на улице и, надо думать, унизил. Узкоглазый вернулся мстить. Обнаружил моего брата в съемном номере над таверной: тот дрых пьяным сном. Схватил с туалетного столика пистолет Маргарет, приставил дуло к виску спящего – и готово! Китаеза, понятное дело, попытался сбежать, да сглупил. Добрался только до конца набережной. Сержант полиции сбил его с ног и препроводил в тюрьму той же ночью. Судебное разбирательство назначили на дату шестью неделями позже.
Шепард снова осушил стопку до дна. Девлин глазам своим не верил: он никогда не видел, чтобы начальник тюрьмы пил, – вот разве за трапезой или в медицинских целях. Видимо, смерть А-Су выбила его из колеи.
– Суду полагалось пройти как по нотам, – продолжал тюремщик, наливая себе четвертую стопку. Лицо его заметно раскраснелось. – Во-первых, подозреваемый был китаеза, понятное дело. Во-вторых, он имел веский повод желать зла моему брату. В-третьих, он не знал ни слова по-английски и не мог защищаться. Ни у кого не осталось ни тени сомнения в том, что китаеза виновен. Все слышали выстрел. Все видели, как он ударился в бегство. Но тут на свидетельскую трибуну поднимается Маргарет Шепард. С недавних пор моя жена, прошу не забывать. Мы были женаты меньше месяца. Она садится – и заявляет вот что. Говорит, китаец ее мужа не убивал. Ее муж-де сам покончил с собою, а она-де об этом знает, потому что своими глазами видела, как он свел счеты с жизнью.
Девлин задумался, а не подслушивает ли Маргарет Шепард из-за двери.
– Ни слова правды в том не было, – рассказывал тюремщик. – Все – чистой воды выдумка. Она солгала. Под присягой. Она опорочила память покойного мужа – память моего покойного брата! – назвав его самоубийцей… и все того ради, чтобы спасти дрянного китаезу от заслуженной кары. Его бы точно вздернули. Ему полагалось качаться в петле. Он совершил преступление – и ушел безнаказанным.
– Почему вы считаете, что ваша жена сказала неправду? – осведомился Девлин.
– Почему я так считаю? – Шепард снова потянулся к бутылке. – Мой брат не из тех, кто способен наложить на себя руки. Вот почему. Еще плеснуть?
– Будьте так добры, – согласился Девлин, подставляя стопку. Отведать виски ему доводилось нечасто.
– Вижу, преподобный, что вы сомневаетесь, – промолвил Шепард, наливая. – Но иначе просто не скажешь. Джереми не из тех, кто способен наложить на себя руки. Не больше, чем я.
– Но с какой стати миссис Шепард лгать под присягой?
– Она в него втюрилась, – коротко пояснил Шепард.
– В этого китайца, – уточнил Девлин.
– Да, – подтвердил Шепард. – В покойного мистера Су. У них в прошлом что-то такое было. Сами понимаете, я ничего подобного не ждал. Но к тому времени, как я это выяснил, мы уже были женаты.
Девлин снова пригубил виски. Собеседники надолго замолчали, вглядываясь в призрачные силуэты домов напротив.
Наконец священник обронил:
– Вы не упомянули Фрэнсиса Карвера.
– А… Карвер, – откликнулся Шепард, взбалтывая содержимое бокала. – Да.
– Он-то как связан с мистером Су? – подсказал Девлин.
– У них в прошлом вышла какая-то ссора. В торговле чего-то не поделили.
Все это Девлин уже знал.
– Да?
– Я приглядывал за Су со времен той истории в гавани Дарлинг. Нынче утром мне сообщили, что он купил револьвер у поставщиков на Кэмп-стрит, и я тотчас же запросил ордер на его арест.
– Вы готовы арестовать человека только за то, что он купил револьвер?
– Да, если знаю, что он собирается с этим револьвером сделать. Су поклялся убить Карвера. Клятву дал, говорю. Я понимал, что, когда он наконец-то настигнет Карвера, смертоубийства не избежать. Как только мне стало известно про револьвер, я поднял тревогу. Я установил слежку за гостиницей «Резиденция». Запиской заранее предупредил Карвера. Отдал распоряжение глашатаям с колокольчиками, чтобы объявляли о преступнике по всем дорогам. Я отставал от китайца буквально на один шаг – вплоть до конца.
– А под конец? – осведомился Девлин, выждав мгновение.
Шепард смерил его холодным взглядом:
– Я вам рассказал, как все случилось.
– Либо его жизнь, либо жизнь Карвера – выбора не было, – повторил Девлин.
– Я действовал в рамках закона, – отрезал Шепард.
– Я уверен, что так, – кивнул Девлин.
– У меня был ордер на его арест.
– Я не сомневаюсь.
– Месть, – твердо заявил Шепард, – подсказана ревностью, а не справедливостью. Это эгоистическое искажение закона.
– Месть по определению эгоистична, – согласился Девлин, – но очень сомневаюсь, что она имеет хоть какое-то отношение к закону.
Он допил виски; Шепард после долгой паузы последовал его примеру.
– Мне страшно жаль, что так вышло с вашим братом, мистер Шепард, – промолвил Девлин, ставя стопку на перила.
– Ну да ничего не поделаешь, с тех пор уж много лет минуло. Все прошло и быльем поросло.
– Проходит отнюдь не все, – возразил капеллан. – Мы не забываем тех, кого любили. Не в наших силах их позабыть.
Шепард вскинул глаза на собеседника:
– Вы говорите словно бы на основании личного опыта.
Девлин ответил не сразу. Помолчав, он промолвил:
– Если я что и затвердил на собственном опыте, так только одно: как невероятно сложно понять ситуацию с чужой точки зрения.
Шепард только буркнул что-то себе под нос. Девлин сошел по ступеням в сумрак внутреннего двора; тюремщик проводил его глазами. У коновязи капеллан обернулся и пообещал:
– Я завтра спозаранку пойду в Сивью и начну рыть могилу.
Шепард не двинулся с места:
– Доброй ночи, Коуэлл.
– Доброй ночи, мистер Шепард.
Он дождался, чтобы Девлин завернул за угол тюрьмы, и только тогда подцепил пустые стопки большим и указательным пальцем, забрал бутылку и вошел внутрь.
* * *
Дверь тюрьмы стояла чуть приоткрытой, дежурный сержант устроился у самого входа, с винтовкой на коленях. Он вопросительно приподнял брови, осведомляясь, намерен ли капеллан войти.
– Боюсь, все уже спят, – тихо предупредил сержант.
– Ничего, – также шепотом ответил Девлин. – Я только на минуточку.
Пулю из Стейнзова плеча извлекли, рану зашили. Грязную одежду срезали с тела, вымыли лицо и волосы, переодели юношу в молескиновые брюки и просторную твиловую рубаху, взятые в «Скобяных товарах Тайгрина» под честное слово заплатить на следующий день. Пока ему оказывали первую помощь, Эмери то приходил в себя, то снова терял сознание, бормоча имя Анны; однако, едва он осознал, что врач намерен поместить его в гостиницу «Критерион», напротив полицейского управления, он разом открыл глаза. Он не оставит Анну. Без Анны он никуда не пойдет. Больной так разволновался, что врач наконец согласился ублажить его. Для Стейнза соорудили спальное место в тюрьме, рядом с Анниным; было решено заковать его в наручники, чтоб тот не выбивался на общем фоне. Юноша беспрекословно согласился, лег, протянул руку, коснулся Анниной щеки. Спустя какое-то время глаза его закрылись и он заснул.
С тех пор он так ни разу и не просыпался. Они с Анной лежали лицом друг к другу, Стейнз – на левом боку, Анна – на правом, оба – поджав колени к груди, Стейнз – подложив руку под забинтованное плечо, Анна – под щеку. Она, верно, повернулась к нему уже ночью: ее левая рука с вытянутыми пальцами, ладонью вниз, была откинута в сторону.
Девлин подошел ближе. Странное чувство, не вполне поддающееся описанию, захлестнуло его. От виски Джорджа Шепарда сделалось тепло в груди и в желудке, в голове ощущалась некая размытая скованность, но рассказ тюремщика удручил и даже расстроил Девлина. Да он того гляди расплачется. Поплакать так приятно. Ну и денек выдался. Он изнемог и телом, и душою. Священник опустил глаза на спящих: позы их зеркально отображали друг друга, и даже дышали он и она в лад.
Так они любовники, подумал он, глядя на Анну и Эмери. Так они все-таки любовники. Священник понял это по тому, как они спали.
Часть IV
Paenga-wha-wha
27 апреля 1866 года
45° 52′ 0′′ южной широты / 170° 30′ 0′′ восточной долготы Данидин
27 апреля 1866 г.
42° 43′ 0′′ южной широты / 170° 58′ 0′′ восточной долготы Хокитика
Первый градус Овна
Глава, в которой пароход прибывает в Порт-Чалмерс из Сиднея, а двое пассажиров поднялись раньше всех прочих.
Глазам Анны Уэдерелл Новая Зеландия впервые предстала в виде каменистых мысов полуострова Отаго: крапчатые утесы отвесно обрывались в пенные волны, а над ними простерся измятый плащ разнотравья, колеблемого ветром. Только-только рассвело. Над океаном поднимался белесый туман, застилая дальний конец гавани, где холмы приобретали синий, а затем и фиолетовый оттенок, по мере того как морской залив сужался до схождения в одной точке. Солнце еще висело на востоке совсем низко, роняя на воду полосу желтого света и окрашивая в оранжевые тона скалы на западном берегу. Город Данидин пока не обозначился: он прятался за крутым изгибом гавани; на этом участке побережья глаз не различал ни человеческого жилья, ни пасущейся скотины. Сиротливое узкое русло гавани, ясное небо и изрезанный берег, людьми не обжитый и промышленностью не затронутый, – таковы были первые впечатления Анны.
Впервые земля показалась в серых предрассветных сумерках, так что Анна не видела, как размытая клякса на горизонте росла и загустевала, приобретая очертания полуострова по мере того, как пароход подходил все ближе. Несколько часов спустя девушку разбудила странная какофония незнакомых птичьих голосов, из чего Анна справедливо заключила, что до берега уже недалеко. Она осторожно спустилась с койки, стараясь не потревожить других женщин, в темноте привела в порядок волосы, натянула чулки. К тому времени, как Анна вскарабкалась по железному трапу, кутаясь в шаль, «Попутный ветер» уже огибал внешние мысы гавани, а полуостров был повсюду вокруг – нежданное, невероятное облегчение после стольких недель в открытом море.
– Великолепные, правда?
Анна обернулась. К поручню левого борта прислонился светловолосый юноша в фетровой кепке. Он указал на скалы, и Анна увидела птиц, недобрые крики которых потревожили ее сон: они облаком нависали над обрывом, кружили, разворачивались, ныряли в поток света. Девушка подошла к поручню. Птицы напомнили ей очень крупных чаек: с крыльями, черными сверху на концах и белыми снизу, чисто-белыми головами и крепкими светлыми клювами. На глазах у Анны одна пролетела перед кораблем совсем низко, чиркнув концами крыльев по поверхности воды.
– Красивые, – промолвила она. – Это буревестники или, может, бакланы?
– Это же альбатросы! – широко улыбнулся юноша. – Самые настоящие альбатросы! Погодите, вот еще вон тот красавец вернется. Сейчас прилетит: он вот уже какое-то время над кораблем кружит. Господи, как это, должно быть, здорово – летать! Вы представляете?
Анна улыбнулась. Альбатрос заскользил прочь, развернулся и начал набирать высоту в воздушном потоке; она проводила его взглядом.
– Альбатросы, они столько удачи приносят! – рассказывал юноша. – А как летают – это что-то невероятное! Рассказывают, что они следуют за кораблем многие месяцы, в любую погоду – порою на другой конец света. Одному только Господу ведомо, где побывали эти – и чего насмотрелись, если на то пошло.
Альбатрос развернулся боком и сделался почти невидимым: белой стрелкой, бледной на фоне неба.
– Очень немногие птицы по-настоящему мифологичны, – продолжал юноша, по-прежнему не сводя глаз с альбатроса. – Ну да, наверное, вóроны и, пожалуй, голуби тоже символичны… но не более чем совы или орлы. То ли дело альбатрос. Ему присущ особый вес… особая знаковость. Существо того же порядка, что и ангелы; от одного названия сердце замирает. Я так рад, что их увидел. Прямо растрогался. Как же чудесно, что они охраняют вход в гавань! Как вам такое знаменье – для города золотоискателей! Я услышал их крики – они-то меня и разбудили – и вышел на палубу, потому что никак не мог понять, что за звуки такие. Сперва подумал, свиньи.
Анна искоса глянула на него. Парень, никак, в друзья набивается? Он говорил так, словно они – близкие приятели, хотя за все время путешествия из Сиднея они на самом-то деле разве что мимолетно здоровались друг с другом: Анна по большей части держалась на женской половине, а юноша – на мужской. Имени его девушка не знала. Разумеется, она видела его издали, но никакого впечатления он на нее не произвел, ни хорошего, ни плохого. А теперь вот оказывается, он – чудак тот еще.
– Я тоже проснулась от птичьих криков, – отозвалась Анна и тут же добавила: – Наверное, мне следует сходить разбудить остальных. Такое дивное зрелище никак нельзя пропустить.
– Не надо, – попросил юноша. – Ох, не надо, пожалуйста. Не выношу столпотворения. Только не в этот час. Кто-нибудь непременно ляпнет: «…И мертвый Альбатрос на мне висит взамен креста…» или «…Старик Моряк, он одного из трех сдержал рукой…»[73] – и весь остаток пути все будут спорить с пеной у рта, пытаясь восстановить поэму от начала и до конца, и перессорятся, выясняя, что за чем идет, лишь бы обставить соседа, кичась собственной памятливостью. Давайте просто полюбуемся сами – вы и я. Рассвет – время глубоко личное, вы не находите? Располагающее к одиночеству. Обычно так говорят про полночь, но мне кажется, что полночь – пора самая что ни на есть компанейская: все спят в темноте бок о бок.
– Боюсь, я нарушаю ваше уединение, – промолвила Анна.
– Нет-нет, что вы, – возразил юноша. – Уединением лучше наслаждаться в компании. – Он одарил ее быстрой усмешкой, Анна улыбнулась в ответ. – Особенно в компании одной-единственной родственной души, – добавил он, вновь отворачиваясь к морю. – Это ужасно – чувствовать себя одиноким наедине с самим собою. Я люблю это ощущение, но только когда я не один. Глядите, глядите, какой красавец! Сейчас опишет круг – и вернется.
– Птицы всегда напоминают мне корабли, – промолвила Анна.
Юноша обернулся и жадно воззрился на нее:
– Правда?
Анна зарумянилась под его пристальным взглядом. Глаза у юноши были темно-карие, брови густые, губы очень полные. Голову его венчала фетровая кепка с плоским козырьком; из-под нее выбивались темно-золотые пряди: они буйно вились у висков и над ушами. По всей видимости, юноша коротко остригся несколько месяцев назад и с тех пор к парикмахеру не заглядывал.